Шепард и Лиара с дочерью на борту «Нормандии»

В старпомовской каюте Лиара поправляла на Шепарде костюм. Арлин сидела в рабочем кресле Джона у рабочего стола, но смотрела своим мягким и внимательным взглядом на свою маму и Шепарда. А Лиара не стеснялась дочери, отдавалась заботе о Джоне, чувствовала на себе его любящий взгляд и понимала, что она счастлива.

Джон ради неё надел столь отвергаемый им парадный чёрный как смола, костюм, надел белую рубашку со стоячим воротником, смирился с тем, что надо застёгивать не привычные пуговицы или клипсы, а архаичные запонки. За время траура Лиара немного, но заметно похудела, а Джон, скорее всего сочтёт это проявлением возвращения в молодость. Как же ей хотелось снова вернуть то время, когда она ступила на борт этого корабля прямо с Терума. Прямо от вулкана. И ей всё острее казалось, что это время можно вернуть. На новом, другом уровне, но вернуть. Потому что слишком многое они вдвоём и каждый по отдельности поняли. Потому что рядом — старшая дочь Арлин, для которой Шепард — далеко не чужой. Потому что Светлана дипломатично ушла в каюту Андерсона, предоставив Лиаре и Джону вдоволь насладиться обществом друг друга.

А Арлин… Она им не помешает. Глупо скрывать от старшей дочери эти чувства, эти эмоции, эти отношения, эти взаимоотношения. Арлин и сама верит Шепарду так, что и Лиара изумляется и удивляется. Если верит ребёнок, то мама вполне может поверить — детское сердце обмануть трудно. Дети всё чувствуют намного острее. А сейчас Арлин, скрывая довольную улыбку, переводила взгляд с Лиары на Джона и обратно, понимая, насколько они оба счастливы и довольны. Лиара помолодела и для Арлин это не было тайной — настолько помолодеть её мама могла бы только рядом с очень дорогим и любимым разумным. И таким разумным оказался хорошо знакомый ей, Арлин, Джон Шепард. Человек-легенда, которого все знали под именем — брэндом «Капитан Шепард», хотя он сам уже давно носил не капитанские, а адмиральские погоны. И продолжал оставаться старшим помощником адмирала Андерсона, командира фрегата-крейсера «Нормандия». Два адмирала. Два капитана. Два Спектра-человека.

Мягко и бережно подхватив Арлин на руки, Шепард пропустил Лиару вперёд и они пошли. Пошли в обычный обход по кораблю. «Нормандия» дрейфовала рядом с крейсером, немо приветствуя и общаясь со своей боевой подругой, с которой пришлось столько пережить. А Лиара искоса поглядывала на шепчущую что-то на ухо Джону Арлин, обнимала Джона и прижималась к нему, кивая шедшим навстречу нормандовцам.

Она с интересом слушала рассказ Джона о происшедших на корабле изменениях, участвовала в разговорах с членами экипажа и команды и успокаивалась, всё больше и глубже веря, что она по-прежнему в безопасности, что она — под защитой, что рядом и вокруг неё — друзья, которые хорошо её знают и потому всегда помогут и поддержат. Когда боль и горе ещё столь остры, это отношение окружающих — крайне важно. И Лиара, видя, как довольна Арлин, сама испытывала удовлетворение, расслаблялась, снимала хоть на время, пока Джон и Светлана рядом, этот панцирь, спасший её суть от разрушения.

Она слишком хорошо помнила, как проводила долгие вечера, лёжа на жёсткой кушетке в свете софита и в мерцании часов-будильника, не снимая привычного научного скафандра, только отложив на расстояние вытянутой руки шлем. В такие минуты ей всегда было очень одиноко. Да, у неё была работа, да, у неё были родители, с которыми она всегда могла пообщаться по Экстранету, но ей хотелось большего.

И этим большим для Лиары всегда был Джон. Да, она знала, что он женат, что принадлежит он только Светлане. Но она верила, что когда-нибудь сможет доказать и Джону и Светлане, что она не станет им помехой, что не будет претендовать на что-то большее, не будет разрушительницей их личного и семейного счастья. Она уже тогда верила, что Джон тоже любит её. Пожалуй, в этом она была уверена даже больше, чем во всех талантах Шепарда явно внеземного и внегалактического происхождения, которые и так крайне редко проявлялись.

