Эпизод 36.

Эпизод 36. 1695-й год с даты основания Рима, 21-й год правления базилевса Романа Лакапина

(19 июня 941 года от Рождества Христова)

Еще одному дню в Истории подходил срок безвозвратно превратиться в безликую точку на постепенно ветшающем календаре. День уходил, и никто в мире уже не ждал от него чудес и событий, благодаря которым этот день когда-нибудь впоследствии вспомнили бы. Заканчивалась даже та серая и будничная суета, что сопровождает само дневное человеческое существование. Господь уже роздал все хлеба каждому по степени насущности и, наверное, простил уже всем долги в той мере, в какой они были прощены его детьми друг другу. Только упорствующие и гордые, как в столицах европейского христианства, так и в захолустных городах и селах, не желали мириться с гибелью этого дня, продлевая тому жизнь, а себе множа грехи, отдавая в сей час особое предпочтение сладострастию, чревоугодию и воровству.

Великий принцепс и сенатор всех римлян сегодня также решил держаться гордецом. День наконец-то отпустил его из плена суетливых хлопот, вызванных приближением к его городу коварных северных гостей, и Альберих теперь не только сердцем, но и разумом ощутил, что ему просто необходимо отвлечься. К тому же, продолжал твердить ему его собственный рассудок, было бы со всех сторон мудро и дальновидно именно в эту ночь навестить басконскую красавицу Отсанду в преддверии предстоящей женитьбы на дочери короля.

Отсанда жила вместе с Альберихом в его доме на Широкой улице, что по соседству с церковью Святых Апостолов и неподалеку от монастыря Святой Марии. Дом был построен на развалинах римского языческого храма за двести лет до появления в Риме Теофилактов. Это был хороший, добротный, просторный двухэтажный дом и, по свидетельству историков и современников, достаточно скромный как во внешнем, так и во внутреннем убранстве, что свидетельствовало об умеренности Альбериха и его стремлении аккуратно ладить с желчными обитателями Рима. Сейчас от этого дома остались одни лишь воспоминания, а на этом месте отныне красуется палаццо Колонна — дворец, воздвигнутый потомками Мароции, Альбериха и Теодоры, которые посчитали щепетильность своих великих предков излишней и даже смешной.

Сразу после рождения сына Альберих с трудом уговорил Отсанду разрешить присмотр за младенцем штату нянек, но вздорная басконка наотрез отказалась от услуг кормилиц. Вскоре штат нянек также сократился до минимального, мало кто мог угодить этой истеричной мамаше, подозревающей в каждой из служанок потенциальную угрозу своему ребенку. Отсанда за все время пребывания в Риме едва научилась говорить на латыни, мало понимала происходящее вокруг себя, но каким-то звериным чутьем чувствовала черную опасность, исходящую от этого города, и стремилась всячески сократить общение маленького Октавиана с внешним миром. Каждый выезд Октавиана с отцом в город ради необходимости присутствовать при важнейших римских событиях приводил наложницу в состояние непонятной тревоги, каждый раз она прощалась со своим сыном так, будто тот уходил на войну. Конечно, это немало смущало Альбериха, и его свидания с Отсандой после рождения Октавиана стали случаться все реже и реже.

Но сегодня он пришел к ней, после чего отпустил слуг, сопровождавших его до дверей спальни Отсанды, и подошел к уже спящему сыну. Пока Отсанда готовила постель и стол, принцепс с умилением рассматривал Октавиана и шептал горячие клятвы до последних сил своих быть защитником этого маленького ангела и во что бы то ни стало передать строптивый город ему в наследственное подчинение. Да, он откроет ему секреты управления властью, он научит своего сына править твердо, мудро и справедливо, он накажет ему быть сдержанным в эмоциях и неторопливым в решениях. Он расскажет ему о его будущих союзниках и врагах, о том, что главной опорой его власти должен стать сам Рим, а главной помехой в городе всегда будет являться римский папа. Как же помочь обуздать своему наследнику влияние Святого престола так же, как удалось ему самому? Сможет ли сын сохранить силу и авторитет титула принцепса, который вернул из небытия отец?

