ЧАСТЬ 2 ГЛАВА 7

Очнулся Свод только утром. В окна ломился солнечный свет, беспрепятственно пронизывая подмороженный воздух и дорогое, чистое стекло панского жилища. Легкая пелена дымки светилась над скомканной постелью пирата, словно золотая пыль. В комнате пахло ладаном.

Ричи поднял голову. У стены, откинувшись назад, сладко дремала Михалина. Руки девушки были сложены так, будто она уснула, читая молитву. Сладкий сон смыл с ее лица жесткие черты. Сейчас она была похожа на ангела, склонившегося над колыбелью Христа. Ричи хорошо помнил это изображение, виденное им на одной из картин, отбитых когда-то у папской эскадры. Он устало улыбнулся, мысленно задаваясь вопросом о том, что могло привести сюда эту девушку?

Тем временем красавица вздрогнула. Короткий испуг на ее лице тут же сменила густая краска, едва только проснувшаяся панночка заметила улыбку заможного пана. Она встала, игриво поклонилась и крикнула в сторону открытой двери:

— Казик, Казик! Ты что там спишь, холера? Вот расскажу пану…

В дверях появился заспанный Казик. Бросив взгляд на англичанина, он просиял и тут же, не проронив ни единого звука, умчался неведомо куда. Дождавшись, когда стихнут в коридоре удаляющиеся шаги шального весельчака Казика, панночка спокойно вернулась на прежнее место. Уж как ей было неловко сидеть под таким пристальным взглядом хворого пана, но куда денешься? Так уж сказала Климиха: «А вось тая хай пасядзіць каля пана, пакуль той не прачнецца[1]. Так трэба!». Что тут поделаешь? Трэба, значыць трэба.

Впрочем, даже если Климиха и не сказала бы этого, она осталась бы тут. Михалина не могла этого объяснить, но по какой-то причине ее тянуло к этому иностранцу. За всю ее жизнь еще никто и никогда не смотрел на нее так, как он.

Девушка тихо краснела и старалась поменьше двигаться. Казалось бы, на что ему тут смотреть, а вот же… Заезжий пан все смотрел и смотрел. Смотрел хитро и с теплой улыбкой. В конце концов, Михалина, услышав в коридоре шаги, встала и, совсем по-детски показав пану Своду язык, выскочила навстречу хозяину замка.

Якуб спешил. Едва начавшийся день и прошедшая ночь не несли в себе ничего хорошего, поэтому молодой пан даже разозлился, увидев перед собой смеющуюся и раскрасневшуюся от смущения девушку.

— Что так панночка веселится спозаранку? — ехидно спросил он. — Смешинку на полу нашла?

Девушка опустила взгляд и поклонилась, а раздосадованный собственным пустым злословием Якуб тяжело вздохнул и прошел мимо нее в комнату. Свод был удивлен, увидев Войну в теплом камзоле, шляпе и забрызганных грязью сапогах.

— Бог мой! — удивленно произнес Ричи, приподнимаясь и осматриваясь вокруг. — Якуб, где вы с утра пораньше умудрились найти столько грязи, и, черт побери, что со мной вчера произошло?

Война молчал. Глядя на пирата, можно было с полной уверенностью сказать, что тот ничего не помнил о прошедшей безумной ночи. Сидя на постели, он сгибал и разгибал затекшие пальцы. Чувствуя боль, он ощупывал отливающие синевой запястья.

Якуба донимали вопросы, и все как один они были адресованы сидящему перед ним Своду, а потому молодой пан не стал больше мучить себя созерцанием этого жалкого зрелища.

— Вы чем-то озабочены, Ричмонд? — прямо спросил он.

Взгляд Свода не изменился.

— Не понимаю, — в который раз пожимая плечами, уже вслух удивлялся пират, — не по-ни-маю. Что здесь произошло?

— Вы ничего не помните?

— А что я, собственно, должен помнить? — вяло возмутился Свод. — Помню только, что надрался вчера до упаду и все. Снилось всякое, чертовщина в общем. То какая-то старуха, то этот наушник Эшенбурк…

— Никаляус? — живо поинтересовался Война.

