Эпизод 43.

Эпизод 43. 1695-й год с даты основания Рима, 21-й год правления базилевса Романа Лакапина

(27 июня 941 года от Рождества Христова)

Пользуясь привилегией свободно перемещаться во времени и пространстве, вернемся на пару часов назад, на другой берег никогда не спящего Тибра, туда, где великий Помпей воздвиг некогда храм в честь богини Минервы. Этим вечером здесь развернулись события не менее занимательные, чем те, что приключились в папском дворце, и грех было не воспользоваться вышеупомянутой льготой, чтобы стать свидетелем коренного перелома в судьбе двух юных воспитанниц здешней обители Святой Марии.

Прошлой ночью в келью обеих Берт постучалась миловидная сестра Мелина. Грешная монашка, загадочно улыбаясь, прошептала старшей Берте на ушко несколько слов и исчезла, оставив после себя неудовлетворенное любопытство у одной хозяйки кельи и нервное возбуждение у другой. Старшая Берта ни словом не обмолвилась сестре о сути ее разговора с известной рыжей греховодницей, но до утра не сомкнула глаз, тревожась и торопя одновременно очередной восход солнца. Почти год она ждала этого дня, верила в него, сотни раз грезила о нем во сне и наяву, но теперь ей стало жутко страшно оттого, что ее мечты стали приобретать черты реальности.

На утреннюю службу она явилась с крайне бледным, измученным бессонницей лицом и воспаленным взглядом. Во время молитвы и торжественного пения Берта то и дело выпадала из слаженного хора своих сестер, и ее состояние не могло не остаться незамеченным наблюдательным глазом аббатисы. Матушка Пелагия сразу после аристона пригласила Берту к себе и поинтересовалась ее здоровьем.

— Хвала Господу, со мной все хорошо, матушка. Я очень благодарна вам за вашу заботу. Все это время вы были для меня как родная мать.

— Почему «была»? — встревожилась аббатиса.

— Были, есть и будете, матушка. Были и есть, — спохватилась Берта, ее глаза, до сего момента свидетельствовавшие лишь о том, что их хозяйка в своих мыслях находится где-то далеко, вдруг озарились вспышкой испуга. От желания сказать аббатисе что-то особенно приятное она сболтнула лишнее.

Аббатиса отпустила воспитанницу, но ее оговорка запала матушке Пелагии в душу. Настоятельница была чрезвычайно мудрой и наблюдательной женщиной, и за годы своей службы оказывалась посвященной в такие хитросплетения судеб приходящих за помощью в монастырь, что удивить ее было сложно. Она поручила самой себе проследить за поведением Берты и понять, является ли обнаруженное у девушки волнение следствием болезни или же продуктом плотских искушений. Последнего аббатиса страшилась неизмеримо больше.

Берта же в мыслях весь день то торопила, то одергивала гуляющее у нее над головой римское солнце. Была бы ее воля, она приказала бы этому творению Создателя навсегда замереть в небе и никогда более не прятаться за Яникульский холм. Но ведь тогда она никогда не увидит его, такого страстного, такого смелого, такого щедрого! Такого влюбленного.

Ведь он сдержал свое слово, он не забыл ее, он вернулся и теперь рискует только для того, чтобы они были вместе. Разве не о том они мечтали прошлым летом? Разве не об этом самом она просила Господа весь пролетевший год? И вот уже от всех этих рассуждений Берте становилось жутко стыдно. Что бы сказал ее любимый, если бы узнал, что она сейчас трусит и сомневается?

Рассуждая таким образом, она позволила-таки солнцу вновь укрыться за горизонт. Вечерние службы Берта провела все так же рассеянно, как и в начале дня, но аббатиса решила на сей раз не докучать девушке расспросами, поскольку за день ничего предосудительного ее глаз не подметил. В своих предположениях о состоянии воспитанницы настоятельница уже почти согласилась с версией простого недомогания.

Лишь вернувшись в свою келью, старшая Берта рассказала сестре, что этой ночью они навсегда покинут монастырь. Младшая сестра только радостно всплеснула руками.

— Как же это чудесно, сестра! А куда мы поедем? — спросила она.

В самом деле, куда? Старшей Берте это также было неведомо.

— Молчи, — сердито прикрикнула она на сестру, хотя злилась более на саму себя. — Нас отвезут в далекий край, где мы не будем иметь стеснения ни в чем.