А когда началась война с Жнецами и «Нормандия» с «Волгой» канули в глубины космоса, декадами не проявляясь на локаторах, не снимая режима невидимости и выполняя сложнейшие задачи, Лиара часто просыпалась, взглядывала вверх, туда, где был космос, в котором шло противостояние между Жнецами и Сопротивлением. Тессия горела, горел Иллиум, горели другие планеты Азарийского пространства. И Лиара всё острее ощущала, как ей не хватает Джона.

Шла война и она воевала. Штурмовая винтовка стала ей столь же привычна, сколь раньше была привычна клавиатура инструментрона. Но сердцу приказать Лиара по-прежнему не умела. Не могла, да и не хотела выдрать из сердца и разума образ Джона. Не требовавшего от неё ничего сверхъестественного, никогда не давившего на её Путь, никогда не командовавшего ею и её судьбой. Любившего свою Светлану истовой, жертвенной любовью. Любившего своих ещё нерождённых детей.

А Лиаре, напряжённой как струна, сидевшей на жёсткой койке в убежище, казалось, что он и её любит. Любит по-прежнему, любит мягко, нежно, просто и одновременно — невероятно сложно и глубоко. Любит и верит ей и в неё. Верит, что Лиара выживет, что она победит врагов, что она не сдастся, не отступит, не предаст ни себя, ни своих близких и своих сподвижников и коллег.

Сначала ей это казалось, но со временем она убедилась, что так оно и есть — Шепард дал возможность очень многим расам уверовать в свою способность покарать Жнецов и их приспешников, наказать их действенно и окончательно. Даже дерясь в окружении, даже дерясь в изоляции. Но — сражаясь и борясь с врагом, чуждость которого ощущали все органики и все синтеты. Врагом, сориентированным только на то, чтобы уничтожить обитателей, разумных обитателей Млечного Пути. Всех до единого.

Лиара знала, верила, чувствовала, что она по-прежнему свободна, что она сама определяет свою собственную судьбу, что Шепард примет любой её выбор, что он не претендует на какое-либо исключительное к себе отношение с её стороны. Всё это наполняло сердце Лиары огнём, а разум — холодом. И она воевала и боролась. Декада за декадой, месяц за месяцем. Боролась, потому что знала — так же борется и Джон и Светлана и все Нормандовцы и Волговцы.

Она воевала и боролась за освобождение своей родной планеты, своей Тессии. Видела многое и многих. В самых разных ситуациях. Освоила в совершенстве биотику и лёгкое стрелковое оружие. Единственное, что ей никогда не покорялось — это были гранатомёты и снайперские винтовки. Но штурмовые винтовки и любые пистолеты порхали в её руках словно не весили ничего. И разили врагов наповал. Максимум — два выстрела.

Лиара стала беспощадной. К своим собственным недостаткам, к своим проблемам, к своим слабостям. Она осваивала биотику, тренировалась и почти не снимала налобные концентраторы энергетики. А закрывая глаза, когда это было возможно, она представляла себе сотни тяжёлых и средних кораблей, атакующих флоты Жнецов и уничтожавших их. Да, кругом были разрушенные посёлки, города, здания, превращённые в руины. Десятки, сотни разумных органиков гибли и получали ранения. Но почти никто из них не сдавался. Не отступал.

И Лиара видела в этом результат работы Джона и его сподвижников. Результат работы Светланы, которая, несмотря на беременность, не уходила окончательно с поста командира разведкрейсера и неделями не покидала Центрального Поста своего корабля. Если уж люди воюют так отчаянно и так эффективно, то она, Лиара Т'Сони, дочь двух матриархов азари, обязана воевать во всяком случае не хуже. Любовь и верность требуют доказательств делом — эту истину Лиара усвоила глубоко и полно, на собственном опыте. Бело-синий комбинезон Лиары часто обманывал церберовцев, воевавших на стороне своих работодателей-Жнецов. Никто не ждал от молодой азари подвохов, никто не видел в ней опасности. И Лиара, бледнея за секунды, всаживала в очередного бронированного полухаска три заряда. Три заряда из пистолетов. А потом — ещё и ещё всаживала заряды, но уже в другого полухаска. Никакой заполошной стрельбы, никаких очередей, напрасно расходующих боезапас. Только точные и чёткие выстрелы, неизменно несущие врагам смерть. Последнее, что видели хасколюды — это её лицо, искажённое маской презрения и ненависти. А затем неизменно следовала вспышка и тьма. Могильная тьма.