— Да. Представляете, мне кто-то говорил во сне, что ему разбили голову. Нет, правда, — продолжал Ричи, заметив, как Якуб отчего-то побледнел, — во сне я сам видел, как он сидит с разбитой головой в каком-то подвале, а по ночам его мучают страшные Тени. Если, не дай бог, он сегодня припрется, обязательно спрошу, не болит ли у него голова? Моя, признаться, звенит, как колокол…

— Эшенбурк больше не припрется, — разом отрезал глупое и неуместное веселье Свода Война. — Вчера вечером его нашли мертвым в овраге. Крестьяне везли сюда дрова. Мальчонка их спрыгнул с воза, по нужде ему захотелось, стал на край оврага и увидел.

Учителя здесь многие знают… знали, — уточнил Якуб. — Вчера сразу же послали за священником, старостой и паном Лянге, нашим дальним соседом. Эшенбурк как раз только нанялся к нему. К нам никого не посылали, да и зачем? Жыкович, пан Мечислав и святой ойтец Казимеж Кажуцкий на месте все осмотрели и отвезли Эшенбурка в имение Лянге. Там пана учителя отпели, и сегодня утром похоронили.

Вот такие у вас сны, мистер Ричмонд. Сюда староста только с рассветом прислал Франтишека. Все, что я успел, так это попасть к скромной тризне по несчастному человеку. Да и та, — Война тяжко вздохнул, — состоялась только от душевной щедрости пана Лянге, ведь у Эшенбурка никого нет…

— Ничего не понимаю, — снова повторил привычную в сегодняшнее утро фразу Свод. — При чем тут мои сны?

— При чем? Хм! — Якуб подозрительно посмотрел на растерянного пирата. — Бедняга Никаляус погиб от того, что сильно ударился головой о придорожный камень. Его голова просто раскололась пополам. Заметьте, Ричмонд, не на землю, не на траву, а на увесистую каменюку, вокруг которой в пятидесяти шагах нет больше ничего твердого — одни одуванчики. Лянге думает, что пан учитель просто поскользнулся и упал на этот трижды проклятый камень.

— Лянге? — задумчиво переспросил Ричмонд. — Значит, Лянге думает так, а вы иначе?

— Мне недосуг думать, Свод. Я просто сопоставляю факты, и картина рисуется следующим образом. Вчера вы поссорились с Эшенбурком. Не добившись от него признания в том, что он состоит в тайной королевской службе, вы попросту убили его!

Вспомните, мы как-то уже говорили об этом, и вы всерьез заявляли, что хорошо было бы как-нибудь хитро избавиться от подобного наушника. Я не знаю, Свод, больше никого, кто мог бы так ловко все обставить. Шел человек, поскользнулся, да еще так, что голова лопнула, словно гнилая тыква. Само собой, Эшенбурк — это не сброд Базыля Хмызы, вам трудно далось это убийство. Именно поэтому я и застал вас вчера пьяным, в полусознательном состоянии.

Потом, будучи не в ладах с совестью, вы заснули и всю ночь бесновались пугая всех до полусмерти. Если бы не Климиха, думаю, вас, Свод, хватил бы удар, и с этой подачи вы, скорее всего, отправились бы в мир иной, вслед за несчастным Эшенбурком…

Зачем, Ричи? — горько спросил Война. — Когда же вы наконец уйметесь? Неужели недостаточно было страданий и смертей повинных и невиновных? Куда же смотрит Господь? Ведь вы убиваете просто ради забавы и только прикрываетесь некими высшими целями. Почему вы, черт подери, не можете понять, что, выбросив вас в Литву, судьба дала вам последний шанс спасти свою пропавшую душу. Заметьте, Свод, судьба, в отличие от людей, достаточно ревностно относится ко всем словам, и если это ваш «последний шанс», то другого уже не будет.

Война снял шляпу и устало сел на то место, где раньше была Михалина.

— Что скажете, Свод?

Пират был подавлен. Все выходило против него, и не помни он вчерашний день до вечернего провала памяти, глядишь, и сам бы уверовал в то, что прикончил этого учителя. Нет, такого просто не могло быть. Память Свода прекрасно хранила воспоминания о том, как они расстались с Эшенбурком у ворот Мельника, и тут же в тяжелой голове Ричи раскаленным железом вспыхнули слова: «Идет зима, а ведь это божья кара для вас, одуванчиков. Это очередной указ свыше — подыхать от голода и холода. Я проклинаю вас и вашу жизнь!». «Ты проклял его» — словно эхо, отозвались в пиратской голове слова старухи. Он тяжело вздохнул.

