ЧАСТЬ 2 ГЛАВА 8

Как ни велико было желание Якуба распрощаться с Патковской и немедля поговорить с Ричмондом, сделать этого сразу не удалось. Своенравная дама долго не могла понять, что ее настойчивые попытки задержаться в Мельнике сегодня обречены на неудачу.

Нелепый вид красавца Свода, неуверенные и нервные объяснения Войны — все это только подкормило пылающее в ней пламя, но как раз в это время пришла пора явить свой непростой нрав капризной осени. Откуда ни возьмись, налетел сильный порывистый ветер, приправленный такой неприятной моросью с мокрым снегом, что решительно отбил у пани Ядвиги всякое желание гулять. Более того, вопреки ее ожиданию, после возвращения во двор замка молодой хозяин даже не попытался предложить даме остаться к обеду, а сразу же провел ее к шарабану. Пока она все еще терялась в догадках по поводу произошедшей в Войне перемены, молодой человек уже оказался в седле подведенного к нему слугой коня, и госпоже Патковской, отдавая должное занятости молодого соседа, ничего больше не оставалось, как отправиться домой…

Свод ждал Якуба. Он прекрасно понимал, что за свое поведение в парке нужно объясниться. Война же сначала заставил себя долго ждать, а когда наконец появился, был крайне расстроен и задумчив. Ричи встретил его у ворот и попытался было завести разговор, но молодой человек, выслушав гостя, только отмахнулся. Не сделал его разговорчивым и обед, после которого Война, ничего не объясняя, просто съехал со двора в неизвестном направлении.

Несчастный Якуб. В нем сейчас боролось столько противоречий, что в костре обжигающей ярости звучно трещали любые мысли. Ему хотелось на простор, пусть даже в непогожее, сырое поле, на пронизывающий ветер, куда угодно, лишь бы побыть наедине с собой и хоть немного разобраться в происходящем.

Нужно сказать, что у Якуба всегда были хорошие учителя. Еще в детстве, когда Война-младший жил в Мельнике под присмотром бабушки, не по годам смышленый отпрыск уважаемого пана получил блестящее образование. Даже такая сложная вещь, как чужая английская речь, так легко и прочно обосновалась в его русой голове, что преподававший ее на дому мистер Ленни неустанно советовал бабушке, а потом и отцу обязательно продолжить обучение юного мистера Войны в Англии.

Шло время. Внявший советам Ленни, Якуб набрался-таки ума в далеких землях и теперь, казалось бы, знал достаточно много о жизни. Но нет. Как оказалось, для того, чтобы свободно ориентироваться в сложных жизненных ситуациях, мало просто быть на «ты» с кружалом[1].

Да и с учителями здесь было хуже. К примеру, до сих пор около Якуба не нашлось человека, который мог бы детально объяснить природу загадочных отношений между мужчиной и женщиной. Нет, ему, конечно же, доводилось иметь некий плотский опыт… Но можно ли назвать отношениями то, что продается за мелкую английскую монету?

Ох уж, эти высокие мысли, высокие чувства. Так ли они высоки, когда своим глазами видишь, как высокородная дама, не таясь, тешит беса в объятьях этого негодника Свода? Как видно, черной душе этого проходимца все нипочем. Ведь скольких людей Хмызы он отправил на тот свет, беднягу Никаляуса лишил жизни. Мало ему этого, так он еще, как хлебный ломоть на стол своего самодовольства, уложил высокородную женщину, а сверху все это приправил простолюдинкой. И где здесь божья правда? И к чему тогда люди придумали поговорку: «Труднее всего стрясти яблоко с высокой ветки». Как бы не так! Есть, оказывается, люди, которым те самые яблоки сами падают в руки и с высоких веток, и с тех, что пониже.

Можно, конечно же, допустить, что и в этом тоже имеется божий промысел. Пусть чувства пани чисты, но почему же тогда Господь разрешает этому похабному плуту касаться их — чистых и светлых? А если все же разрешает, то, может, не так уж они, эти чувства, и невинны ?

Как тут не вспомнить слова покойной бабушки: «Вот внук, подрастешь — придет время жениться. Тогда первым делом нужно смотреть, кто у твоей избранницы родители. Какое дерево, такой и клин. Какой отец — такой и сын. Какая липа, такая и почка. Какая мать — такая и дочка». «М-да, — продолжал изводить себя Якуб, — хорошую же я себе обрисовываю перспективу»…

Стало смеркаться. Свод, так и не дождавшись Якуба, отправился спать. Погода располагала к тому. Поганая морось, сыплющаяся, словно мука с тяжелого, низкого неба, и ветер, воющий в голых ветвях, навевали тоску на его начинающее заплывать жиром сердце. Немало забавляющая его в последнее время сладкая патока лени так сжимала его мятежную душу, что, отходя ко сну, мистер Шеллоу Райдер с трудом нащупал в себе зарастающие плющом забытья следы былого Ласт Пранка.