— Кто отвезет?

— Мой друг, милес Георгис. Я тебе рассказывала о нем.

— Ах, как я рада за тебя, Берта! Вот бы и мне так однажды повезло.

— Проси Господа, соблюдай законы Его, и Он отблагодарит тебя. А сейчас помоги мне собрать наши вещи.

Сборы много времени не заняли, имущество сестер не вызвало бы зависти даже у бездарного жонглера, получающего за свои песни больше камней, чем денег. После этого Берта-старшая задула свечу и обе сестры сели на одну из постелей, изредка перешептываясь и делясь своими представлениями о будущем. Увидев, что в келье девочек погас свет, облегченно вздохнула мать-настоятельница, чья спальня размещалась в доме напротив. Аббатиса, то и дело до сей поры наблюдавшая за противоположным домом, наконец получила возможность возблагодарить Господа за еще один счастливо прожитый день.

Время шло, две Берты уже успели нафантазировать самые невероятные сценарии своей будущей жизни и наделить Георгиса родством с базилевсом, когда в дверь их кельи по-мышиному поскреблась сестра Мелина. Старшая Берта открыла дверь. К этому моменту глаза сестер уже успели привыкнуть к темноте, да к тому же и луна поспешила подняться над Римом, боясь упустить самое интересное.

Мелина усмехнулась, оглядев нехитрый скарб воспитанниц.

— Это все, что у вас есть? — прошептала она. — Приданое небогатое. Ну ладно, мои милашки, следуйте за мной, не говорите ни слова и делайте только то, что я вам скажу.

Они выскользнули во двор и направились к запасным воротам, стремясь идти в тени монастырских строений, поскольку луна все более распалялась от любопытства. В окнах сторожевой горел свет, в ней безвылазно жили два брата-лангобарда. Один из них, Альтфрид, сидел на пороге сторожки, увлеченно занимаясь чисткой сапог, второй, Римберт, видимо, находился внутри помещения.

— Кто идет? — негромко произнес Альтфрид, заметив скользящие в его направлении тени.

— Тихо, ради Христа, тихо. Это я.

— А-а-а, Мелина-Магдалина! Твоя промежность вновь не дает тебе покоя? — перейдя на хриплый шепот, закряхтел от собственной шутки Альтфрид. — Сегодня ты не одна? Еще две души решили последовать за тобой в ад?

Альтфрид взял факел, чтобы разглядеть спутниц Мелины.

— Какие юные создания сегодня получит Люцифер!

Младшая Берта поспешила спрятаться за сестру.

— Они с вещами? — продолжал рассматривать монашек стражник. — Они что, собираются улизнуть отсюда и полагают, что мы им в этом поможем?

— Да, собираются и полагают, — раздраженно передернула плечами Мелина. — Вместо того чтобы грозить им адом, лучше порадовался бы за себя и за брата, так как мы готовы заплатить.

— Это будет стоит солид… Солид за каждую.

— Помилуй бог! О чем ты говоришь? — охнула Мелина. — Как? Два солида? Ты посмотри на их вещи, на них самих. Откуда у них два солида?

— Два солида, не меньше, — Альтфрид грозно сдвинул брови к переносице, — или пусть сию же минуту убираются прочь и еще дадут нам по денарию, чтобы мы не выдали их завтра аббатисе. Да, точно! По денарию за молчание!

Мелина прикусила губу. Вся экономическая составляющая сегодняшней авантюры рушилась у нее на глазах. Что останется ей, если эти остолопы заберут у нее два солида? Разве это соразмерная плата за ее труды?

— Свою обычную плату, четыре денария за две персоны, я увеличиваю сегодня вдвое. Хорошо, втрое. И добавляю себя для вас.

— Ну, про это можно было даже не заикаться. Твои услуги нам давно идут в бесплатный довесок.

Сестры Берты переглянулись между собой. Старшая кивком головы подтвердила догадку младшей. Меж тем торг продолжался.

— Два солида, мои милые потаскушки, два солида! Аббатиса не смирится с бегством воспитанниц, она обязательно устроит дознание и, быть может, не найдя виновных, сменит всю стражу монастыря. Чем мы тогда будем зарабатывать на хлеб? Нет, блудницы, два солида, не меньше.

— Пятнадцать денариев и чтоб вы подавились!