— Одуванчики, — непонятно к чему вслух произнес он. — И как же давно я не слышал это: — последний шанс!

Война удивленно вскинул брови:

— Да, Свод, одуванчики и последний шанс. Но что из себя представляют куцые и поникшие от осенних холодов одуванчики, а что — последний подарок судьбы? Или вы питаете к этим растениям какие-то теплые чувства? Как интересно! То есть смерть человека не в счет, шанс не в счет, а вот придорожная трава… В таком случае хочу вас расстроить, Свод, столь приятные вам одуванчики под Эшенбурком были просто бурыми от его запекшейся крови.

Очнитесь! Посмотрите, Ричмонд, что с вами творится? С каждым днем вы из весельчака и прожиги превращаетесь в какое-то чудовище. Может быть, я не прав и это не вы, а наша земля или перешедший к вам от колдуньи дар проявляет в вас все низменное и нечистое? Сегодняшняя ночь перевернула все с ног на голову!

Климиха говорила, что в вас живет большая черная сила колдуна, и, если вы не перестанете пить, эта страшная и злая мощь, подобно браге, разорвет вашу душу и вырвется наружу большими несчастьями для всех.

— Климиха! — оживился пират, и его туманный взор снова наполнился мыслью. — Это ведь та старая леди, что выхаживала господина Патковского? Она сегодня была тут?

— Была, и смею вас уверить, если бы не она…

— Как она могла?

— Я не понимаю вас, Ричи…

— В моем сне. Она была в моем сне. Я же просил ее взять с собой Николоса, но она сказала, что он разбил голову и ему нет пути обратно. Даю слово чести, Якуб!

— Что вы несете, Свод? Послушайте себя сами, — Война встал. — Вы и честь?! …Вам надо отдохнуть. Я пришлю эту вашу, Михалину. Климиха сказала, чтобы именно она, а не Бронислава выхаживала вас. Я был против, но как там, у поэтов? «Каменную кожу его сердца пробьет зеленый росток»...

Несчастья продолжались. Не зря говорят: «Пришла беда — отворяй ворота». Поздно вечером стало известно о кончине пана Патковского. Свод спал, его не стали будить и сообщили обо всем только утром. Уставший валяться в постели англичанин часто спрашивал: «Где пан Война»? Само собой, никто ему ничего не объяснял, да, откровенно говоря, не особенно-то панский гость и упорствовал в своих расспросах. Еще бы. Ведь он проводил время в обществе приставленной к нему Михалины.

Казик появлялся крайне редко. Прибежал утром, помог пану Своду одеться (скорее, это можно назвать «поприсутствовал в то время, когда пан одевался») и, получив ранее указание от Войны ничего не говорить иностранцу о том, что случилось в Патковицах, куда-то пропал на весь день.

Свод развлекался тем, что начал учить Михалину, неотступно следовавшую за ним, английским словам. Опыт у него был, ведь он каждодневно практиковался с Казиком. Это занятие увлекло Ричи и Михалину настолько, что хмурый осенний вечер пришел как-то уж очень неожиданно.

Как только окончательно стемнело, приехал Якуб и поведал Своду о том, что и пан Альберт Патковский отдал душу богу, а свое бренное и больное тело земле.

Ужинали Война и Ричмонд вместе. Горе Патковских разбавило негодование и злобу Якуба. Думается, этому еще немало поспособствовало и то, что, отправившись вместе со старостой к Патковским, молодой пан целый день пробыл в обществе Сусанны. Конечно, нехорошо говорить о подобном в тяжелые минуты, но что делать: мертвым — мертвое, а живым — живое. Тем более, что пани Ядвига, прощаясь с Жыковичем и Якубом, сама просила молодого Войну приезжать к ним теперь почаще вместе с мистером Сводом, не забывать соседей, стать осиротевшим без пана Альберта Патковицам защитой и опорой.

Свод, вкушая ужин и слушая рассказы обо всем этом, был полон сострадания и весьма одобрительно высказался в адрес Войны и старосты, совершенно искренне назвав их добрыми и милосердными людьми. Ко сну мужчины разошлись в полном взаимопонимании и умиротворении. С тем и уснули.