Лежа в постели, он слышал, как приехал Война. Зная характер Якуба, Ричи в тайне надеялся, что тот придет и выскажет ему все, что накипело в молодом и горячем сердце за этот день, но, увы. Якуб так и не появился...

Свод уже засыпал, когда вдруг предательски скрипнула тяжелая створка его двери. Миг — и он, продолжая притворяться спящим, рассмотрел в мечущихся тенях полумрака чей-то силуэт.

За окном безумствовал ветер, яростно расстреливая бесконечные заряды ледяной шрапнели в неприступные стены замка и маскировал тем самым шорох одежды незнакомца.

Тот ступал беззвучно и осторожно до тех пор, пока в его грудь не кольнуло холодное железо оружия:

— Avast, friend[2], — спокойно и тихо произнес Свод, легонько толкая вперед острый кончик сабли. — Астанависья, — опомнившись, добавил он, — я тьебья зарас убью…

— Гэта я, — дрогнувшим голосом прошептала Михалина, — не забівай мяне[3]...

Утром измученный долгими переживаниями Война был удивлен, встретив за завтраком бодрого и полного сил Свода. Осенняя мокрядь[4] менее чем за сутки превратила землю в непроходимое болото. Почва была уже не в силах впитывать влагу, а холодные дождевые капли, находя все меньше твердых земляных островков, жестко били в мутные, сморщенные ветром зеркала луж.

Война сегодня намеревался съездить в Патковицы. Во-первых, о том было заранее договорено с Сусанной, а во-вторых, тяжелые вчерашние рассуждения измучили его настолько, что молодой человек просто решил пустить все на самотек. «Пусть будет так, как будет», — рассуждал он, поднимаясь из-за обеденного стола и бросая озабоченный взгляд во двор.

— Вы куда-то собрались? — невзначай поинтересовался Свод, имеющий сегодня в довесок к легкому, беззаботному настроению еще и совсем недурной аппетит.

Война воззрился на гору костей, сгрудившуюся перед носом пирата, уплетавшего за обе щеки жирную гусятину, и улыбнулся:

— Вы в неплохой форме, Ричи, раз который день, не получая должной нагрузки, так охочи к еде…

— Якуб, — шумно сглотнув и облизываясь, заметил пират, — вы не ответили на мой вопрос.

— Да, Ричмонд, собрался. Хотел было съездить в Патковицы, обещал панне Сусанне, да вот погода… Думаю, придется подождать.

— Что вы, — возразил Свод, — Патковским нелегко там приходится вдвоем. Наверное, вам все же придется их проведать, к тому же негоже знатному человеку нарушать слово, данное мисс…

Война опешил. Это прозвучало так, будто Ричи его попросту выпроваживал.

— А вы, — язвительно заметил Якуб, — разве не имеете желания оказать посильную помощь пани Ядвиге Патковской? Мне кажется, она очень на нее надеется.

— Кто знает, на что она надеется? — неохотно ответил Ричи, понимая, на что намекает Война. — Эти вдовы так мнительны.

— О, — подтвердил Война, — это правда. Скажу больше, они становятся мнительными еще до того, как делаются вдовами. А вся штука в том, что есть на белом свете люди, которые стараются испачкать как можно больше безвинных душ, дабы хоть немного разбавить чернила своей собственной, беспросветно черной.

Как вы там говорите — «эти вдовы…»? Да, мне их тоже жаль. Они, несчастные, словно лесные звери перед охотой, прикормлены щегольской бравадой и показным обаянием бездушных гуляк. Обессиленные холодами одиночества, они уже согласны и на смерть, лишь бы еще немного лизнуть сладкого пойла у коварной кормушки бездумных повес.

Нет ничего хуже, Свод, чем вначале приманить, а после — ни стрелять, ни кормить. Даже оторожный лесной зверь после подобного станет бездумно, позабыв обо всем на свете, ходить за вами и приставать, словно назойливая муха. А вы, мало того, что легкомысленно отмахиваетесь от этого, так после еще имеете наглость говорить мне о слове, данном мисс, и которое я непременно должен сдержать? Не вам меня этому учить, безбожник. Права Климиха, называя вас черным человеком…

— Ваша Климиха — ведьма, — спокойно заявил сытый пират и громко отрыгнул. — По ней давно плачет костер инквизиции.

— Не больше, чем по вам, Свод, — парировал Война. — По крайней мере, она помогает людям, как, кстати, не раз помогла и вам. А что касается инквизиции, то не вам о ней говорить. Одного понять не могу, в чем моя-то вина перед богом? Ведь уже в который раз я попадаю в странное, затруднительное положение и все только из-за вас, мистер Ричмонд.

