ЧАСТЬ 1 ГЛАВА 13

За обедом хмурые от свалившегося на них несчастья соседи снова вернулись к теме Юрасика. Во время прогулки в парке пан Альберт и староста многократно взвешивали все «за» и «против» сложившейся ситуации, пока твердо не решили предложить Войне все-таки попробовать изловить призрака-убийцу. Само собой, они слабо надеялись на то, что хромающий после недавней встречи с разбойниками молодой пан согласится сесть в седло, однако без помощи его людей Патковскому и Жыковичу было не справиться.

Идея воплощения в жизнь этой охоты была не нова. Для того, чтобы поймать Юрасика, достаточно было просто обложить лес вокруг старой церкви. Поскольку охотой в здешних краях баловались все знатные паны и шляхтичи среднего звена, люди в имениях прекрасно знали, как загонять в сетки туров и кабанов. В данном случае загвоздка заключалась только в том, что в начале облавы нужно было быстро охватить большую площадь леса, причем так плотно, чтобы и заяц не проскочил.

За нехитрой, но сытной трапезой (повару поздно сообщили о том, что у пана к обеду остаются гости) на правах старшего по возрасту пан Станислав обрисовал Войне предлагаемый план дальнейших действий.

Конечно же, вначале пан Якуб, возвратившись к неприятным воспоминаниям о недавнем путешествии в лес, не сильно радовался предложенному. Но все-таки нужно отдать должное его благородному мужеству. Внешне ничто не выдавало его внутренних переживаний. Он полностью поддержал идею соседей, правда, с одной только оговоркой: сделают они это не потому, что испугались угроз какого-то разбойника, а исходя из того, что предлагаемое старостой и Патковским — это на самом деле лучший выход для того, чтобы прояснить непростую ситуацию.

План сформировавшейся коалиции был прост и хорош, но он имел и некоторые недостатки, главный из которых состоял в том, что совсем необязательно тот, кто устраивает кровавые спектакли, окажется в это время в лесу. Были и еще кое-какие минусы, но бесспорные плюсы явно их перевешивали.

Например, можно предположить, что, испугавшись столь плотной чистки леса, Юрасик просто перестанет творить беззаконие. А если даже и не спугнет кровожадного призрака предстоящая «охота» панов, то Базыль Хмыза воочию увидит, какой мощной силе он пытается противостоять.

И, наконец, третье. Была тайная надежда, что панам улыбнется госпожа Удача и они во время облавы захватят Базыля со всеми его оборванцами. Вряд ли тот станет серьезно упираться в открытом бою даже с равным по силе соперником.

Охоту в этих местах было принято проводить зимой, или, по крайней мере, в то время, когда «станут» болота и трясины, где прячется от людей несчетное изобилие местной дичи. Для этого нужно иметь достаточно крестьян, поскольку еще с вечера высылают наблюдателей, которые по следам или отметинам внимательно отслеживают, в каком лесу собралось побольше зверья. Именно там с самого утра и делают полную осаду. Пан, отвечающий за организацию охоты, с семьей и слугами подъезжает к расставленным сетям, и там с кольями в руках все прячутся за деревьями, ожидая появления зверя. Ловчие с собаками и ружьями ходят напротив сетей, выслеживают дичь и гонят ее прямо на панскую засаду. Если же звери, заметив сети, разбегаются в стороны, крестьяне, что стоят вокруг, начинают колотить по деревьям и поднимают такой шум, что перепуганное зверье просто вынуждено возвращаться обратно. Запутавшихся в сетях животных пан и слуги убивают кольями. Если же жертвы выбегали на ловчих, то погибали от их ружей.

Все очень просто, но то забавы где-то с ноября до конца марта. В прочее же время большинство здешних лесов, мягко говоря, было небезопасно из-за большого количества трясин и болот.