Утро нового дня снова ознаменовалось сюрпризами, хотя начиналось оно вполне нормально. Со слов самого же Ричи, после умывания и плотного завтрака на его измученное недавним недугом тело навалился такой мощный приступ лени, что Свод тут же уведомил Якуба о том, что собирается пойти погулять в парк, причем куда-нибудь подальше, дабы немного растрясти свое переполненное брюхо.

Война же, с пониманием встретив желание товарища, решил прогнать лень иначе. Вспомнив слова отца о том, что земле и людям всегда нужна хозяйская рука, он намерился немедленно вмешаться во все, что происходило в его имении. На это вмешательство, помимо недавних поучений отца, у него теперь появились и другие причины. Дело в том, что молодой Война, прокручивая накануне в голове перед сном все, что произошло с ним в последнее время, взвесил все «за» и «против», разделяя все эти яркие моменты на приятные и не очень. С удивлением он отметил, что, к сожалению, положительных моментов было не так уж и много, но все они были связаны только с Сусанной.

Утром Якуб был уже абсолютно тверд в своем решении жениться. А поскольку по понятным причинам панне Патковской пока было не до женитьбы, молодой Война был просто преисполнен решимости доказать всем и каждому, что близлежащие земли еще не видели такого рачительного хозяина, как пан Якуб Война. И, если раньше амбиции молодого человека поддерживало исключительно желание доказать это отцу, то сейчас он намеревался произвести впечатление еще и на пани Ядвигу. Разумеется, тяжело переживающая потерю мужа, она охотно в скором времени отдаст свое рыжеволосое сокровище в руки хорошего, богатого жениха, ведь какая мать не печется о достойном будущем для своей дочери.

Якуб нашел у конюшни Казика и приказал тому запрячь коня. Услышав шум у въездных ворот и решив, что приехал пан Жыкович, хозяин мельницкого замка покинул пропахшее сеном и навозом помещение и отправился встречать старосту. Каково же было удивление Войны, когда он увидел во дворе шарабан Патковских!

Двойкой гнедых с черными шорами на глазах правила сама пани Ядвига. Лошади явно устали. Как видно, пани была немилосердна к ним в пути, поскольку спешила. Встревоженный подобным визитом Война учтиво поклонился:

— Доброго дня вам, вельможная пани. Что-то случилось?

— И вам доброго дня, пан Война, — как-то отрешенно и, как показалось, даже с облегчением вздохнула Патковская. — Слава богу, все у нас в порядке. Учимся понемножку жить без пана Альберта, — пани Ядвига перекрестилась, вскинув к небу покрасневшие от слез глаза. — Вот, — продолжила она, отдав должное памяти безвременно усопшего супруга, — объезжаю соседей, напоминаю о себе, ведь теперь все придется делать самой. Как же это трудно, — панна тяжело вздохнула, — без твердой мужской руки…

Якуб понимающе кивнул. Однако у него пока никак не укладывались в голове чуть ли не загнанные лошади и томный и размеренный тон госпожи Патковской.

— Как себя чувствует панна Сусанна? — задумчиво спросил он. — Такая утрата в ее возрасте…

Пани Патковская, ставшая в своем трауре как-то особенно привлекательной, наконец, оторвала взгляд от окон панского замка и с непониманием посмотрела на Войну. Разумеется, как могли ее не заинтересовать подобные речи, звучащие из уст человека, который всего на два года был старше Сусанны.

— Она переживает, — сдержанно ответила госпожа Патковская, — потеря отца для нее действительно тяжела. А вы, молодой пан, как тут справляетесь без советов отца?

— Трудно было, — честно признался Якуб, — но сейчас, слава всевышнему, все наладилось, и я вполне справляюсь сам. Более того, я настолько уверен в своих силах, что вполне ответственно могу заявить, что если вам нужна моя помощь, то, храня добрую память о пане Альберте, я готов приехать в любое время и помочь вам. Для меня это дело чести.

— О-о, благодарю вас, — протянула пани и поднялась, намереваясь сойти с шарабана.

Якуб галантно подав даме руку, помог ей стать на землю. Едва только ее дорогие опойковые[2] сапожки коснулись твердой поверхности, величавая красавица снова цепко скользнула взглядом по стенам и окнам мельницкого замка. На сей раз это не осталось незамеченным хозяином, однако он никак не мог понять, в чем тут дело? Далее разговор продолжила сама дама:

— А что ваш друг, мистер Свод, неужели еще отдыхает? Я слышала, что ему нездоровится.