Отсанда подошла к Альбериху сзади и обняла его. Ее пальцы проворно расшнуровывали одежды принцепса, он же оставался недвижим, отдавая себя на ее волю. Как же верно он сделал, что пришел сюда, к ней! Все заботы, хлопоты и переживания улетели прочь, как осенние листья, гонимые свежим ветром.

Доведя своего господина до пика наслаждения, Отсанда перешла затем к расслабляющему массажу. Альберих же растянулся по всей ширине их ложа и лишь время от времени начинал в шутку и по-кошачьи урчать под нежными, но сильными пальчиками Отсанды. Мысли принцепса носились беспорядочным вихрем где-то под потолками спальни, Альберих сам не давал им собраться во что-то стройное и направленное, боясь, что они неизбежно вернут его в ил вечной суеты и тревог. Поэтому он не сразу сообразил, что происходит, когда его горло что-то сильно укололо.

Альберих открыл глаза. Отсанда возвышалась над ним, и кинжал, приставленный ею к горлу принцепса, в свете луны блеснул куда как менее яростно, чем тот огонь, что зажегся во взоре басконки. В голове принцепса молниеносно сверкнула мысль, что враги подкупили его наложницу и настал его час, но даже в такой момент сама мысль, что Отсанда могла предать его, показалась невероятной.

— Ты что? — прошептал Альберих, стараясь сохранить спокойствие, шепот в данном случае куда надежнее, чем трусливый голос, способный выдать твои чувства с головой.

— Ты проводить в дом другую жену! Ты хотеть прогнать меня и Октавиана!

— Кто тебе это сказал?

— Чужой король стоит у Рима. Его дочь будет тебе женой!

— Да с чего ты взяла? Кто тебе это сказал?

— Ты прогнать меня!

— Так, любовь моя, — спасибо шепоту, Альберих справился с первым потрясением и заговорил негромко и вкрадчиво, — прежде всего послушай и доверься мне. Ты моя жена и мать моего единственного ребенка, как я могу хотеть прогнать вас?

— Не лги!

— Чужой король пришел к Риму с покаянием, он хочет молиться у гроба апостолов, а с Римом подписать мирный договор. Тебя обманули, моя милая Отсанда, моя единственная жена.

Железо возле горла ослабло.

— Ты же знаешь, что кругом враги, ты сама говорила мне об этом. Тебя обманули и попытались стравить нас. Кто тебе сказал, что я собираюсь взять в жены дочь короля?

— Я слышать это от нескольких людей.

— Ну хорошо, а кто все-таки сказал тебе это первым?

— Тот, кто не мог лгать, потому что брат тебе.

— Константин?

— Да, и он брат тебе.

— Охо-хо, — вздохнул Альберих и начал осторожно приподниматься с ложа, косясь на кинжал. Отсанда опустила лезвие, но продолжала сжимать кинжал в ладони, а в глазах ее пожар уступил место тлеющим углям. — Когда-нибудь мой так называемый брат пострадает за свой длинный язык.

— Брат не лжет о брате.

— Охотно верю, что на твоей родине, Отсанда, братья не лгут друг другу. Но ты сейчас в Риме, и ты должна доверять лишь тому, от кого зависит жизнь твоя и Октавиана. Жизнь и достаток.

— Не понимаю.

— Я муж твой, Отсанда, а ты моя жена. Я верю тебе во всем, а ты? Ты веришь мне?

Наложница замялась, не совсем понимая слов принцепса, но потом она вспомнила, что планировала в данном случае, и сняла со стены распятие, висевшее у них над изголовьем.

— Клянись, что ты говорить правду!