Небольшой лес возле старой церкви, где планировали набег, сильно отличался от соседних угодий, и это было на руку панам. Находясь на возвышенности, он был словно расчерчен многочисленными тропинками и несколькими полузаросшими кустарником дорогами, которые крестьяне старательно вытаптывали с весны до лета, сокращая путь к пастбищам и лугам.

Получалось, что облога была вполне допустима. Откладывать ее надолго не имело смысла, и потому все это действо наметили прямо на завтра. Это означало, что уже сегодня нужно было съездить на место ее проведения, причем взять с собой столько людей, чтобы с одной стороны Хмыза даже не подумал на них напасть, а с другой, чтобы «Юрасик», не дай бог, ничего не заподозрил. Это должно было выглядеть, скажем, как рядовой выезд пана Войны в Жерчицкий костел на імшу[1]. В конце концов, это же его староство! Такая поездка в качетсве ознакомления со своими землями для пана будет являться вполне нормальным действием.

Что ни говори, а выходило так, что Якубу, как бы он не противился поездке в ненавистный ему лес, было никак от нее не отвертеться. Достойный потомок своих предков, Война в один миг придушил в себе червя малодушия и позвал Казика, приказав тому собрать дюжину мужчин из крестьян и прислуги, по мере сил вооружить их чем попроще, седлать коней, а самому печься о перепившем Своде, чтобы с тем, не дай бог, чего-нибудь не случилось.

Вскоре в опустевшей панской конюшне осталась только пара лошадей, а задний двор замка встречал Якуба шумным говором. Староста, Патковский и люди Войны искоса наблюдали за тем, как молодой пан, прихрамывая, подошел к лошади и, тяжко вздохнув, с трудом взобрался в седло. Заметив всеобщее внимание, Война тут же пустил коня шагом и уверенно описал небольшой круг. Прислушавшись к своим ощущениям, Якуб с удовлетворением понял, что рана хоть и доставляла ему некоторые неудобства, но для решения большого общего дела все это можно было и потерпеть. Тогда молодой пан, дабы вселить уверенность в окружающих, резко пришпорил коня и стремглав помчался к воротам. За ним, едва не сбив неведомо откуда взявшегося Казика, проскакал староста, затем Патковский и, наконец, все остальные. Двор моментально опустел.

Отряд, что двигался в сторону Жерчиц, выглядел внушительно. Люди были хмуры и молчаливы. Они пристально вглядывались в появляющуюся из-за холма кромку леса. За всю дорогу ни староста, ни Патковский, ни пан Война не проронили ни слова. Только тогда, когда до кустистой опушки оставалось около двухсот шагов, пан Станислав подъехал ближе к Якубу:

— Наверное, пан Война, нам следует объехать лес слева. Так мы сможем осмотреть чуть ли не три четверти того, что нам нужно.

— Все верно, — продолжил Патковский, — пан Жыкович знает, что говорит. Да и со стороны это будет выглядеть так, как будто мы на самом деле едем в Жерчицы. Но в деревню лучше не въезжать. Свернем и поедем по кругу, до перешейка.

— Перешейка? — Не понял Якуб.

— С той стороны, пан Война, этот лес соединяется со збуражским болотом. Если ехать вокруг, что около мили дорога идет через низину, — Патковский вдруг задумался. — Я вот сейчас прикинул и стал сомневаться, а хватит ли нам людей?

Война молчал, а Жыкович, глядя на него, возразил:

— Просить соседей? А ну, как кто-то из них, как и вы, пан писарь, твердо ходит под пятой Хмызы? Ведь тут же ему сообщат. Хорошо, если эти лесные лиходеи просто сбегут, а что, коли Базыль подготовится и даст бой? Тогда и нам, и нашим людям несдобровать. Лучше уж, пан Альберт, справляться своими силами.

Как и советовал староста, отряд свернул на жерчицкую дорогу и стал медленно огибать лес. Напрасно впивались десятки глаз в густую зелень придорожных кустов и кроны деревьев. Никто не заметил ничего подозрительного.