— Хорошо, — хлопнул себя по ляжке Альтфрид, — полтора солида, но сегодня, вместо твоей потрепанной плоти, мы отведаем их. — И Альтфрид засмеялся, тыча пальцем в сторону сестер.

Мелина тоже посмотрела в их сторону. По ее взгляду можно было понять, что она находит предложение стражника приемлемым. Но старшая Берта отчаянно замотала головой, а младшая, не особо вникая в суть происходящего, инстинктивно вновь спряталась за сестру.

— О чем ты говоришь? Они же еще дети!

— Однако дети готовятся убежать из святой обители! Что их ждет там, за стенами монастыря?

Старшая Берта потянула Мелину за рукав.

— Может, Георгис согласится на их условия и доплатит?

Мелина сердито отдернула руку. Георгис, может, и согласится, он уже согласился. А ей? Что останется ей? Но другого варианта, как еще раз поднять для Георгиса цену, ей, видимо, просто не оставалось. Однако как бы этот юный повеса не отказался совсем от сделки!

— Я попробую, — раздраженно сказала она, — но ничего не обещаю. Идите в сторожку и дожидайтесь меня там.

Альтфрид отвел сестер в свой дом, где их встретил дремавший дотоле Римберт. Узнав подробности сделки, Римберт не выдвинул, к счастью, новых условий от себя и полностью положился в таком деле на более умного и хитрого брата.

Мелина же выскользнула за ворота монастыря и огляделась по сторонам. Виа Лата была пустынна и большей частью закрыта от лунного света тенями оград и строений. Мелине пришлось, затаив дыхание, прибегнуть к помощи слуха. Есть! Кажется, за углом противоположного дома есть какое-то движение, похожее на лошадиный переступ.

Она направилась на другую сторону улицы. Слух не подвел, из темноты ей навстречу выступил человек. Он зажег лучинку, и Мелина узнала Георгиса.

— Доброй ночи, пылкий влюбленный! Все готово.

— Где же они, если все готово?

— А где деньги?

— Вот ведь душа! Тебе следовало бы родиться негоциантом. Не шлюхой, не монашкой, а купцом. Держи!

Мелина пересчитала деньги и поджала губки.

— Ой, даже не знаю, что тебе сказать…

— Что еще такое?

— Я здесь ни при чем, клянусь тебе, — запричитала испуганно Мелина, — это все стража! Они требуют пять солидов и готовы сбросить солид, если только твоя Берта угодит им.

— Что ты мелешь, тварь? — вскипел юный слуга, пытаясь ухватить монашку за волосы.

Однажды великая святая встретит нищего, который попросит у нее одежду, и та покорно отдаст ему все до последней рубахи, ибо этим нищим окажется сам Иисус. Святая окончит свои дни в базилике Санта Мария Сопра Минерва, то есть в том самом месте, где сейчас, за четыреста с лишним лет до рождения Екатерины Сиенской[1], встретились их антиподы, чтобы повести постыдный торг, всяк преследуя свои собственные корыстные цели.

Мелина угрем увернулась от Георгиса и, в свою очередь, разозлившись, решилась пойти ва-банк.

— Пять солидов, мой милый, или мечтать сегодня будешь сам с собой.

Георгис перестал ее ловить и поник головой. Мелина уже не знала, что этой ночью ее теперь больше обрадует — лишние шальные деньги или созерцание краха чужих надежд.

— Ваша любовь, видно, не стоит больше, — хихикнула она и в ту же секунду горько пожалела, ибо кто-то, подкравшись сзади, зажал ей руками рот, а глаза ослепила вспышка лунного света, отраженного от приставленного к ее шее кинжала.

— Стоит ли тратить время и деньги хозяина на эту падаль, сеньор? — услышала она чей-то голос с чужестранным акцентом.

— Вот мудрые слова! Ты прав, она нам больше не нужна. Мы обо всем договоримся сами.

* * * * *

Все это время две молоденькие сестрички смирно сидели на грубой скамье сторожки, дожидаясь Мелины и ежась от сальных взглядов и скабрезных шуток Римберта. За окном стрекотали цикады, внутрь помещения постепенно вползала влажная прохлада римской ночи, а луне, кажется, уже наскучило шарить по городским улицам, и она начала играть в прятки с появившимися на небе рваными облаками. Младшая Берта потихоньку начала клевать носом, и сестра время от времени потряхивала ее за плечо. Римберт, как ухажер со стажем, предложил девицам вина, но те, пусть и не сразу, отказались, увидев, что из кувшина в их кубки полилась красно-коричневая, с подозрительными желваками, жижа.

