ЧАСТЬ 2 ГЛАВА 13

Все обитатели маёнтка беспорядочной толпой ринулись через панский парк к реке, а там — сразу в село. Шли кто домой, кто к родственникам. Даже не шли — бежали в страхе.

Утром, в присутствии какого-то вооруженного чужака, перепуганный Казик сумбурно и несвязно стал кричать об опасности и о том, что надо уходить. Люди перешептывались, не зная, верить или нет. Казик повторял и повторял какие-то бессвязные предостережения и в конец бы всех запутал, но, слава богу, появился его отец, который быстрее других понял суть происходящего. Шыски-старший, отодвинув в сторону своего перепуганного отпрыска, задыхаясь от волнения, быстро и доходчиво объяснил всем, что у ворот замка стоит русская армия и что пан приказал всем немедленно уйти, иначе люди Василия всех убьют. Авторитет Антося был непререкаем, а потому больше никто ничего не стал спрашивать.

В селе немало удивились, заметив, как среди белого дня из панского парка высыпала целая толпа насмерть перепуганных людей, среди которых сновал какой-то вооруженный чужак, будто назойливая муха, донимающий всех расспросами о панской служанке Михалине. Так и не добившись ни от кого вразумительного ответа, он ушел обратно к замку, а люди собрались у моста, куда к тому времени сбежалось чуть ли не все село.

Кто-то из мужиков, взобравшись на придорожный камень, указывал в сторону панской усадьбы и сурово махал кулаком незримому врагу. Его стащили на землю и урезонили: «Сказано же сидеть дома, не то всех перебьют». Мельницкие бабы, уразумев, наконец, какая беда стоит у ворот панского замка, перестали слушать пустые разговоры, закричали как полоумные и побежали по домам.

Хоть и с опозданием, а докатились слухи о русском отряде и до Климихи. Это сердобольные соседи, помня добро, прислали к старухе сына. Посыльный все рассказывал обстоятельно и очень громко: слух уже подводил старую знахарку. Где белоголовому подростку было знать, что его слова были слышны не только бабке?

Разумеется, Свод ничего не мог понять из того, о чем повествует в сенях скрипучий подростковый голос, но по тому, как вскочила с места Михалина, как прижала к губам дрогнувшие руки, он догадался, что в полученных новостях нет ничего хорошего.

«Вот, — подумал Ричи, — наверное, и решилось. Видно, пришло время теперь еще и литовскому судье призвать меня к ответу».

Недолго думая, Свод заключил: «Не время купаться в женской любви и ласке, когда где-то рядом решается твоя судьба. Всегда лучше узнать все пораньше…».

Сотня Простова подошла к Мельницкому замку. С первого же взгляда опытный сотник понял, что, несмотря на ветхость и возраст замковых стен, его людям нелегко бы пришлось, начнись здесь настоящая драка. Мощная каменная арка въездных ворот зло щурилась на приближающихся людей отверстиями горизонтальных бойниц. Наверняка, сверху над ними есть крохотные щелки для глаз стрелков, а в случае надобности в нишах старого здания достаточно места и для того, чтобы спрятаться лучникам. Да тут и с пищалями, и с пушками есть где развернуться! Так обустраивались еще при царе Горохе. Хоть и по-старому, а надежно.

Он выстроил сотню так, чтобы даже в случае предательства принять бой толково и избежать серьезых потерь. Вскоре в проеме ворот появились двое: человек Простова и панский посыльный. «Вот же глупый малый, — рассуждал сотник, глядя на панского слугу, — ему бы бежать со всеми, а он…».

— Что ж ты? — весело спросил Степан, едва только они подошли поближе. — Шел бы со всеми куда подальше…

Панский посыльный виновато опустил глаза и ничего не ответил.

— Ну, — продолжил Простов, — то, как говорится, дело твое.

Далее Степан, отбросив в сторону ненужный шутливый тон, обратился к своему посыльному:

— Говори, Михал, что там?