— Нет, пани, он здоров, — Война рассеянно посмотрел в сторону высящихся неподалеку деревьев. — Пан Ричмонд гуляет где-то в парке.

— Гуляет? — холодно продолжила пани. — Да, у вас красивый парк. Я что-то слышала о том, что в нем даже есть деревья, которые можно встретить только в далеких гешпанских[3] лесах.

На лице Войны отразилось неподдельное удивление.

— Я, — растерянно сказал он, — ничего не слышал об этом. Но в следующий приезд отца я обязательно у него спрошу …

Молодой человек ровным счетом ничего не понимал. Обычное, ни к чему не обязывающее высказывание дамы о деревьях в панском парке прозвучало так, будто пани Патковская напрашивалась на предложение прогуляться по тихим песчаным аллейкам, переживающим в эти дни возвращение золотой красавицы осени. Едва его сомнения стали склоняться в сторону отрицания подобного проявления неосторожности со стороны дамы, пани Ядвига заявила прямым текстом:

— О, пан Война. Я так устала. В последнее время несчастья и горе просто сыплются мне на голову нескончаемым потоком. Может быть, вы пригласите меня осмотреть ваш парк?

Якубу только и оставалось, что стать в сторону и покорно указать даме на аллею. Патковская с облегчением вздохнула и в сопровождении молодого хозяина Мельника неспешно зашагала в предлагаемом ей направлении. Они прошли около ста шагов, прежде чем Война решился нарушить напряженное молчание.

— Пани Ядвига, слышали ли вы вести, что вчера привез пан староста? — с трудом выдавил он из себя. — О, — опомнился молодой человек, — простите, как я глуп, ведь вам было не до того …

— Нет, — спокойно отреагировала пани Патковская, — не извиняйтесь. Вчера мне и вправду было не до новостей, но наступило суровое «сегодня», и теперь я буду только рада тому, что человек, по-настоящему сведущий в этих делах, введет меня в суть дел, которые творятся вокруг. Так что же там за вести?

Пан Якуб, вначале обескураженный своим промахом, с удовольствием выпил предложенный ему стакан лести и, окрепнув духом, снова дал волю словам.

— Все дело в том, — оживился он, — что у пана Станислава, как известно, есть четверо братьев…

— Что вы говорите? — невпопад удивилась пани, словно Якуб и в самом деле рассказал что-то из ряда вон выходящее.

— Да, — продолжил он, слегка запнувшись из-за столь неуместного восклицания, — смею вас уверить, четверо братьев и две сестры…

— Надо же? — снова удивилась Патковская.

— Так вот, вельможная пани, родственников у пана Станислава, слава богу, много, но к нашему делу это не имеет никакого отношения.

— Как жаль, — совершенно искренне произнесла дама, с таким неподдельным любопытством всматриваясь в заросли кустов, растущих вдоль аллеи, что у Войны не осталось никаких сомнений — пани на самом деле серьезно интересовалась изучением флоры мельницкого парка, а также родового древа славного пана Жыковича.

И снова что-то необъяснимое дернуло Якуба, заставляя отметить нечто неправдоподобное в поведении пани Ядвиги.

— Один из старших братьев пана Станислава, — медленно начал выдавать на-гора суть обещанных новостей пан Война, — пан Томаш, живущий где-то восточнее наших земель, несколько дней назад заезжал к старосте. И, должен вам сказать, вести, которые он привез, достойны внимания. Хочу подчеркнуть, они достоверны, противоречивы и тревожны. Все дело в том, что русский царь Василий III начинает собирать войско у наших восточных границ. Ходят слухи, что отдельные отряды независимо от главных сил уже не раз ходили за Днепр и по Припяти. В эти шайки разбойников, а по-другому их никак не назовешь, русские воеводы специально нанимают беглых крестьян с литовских земель, тех, кого не приняли даже вольники с Хортицы[4]. Представляете, какой тонкий умысел, — продолжал Якуб. — Русские воеводы мало того, что выспрашивают у беглых лентяев, как пройти мимо наших войск, так еще и отмеряют большие доли с награбленного именно тем холопам, что подсказали им дорогу к богатым литовским панам…

Сказанное Войной не возымело никакого видимого действия на пани Ядвигу. Она все так же отрешенно осматривала панский парк, думая, как видно, о чем-то своем. Якуб в который раз был обескуражен. Казалось бы, чем вести с востока не повод завести хорошую беседу и разбавить тем самым неопределенную напряженность, но нет...

