Эпизод 35.

Эпизод 35. 1695-й год с даты основания Рима, 21-й год правления базилевса Романа Лакапина

(1 июня 941 года от Рождества Христова)

Кто знает, быть может, что в последний раз в нашем повествовании заглядываем в достославный замок сполетских герцогов, чтобы увидеть, как рыжебородый его хозяин, герцог Сарлион, спешит навстречу своему сюзерену и покровителю, королю Гуго, а тот с широченной улыбкой и заметной барской снисходительностью в жестах отвечает на подобострастное приветствие своего бывшего графа дворца и умильно раскланивается с его супругой, обычно всегда такой неприветливой и надменной гречанкой Ириной.

1 июня 941 года Гуго со свитой покинул Павию, получив за неделю до этого окончательное согласие из Рима на брак своей дочери. Но прежде чем в четвертый раз в своей жизни увидеть стены Вечного города и, быть может, во второй раз попытать счастья проникнуть в их пределы, Гуго решил заглянуть в Сполето. Маневр Гуго выглядел со стороны действием рачительного и предусмотрительного хозяина: с одной стороны, король проверял тем самым, достойно ли несет Сарлион бремя возложенного на него высокого герцогского титула, а кроме того, Гуго, очевидно, намеревался пополнить свою дружину сполетской милицией.

Помня о результатах предыдущего посещения Сполето и выявленном легкомыслии тогдашнего правителя, мессера Теобальда, Гуго первым делом осведомился о состоянии казны герцогства и учете вверенного Сарлиону хозяйства. Герцог при этих словах перевел взгляд на супругу, а та, с видимой иронией от того, что король не нашел в их краях для себя более интересного занятия, распорядилась принести книгу записей за последний год.

— Велись ли подобные записи вашими предшественниками? — спросил Гуго.

Сарлион вновь обратился взглядом к жене. Ирина, чью южную красоту порядком портил чересчур пронзительный взор и вечно недовольное состояние души, сердито передернула плечами.

— Полиптики Анскария находятся в скринии замка и могут быть представлены вам, кир, если вы того пожелаете. В них немало пробелов, часть которых мои нотарии сумели восполнить. Что касается покойного мессера Теобальда, вашего племянника и моего супруга, тот не утруждал себя и свою свиту подобными занятиями.

Гуго вздохнул.

— Видно, мои слова так и не достучались до его разума, — с горечью произнес он. — Сколь много потратил я времени, сколько совершил ошибок, прежде чем выбрал для Сполето действительно достойного правителя!

Сарлион и Ирина с признательностью поклонились. Год, проведенный вдали от королевского двора, судя по всему, несколько притупил нюх Сарлиону, ему ли не знать, чем чреват был обыкновенно столь елейно-сладкий тон его хозяина.

— Постойте! — воскликнул Гуго и шлепнул себя рукой по лбу. — Милая герцогиня, вы столь тщательно и деловито ведете сейчас дела Сполето, что меня удивляет, отчего вы не отличались тем же, когда были супругой моего неразумного Теобальда?

— Мой супруг был старого воспитания во всем, в том числе в понимании роли женщины в семье и во власти.

— Да, да, Теобальд был таким, — покорно согласился Гуго.

За разговорами хозяева замка ввели меж тем короля и его свиту в пиршественный зал, уже заждавшийся своих избавителей от снеди, альпийскими горами возвышавшейся на его столах. За главным столом, расположенным на своеобразной кафедре и потому стоявшим выше прочих, помимо хозяев и дорогого гостя нашлось место епископу Манассии, а также Гумберту Тосканскому, внебрачному сыну короля.

Гуго по своему обыкновению немедленно возжелал музыки. Сарлион поспешил исполнить прихоть господина, а потому отец Адемар, пресвитер церкви Сан-Сальваторе, поднявшись к тому моменту из-за стола, так и замер столбом, изумленный от открытого пренебрежения королем благодарственной предтрапезной молитвы. Растерявшийся священник поискал взглядом совета у Манассии, но тот уже терзал зубами баранью плоть и посему лишь сердито махнул отцу Адемару ладонью, приказывая сесть и не маячить попусту.