— Все, как надо, батько, — ответил тот. — Все ушли, усадьба пуста. Базыль где-то там болтается. Я все обсмотрел. Там ежели и спрячется кто, то человек-два, не боле. Но то ж нам не помеха…

— А это уже не тебе решать, — не дал ему договорить Простов, — иди-ка отдохни. На то, чтоб избавляться от помех, у меня найдутся другие…

— Ну что, пан, — повернулся сотник к Якубу, — вижу, сладится у нас дело. Ёзеф! Выбери-ка человек пять и отправь их в имение. Пусть быстренько прошвырнутся по дому да по двору — авось найдется тот, кто желает укоротить жизнь своему пану. Давай, без задержек…

Кравец кивнул, и вскоре пятеро всадников умчались в сторону каменных стен замка. Трое из них вернулись очень скоро.

— Все чисто, — кричали они наперебой, предчувствуя богатую наживу, — батька, там есть что взять, в щедрое место пришли!

— Добро, — хищно оскалился сотник, чувствуя, как отлегло у него от сердца, знать, не зря столько верст отмахали. Он лихо развернул коня.

— Всё честь по чести, пан, — обратился он к Войне, — забирай свою зазнобу.

Сотник подъехал к пленнице и в два приема перерезал стягивающие ее тело веревки.

— Видишь, — кивнул Простов в сторону девушки, — спину она уже ровно держит, значит, все в порядке, жива и здорова. Только я на твоем месте кляп изо рта пока не спешил бы ей доставать. Каркнет что-нибудь не то, баба ведь. У меня хлопцы горячие, пристрелят еще ее из лука, пулю-то на нее жалко.

— Ёзеф! — крикнул сотник своему помощнику. — Отдай коня панскому слуге. Мы в конюшне себе еще возьмем!

Простов держался гордо и уверенно, будто царский воевода. В его словах явно сквозило великодержавное высокомерие:

— Ну что, пан Война, бывай, да не забывай моих слов. Слаб ваш король. Наш такого разбоя на своих землях не допустил бы…

Сотня с гиканьем и свистом сорвалась с места. Каждый старался побыстрее добраться до панского добра, а потому даже коня для слуги пана Войны не отдали, а просто бросили. Казик тут же ловко поймал перепуганное животное, а Якуб в один миг очутился возле Сусанны.

Несчастная девушка плакала, растирая слезы по перепачканному сажей лицу, и клонилась к любимому, чтобы излить ему все свое горе, но Якуб спешил. Судьба дала им шанс на спасение, и долго испытывать ее терпение не стоило, тем более что сотник прозрачно намекнул на несдержанность своих лучников.

Время вскипело на жарком огне спешки. Шыски быстро сладил с норовом лошади, а Война — как мог, одной рукой, — с полуразрезанными путами Сусанны. Не отдавая больше ни мгновения висящей над ними опасности, он изогнулся и что было сил хлопнул по крупу лошадь, что была под девушкой. Несчастное животное рвануло с места прыжками, едва не сбросив на землю своего легкого седока. «Казик, вперед, за панной!» — скомандовал Якуб слуге, и тот, ударив своего коня в бока, ринулся в открытое поле.

Война горько посмотрел в сторону замка и, мысленно попрощавшись с ним, поскакал догонять мчавшихся во весь опор Казика и Сусанну.

Свод притаился на краю парка и сосредоточенно наблюдал за происходящим в панском дворе. Все пространство перед главным входом было заполнено какими-то суетящимися людьми в красной военной форме. Занятие, которому они самозабвенно и с непозволительной беспечностью предавались в этот час, хорошо было известно бывалому пирату. Он и сам, чего там греха таить, не раз подобным образом улучшал свое личное благосостояние. «Неужели в этих местах с таким аппетитом наезжает местный судья? — мучился догадками Ричи. — Лихо! Хотя, нет, такого никак не может быть», — отмахнулся Ласт Пранк от этой глупости.

«Что же тогда здесь происходит и, главное, куда они подевали Войну? М-да, — с сожалением подумал англичанин, — не хотелось бы потерять его. За долгие годы не так уж много нашлось на свете людей, терпимых к моему дурацкому характеру…».

И тут что-то больно кольнуло в его сердце. Свод вспомнил, как, уходя из дома старухи, он зло отшвырнул в сторону вцепившуюся в него мертвой хваткой Михалину. «Все же нельзя было с ней так поступать, — горько думал Ласт Пранк». Но, с другой-то стороны, не потеряй он столько времени на то, чтобы утихомирить ее, а потом еще и на дорогу, глядишь, и успел бы сюда пораньше. Иди теперь разберись, что здесь творится!