Где-то через час их неторопливого пути дорога стала раздваиваться. Левая уходила через широкий луг к виднеющимся вдали Жерчицам, а правая растворялась и исчезала в короткой жесткой траве опушки леса. Здесь отряд остановился. Молодой пан вынужден был признаться, что его раненная нога все же дает о себе знать настолько, что терпеть и далее эту боль он больше не в силах.

Войну срочно нужно было доставить в Мельник. Сделать это можно было быстро только через тот перешеек, о котором говорил Патковский и Жыкович. Это был единственный короткий путь. Не будь сейчас той ситуации, которая сложилась, отряд тот час же отправился бы к замку, но тогда весь замысел каолиции панов терял свой смысл.

Взвесив все «за» и «против» было принято решение: Война в сопровождении Патковского и, на всякий случай, еще пары верных людей в срочном порядке отправится к Мельнику через перешеек, а большая часть отряда, как и планировалось ранее, проследует в Жерчицы. Там пан Жыкович побудет какое-то время у местного епископа и сразу после этого вся выездная разведка вернется назад той же дорогой. Если держаться от леса на расстоянии, никто не сможет рассмотреть среди большого количества людей — едет ли там молодой пан.

Сопровождать Войну и Патковского определили Пятра и Глеба. За них поручился сам пан Альберт. Он был знаком с этими крестьянами, часто приезжающими в Патковицы к родственникам.

Отряд во главе с паном Станиславом пошел в Жерчицы, а молодой Война и оставшиеся с ним люди подъехали к густому ивняку, полностью захватившему приболотную ложбину. Растягиваясь цепочкой (иначе было никак не проехать), они стали пробираться к возвышающимся невдалеке ровным, отливающим медным цветом, высоким соснам.

Перенасыщенная влагой черная земля зияла дырами заполненных водой многочисленных следов животных. Лошади, пробираясь вперед, медленно ступали в мягкую, пузырящуюся грязь, усыпанную стрелками ивовых листьев, а жирная болотная вода тотчас же заполняла образующиеся за ними следы. Густые зеленоватые хлысты ивы, словно болотные черви, сползали своими прохладными телами по бокам животных и шеям пригибающихся под нависающими ветвями людей.

Мили полторы левее этого ивняка начиналось огромное збуражское болото, что раскинуло щупальца своих многочисленных трясин от жерчицких огородов до олтушского и ореховского озер. Одному богу известно, как умудрялись жить в этих гиблых, непроходимых местах люди, а ведь чуть ли не в самом сердце збуражского болота стояли Галевка и Дворище.

Густые, непроходимые заросли начали расступаться. Пан Альберт выехал из них первым, за ним Якуб, Пятрок и Глеб. Путники уперлись в крутой песчаный откос, на самом верху которого и росли те самые, видимые ими издалека сосны. Если здесь и была возможность взобраться наверх, то только пешком, цепляясь за выступающие из песка корни деревьев и черные коряги, оставшиеся, как видно, после давнего лесного пожара. Пришлось ехать вдоль этой неприступной границы до тех пор, пока не нашлось место, где можно было бы, спешившись и ведя за собой лошадей, взобраться наверх.

К тому времени хмурое осеннее небо незаметно опустило свой тяжелый потолок. Пошел мелкий дождь, а разогнавшийся над лугом ветер, встречая непрошеных гостей, злобно, по-змеиному зашипел в высоких сосновых кронах.

С большим трудом поднявшись наверх откоса, они снова сели в седла и так же цепочкой въехали в лес. День клонился к вечеру, опускался сырой полумрак, окрашивающий окружающий их пейзаж в недобрые темные тона.

Якуб поравнялся с паном Альбертом и поехал рядом с ним. Разговор не клеился. Вокруг стояла мертвая тишина. Ее нарушал только натягивающий непогоду ветер, что отзывался шумом высоко над головами всадников.