Внезапно за окном послышался какой-то шум. Краткий разговор, приглушенный вскрик, быстрый топот ног — и в следующее мгновение в сторожку ворвались пятеро вооруженных людей. Один из них сразу же кинулся к сестрам, и старшая Берта не смогла сдержать крика радости, узнав своего героя. Крик оборвался на полпути к апогею, ибо Берта увидела, как один из спутников Георгиса вогнал копье в широкую грудную клетку Римберта. Тот вместо меча впопыхах схватился за лежащий на столе горн, но поднять тревогу, конечно же, не успел.

— Тише, родная, не кричи! Да простит меня Создатель, но они не оставили нам выбора.

Георгис теребил Берту, прижимая ее к груди, но та ошарашенно смотрела в остановившиеся глаза Римберта, в которых навсегда замерли страх и страдание.

— Где твоя сестра? — испуганно воскликнул Георгис, и его крик вернул Берту к действительности.

Они нашли младшую сестру спрятавшейся под скамьей.

— Быстрее, быстрее, любовь моя! Нам необходимо немедленно вырваться из Рима.

Георгис схватил сестер за руки и потянул их за собой. Его грозные спутники последовали за ним. Калитка у ворот была распахнута, в открытом состоянии ее держало грузное тело Альтфрида, разлившее вокруг себя темную кровавую лужу.

— Ах, Господи! — воскликнули девочки, но их крик был перекрыт еще более громким воплем, раздавшимся позади:

— Именем Господа нашего, стойте! Стойте, мерзавцы! Стража! Нападение, нападение! Господь Всеблагий, останови их!

Это была Пелагия. Аббатиса в эту проклятую ночь так и не смогла толком уснуть. Терзаемая каким-то смутным чувством неотвратимо надвигающейся беды, она все-таки пошла посреди ночи в келью сестер. Открыв незапирающиеся двери кельи, она, на свое несчастье, не стала поднимать тревогу немедля, наивно надеясь на случайное недоразумение, внезапные ночные потребности, на благоразумие сестер наконец. Выскочив во двор, она первым делом направилась к главным воротам, но там все было тихо, стража размеренно и усердно исполняла свои обязанности. И тогда она бросилась бежать к потайному входу, на полпути к которому услышала крики своих воспитанниц.

— Кто-нибудь, усмирите эту ведьму! — приказал Георгис.

— Это же матушка Пелагия! — пискнула младшая Берта.

Раздался звук сигнального рожка. Пелагия, бежавшая к ним, будила слуг и звала подмогу. В ту же секунду один из спутников Георгиса оказался подле аббатисы. Сверкнул шарик кистеня, и Пелагия рухнула наземь с разбитой головой.

Обе Берты завизжали от ужаса. С другой стороны двора отозвался другой сторожевой сигнал, в окнах монастырских домов начали зажигаться свечи.

— Бежим! Скорее! — воскликнул Георгис.

— Нет! Прочь руки! Я никуда не поеду с тобой!

Голос Берты сорвался, до ее сознания долетел наконец весь ужас творимого этой ночью. Ужас, которому только она была причиной.

— Старуха хотела помешать нам. Помешать нашей любви! — Георгис хватал ее за руки, но Берта сопротивлялась, била его по рукам, а из глаз ее брызгали слезы.

Тем временем один из свиты Георгиса пытался скрутить младшую Берту, которая визжала пойманным поросенком, кусалась и извивалась ужом, пытаясь вырваться.

— Осторожней с ней! — прикрикнул на слугу Георгис, видя, что тот уже начинает терять терпение. Сам же Георгис схватил в охапку свою возлюбленную и поторопился за ворота монастыря.

На улице их поджидали еще несколько слуг с лошадьми. Юный герой положил свою любовь поперек коня, а та, уже совершенно раздавленная событиями этой ночи и почти теряя сознание, подняла на мгновение глаза и встретилась со стеклянным взглядом Мелины. Монашка сидела, прислонившись спиной к монастырской стене, ее перерезанное горло время от времени продолжало выдавливать из себя порции свежей крови.