Однако получается, что он и сейчас крайне нерасчетливо относился к потере времени. Подобное преступное бездействие не могло продолжаться дальше. Свод с досадой охлопал пустые поясные петли. Туговато придется без оружия. Накануне ночью, перед тем, как отправить Свода с Михалиной в село, Война приказал оставить саблю. Он-де боится, как бы англичанин еще чего-нибудь не натворил. Ричи с досадой сжал губы, после этого глубоко вздохнул и, уверенно выпрямившись во весь рост, отчаянно и смело зашагал к панскому замку.

Возившиеся во дворе люди были настолько заняты собой, что даже не заметили появления чужака. Кто знает, сколько бы это продолжалось, если бы на него не натолкнулся какой-то маленький рыжебородый мужичишка в несоразмерно большой одежде.

— Тебе чего, паря? — спросил он, тупо уставившись на невесть откуда взявшегося на его пути франта.

Чужак, окинув его отстраненным и надменным взглядом, ответил:

— Нюжна пан Война.

— Хэ-ге! — скалясь гнилозубым ртом, хохотнул мужик. — Эй, Ёзеф! Тут из-под земли выполз какой-то немец[1]. Желает видеть Войну.

К Своду направился хорошо вооруженный человек, одетый, как и большинство окружающих, в красный форменный кафтан какого-то неведомого войска. Он не без удивления осмотрел пришлого и тут же стал оглядываться с таким видом, будто хотел еще кому-то сообщить о чудесном появлении незнакомца. Так и не отыскав никого нужного среди снующих по двору людей, военный со смехом спросил:

— Тебе чего, красавец?

Присутствующие рядом вояки, задержавшись напротив разговаривающих, разом загоготали, чувствуя по игривому тону Ёзефа, что тот сейчас что-то потешное отчебучит. Подобное всегда преподносилось весело и с издевкой, а потому ценилось в сотне как особенно изысканное развлечение.

— Тшего? — загадочно улыбаясь реакции окружающих, переспросил чужак.

— Чего, тшего? — с вызовом хохотнув прямо в лицо Своду, стал кривляться на манер иностранца военный.

— Мни нушьна? — поддерживая этот шутливый тон, переспросил пришлый, а потом вдруг, зло оскалившись, выкрикнул: — Мни нушьна… тфой Sword[2]!

С этими словами он так ловко и быстро подсек ногу под помощником сотника, что, падая на спину, тот уже не имел желания смеяться. К слову сказать, через миг Ёзеф Кравец уже вообще не имел ни каких желаний. Его сабля, оказавшаяся в быстрых руках чужака, словно присягая на верность новому хозяину, дважды предательски проткнула грудь своего старого владельца.

Синие глаза Езефа с немым укором уставились в хмурое небо, а с его лица медленно сходило выражение превосходства.

Стоявшие вокруг люди замерли в оцепенении. И пока кто-либо из них додумался бросить панский скарб и схватиться за оружие, на земле бездыханно лежали уже трое, четверо, пятеро, семеро...

Чужак словно обезумел. Он с видом полководца, идущего во главе целой армии, решительно пробивался к дому, с легкостью, словно капустные кочаны, срубая на ходу налево и направо людские головы.

Знай русский сотник, находившийся в это время в здании, о том, что его сотня не досчитывается уже целой дюжины бойцов, думается, он отнесся бы с большим вниманием к сообщению о том, что во дворе появился какой-то умалишенный с саблей. А так, не придав этому никакого значения, он только усмехнулся да отправил запыхавшегося посыльного обратно с приказом «приколоть дурака да повесить у ворот».

На ступеньках у входа в замок Свода задержали двое. Эти, в отличие от встретившихся ему ранее, очень неплохо умели обращаться со своим оружием, да и с тактикой боя были знакомы не понаслышке. Ричи стал отходить. Его целенаправленно загоняли в угол.

Спасение пришло справа. Оттуда, пытаясь непременно тыкнуть в грудь своего противника отточенными сулицами[3], навалились какие-то неучи. Свод просто поднырнул к ним под копья и тут же замертво положил на землю сразу троих. Путь к отступлению был открыт, но вот беда — у Ричи не было задачи отступать.

Теперь он ясно понимал, что ничего общего с карой правосудия этот разношерстный сброд, грабящий панский замок, не имеет, и входящему в боевой ритм пирату теперь оставалась главное — найти Войну, живого или мертвого.