Война прекрасно понимал, что и тишина, и опускающийся зловещий полумрак, и недоброе предчувствие, упрямо засевшее в его голове, все это надумано. Скорее всего, это шум ветра скрывал мягкие шаги лошадей, идущих позади, а удивляться осенью низкому, тяжелому навесу туч было просто глупо. Да и тревогу, все отчетливее ощущаемую с каждым следующим шагом, было легко объяснить. Ветер все крепчал. Сорванные им и падающие с большой высоты сухие тонкие ветки наполняли лес шорохами.

— Пан Альберт, — не в силах больше терпеть напряжение, перекрикивая шум ветра, произнес Якуб, — мне кажется, нужно брать чуть-чуть левее…

— Думаю, вы правы, — словно только и ждал этого, с готовностью ответил Патковский, — если ехать так же, мы выедем к хуторам.

Война вскользь бросил взгляд на мельницкого судью и похолодел. Пан Альберт был бледен как покойник. Все сгущающийся мрак низменного леса только добавлял его лицу болезненной синюшности. Якуб вдруг понял, что Патковский в данный момент был близок к обмороку. Находясь в плену у страха, этот пожилой человек старался выглядеть невозмутимым только благодаря неимоверному усилию воли. Война и сам почувствовал, как взмокли и заныли от напряжения его задеревеневшие пальцы. Невидимый страх коснулся сердца, и оно начало больно ухать, неприятно распирая грудь и ускоряя дыхание.

Только теперь, когда гонимые чувством страха зрение и слух обострились, Якуб стал догадываться, что так пугало Патковского. Позади них слышались шаги …только одной лошади. Еще миг, и по спине молодого пана неприятно пробежали мурашки. Причиной тому стала полная тишина за спиной.

Война и Патковский, не сговариваясь, обернулись. В десяти шагах, понуро уставившись куда-то в чащу, стояла одинокая лошадь. Патковского сильно качнуло, и он сначала откинулся назад, а затем, попав в мягкие лапы обморока, рухнул на землю. Его лошадь, внезапно лишившись седока, стала нервно топтаться на месте и едва не наступила на руку широко раскинувшемуся на сыром хвойном настиле пану Альберту.

Якуб, наблюдавший за этим, почувствовал, как его тело налилось ватной мягкостью, отчего движения охваченного ужасом Войны стали медленными. Он повернулся в седле, пытаясь сообразить, как же ему сейчас исхитриться и удержать подле себя лошадей, лишившихся седоков? Отчего-то именно это желание упрямо засело в его гудящей, словно улей, голове. Стоило только ему попытаться развернуть своего коня, как тихий прикорневой лес вдруг дохнул ему в спину внезапным порывом ветра и запахом перепревшего тряпья.

Лошади вздрогнули, но остались на местах. Насторожившийся Якуб, толкаемый чувством самосохранения, обернулся. Лес вокруг был недвижим, и всё было бы как прежде, если бы только не этот тошнотворный, гнилостный запах.

Война так и не понял, что произошло. Притягивая к себе его внимание, перед ним поплыли в магическом мареве медные стволы сосен. И вдруг они будто расступились, пропуская летящего прямо на него призрака Юрасика!

Дыхание Якуба остановилось. Он почувствовал страшный удар. Призрак схватил его железными когтями, прижал к себе и мощно, словно взмахивая крыльями, поволок куда-то вверх. Якуб ничего не видел. Полуистлевшее, безобразное тряпье полностью накрывало его голову, а вонь и сильная хватка не давали возможности вдохнуть. Война чувствовал, как его одежда стала пропитываться холодным трупным соком.