Утолив первоначальный, навеянный дорогой, голод и с улыбкой приняв от хозяев замка заздравный тост в свою честь, Гуго спустя время вновь решил вернуться к дообеденной теме. По всей видимости, сегодня его высочество был настроен на деловую волну.

— Удивительное дело, — заявил он Сарлиону и Ирине, — когда Сполето правил мой безалаберный племянник, я получал от герцогства налогов раза в полтора больше, чем сейчас.

— Этого не может быть, мой кир, — поспешил оправдаться Сарлион.

— Ваше преподобие, — король обратился к Манассии, — напомните мне сведения, полученные накануне от моих аркариев.

«Накануне!» Еще один сигнал местным герцогам! Король ничего не делал и уж тем более не приказывал случайно, и поднятая сегодня тема отнюдь не спонтанно возникла в его сознании.

— Во время правления покойного мессера Тео, ваше высочество, королевская казна получала от Сполето около десяти тысяч солидов в год, при покойном мессере Анскарии восемь с половиной тысяч, а за прошлый год всего около семи.

— Как это объяснить, мессер герцог?

— Помилуйте мессер, прошлым летом был скудный урожай и… — начал было Сарлион, но Ирина перебила его:

— Это произошло как раз потому, что наши предшественники отправляли вам деньги, определяя налог на глаз, тогда как сейчас всем делам герцогства определен строгий учет. Налоги не собираются меньше, ваше высочество, скорее наоборот, но отчисления в Павию идут в соответствии со строгим расчетом и сообразно доле, которую должно отчислять Сполето своему сюзерену.

— Иными словами, вы утверждаете, что Теобальд и Анскарий мне переплачивали?

— Именно так.

Гуго недовольно засопел, и напуганный Сарлион кинулся исправлять ситуацию.

— Мой кир, ведь мы ни в чем не нарушили закон! К тому же неурожай…

— Но действительно ли полны ваши сведения?

— В том мы готовы поручиться, ваше высочество, — ответила Ирина.

— Есть ли там запись относительно продажи грекам земель графства Фермо?

— Да, государь.

— Покажите записи его высокопреподобию.

Ирина с епископом немедленно удалились в скринию. Оставшись один подле короля, Сарлион бросил все свои силы на то, чтобы умилостивить повелителя, очевидно заимевшего против него зуб. Он то поднимал тосты во славу земного владыки в ущерб Владыке Небесному, то приказывал оркестру исполнить любимые королем баллады и под конец, исчерпав прочие ресурсы и неуместно захихикав, начал извиняться перед Гуго, что не в силах доставить в усладу гостю местных красавиц, поскольку Ирина, будучи женщиной строгой, на корню пресекла местные традиции, расцветавшие здесь при Альберихе-старшем.

— Что вы так суетитесь, мессер герцог? — насмешливо спросил король при виде назойливых потуг слуги.

— Я польщен честью принимать в своем доме моего доброго покровителя и потому пытаюсь сделать все от меня зависящее, чтобы ваше пребывание в этих стенах доставило вам максимум удовольствия.

— Счастлив хозяин, имеющий такого слугу! У меня действительно есть к тебе два пожелания.

— Готов служить, мой кир!

— В тюрьме замка находится мессер Винкерий, брат погибшего Викберта, поднявший против тебя оружие во время… недавних событий. Он тоже мой верный слуга и, ко всему прочему, мой земляк, бургундец. Я прошу тебя дать ему свободу немедля.

— Вы могли бы приказать, мой кир.

— Здесь, в Сполето, хозяином является герцог, и я не намерен злоупотреблять своим правом сюзерена.

— Ваш приказ…

— Просьба, мой милый Сарлион, просьба!

— Ваша просьба будет тотчас исполнена. — Сарлион, подобострастно склонившись, отошел от короля, после чего отдал своему двору необходимые распоряжения.

Тем временем вернулись епископ с герцогиней. Лица обоих, ревизора и ревизуемого, излучали улыбки от соответствия обнаруженного и ожидаемого. Такое нечасто приходится видеть.

— Запись о продаже Фермо присутствует, мой кир, — доложил Манассия.

— И какая сумма прописана там?

— Тысяча солидов, мой кир.