Следующие полчаса Берта провела где-то посередине между миром грез и жестокой реальности. Все это время она лежала на крупе лошади, видя перед глазами либо мелькающие камни римских улиц, либо пыльную пелену каких-то лесистых троп. Она слышала, как однажды ее кровавый возлюбленный кричал кому-то по-юношески дерзко и тонко:

— Дорогу! Дорогу сенатору великого Рима!

«Сенатору»? Берта даже не пыталась осознать услышанное. Где они? Кто этот неведомый сенатор и куда ее везут? Все это было уже слишком сложно для нее.

Внезапно тряска прекратилась, со всех сторон раздалось гортанное многоголосье, и она почувствовала, как чьи-то руки опустили ее на землю. Берта нашла в себе смелость открыть наконец глаза.

Младшая сестра тотчас схватила ее за руку и прижалась к ней. Девочек со всех сторон обступило множество людей, с нахальным любопытством разглядывая их. Берта поискала взглядом Георгиса, но он куда-то пропал. Внезапно люди начали почтительно расступаться перед кем-то. К ним шел высокий худощавый мужчина в немалых уже летах. Его длинное лицо выражало надменность, глаза блестели от переполнявшей его гордости и торжества победителя. По правую руку от мужчины шел Георгис, однако он не смотрел на нее, более всего на свете ее возлюбленного сейчас занимало обеспечение беспрепятственного прохода своего господина.

Свита склонилась в поклоне, когда человек оказался перед сестрами. Взгляд хозяина этих людей сверлил младшую Берту. Он подошел к ней, опустился на одно колено и протянул ей руку. Та незамедлительно спряталась за сестру.

— Подойди ко мне, не бойся. Теперь тебе в этом мире некого бояться. Ведь я отец твой.

Старшая Берта в изумлении воззрилась на него, а среди слуг раздалось торжественное пение на каком-то неведомом языке.

— Дочь моя, дай мне руку. Я твой защитник от всех бед.

Он вытащил младшую Берту из-за спины сестры и поднял ее на руки. Младшая Берта не сопротивлялась, но с видимой опаской поглядывала на того, кто назвался ее отцом. Воины, стоявшие вокруг, вновь издали торжествующий клич.

— Восславим же Создателя, излучающего Свет на весь мир! Сегодня Он был с нами!

— Hosanna in excelsis! — отвечала дружина.

— Прославим также имя Господа, вернувшего мне сегодня дочь!

— Hosanna in excelsis!

Повелитель уже собирался развернуться и направиться с младшей Бертой к богатому шатру, видневшемуся над головами воинов, но его взгляд остановился на старшей сестре. С минуту он разглядывал ее, после чего презрительно и разочарованно фыркнул:

— Мне лгали, уверяя, что ты похожа на Нее. Нет, не похожа. Так, что-то совсем отдаленное. — И Гуго повернулся к ней спиной.

— Ланфранк! — позвал он своего пажа. — Ты славно потрудился в эту ночь. Завтра ты наконец перестанешь называть себя на разных языках земледельцем[2], ты получишь графский титул и бенефиции возле Бергамо. Можешь вознаградить себя ею, если у тебя остались на то силы и желание. Завидую я вам, молодым, вы можете веселиться сутки напролет. А меня уже тянет в сон. Пойдем же, дочь моя, сегодня ты будешь спать в покоях короля. Доброй ночи, люди мои, доброй великой ночи!

К старшей Берте приблизился ее возлюбленный и, под хохот челяди, успел подхватить ее на руки, прежде чем новый обморок унес дочь Мароции из этого лживого мира прочь.

* * * * *

Не раз уже отмечалось, сколь непредсказуемо и замысловато порой петляют нити человеческих судеб. В эту ночь безродный паж, сам того не подозревая, вернул себе земли, когда-то принадлежавшие его родителям. В эту ночь несчастная Роза, дочь Вальперта и мать Ланфранка, девять лет назад послужившая разменной монетой для жизни Мароции Теофилакт, была в немалой степени отмщена. Но кто посчитает это отмщение справедливым возмездием?

[1] Екатерина Сиенская (1347-1380)— монахиня, писательница на религиозные темы. Святая католической церкви.

[2] Георгис на греческом языке, так же как Ланфранк на латинском, означает «земледелец».