— Вот в какое неспокойное время живем, — со вздохом, совсем уж по-стариковски заявил он и только этим повторно обратил на себя внимание дамы. — Нам всем, — добавил он живее, заметив наконец хоть какую-то ее реакцию, — следует быть внимательными и обстоятельно подумать о защите собственных земель.

— Что вам об этом думать? — легко, будто невзначай, произнесла задумчивая соседка. — У вас достаточно людей…

— О, — с готовностью схватился за разговор Война, — не скажите. Хоть все и зовут бабушкино имение мельницким замком, к настоящему лихому делу наше родовое гнездо не приспособлено. И пусть у меня все-таки есть нужное количество людей для защиты, противостоять окрепшему в последнее время русскому войску они не смогут. Поверьте, — не без гордости заявил Якуб, — я учился военному делу и знаю, о чем говорю.

К востоку от нас очень быстро взяли себе на заметку все новшества оружейного и пушечного дела. Их кузнецы уже обстоятельно освоили новые горны и наковальни с «рогом». А литейное дело переняли так, что их заграничным учителям и самим бы сейчас впору поучиться у своих бывших учеников.

Что же касается конницы, то она у них обучена атаковать сходу, и каждый молодец так дружен с саадаком[5], что считает его продолжением своей руки! Бьет противника только в горло или глаз, чтобы попусту не ломать стрелы о кольчуги. Да у них каждый новик[6] из тех, кто стал под знамена Руси, стоит пятерых из моего ополчения.

Но самое худшее другое, — честно признался Война, — у моего замка нет добротных крепостных стен, а древние муры едва ли в силах долго выдерживать залпы современных рушниц и пищалей. Хотя, откровенно говоря, кому нужно штурмовать эти старые стены, когда замок можно легко обойти вокруг, через парк? Проходи через Мельницкий мост и бери, что тебе надо. Мы и опомниться не успеем.

Да, — тяжело вздохнул Якуб, довольный тем, что хоть и в малой степени, а все же смог продемонстрировать даме свои глубокие познания оружейного дела, — что ни говори, а военная наука нычне далеко ушла…

— Вы говорили, — будто вспомнив о чем-то, внезапно спросила пани Ядвига, — что мистер Свод гуляет где-то здесь? Интересно, — продолжила она, снова заметив на лице своего собеседника тень удивления и озадаченности, — что думает пан Ричмонд о том, что вы мне сейчас рассказали? К тому же побывать у вас и не поприветствовать гостя, мне кажется, будет как-то неправильно. Как бы мистер Свод не обиделся на меня пото́м…

Якуба словно обухом по голове ударили. Наконец, все стало на свои места: и непонятная задумчивость панны, и ее странный визит, и многое, многое другое. Оказывается, причиной всего этого был Свод!

Якуб даже покраснел от такого озарения. Пани Ядвига говорила что-то еще, но голова молодого пана теперь была занята совершенно другими вещами. «О, матка боска, — взывал к высшим силам Война, — так вот какую женщину нашел себе этот негодяй? Ой, а пани-то? Ведь она с ним …общалась еще и при живом муже! А теперь? Не успела затвердеть его могильная насыпь, а она уже …приехала!»

Взыгравшуюся сумятицу в голове молодого пана остудило внезапное появление Казика. Слуга, судя по всему, не обратив внимания на то, что у ворот Мельника стоит шарабан Патковских, узнал у кого-то, куда пошел пан, и решил догнать его, чтобы осведомиться, что делать с его давно оседланной лошадью?

Не сложно было понять этого хитреца. Если лошадь Войне сейчас не нужна, ее следовало расседлать, а это давало слуге шанс лишний часок поспать на конюшне. Казику не повезло. Мало того, что пан оказался не один, и пришлось ждать, пока он даст знак подойти, так он еще снарядил беднягу Казика заданием немедленно разыскать гуляющего где-то в глубине парка пана Свода.