— Что?! — Король грозно воззрился на Ирину, но та сохраняла спокойствие. — Дорогая герцогиня, мне докладывали, что графство продано целиком, а судя по вашим записям, вы продали деревню нищих колонов, расположенную не то на болотах, не то на скалах.

— Я могу все объяснить, ваше высочество, — Ирина была по-прежнему невозмутима, разве что уголки ее тонких губ сердито изогнулись вниз, — земли Фермо действительно стоят в десять раз дороже. Но разница в цене пошла в счет оплаты греческих наемников, которых мы наняли прошлым летом. Надо ли говорить для чего?

Ну что тут скажешь? Со стороны все выглядело вполне благопристойно, и подобные вещи широко практиковались, причем порой в зачет принимались и куда более иллюзорные и сомнительные расходные статьи. Например, пару десятилетий спустя сенатриса Стефания, дочь Теодоры и племянница Мароции, будет арендовать сабинские земли по ставке десять солидов в год, то есть по цене, за которую в те годы порой было не купить и стоящей коровы. Арендодателем при этом выступит сам Святой престол, таковым окажется его плата за помощь и поддержку влиятельной римской сенатрисы. Впрочем, можно оставить в покое тени прошлого и оглянуться по сторонам нам, нынешним: примеров продажи или аренды обширных земель за смешные деньги и в ущерб государству в наши дни обнаруживаются с обескураживающей легкостью.

— Нет, не стоит, — король поспешил задобрить герцогиню улыбкой и был немало удивлен, когда та в ответ вскочила со своего места, а ее глаза озарила смертоносная вспышка гнева.

Однако взгляд Ирины был устремлен не на короля, а в сторону противоположного угла пиршественной залы, где появились вместе Сарлион и Винкерий, причем в осанке их и походке не так-то просто было определить, кто из них хозяин здешнего замка, а кто обитатель местной тюрьмы. Сообразив, что Винкерий появился здесь не потехи ради, Ирина обратилась с упреком к королю.

— Вы поощряете мятежника, ваше высочество, — заявила Ирина, услышав от Гуго подтверждение того, что освобождение узника явилось монаршей инициативой.

— Не беспокойтесь, грозная герцогиня. Я намерен взять Винкерия с собой в Рим, так что вам нечего волноваться.

Между тем Сарлион поинтересовался насчет второго желания короля.

— Я хотел бы, чтобы вы уступили мне на ночь вашу спальню, — объявил свою волю Гуго, и Манассия спешно отвернулся, не в силах сдержать улыбку. Он ожидал услышать от Гуго нечто подобное.

С исполнением второго королевского желания проблем, естественно, не возникло. Пир по случаю приезда коронованной особы подошел к концу, король был отведен в герцогский кубикул, ну а поскольку до длительной торжественной церемонии раздевания монарха перед сном в Х веке еще никто не додумался, король очень скоро остался один и дал волю воспоминаниям, с самого утра столпившимся на пороге его сознания.

Десять лет назад в этой самой комнате ему покорилась та, кого он любил и ненавидел более всех в этом мире. С тех самых пор он захватывал королевства, упивался властью, казнил и приближал подданных и приглашал в постель красавиц со всех концов подлунного мира, но никогда он не был так счастлив, как десять лет назад. Возможно ли горячей молитвой Всевышнему вернуть это время? Возможно ли страстной просьбой переместить ее из безвестного заточения на порог этой спальни, чтобы она сию секунду отворила дверь и подняла на него свои черные, затягивающие омутом глаза? Далеко не единожды Гуго переживал подобное состояние души, но этой ночью оно подкреплялось соответствующим окружением, когда каждая вещь в спальне, дыхание ветра за окном и даже запах мебели напоминали ему о тех нескольких часах всамделишного счастья. На какое-то время Гуго перестал быть королем, его мозг с наслаждением освободился от громадья затеваемых планов, интриг и заговоров. К черту, к дьяволу все эти бесконечные заботы и думы о ненадежных союзах, о лживых клятвах, об опасных недругах, жуликоватых слугах и изменчивых друзьях. Он вспоминал ее, разговаривал с ней и, как это уже не раз бывало в минуты меланхолии, давал страстную клятву освободить ее, прекрасно в этот миг понимая, что новое утро прогонит это наваждение прочь и циник в его сознании будет смеяться над ним и упрекать в глупой сентиментальности.