Росли перечни погибших и Лиара выкраивала минуты, чтобы убедиться, что там, в этих скорбных сводах не появились предельно дорогие её сердцу и душе фамилии. Она могла бы очень многое рассказать о каждом из нормандовцев и волговцев, ведь она не только воевала, она пыталась и старалась работать с информацией. Она всегда помнила, с каким трудом оправилась после тяжёлого ранения, с каким трудом вернулась к обычной жизни, вернула себе способность не только быстро ходить, но и быстро бегать и прыгать. Потому бело-голубой скафандр научного сотрудника она носила с гордостью и с полным правом. Когда была возможность — она возвращалась в научные подразделения Пространства Азари и работала там, справедливо полагая, что война-войной, а науку и исследования сражения и бои отменить не в состоянии.

Дневала и ночевала в лабораториях, промокала уставшие от чтения многих сот страниц глаза и всегда напоминала себе, что очень многим — намного тяжелее, чем ей. Намного больнее, намного сложнее. Всегда помнила себя на костылях — беспомощную и слабую. Ощущала, когда опускались плечи и голова клонилась вперёд, взгляд что-то начинал искать на плитах пола. Давала себе, если получалось, самый небольшой отдых и заставляла себя возвращаться. Либо — в бой, где поёт оружие и скрежещет смерть, либо — к ридерам, инструментронам, экранам компьютеров, рядам формул и цифровых выкладок.

Редкими спокойными и свободными вечерами она одевала на уставшие от биотических импульсов руки тонкие мягкие перчатки, касалась круглого кулона на тончайшей и крепкой цепочке и в её памяти сразу всплывал фрегат с гордой надписью «Нормандия». И пусть внизу, под кораблём, горела обитаемая или даже необитаемая, но ценная дла разумных органиков планета, появление этого корабля означало коренное изменение в ситуации в очередной звёздной системе. Чаще всего — поражение Жнецов, уничтожение очередного подразделения их приспешников.

Лиара устремляла взгляд вперёд, прямо по курсу фрегата и верила, что этот корабль несёт освобождение многим обитателям Млечного Пути. Усиливает их веру в лучшее, подпитывает силы, вселяет уверенность в победе, в близкой и неизбежной победе над очередным воплощением Зла.

Младшая Т'Сони вела свою личную войну с «Цербером». Используя малейшие возможности, она перелопачивала горы данных, чтобы указать Сопротивлению на возможные места сосредоточения сил этих пособников Жнецов.

Когда она читала очередной ридер с новыми данными о церберовских войсках, к ней многие просто опасались приближаться — её голубые глаза почти полностью обесцвечивались, зрачки предельно сужались, губы превращались в ниточки, брови сходились к переносице, плечи распрямлялись, кожа на лице приобретала бледно-мраморный оттенок, подбородок заострялся.

Всем окружающим, большинству разумных было тогда ясно — Лиара не отступит. И очень скоро очередное подразделение церберовцев будет ждать гарантированный разгром. Ведь на стороне «Цербера» воевал Кай Ленг, едва не отправивший её, Лиару Т'Сони за Грань. И она делала всё и даже сверх всё, чтобы максимально ослабить хватку этого спрута, опоясавшего своими щупальцами всю обитаемую часть галактики. Чтобы Кай Ленг наконец-то получил по заслугам, чтобы он был уничтожен. Несмотря ни на какие новинки церберовских технологов и учёных. Действие должно быть равно противодействию.

Почти никто не видел её плачущей. А она плакала. Плакала, потому что знала — она так и не оправилась до конца от того ранения. И эта травма продолжает подтачивать её, лишает гибкости, силы, скорости. Да, она обрела способность и возможность ходить без костылей, даже без палочки. Но сейчас для войны этого мало. И ей нельзя останавливаться, нельзя жалеть себя, нельзя снижать нагрузку, хотя она устаёт. Очень устаёт и тщательно скрывает почти что от всех свою усталость.