Вот и сейчас: с одной стороны, я должен ратовать за благополучие своей невесты, да, Ричи, невесты и ее родственников, не ухмыляйтесь, пожалуйста, а с другой, я понимаю, что чем ближе будет пани Ядвига к желанному для нее человеку, тем для нее же будет хуже, а, стало быть, для всех нас. Красивая знатная дама открыла вам свое сердце, а вы втаптываете его в грязь.

— Что я могу с собой поделать, мистер Война? — после некоторой паузы ответил Свод. — В моем сердце только одно место, и оно уже занято.

— Вот как? Уж не сестрой ли Базыля Хмызы?

— А что вы имеете против нее? Исходя из ваших же слов, она, как и любая другая женщина, имеет право быть любимой, быть счастливой…

— Счастливой с вами? Не смешите меня, Ричи. Вы сами прекрасно знаете, что это невозможно. Уж так вы устроены, что можете только брать, дать ей вам нечего.

Свод нахмурился.

— Таково ваше мнение? — тяжело сказал он. — Получается, что все люди в этом мире имеют право на счастье, кроме меня и Михалины?

— Я не это имел ввиду…

— А ведь я влюблен, Якуб, влюблен, как мальчишка. Поверьте, я достаточно повидал в своей жизни и делал разное, но никогда, слышите, никогда не волочился ни за одной юбкой. Сегодня утром я проснулся и понял, что мое, как вы там говорите, черное сердце уже принадлежит не мне.

— Хорошо, — возмутился Война, — а как же тогда пани Ядвига?

Свод встал и подошел к окну.

— Вы еще мальчик, Якуб. Вам это сложно понять. Ядвига. Это была вспышка! У нее давно не было мужчины, у меня давно не было женщины. Каждый получил то, что хотел. Представьте, наша с ней жизнь — это ночь, это грозовые тучи, в которых где-то прячутся молнии. Вдруг вспышка! И снова ночь, снова тучи…

— Какая грязь, Ричмонд. Какая же вокруг вас грязь!

— Разве только вокруг меня? — удивился Ласт Пранк.

Война, еще не остывший от вчерашних переживаний, приосанился.

— Не хотите ли вы сказать, — жестко спросил он, — что все взрослые мужчины и женщины заклеймены подобным грехом?

Свод был спокоен.

— Не хотелось бы вас расстраивать, — ответил он, — но вполне может быть и такое, если, конечно, мужчины не священники, а женщины не монахини.

— Вы не можете говорить за всех! — возмутился Якуб. — Все в мире не могут иметь сразу двух женщин…

— Мы не касаемся всех, Война. Тем более что у меня в сердце пока только одна женщина.

— Но ведь пани Ядвига думает… — Якуб в бессилии махнул рукой. — Вы бы видели ее глаза, когда она заметила вас там, в парке. Ведь ее сердце переполнено надеждой. Это вы дали ей надежду, Свод.

Мне приходится признать, я ошибался. Да, только теперь я это понимаю, как я на самом деле ошибался. Вы все же можете что-то дать человеку, хотя бы ту же надежду. Но чем давать ее так, как это делаете вы, так уж лучше вообще жить безо всякой надежды…

Якуб был расстроен утренним разговором со Сводом. Устройство мира, явившееся ему в последнее время, казалось весьма сомнительного содержания и заметно разнилось с тем, как до сих пор он себе это представлял. Он потеплее оделся, накинул длинный кожаный дождевик и, как и обещал, отправился в Патковицы.

Свод, несмотря на все доводы Войны о том, что в этом непростом деле нужно сразу расставить все точки на «і», не согласился поехать с ним и объясниться с пани Ядвигой. У него были свои планы насчет сегодняшнего дня, и все они были связаны с другой женщиной, объясняться с которой англичанин готов был хоть круглые сутки, несмотря на то, что та не могла связать по-английски и пары слов.

Справедливости ради стоит сказать, что и она, забыв обо всем на свете, с головой окунулась в сладкий омут любовных грез. Едва только пан Якуб съехал со двора, легким перышком скользнула ее тень в комнату Свода. Вопреки обыкновению, среди белого дня грохнул в кованых железных рамках тяжелый засов, и вскоре в мрачном коридоре повисла полная тишина.

Всем известно, что минуты счастья полностью стирают ощущение времени. Уж сколько людей поплатилось за подобное безумство чувств разного рода неприятностями. Короткий осенний день пролетел как одно мгновение. Влюбленные сладко дремали, летая в ласковых облаках пьянящих грез любви, когда вдруг кто-то постучал в дверь.

— Пан Рычманд, — глухо произнесли снаружи, — гэта я, Казік. Пан Война прыехаў!