На порог замка выбежал какой-то крепкий телом вояка в красном кафтане с обшитым галуном лацканом. Он что-то отчаянно крикнул толпящимся вокруг Свода людям, показывая жестами, как следует обойти его и прикончить. Но те к жарким словам военного были глухи и жесты опытного мастера читали с трудом. В отличие от них, Ричи имел опыт в части чтения подобных жестов, а потому, пока противники перегруппировывались, он исхитрился убить еще двоих.

Вот зазевался еще один, еще, еще, а вот стразу двое не разобрались, кому нападать первым. Все они бездыханно легли на землю под тяжестью смертельных ран.

«Удар! — ликовал про себя Ричи. — Другой! И вот так! Хо-го, парни, отнимайте еще! Но это ненадолго, — судорожно рассуждал он, ловко вывертываясь и из повторного кольца окружения. — Скоро они сообразят, что перед ними не столичный сибарит[4], и тогда меня окружат те, кто хорошо умеет обращаться с оружием. Наверняка, есть тут и такие. И тогда… тогда мне придется плохо».

Свод сморщился от боли. Давая волю мыслям, он значительно потерял в реакции, и один из тех двоих, которых он только что отправил к праотцам, перед тем, как получить смертельный удар, умудрился-таки полоснуть его по спине.

Рана обожгла не столько болью, сколько неприятной прохладой, значит, на самом деле зацепили серьезно. Взбешенный Ричи тут же бросился мстить за собственную пролитую кровь и легко приговорил еще одного панского грабителя, прежде чем многолюдное кольцо стало расширяться и отступать. Судя по всему, кто-то из командиров дал им приказ опустить оружие.

Бой прекратился. Ошарашенные расхитители панского добра с горечью взирали на остывающие трупы едва ли не четвертой части своего разношерстного отряда. «Да разве ж может человек так драться?» — спрашивали они себя.

Меж тем с высокого порога замка к кольцу своих людей медленно спустился Простов. Он видел только половину схватки, но и того ему хватило, чтобы убедиться, что тот, о ком ему сообщили как о полоумном, обращается с саблей как сам бог. О чем тут говорить? Умалишенный не смог бы так легко менять в нападении руки и так же, без особых усилий, чередовать целые каскады вольт[5], которых царский сотник никогда даже не видел.

Едва только расступилось кольцо бойцов, Простов, старясь говорить как можно тверже, обратился к Своду:

— Кто ты? Чего тебе надо, чертов рубака? — не сумев сдержаться, выругался Степан, прикидывая в уме, что стараниями пришлого его боевая сотня заметно сократилась, а ведь чужак показал, похоже, еще не всё свое умение. — Это сколько ж ты людей положил?…

Незнакомец внимательно вслушивался в слова сотника и молчал. Тогда Степан не удержался и заорал:

— Я тебя спрашиваю, за что хлопцев порубил?!

Фигура чужака была напряжена.

— Мней треба пан Война. — сухо ответил он.

Простов, услышав чужую речь, тут же поостыл и насторожился.

— Ты из каких краев, парень?

— Мней треба пан Война, — упрямо талдычил иностранец.

— Да ускакал твой Война, понимаешь? Да и тебе бы за ним, да куда ж теперь…? — Степан окинул тяжелым взглядом панский двор, заваленный трупами его людей. А вы! — рявкнул вдруг Простов на потупившихся бойцов своей сотни, обступивших чужака кольцом, — Какое дурачье! Хо-ро-ши-и… Неужели трудно было сообразить, что перед вами не пахарь бородатый от сохи? Бросили бы на время пожитки, отошли маленько да и утыкали бы, как ежа, этого молодца из луков!

— Пазови да мней пан Война, — уже куда как злее в который раз повторил незнакомец.

Степан набычился.

— Кончить тебя, и дело с концом, — хмуро сказал он себе под нос. — Где Базыль? Хмы-ы-за!

— Зарубил он его, — отозвался кто-то из-за спины, — во-он лежит под Степкой Кривай…

— Война!!! — вскричал вдруг иностранец и, окончательно потеряв терпение, снова бросился в драку. — Мистер Война!!! — вопил он, обращаясь к панским окнам.

