4

— Мда, — протянул Антон, осматривая из-за плеча отца вспучившуюся шишками дверь складской ячейки. — Значит, безобидному мальчику нужна помощь?

Честно говоря, вид хромовой панели, превратившейся в сковородку для пончиков, заставил призадуматься даже Станкевича.

— Меня, конечно, не спрашивали, — голова Гарфилда, подобно джину, выплыла из папиного коммуникатора и повисла в воздухе, вращая глазами, — но внутренние двери бракованные. Производитель сэкономил на материалах. Поэтому вам и продали модуль за полторы тыщи кредитов, хозяин. — Кот вздохнул. — Ему нужно, чтобы его любили.

— Кому? Модулю? — моргнул, отмирая, ксенолог.

— Не обращайте внимания, — высунулась в коридор мама. — Наш ИИ периодически выдает фразы из древнего фильма. Иногда получается не очень в тему. Так как там мои консервы?

В дверь кладовки снова бухнуло. Папа прихлопнул коммуникатор ладонью, подавляя Гарфилда в зародыше.

— Повезло вам, что панель не раздвижная, — покачал головой Станкевич. — Посторонитесь-ка.

Он шагнул вперед, отпер замок и осторожно потянул ручку на себя. Створка распахнулась, будто ее сдул ураган. Острый край двинул Станкевичу по лбу, плечо голого паренька вонзилось ксенологу между ребер. Оба с грохотом рухнули на пол под визг Инги и жалобные причитания мамы.

Мальчишка, приземлившийся на мягкое брюшко дяди Вити, пришел в себя первым. Окинул дикими глазами немую сцену — выбывший из строя Станкевич, растопырившийся у стены папа, присвеший, прикрывая голову, Антон, мама с полотенцем в руках — и рванул на четвереньках прямо на Ингу. К своему собственному стыду, она снова завизжала.

— Не смей! Пугать! Девочек! — мама пошла в бой, шлепая «потенциально дикого» полотенцем.

— Не бей его, это не педагогично!

Когда это в коридоре успела нарисоваться Маринка? Отец с Антоном опомнились и одновременно навалились на разорителя кладовок, заламывая ему руки за спину. Мальчишка пытался лягаться и шумно пыхтел, но членораздельных звуков не издавал.

— Тише, тише, — Станкевич восстал из мервых, придерживаясь за отпечаток двери на лбу. — Давайте-ка его в общую ячейку. Посмотрим, что за фрукт.

Фрукт не без труда усадили на табуретку. Там он съежился, тяжело дыша и переводя полные ужаса глаза с одного члена семейства Будекиных на другого. Будекины тоже тяжело дышали и рассмартивали добычу. Инге стало жалко мальчишку — в привычном уюте жилого модуля он казался маленьким и несчастным. Покрасневшее плечо вспухло, на руках тоже наливались синяки — там, где его удерживали отец с Антоном. Просто Кук в плену у каннибалов!

— Мам, дала бы ты ему какую-нибудь одежду, — тихо попросила Инга.

Мать бросила полотенце и через мгновение появилась из спальной ячейки с клетчатой рубашкой в руках.

— Это же моя любимая! — возмутился Антон, но тут же скис под укоризненным взглядом Станкевича.

Ксенолог завладел одежкой и пододвинул свой табурет поближе к мальчишке.

— Прости за не слишком гостеприимный прием, — дружелюбно улыбаясь, дядя Витя проятнул рубашку нудисту, но тот только хлопал на нее глазами. Очевидно, собственная нагота его ничуть не смущала. — Меня зовут Виктор Петрович, я ученый, — спокойно продолжал Станкевич. — А это, — он махнул в сторону Будекиных, не отводя взгляда от лица пацана, — мои друзья. Ты их, как видишь, немного напугал. Но они не хотели причинить тебе вред, верно?

«Не-ет», — прозвучало на разные голоса, все активно затрясли головами. Инга скептически хмыкнула, за что нарвалась на убийственный взгляд мамы и локоть Антона.

— А как тебя зовут? — гнул свое дядя Витя, потихоньку пихая рубашку на колени мальчишке.

Клетчатая фланель коснулась бледной кожи. Пацан дернулся, будто его укусила змея. Издал горлом хриплый звук, ноги взлетели на табурет, колени под подбородок. Скатался шариком, как ежик, дрожит и глазами вокруг стреляет. Если можно было бы, в стенку влез. Только она как раз не бракованная. Хромистый нанотубулен.

— Я всегда говорила, что это не рубашка, а монстр эпохи динозавров, — подытожила Маринка.

— Тогда дай ему свое платье! — окрысился Антон.

— Оно будет ему мало, — с сомнением протянула сестра, меряя взглядом голого пацана.

Инга задумчиво кинула в рот печеньку.

Ого! Вот это реакция! Паренек не просто глазел ей в рот — у него аж губы приоткрылись, того гляди слюни на пол закапают.