Полет был недолгим. Юрасик, даже не долетев до вершин деревьев, вдруг вернулся назад и бросил полуживую жертву на землю. Война упал на спину. Удар был настолько сильным, что Якуб не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Из последних сил он перевернулся на бок, захрипел и провалился в бездну…

Едва подъехав к месту, где встречались жерчицкая дорога и выходившая из леса тропинка, идущая с перешейка, староста вдруг заметил едва различимые на фоне вечернего леса силуэты людей. Даже издали было видно, что их гораздо больше, чем четверо, поэтому староста приказал тем, кто получил во временное пользование панские сабли и кавалерийские шашки, приготовиться к бою и сопровождать его.

Нужно отдать должное Жыковичу, человек он был опытный, обстоятельный, смелый, и, хотя из-за собственного живота особой поворотливости в бою от него ожидать не приходилось, командовал пан Станислав толково и со знанием дела.

Возглавляемый им отряд подъехал к лесу. Тут же к ним навстречу вышел какой-то мужик со страшной, нечесаной бородой, ведущий под уздцы лошадь, на которой, обнимая ее за шею, то ли лежал, то ли сидел пан Патковский. За ними вышел еще один бородач, ведя под уздцы второго скакуна, на котором, изогнувшись в болезненной позе, сидел молодой Война. Следуя за его смирным животным, привязанные к панскому седлу, из леса вышли еще две лошади без седоков.

Пространство перед выстроившимся дугой отрядом старосты заполнила по меньшей мере полусотня бродяг. Вперед вынесли укрытые лапником сосновые носилки, на которых лежал какой-то окровавленный человек. Люди из отряда пана Станислава испуганно переглядывались.

— Кто вы? — Раздираемый пляшущими в его голове вопросами, властным, полным силы голосом спросил староста.

Ответа пришлось ждать долго. Летавший среди чужаков шорох никак не мог найти того, кто осмелится бы заговорить.

— Думаю, пан Станислав, ты догадался, кто мы такие? — Услышал он незнакомый голос.

Жыкович не видел говорившего. Похоже, что он специально прятался от его внимательных глаз. Никто не выделялся среди разношерстной толпы вызывающим взглядом, стало быть, любой из этих людей мог разговаривать с ним, прикрываясь стоящими впереди.

Жыкович не стал тратить время на определение адресата.

— Я-то догадываюсь, — деловито откашлявшись, сказал он, — да и вы, как видно, знаете, кто перед вами. Однако ж тем, кто не знает этого, скажу: я — пан Станислав Жыкович, староста королевского мельницкого староства. Вы, как я понимаю, люди Базыля Хмызы, захватили пана Патковского и пана Войну и теперь собираетесь устроить здесь торг?! — Пан Жыкович, не дав как следует разыграться чувству досады, тут же остыл. — Что ж, — горько вздохнул он, — во спасение их душ мне сейчас не пристало торговаться. Но, как ни крути, а придется вам подождать, господа хорошие, потому как тех денег, что у меня собой есть, хопіць хіба што на посную вячэру[2] вашему атаману…

В это время сгорбленный и полуживой Война неуверенно выпрямился в седле. Он поднял голову, силясь отыскать взглядом старосту. Мокрые волосы молодого пана закрывали лицо, и Якуб был не в силах их убрать. Руки его дрожали, он медленно набрал воздуха в наполненную тупой болью грудь и с трудом выдохнул:

— Хмыза? Вы люди Хмызы?

Бородатый мужик, что держал лошадь Патковского, обернулся.

— А хіба мы не казалі[3] вам, малады пан? — С хитрой ухмылкой спросил он.

— Надо же, — срываясь на хрип от донимавшего его кашля, прошипел Война, — а я только хотел просить пана Жыковича отблагодарить наших спасителей…

— Ну, дык у чым жа тады справа? — Вступил в разговор кто-то из толпы. — Якая вам розніца, каму падзякаваць? У народзе кажуць: «Хто нi выцягне цябе з палонкі, таму і дзякуй!»[4].

— Эх, — слушая это, махнул рукой бородатый, — гэта ж паны, што з іх узяць?