Задание было не из легких, ведь сложно отыскать того, кто не хочет, чтобы его нашли. В том, что это именно так, Казик убедился очень скоро. Уж кому-кому, а ему-то каждый уголок панского парка был хорошо знаком. Шустрые молодые ноги достаточно быстро обежали все — от реки до дальних стен. Безрезультатно.

Пан Война и его гостья за это время уже почти подошли к воде. Нужно сказать, что в том недолгом пути они все же нашли подходящую тему для разговора и вспомнили недавние события с Юрасиком. И Якуб, и его собеседница в один голос пели хвалы в адрес смельчака Свода в тот миг, когда заметили, что от воды прямо им навстречу поднималась девушка. Это была Михалина.

Разумеется, пани Ядвиге не было никакого дела до нее, хотя, знай вельможная хозяйка Патковиц хоть половину из того, о чем сейчас догадывался Война, бедной девушке было бы несдобровать. К счастью, молодой пан и госпожа Патковская, не обращая никакого внимания на проходящую мимо и поклонившуюся им служанку, равнодушно проследовали дальше.

В это время Казик, понимая, что без заморского гостя на глаза пану лучше не попадаться, решил вернуться назад и снова начать свои поиски от брода, только теперь уже в другую сторону.

Едва перед перешедшим на рысь Шыским вновь стала открываться водная гладь, что бы вы подумали? Из-под устало обвисших густых ивовых веток прямо к нему навстречу вышел Свод! Вид явившегося перед ним заможного пана даже вышиб из слуги смешок. Еще бы, в данный момент англичанин был похож на лешего. Из его взлохмаченных волос, из-под воротника торчали целые пуки сена. Мелкая сухая трава, словно труха из драного меха, обильно сыпалась из-под теплого панского жупана.

— Казык! — неистово завопил англичанин. — Холлэра йасна!

— Пан Свод, — заговорщицки зашептал Казик, отстраняясь от светящегося усталой улыбкой Ричмонда так, будто тот и в самом деле снюхался с лесной нечистью, — цябе шукае пан Война[7].

— Чукае? — озадаченно переспросил Ричи. — What for?

— Што?

— Чого юн мяни чукае?

— А хто яго ведае. О! — кивнул куда-то за спину Свода перепуганный слуга. — А вось і яны[8]...

Тут нужно отдать должное врожденному самообладанию и находчивости мистера Ричмонда Шеллоу Райдера. Он моментально превратился в заспанного и пьяного повесу, которых, к слову сказать, он достаточно повидал в своей жизни. Эти бесшабашные гуляки где пьют, там и спят, а где едят, там, простите, и гадят.

— Милорд! — совершенно пьяным голосом вскричал Свод и так заискивающе поклонился, что ошеломленный Война на самом деле поверил в то, что англичанин снова налакался и сегодня всем предстоит еще одна страшная ночь. Во время своего комичного церемониального поклона «пьяный» пират вдруг обнаружил торчащим из-под собственного жупана целый «фазаний хвост» помятого сена.

— У, — продолжал свои шутовские штучки Свод, — надо же, какой за мной сегодня волочится кильватер[9]. Я, честно говоря, и не заметил, что дно моего брига облеплено ракушками и водорослями. Что ж, время отправиться в порт и почиститься.

— Простите, мистер Война, и попросите за меня прощения у миссис, — виновато вздохнул Ричи, — мужчинам нельзя в подобном виде появляться перед дамами. Я все объясню потом, а сейчас соврите ей что-нибудь про то, что я имею некую странность, скажем, спать в сене, особенно когда напьюсь…

С этими словами Свод снова поклонился и, пошатываясь из стороны в сторону, словно борясь со страшной штормовой качкой, медленно побрел к замку…

[1] А вот та пускай посидит возле пана, пока тот не проснётся. Так надо (бел.).

[2] Опоек — шкура молодого теленка.

[3] Испанских (диал.).

[4] Вольники с Хортицы — беглые, принимавшие клятву вольного человека на священном острове Хортица (Днепр, Украина), предшественники появившихся там позже казаков, бежавших от насильной христианизации.

[5] Саадак — вид боевого лука.

[6] Новик — новобранец.

[7] Тебя ищет пан Война (бел.).

[8] А кто его знает. О! А вот и они… (бел.).

[9] Кильватер — волновое возмущение за судном.