Смышленый слуга дождался, когда откроется дверь, и указал Михалине в глубь мрачного коридора. Девушка кивнула и, прижимая к груди скомканный холстяной фартук, бегом отправилась туда, куда ей указывали. Свод с благодарностью подмигнул Казику, прикрыл дверь и, поправив постель, всем весом рухнул на пестрые домотканые покрывала, преисполненный сладкой неги воспоминаний.

Таким и застал его Якуб, уставшим и счастливым. Чуткий нос Войны, долгое время вдыхающий чистый воздух полей, сразу уловил в душной комнате запах разогретых тел.

— М-м, — хрипло произнес он, — теперь мне понятно, чем вы тут занимались в мое отсутствие. Улыбаетесь? Я никогда не видел вас таким, Ричи. Что с вами? Впрочем, бог вам судья. Как мы уже говорили — каждый из нас имеет право на личное счастье. Простите меня за утренее, — устало произнес Якуб. — Мне вообще не хотелось бы так часто возвращаться к этой теме, да и я не буду иметь ничего против ваших амурных дел с Михалиной, однако, мистер, только после того, как вы съездите к Патковским и с моей помощью все объясните пани Ядвиге. Сегодня она просто извела меня расспросами, и это несмотря на то, что приехал ее сын Андрей и, как вы понимаете, тем для разговоров у нас было предостаточно.

— Сын? — удивился Свод. — Я ничего не знал о нем.

— Вы еще много о чем не знаете, — вздохнул Война и опустился на скамью у стены. — Андрей старше меня на два года. Сейчас живет в Лейпциге у своего дяди. Представляете, проехать чуть ли не полсвета для того, чтобы добраться домой, а тут такие новости.

Мы съездили с ним на могилу пана Альберта. Бедный Андрей, он просто безутешен. В детстве мы очень дружили. Нас даже учил один и тот же учитель, пан Джонатан Ленни, так что Андрей тоже немного знает английский, а потому я вас прошу в его присутствии быть осторожным в своих высказываниях.

Кстати, он дружен кое с кем из ваших земляков там, в Лейпциге, потрудитесь сочинить себе до встречи с ним какую-нибудь простенькую историю. Не думаю, что он станет особенно допытываться — все же английский не его конек, но мало ли. Я предупредил его о том, что вы приедете …

— Помилуйте, — пожал плечами Свод, — я прошу вас меня простить, Якуб, но вот уже который раз я пытаюсь доказать вам, что в моей поездке туда нет никакого смысла.

— Ну конечно, — возразил Якуб, — думаете, будет лучше, если Патковская явится сюда?

— И что с того? — улыбнулся Ричи. — Эта особа приедет и ничего не изменится, ведь она совершенно не владеет английским! Как я стану с ней изъясняться? Или вы думаете, что она рискнет доверить вам перевод столь деликатного разговора? Само собой, нет. Гарантирую, понять мои многосложные объяснения о несостоятельности наших отношений она точно не сможет. Что ж тогда вы прикажете мне делать? Просить перевести весь этот бред ее сына?

— Подождите, — не на шутку озадачился Война, — но как же вы тогда с Патковской и этой Михалиной? Или вы хотите сказать, что простолюдинка владеет…

— Ничем Михалина не владеет, — спокойно ответил Свод, — да и не надо ей ничего знать, кроме того, что я безропотно готов отдать за нее свою жизнь. Я, конечно, боюсь снова услышать продолжение утреннего разговора о грязи отношений и так далее, однако считаю своим долгом сообщить вам, Якуб, что в отношениях мужчин и женщин есть моменты, когда и разговаривать-то особенно не надо. За вас все скажут глаза и жесты.

Война снова устало улыбнулся.

— Черт вас подери, Ричи. Какой же вы все-таки… Значит, так, — добавил он, вставая, — завтра мы едем в Патковицы, а там будь что будет. У меня, знаете ли, там свои дела. Будет повод представить вас Андрею и еще раз повидаться с Сусанной. Думается мне, что недалеко то время, когда Патковские сменят дома льняные скатерти на камчатые. И если все пойдет как надо, то к концу следующего года я и Сусанна поженимся. Как вы считаете, стоящее это дело?

— Вам виднее, — уклончиво ответил Свод, — только я не понимаю, при чем тут скатерти?

— Скатерти? — переспросил Якуб. — У нас так принято, Свод: привечать гостей в дни умеренных торжеств, застилая столы льняными скатертями, а в праздничные или по особому случаю, скажем, по случаю помолвки, — камчатыми.

[1] Кружал — калибровочный измерительный циркуль, техническое новшество XVI в. употребляемое при оружейном и пушечном литье.

[2] Стой, приятель (с англ.).

[3] Это я, не убивай меня… (бел.).

[4] Мокрядь — сырость, дождливая погода.