Жыкович быстро сообразил, что дело имеет несколько иной оборот, чем ему представлялось вначале. Понятно, что озлобленность Войны была только побочным продуктом его нынешнего внутреннего состояния. О состоянии же пана Патковского и говорить было нечего, жизнь в его пожилом теле едва теплилась.

Так или иначе, а помощи в прояснении этой ситуации следовало просить только у новоявленных «спасителей», которых, к слову сказать, еще час назад Жыкович с полной уверенностью относил к лагерю своих личных врагов.

Пан Станислав не долго мучил свою голову рассуждениями о том, что лучше, а что хуже.

— С кем из вас я могу говорить? — Уже на другой лад спросил староста, заранее предчувствуя, что лесной люд обязательно ответит на его вопрос колким словцом. Но нет. Почти тут же из толпы разбойников к Жыковичу вышел худощавый красноносый мужик, с густыми, висящими чуть ли не до груди русыми усами. Рука его потянулась было к голове, чтобы снять перед паном свой дырявый колпак, но в последний момент, опомнившись, человек Хмызы лишь сильнее нахлобучил его на свою немытую голову.

— Говори со мной, — твердо ответил он, косо озираясь на стоящих рядом сотоварищей. По говору было понятно, что этот человек был русин.

— Что случилось с моими друзьями? — Спросил Жыкович.

Усач вполоборота оглянулся. Едва ли таким образом он мог увидеть стоящих позади него, однако выглядело это так, словно он советовался с ними.

— Это, пан староста, ты у них сам спросишь. Нам, — усач снова «посоветовался» взглядом со своими товарищами, — было велено показать нашего человека, — он кивнул в сторону носилок. — Базыль сказал, что на этот раз Юрасик убил одного нашего и чуть не отправил к праотцам двоих ваших. Хмыза не станет пока палить маёнтки, но велел передать, что хочет поговорить с молодым паном Войной.

Сегодня уже дело к ночи, а завтра вечером, к этому же времени, пусть пан Война и с ним не больше двух человек ждет Базыля здесь.

В это время бородач подвел панских лошадей с полуживыми всадниками к людям старосты. Жыкович, очнувшись от тяжких дум, вскинул голову, отчего с отворота его двойной шапки на задубевший от дождя суконный воротник потекла струя холодной воды.

— Что ж вы, хлопцы, — неуверенно сказал он, — куда ж пану завтра? Вы посмотрите, он же чуть живой.

Люди Хмызы подняли с земли носилки и дружно отправились обратно в лес.

— Он-то чуть живой, — замыкая их скорбное шествие, ответил усач, — а наш Яфрэм уже нет. Бывай, пан староста, помни, завтра вечером. Если не приедет Война, Базыль сделает все, как решит сам. Тогда уж не взыщи…

В тот момент, когда Войну и Патковского привезли в Мельник, пан Альберт все еще пребывал в беспамятстве, а вот Якуб хоть и с трудом, а все же сам слез с коня и вошел в замок. Он нашел в себе силы даже переодеться. В это время слуги отнесли пана Альберта в одну из гостевых комнат. Жыкович, видя, в каком тот состоянии, послал конного гонца в Патковицы и на всякий случай распорядился омыть Патковского и переодеть.

Понимая, что повисшая на волоске жизнь пана Альберта в любой момент может оборваться, староста и молодой пан до появления старухи Климихи постоянно оставались в комнате, где лежал отставной судейский писарь. Едва только мельницкая шептуха переступила порог и увидела отливающее серым бледное лицо пана Патковского, она тотчас же попросила всех выйти.

Якуб и пан Станислав ушли в гостевую, где, приказав немедля принести им вина, уселись у очага. Промокший до последней нитки староста наотрез отказался от сухой одежды и только подбрасывал дров в едва тлеющий до той поры огонь. Он повесил у очага свой плащ, снял и разложил на скамье мокрый камзол. Тепло открытого огня начало делать свое дело. От мокрой одежды старосты поднимался густой пар, наполняя гостевую запахом паленой шерсти и овчарни.