Вторя ему, весь двор наполнился ревом. Простов, видя, как испуганно шарахались в стороны от чужака его вояки, выхватил саблю и ринулся на него с тыла. Еще шаг-два, и будет совсем несложно дотянуться со спины до окровавленного кафтана немца, но…

«Что за…», — только и успел подумать Степан.

Незнакомец резко развернулся, и в один выпад прошил широкую грудь русского сотника. Удар пришелся прямо в сердце. Простов бездыханно рухнул под ноги тех, кто до сих пор еще не решался вступить в бой и опасливо шагал за своим командиром.

Свод почувствовал, как сразу в нескольких местах тупо ударило болью. Какой-то белый туман поплыл у него перед глазами и тут же, словно жар прогоревшего костра, дохнул в лицо. Руки налились такой страшной силой, что сердце, не готовое к этому, отдалось в животе позывом тошноты. Ричи уперся грудью в направленные на него странные длинные копья, на конце которых были прикованы заостренные топоры. Он никогда не видел такого оружия, но верно рассчитал, что их фронтальные шипы слишком тупы для прямого удара без усилия, тычком. Шаг назад, нырок — кровь, крики, трупы. Ему снова удалось уйти.

Правая рука вдруг перестала подниматься выше груди. В короткий миг перебежки Свод увидел то, что ему мешало это делать. Из окровавленного предплечья торчала стрела. Ричи замешкался, пытаясь вытащить ее, но тут же почувствовал удар в спину. «Дьявол, — выругался он, — а вот и еще одна…».

Его оттеснили к воротам и там, теряющего последние силы, плотно прижали к стене.

— Война!!! — хрипел Свод сорванной глоткой. — Война, я больше не могу, их слишком много, черт! Ага! — собирая в кулак последние силы, заорал обезумевший от боли Ричи. — Все наверх, аврал! Сучьи дети, я устелю палубу вашими рыбьими потрохами!

Лишившаяся командира сотня, ошалевшая от дьявольской силы и живучести чужака, шла на него скопом. Каждый по удару, по тычку, по выстрелу. Вот кто-то ловко метнул сулицу и попал окровавленному врагу прямо под ключицу. Чужак замер и, опершись спиной о стену, стал тянуть из себя скользкими от крови руками ее тонкое древко. Умелец метать на удачу вторично отправил в короткий полет уже другое метательное копье. Люди возликовали. И вторая сулица попала в цель, войдя по косой вдоль ребер противника.

Чужак взвыл, бросил саблю и, схватившись за оба древка, в бессилии вскинул лицо к небу. Тут же сразу четыре тупых шипа бердыша[6] с разгона, с хрустом вонзились в его бьющееся в страшных муках тело. Незнакомца подняли над головами…

Его так и вынесли за ворота, словно кусок мяса на рогатых вертелах царских охотников. Вынесли и швырнули в придорожную канаву прямо возле панских ворот.

Окровавленное тело безвольно перевернулось на живот, затряслось в предсмертных судорогах, проливаясь тонкими тягучими струйками горячей крови на широкие листья подорожника, устилавшего дно канавы…

Воины русской сотни растерянно смотрели на то, как уходила в небытие жизнь неизвестного отчаянного рубаки. Где им было знать, что, выгнувшись в примятой придорожной траве канавы, лежал тот, кто остался в истории мирового пиратства как знаменитый Ричи Ласт Пранк, Ричи Последний Шанс...

Те, кто остался от сотни Простова, какое-то время еще постояли у ворот, посмотрели на изувеченное тело врага, а когда стала утихать боевая ярость, вернулись на панский двор, густо устланный телами их недавних соратников. Полсотни сердец сжал лютый страх. Не зная, что дальше делать, остатки русской сотни, даже не удосужившись схоронить погибших, гонимые вперед неизвестностью, просто собрали награбленное, повернулись и ушли из замка, рассеявшись по ближайшим селам и городам…

Ближе к вечеру того самого памятного дня шестого ноября 1517 года молодой пастушок, кутающийся от зябкого ветра в темный зипун[7], сошел с дороги, пропуская следовавших к мельницкому замку всадников: дьякона Свято-Николаевской Дрогичинской церкви Никона, четверых жолнеров и самого́ замкового судью пана Викентия Кернажицкого, следовавшего в Мельник для разбирательства в убийстве Анжея Патковского. Не ломая шапку перед заможными панами, пастушок свернул к оврагу и сел на придорожный камень, отвернувшись от звенящих событиями замковых стен.