Ей пришлось научиться выживать в кошмарных условиях. Ей пришлось стать своей среди воинов азари, а затем — среди воинов многих других рас. Она стреляла, ползла, маскировалась, бегала, рыла окопы, штурмовала отвесные стены и скальные уступы. На её красивом лице застывала маска сосредоточенной ненависти, скафандр покрывался грязью, кровью, к нему прилипали комки земли. Шла война в которой было уже не важно, есть ли у неё на плечах погоны или нет. Жнецы стремились уничтожить всех и любых разумных органиков. Уничтожить и уйти на очередные несколько тысяч лет.

Младшая Т'Сони не собиралась давать им такой возможности. Она всё полнее понимала смысл слов «Отечественная война». Тех слов, которые когда-то давно, ещё на прежней «Нормандии» услышала в разговоре техников. Жнецы хотят уничтожить всех разумных органиков Млечного Пути? Все органики будут этому сопротивляться. Все, как один. И тогда победа Жнецов из абсолютности превратится в вероятность, а потом — в фикцию. В сказку, которой не суждено перейти в реальность. Как бы этим гигантским машинам не хотелось обратного.

Голова пухла от цифр, выкладок, формул. Хотелось отдохнуть, уснуть, отключиться. Но Лиара давала себе право и возможность только на несколько минут замереть, прикрыв глаза и коснувшись ушных впадин пальцами, затянутыми в столь привычные и очень мягкие скафандровые перчатки. Несколько минут. И снова — работа. А затем, вполне возможно — очередное огневое боестолкновение с пособниками Жнецов. Тессия горела, но не сдавалась, не капитулировала, не отступала. Глядя на столичную планету, не сдавались и другие миры Пространства Азари. Война продолжалась, как бы ни хотели Жнецы её побыстрее завершить своей полной и окончательной очередной победой. Теперь эта победа не была уже столь абсолютно точно и полно гарантированной. Чаши Весов колебались, не приходя в равновесие и не даруя победу — пока что — ни одной стороне. Значит, нужно было работать и воевать. Исследовать, уточнять, рекомендовать, указывать. Воевать должны все органики. Потому что речь шла не о банальном междусобойчике, а о выживании. Выживании всей органической разумной жизни в Галактике.

Она не отступала перед трудностями. И очень часто покидала убежище одной из последних, самую малость уступив настояниям бойцов Сопротивления, обеспечивавших эвакуацию. Но даже тогда, когда впереди был зев эвакотранспорта, Лиара всегда окидывала взглядом покидаемую местность, запоминая всё до деталей. Когда-нибудь она напишет об этом.

Напишет подробную книгу. А пока она будет работать. В тылу и на передовой. И будет воевать. До победы. До победы над Жнецами. Другой победы она не примет. То, что она знала о Коллекционерах, о том, что они творили с разумными обитателями Млечного Пути на своей заретрансляторной базе, не позволяло ей даже помыслить о попадании в плен.

Когда-то давно, ещё на прежней «Нормандии» она прочла, что «в Евразии дети взрослеют рано». И теперь она согласилась со многими смыслами, скрытыми в этом казалось бы, немудрёном высказывании. Она тоже повзрослела рано и быстро. Повзрослела, потому что война с Жнецами не оставила ей, как и многим другим разумным органикам, иного выбора. Она редко улыбалась, редко расслаблялась и редко отдыхала. Потому что понимала — силу может сломить только ещё большая сила, а органики слишком уж расслабились. Слишком. И если они в самое ближайшее время не соберутся — впереди всех их ждёт только гибель и безличность. То, о чём Лиара узнала там, в госпитале. Ещё тогда, когда о столь массовых столкновениях с Жнецами обитатели Галактики не могли и помыслить — слишком это было непривычно. Слишком было это страшно и горестно.

А потом пришла эта война. Которую ждали, которую предвосхищали. Пришла и захлестнула Пространства сразу многих рас. И теперь и она воюет, хотя раньше любила больше спокойную, незаметную и многим непонятную научную работу. Редко когда ей удаётся теперь расслабиться на те же несколько минут. В такие минуты она неизменно думает о Шепарде, понимает, знает, что он, как мужчина, как старпом, воюет на самых сложных участках Противостояния. И продолжает любить её. Она эту любовь чувствовала. Только она. Другие, очень немногие, как она знала хорошо, тоже чувствуют эту любовь. И продолжают воевать, продолжают сражаться, продолжают бороться, чтобы у этой любви было продолжение.