Большая бутыль, принесенная Антосем, заметно потеряла в своем весе к тому времени, когда староста наконец решился заговорить.

— Пан Якуб, — как можно мягче обратился он к начинающему соловеть от вина и тепла молодому Войне, — думаю, вы знаете, что мне нужно сейчас услышать? Я вижу, как вам нелегко, но поймите, я не могу оставаться в неведении…

Якуб вздохнул. Было заметно, что воспоминания ему даются непросто. Перед глазами неотступно стояла страшная беззубая пасть Юрасика, его пустые глаза, уродливый черный провал вместо выгнившего носа и мокрая от трупного сока хламида…

Войну передернуло.

— Не думайте, — сказал он, — что мой рассказ будет особенно длинным. Мы въехали в лес, перебросились с паном Альбертом парой фраз и тут заметили, что позади нас идет одинокая лошадь.

Представьте себе, только въехали, а второй лошадки и обоих наших людей уже нет, словно никогда и не было. Пан судья тут же упал в обморок, а я, — Якуб едва уловимым движением повел плечами, — поверьте, пан Станислав, уж лучше бы и мне в тот миг потерять сознание.

— Вы… что-то видели? Я имею в виду, что-то похожее на призрака?

— Не-е-ет, пан староста, — с нескрываемым ужасом в глазах протянул Якуб, — то-то и оно, что я видел не просто что-то «похожее» на призрака, а именно самого призрака! — Война поставил на стол литой медный кубок и, закрыв свое лицо ладонями, медленно растер щеки руками.

— Это призрак, пан Станислав, — глухо произнес он, продолжая массировать лицо, — уродливый, страшный призрак. Просто исчадье ада. Все эти байки о том, что, они, дескать, эфемерны и легки, чушь! Эти твари, как оказалось, реальны. Реальны, как мы с вами, как все вокруг, только омерзительно страшны и неуязвимы. Природа их страха столь сильна, что способна заставить задрожать любого.

Это теперь я понимаю, что за то время, когда увидел его приближение, вполне мог уклониться, спрыгнуть с лошади, выхватить оружие, но… Я сидел в седле, как… как внезапно застигнутый рассветом филин и, наверное, так же, как и эта ночная птица, пялился на его приближение, будучи совершенно бессильным что-либо сделать.

Один взгляд этих пустых глаз способен внушать человеку безумный страх и просто замораживает его своей силой. Вы становитесь медлительным, словно дождевой червь, — Война оторвал руки от лица и, налив себе вина, сделал несколько больших глотков.

Староста с состраданием всматривался в глаза молодого пана, полные пережитого:

— Вы сказали, он летел?

— Вы мне не верите?

— Нет, нет. Я просто спросил…

— Все правильно, пан Станислав. Вы мне не верите. Я бы и сам не верил в это, если бы не видел собственными глазами. Да, он летел. Мало того, он схватил меня там, в лесу, пока я сидел и смотрел на него, как замороженный, схватил и потащил вверх. Несмотря на то, что его пропахшая тленом хламида закрывала мне лицо, я чувствовал, пан Станислав, меня тащат вверх. Мне даже казалось, что он машет крыльями, хотя я их и не видел. Да и когда я мог?

Уж и не знаю, по какой такой причине Юрасик передумал тащить меня куда-то для того, чтобы исполосовать крестами, однако он отчего-то вернулся и бросил меня на землю.

[1] Молебен в костёле (бел.).

[2] Хватит разве что на постный ужин (бел.).

[3] А разве мы не говорили (бел.).

[4] Ну, так в чём же тогда дело?.. Какая вам разница, кого благодарить? В народе говорят: «Кто ни вытянет тебя из полыньи — того и благодари» (бел.).