Так уж вышло, что прибывшим в замок Войны важным персонам в тот момент не было никакого дела до непочтительного отношения к ним этого молодого пастушка. В канаве у самой арки ворот замка они увидели окровавленное человеческое тело с торчащим из спины обломком стрелы. Возле него, отгоняя двух огромных лохматых псов, уже успевших вымазать свои облезлые морды человеческой кровью, стояла с палкой в руке растрепанная, грязная девушка.

Судья насторожился, но, проезжая мимо, не стал ничего спрашивать у простолюдинки, предполагая, что хозяин Мельника, молодой пан Война, сам ему все разъяснит. Разве мог знать пан Кернажицкий, что готовит ему гостевой двор мельницкого замка?

Отогнавшая от окровавленного тела собак панночка, не обращая внимания на безобразие мертвого, но еще хранящего тепло тела, отбросила палку, подсела к нему и, вырвав из спины своего любимого куцый обломок стрелы, перевернула его на спину. Оглаживая трясущимися руками его мокрую от крови голову, она горько заплакала. Все же сбылись предсказания старухи Анатоли…

Михалина прижалась к остывающему телу Свода. Его мертвое, бледное лицо вытянулось, черты заострились. Холодные посиневшие губы дрогнули и вдруг… прошептали: «Sword… where is my sword[8]?»

В то же самое время, ближе к вечеру шестого ноября 1517 года к дому старого эксетерского лабазника Уилфрида Шеллоу Райдера подъехал двухместный экипаж. Из него вышел Джонатан Эдванс, зять старины Уилфрида и Энни. Долгая дорога сильно утомила молодого человека, а потому его сердце, и без того отягощенное неприятностями, колко защемило, едва на пороге дома появилась красавица Мериан.

Она не скрывала радости, прижимаясь к его пыльной груди. Счастье первых недель замужества дало ей то, чего она, сама того не понимая, ждала всю свою жизнь.

Глядя из своего окна на обнявшихся Джо и Мери, ее сестра Синтия просто зеленела от злости и зависти. Едва только черные, как пережженная смола, волосы сестры слились с широкими полями шляпы Эдванса, Синтия, не в силах больше на все это смотреть, резко отвернулась. «Боже, — взмолилась она, — как же я хочу замуж!».

Старик Уилфрид и Энни встретили зятя в пропахшем опарой доме. У застигнутого сообщением о приезде Эдванса Уила даже не хватило времени на то, чтобы как следует отряхнуть с себя мучную пыль. Его и без того седые пряди волос и даже ресницы были белыми. Он поприветствовал зятя, и, предложив Джонатану сесть, сам, не в силах больше стоять, устроился у стола.

— Ну, — облегченно выдохнул Уил, — рассказывай, Джонатан, как съездил?

Эдванс дождался, когда Энни, Мериан и Синтия усядутся вокруг стола, и, выражая неудовлетворение от состоявшейся поездки, тяжело вздохнул:

— Да так, мистер Райдер. Скажем, я ожидал большего.

На лицах присутствующих отразилось недоумение.

— Постой, — не понял Уил, — это как же? Не дали земли?

— Дали, — безо всякой радости ответил Джо, — но и земли там немного, да и дом совсем небольшой. Хорошо, что хоть бумаги на обещанный титул в полном порядке. Всё небогатое имущество уже оформлено, теперь оно наше. С денежной же наградой… — Эванс замялся, — мне четко дали понять, что ее не будет. Одно хорошо — это может значить только то, что Ричи не поймали.

Женщины тихо возроптали, а Уилфрид облегченно вздохнул:

— За добрые новости о сыне спасибо. А что касается имущества и денег, так, подумаешь, беда! Как говорится, и на том этим господам спасибо. Чего тебе горевать, ведь ты и без того теперь не бедняк, да и не был ты им. Теперь же, со своей землей да с титулом...

— Понимаете, мистер Райдер, — не дал ему договорить Эдванс, — я никогда еще не получал за свою работу всего обещанного. Даже самые достойнейшие люди в моменты, когда твоя работа уже сделана, пытаются надуть тебя хотя бы на одно мелкое пенни.