Она оглянулась на взрослых. Нет, никто ничего не замечает. Заняты своей дискуссией — немой перед ними, глухой или чужой. Антон придерживался версии умственной отсталости.

Инга вытянула еще одну печеньку из вазочки. Глаза мальчишки будто приклеились к ее руке. Язык облизнул сухие губы. Она осторожно протянула ему еду:

— Хочешь печенье? — проворковала она, будто уговаривала строптивого карапуза. — Свежее совсем, я утром сама пекла. А вкусное, м-м… — Инга причмокнула, закатывая глаза в нарочитом экстазе. — Хочешь? — Положила песочное «сердечко» на стол. Подвинула к краю и убрала руку.

Из уголка рта мальчишки показалась ниточка слюны. Глазищи пожирали печенье. Он шумно сглотнул. Пятерня метнулась к столу так быстро, что Инга увидела лишь размытую тень. Внезапно вокруг стало очень тихо. Только Маринка еще что-то излагала про мимикрию, но на ее быстро зашикали. Шесть пар глаз уставились на пацана, по-птичьи сидящего на табуретке с зажатым в кулаке печеньем.

Инга задержала дыхание. Не сводя настороженного взгляда с Будекиных — прямо как собака с костью! — мальчишка укусил «сердечко». Гамма пронесшихся по худому лицу чувств читалась, как книга: опасение, недоверие, изумление, восторг, жадность. Печенье в кулаке раскрошилось, но пацан сунул остатки в рот, схрумкал их в мгновение ока и принялся вылизывать ладонь со смешанным выражением блаженства и сожаления на чумазой мордахе.

— Похоже, он никогда не ел печенья, — заключила Маринка тоном естествоиспытателя.

«Проведем эксперимент!» Инга закусила губу и под пристальным взглядом Станкевича выудила из вазочки новое «сердечко». Протнула пацану. Боится. Глазами так и поедает лакомство, губами жует, а взять из рук страшно. Положила на стол, чуть ближе к себе. Тут главное — следить за реакцией. Она у него чудовищно быстрая.

«Цап!» Инга оказалась первой. Пальцы мальчишки скользнули по ее кисти и тут же отдернулись обратно. Он съежился еще больше, испуганно осмотрел ладонь, будто ожидал увидеть на ней волдыри.

— Да, ядовитая у нас сестренка, — не удержался от колкости Антон.

Инга проигнорировала отряка. Снова потрясла перед мальчишкой лакомством.

— Хочешь? Тогда давай, надень это, — свободной рукой она подняла упавшую на пол рубашку. — Наденешь, получишь печеньку.

Пацан тупо переводил глаза с одежды на еду и обратно. Потом медленно-медленно потянулся дрожащими пальцами к «сердечку».

— Нет! — строго обрезала Инга, убирая печенье, хотя сердце кровью обливалось от щенячьего взгляда мальчишки. — Сначала надень рубашку! Вот, смотри.

Для пущей убедительности она поманила к себе Маринку.

— Надеваем, — нараспев проговорила Инга и сунула клетчатого «монстра» сестре. Та, морщась, засунулась в рукава. — А теперь кушаем.

Печенье перекочевало в руку Маринки, а затем в ее рот.

— Вкусно, — мрачно прочавкала она и погладила себя по животу.

Если бы глаза могли метать молнии, сестра бы сейчас поджарилась не хуже свинобака.

— Теперь ты, — продолжила приручение Инга. — Сначала надеваем...

Рубашку вырвало из рук с такой силой, что треснула ткань. Мальчишка обнюхал фланель, фыркнул и принялся искать отверстия рукавов.

— Я всегда говорила, ты воняешь! — громким шепотом оповестила брата Инга.

— Много ты понимаешь! — огрызнулся Антон. — Это стойкий мужской аромат.

— Дети!.. — воздела руки к потолку мама.

— Одна большая счастливая семья, — промурлыкал Гарфилд, высветившись над столом.

— И рубашки Марк никогда не носил, — тоном заядлого дарвиниста констатировала Маринка, созерцая напяливший одежду задом наперед объект. Что ж, пока пацан продолжал сидеть, проблему это решало. Вот только откуда...

— Марк? — встопорщил усы Станкевич. — Он что, говорил тебе свое имя?

— Неа. Марк Брут был протеже Цезаря, — с серьезным видом оповестила Маринка. И пояснила в ответ на поднятые брови ксенолога. — Ну это ж Цезарь его с собой приволок. В смысле, привел.

— Значит, Цезарь, — задумчиво побарабанил пальцами по коленке дядя Витя.

Инга протянула крестнику заработанную печеньку. Пальцы обдал ветерок. Новоявленный Марк зачавкал выпечкой, косясь завидущими глазами на вазочку.

— Надеюсь, наша собака не кончит так же, как ее тезка, — прищурился на него Гарфилд и красноречиво провел себе по горлу хвостом.