И значит, она тоже будет воевать. Будет переступать через гуманность, через мягкость, через понимание запрограммиро-ванности ситуации. Потому что с таким врагом давать слабину нельзя.

И когда на одном из допросов, где она выполнила функцию эксперта, пойманный с поличным на уничтожении мирных обитателей очередного убежища диверсант-церберовец заикнулся о том, что азари годны только на роль… как он тогда, этот недочеловек, выразился, женщин лёгкого поведения, Лиара ощутила внутри себя такую волну гнева, что даже не уловила в деталях, как же она тогда на это отреагировала. Только потом ей рассказали о происшедшем в деталях. Она, как выяснилось, резко повернула голову к распятому на стене допросов церберовцу, сузила зрачки, затем — веки, превратив глаза в щёлочки, в которых плескалась жгучая всепоглощающая ненависть. В следующий момент её правая рука — от кисти до плеча вспыхнула биотикой и не успел церберовец даже вздохнуть, как был объят пламенем. Ей не препятствовали — он и так уже сказал всё, что знал. Его выпотрошили полностью. И он теперь только пытался, только пытался доказать, что он не сломлен, что он — господин, а все воины Сил Сопротивления — только рабы.

Тогда впервые она поняла, что тоже сильна чем-то не имеющим аналогов в мире Млечного Пути. Но сразу отбросила эту мысль в дальний угол сознания — кто же из разумных органиков знает свои возможности и способности до конца? Какое бы происхождение эти возможности и способности не имели, они были в распоряжении этого разумного органика с самого рождения. И только от него, конкретного разумного органика зависело, как и когда проявятся эти возможности и способности. Больше ни от кого. Ситуация да, спусковой крючок, но главное — желание и стремление напрячься, как говорили люди — прыгнуть выше головы, выйти за привычные безопасные рамки.

Самое время для таких выходов. Ибо победить такого сильного врага, каким оказались Жнецы, можно было только предельным напряжением всех сил.

И значит впереди — очередной бой, очередная вылазка к боевым порядкам сил Жнецов, очередное боестолкно-вение. Тессия превратилась в поле боя. Огромные территории и маленькие участки земли переходили из рук в руки по нескольку раз в сутки. Любая победа над Жнецами и их приспешниками давалась очень дорогой ценой. Пришлось приучить себя проверять, чтобы не оставлять после себя никого в живых — ни своих, ни чужих. Потому что тяжелораненные свои могли в следующий раз предстать перед своими бывшими сокомандниками уже как хаски. И желать только одного — уничтожить тех, с кем совсем недавно делили и кров и воду и оружие, и боеприпасы, и место для сна. Очень сложно стрелять в того, кто долгие недели жил рядом с тобой. Но стрелять надо было. Не выстрелишь ты — выстрелят в тебя. И попадут. Хаски уже не были органиками разумными, они уже приблизились к машинному состоянию и положению. И война с машинами становилась всё ожесточённее, всё непримиримее, всё непредсказуемее как по ходу, так и по результатам.

И вот среди этого непрекращающегося ужаса, терпя лишения, преодолевая трудности, сопротивляясь усталости, разумные органики проявляли свои лучшие качества. Никто не считал Лиару воином, никто не считал, что она должна быть воином в полном смысле этого слова. И, тем не менее, о ней заботились. Она часто засыпала, так и не дочитав очередной датапад, очередной ридер, очередной файл в инструментроне. А потом просыпалась на мягкой, насколько это было возможно, постели, укрытая тёплым покрывалом. Рядом находила сосуды с пищей и водой. Подкреплялась и принималась за работу.

Сколько всего было. А сейчас она рядом с Шепардом. На борту хорошо знакомого корабля. Боевого корабля глубинной разведки. И она знает, что всё у неё теперь будет хорошо. Она по-прежнему любит и по-прежнему любима. И ей больше ничего не надо — только знать и чувствовать любовь Джона и иметь полную возможность дарить ему свою любовь. Может быть действительно способную продлить дни его жизни. Хотя бы немного.