— Ну, — отмахнулся Уил, — не обращай на это внимания. Главное, что теперь ты и Мериан имеете то, что сможете передать своим потомкам и что будет вас кормить до самой смерти. Пусть ваша земля не так близко, как нам с матерью этого хотелось бы, но все же…

Уилфрид хитро посмотрел на жену:

— Энни, как ты считаешь, сегодня есть повод все это как следует отметить?

Лицо старой женщины просияло сквозь пелену запредельной усталости. Эдванс поймал себя на мысли, что впервые видит, как она улыбается.

— Да ладно уж, — тихо произнесла она, — только, может, дождемся ужина?

Ничего не скажешь, хозяйкой Энни была просто отменной. Джонатан тихо радовался тому, что Мериан полностью унаследовала от матери это прекрасное качество. Шесть женских рук быстро уставили стол гостиной закусками и посудой, а Уилфрид, наскоро приведший себя в порядок, подмигнул зятю и отправился с ним к двери чулана. Там в кромешной тьме он отыскал тяжелое и холодное тело огромного глиняного кувшина и с большим трудом выкатил его к свету. Увидев внушительные размеры этой посуды, удивленный Эдванс только присвистнул.

— Это, — тихо произнес Уилфрид, — еще один подарок вам с Мери. Там, в чулане спрятан еще один такой же кувшин, но тот для Синтии. Не говори ей ничего, придет и ее час. На свадьбе его вручать вам было как-то… — старик замялся, — в общем, это Ричи оставил. Он привез их издалека и сказал, чтобы я берег это вино до свадеб сестер.

Бедный мой мальчик, — горько вздохнул Уил. — Что ж, сегодня мы с тобой и испробуем этого дорогого напитка в добрую память о нем! Ричи утверждал, что это вкуснейшее вино, будто пасхальную, освященную самим Иисусом романею[9], желали бы испробовать многие короли нашего времени. Как видишь, — улыбнулся добряк Уил, — не вся манна небесная и королям достается...

Джонатан и Уилфрид с большим трудом прикатили этот в полроста человека кувшин в гостевую. К счастью, Синтия, не имеющая желания смотреть на то, как мужчины станут напиваться, ушла спать, и старик-пекарь, не опасаясь за последствия, смог рассказать Мериан о том, чей это свадебный подарок.

Глядя на толстое глиняное тело винного кувшина, Эдванс вдруг насторожился. Он ясно вспомнил давнее видение, в котором был этот кувшин! Все верно, в ту самую ночь, когда Джонатан пребывал без сознания в доме Шеллоу Райдеров. Ведь ему тогда приснился сон, где в таких же кувшинах на пороге его родительского дома были тараканы и что угодно, но только не дорогое вино. Те кувшины тоже принес Ричи…

Подозрения Джонатана стали куда как обоснованнее, когда Уилфрид попытался налить вина из этой большой и неудобной посуды. Как ни старался старик, а ни на пол его гостиной, ни в его кружку не вылилось ни капли.

Тогда Уил попросил зятя помочь ему. Эдванс дрожащими руками стал пытаться подстроиться под неровное дно неподъемной ноши, но непокорный сосуд предательски крутанулся в его руках и гулко, словно камень, ухнул о пол.

Его толстое глиняное тело лопнуло, а вместо ожидаемого вина весь пол гостиной Уилфрида Шеллоу Райдера засыпали драгоценные камни и золотые монеты…

Версия от 24.09.2024г.

Поддержать творческие утремления автора Вы можете денежным переводом на...

IBAN BY81PJCB30140550081009098933

[1] Ранее в Литве тех, кто говорил на непонятном языке или языке глухонемых, называли немец или нямко.

[2] Сабля, шпага (англ.).

[3] Сулица— метательное копье.

[4] Сибарит — изнеженный роскошью человек.

[5] Вольт— в фехтовании уклонение от ударов противника.

[6] Бердыш — русское изобретение. Вид топора с лезвием в виде полумесяца, который посредством обуха прикреплялся к длинному, в рост человека, древку или ратовищу. На нижний конец древка насаживалось железное копьецо для втыкания бердыша в землю при стрельбе из ружья, для которого он служил подсошком.

[7] Зипун — кафтан из толстого грубого сукна, обычно без ворота.

[8] Сабля… где моя сабля? (англ.).

[9] Романея — напиток.