«Вот еще беда! — подумал пойманный Альберих. — Какой дьявол заставил меня прийти сегодня к ней? Что бы мне не оставаться этой ночью у себя?»

— Ну! — властно потребовала Отсанда, а глаза ее вспыхнули вновь.

— Не знаю, как там в твоих землях и читала ли ты Священное Писание, Отсанда, но и Господь, и Римская церковь запрещают человеку лишний раз приносить клятвы.

— Почему?

— Потому что человек слаб и не должен приносить обет в том, что он может не исполнить.

До Отсанды не сразу дошел смысл сказанного, но к этому моменту Альберих уже пожалел о своих словах.

— Значит, это все может быть правдой! — прошипела Отсанда и вновь начала с кинжалом в руке надвигаться на принцепса, но тот уже был хозяином положения. Повернувшись к ней спиной, он неторопливо налил себе вина и громко захрустел печеньем, демонстрируя спокойствие, присущее богам Олимпа.

— Скажи, ты и в самом деле убила бы меня, если бы я привел в дом другую жену?

— Тебя, себя и нашего сына!

— Отчего же?

— Потому что ты не заслужить жизнь, а мы не заслужить позор.

— Прекрасные обычаи на земле басков! Знаешь, я даже завидую вам.

— Клянись же! — вновь зашипела Отсанда, догадавшись, что принцепс ее просто убалтывает.

Альберих взял у нее распятие.

— Я клянусь на Священном Распятии, кровью Господа, пролитой на нем, — сказал он, разглядывая выразительно изображенные на кресте страдания Спасителя, — что тебя умышленно натравили на меня, что чужой король пришел в Рим молиться и просить о мире, что у меня будет лишь одна жена, что моя жена и мой сын Октавиан будут окружены моей заботой и защитой, пока у меня хватает сил и пока Господь всемилостивый не призовет меня на суд свой.

Отсанда внимательно слушала его, ее память выхватывала отдельные знакомые слова, а сознание достраивало логическую цепочку.

— Повтори. Повтори трижды, — попросила она.

— Сила клятвенных слов, произнесенных на распятии, не зависит от числа повторений. Однажды сказанное сказано навечно.

— Повтори для меня.

Альберих раздраженно повел плечами.

— Изволь, — сказал он и, напустив на себя сердитый вид, быстро повторил клятву.

Отсанда растерялась. Чутье у нее действительно было развито отменно, оно шептало ей о возможном подвохе, но что поделать, если за восемь лет, проведенных в Риме, она так и не осилила эту проклятую латынь? Ее успокаивало только ясно услышанное ею имя сына.

Альберих заметил остатки недоверия в глазах наложницы и поспешил закрепить успех.

— Завтра в полдень я встречаю чужого короля у Фламиниевых ворот. Мой сын должен быть подле меня. Если хочешь, я возьму тебя с собой, и ты тогда сама услышишь, с какой целью он сюда пожаловал.

Со второго раза Отсанда поняла предложение своего господина и охотно закивала головой. Улыбка впервые за этот вечер тронула ее губы. Альберих улыбнулся ей в ответ и притянул к себе, вновь доверчиво зажмуривая глаза. Принцепс умел неплохо притворяться, на сей раз его мысли вольную не получили.

«Какая нежданная проблема! И ее необходимо срочно решить, срочно, срочно! Оставить все как есть ни в коем случае нельзя, она Бог знает что может натворить со мной, с Хильдой, с Октавианом. Вот что бывает, когда приблизишь к себе женщину сильнее, чем она того заслуживает. Она завладевает уже не только твоей постелью, но и тобой, и считает себя вправе диктовать условия тому, кто поднял ее из праха. Она уже заставляет тебя клясться… Господи, прости меня, но,…, кажется, я не взял на себя лишнего. Однако что теперь с ней делать? Стены монастыря не сдержат ее, а о другом решении даже думать не хочется. Так не поступала даже моя мать».