Утро не обмануло ничьих ожиданий, король за аристоном был снова, как по приезде, любезен с хозяевами и расточал комплименты герцогине, несмотря на то, что та внимала им с тем хладнокровием, с каким прибрежная скала ждет надвигающийся шторм. Сарлион гостеприимно поинтересовался планами короля на этот день, а тот, оставаясь на деловой волне, выразил желание изучить на сей раз особенности местного судопроизводства. Сарлиону пришлось вызвать в приемную залу дворца асикритов и приказать им предоставить взору короля текущие разбирательства.

— Я полагаю, мы можем отпустить наших людей, — предложила Ирина, указав рукой на стоявшую по углам зала челядь, с надеждой смотревшую на своих владык.

— Отчего же? — возразил король. — Я желаю, чтобы ведомые дела подлежали огласке, к тому же в зале могут оказаться их участники и нам могут понадобиться их свидетельства.

Слова короля не могли понравиться хозяевам замка, навряд ли они пришлись по сердцу гостям и свите, которые на этот день имели, возможно, свои виды, но перечить Гуго никто не посмел. Выбранный Сарлионом секретарь, молодой аколит с хорошо поставленным голосом, принялся за чтение разных дел, в числе которых были имущественные споры, соседские тяжбы, кляузы, супружеские измены, кражи и прочая бытовая рутина, бессмертная как сама Вселенная.

Король за время долгих разбирательств не произнес ни слова, позволяя герцогу самостоятельно вести ход процесса и выносить решения. По большей части суд вершила Ирина, Сарлион же, как правило, лишь утруждал свою шею, наклоняя ее в знак согласия при оглашении очередного вердикта. В следующее мгновение он бросал испуганный взгляд на Гуго, пытаясь угадать, согласен ли с принятым решением король, но лицо того скрывала абсолютно непроницаемая маска. Внимательный наблюдатель, а Гуго, без сомнения, к таковым относился, мог бы приметить еще одну характерную деталь сполетского правосудия: из всех возможных мер наказания виновных герцогиня предпочитала штрафы, так что практически любое разбирательство, вне зависимости от характера и глубины, так или иначе пополняло сполетскую казну. Чтобы довершить образ примерных хозяев, в зале присутствовал секретарь, который сидел по левую руку от герцога и аккуратно вел своеобразный протокол судебных дел, не забывая при этом вносить в полиптик сумму объявленных штрафов и пошлин. Последняя применялась в том случае, когда речь не шла о нанесенном какой-либо стороне ущербе и возлагалась на всех участников дела.

Размеренный ход процесса, в ходе которого заскучало уже три четверти присутствующих, внезапно был нарушен громким кличем, раздавшимся из глубины зала:

— Защиты и справедливости!

К подножию герцогской кафедры протиснулся барон Винкерий, накануне обретший свободу, а ныне, видно, решивший продолжить ковать железо, покуда оно не успело остыть. Возможно, не без стороннего наущения, ибо прошлый свой вечер барон заканчивал в компании Манассии.

— Защиты и справедливости! — повторил Винкерий, падая ниц перед королем.

— Говори, — голос короля прозвучал весьма буднично.

— Я прошу защиты и справедливости в отношении себя, эквита Винкерия, невинно и злонамеренно осужденного на заключение в тюрьме! Еще более я прошу защиты и справедливости для своего покойного брата, бакалавра Викберта, а более всех для своего сюзерена, покойного герцога Анскария Сполетского, принявшего доблестную смерть в бою с нечестивцами и узурпаторами, забывшими Бога и обманом захватившими власть в благословенном и Богом любимом Сполето! Я обвиняю тебя, Сарлион, что ты, призвав себе в помощники Сатану и соблазнив деньгами греческих еретиков, незванно пришел сюда и силой оружия, поправ законы Божьи, королевские и людские, лишил Сполето его господина, поставленного править этими землями волею Господа и указом нашего короля! За сим я, эквит Винкерий, в подтверждение правдивости слов, сказанных мною только что, целую Святое Распятие и готов отстаивать сказанное в Божьем поединке, вид которого поручаю выбрать своему ответчику!

Лицо короля в течение всего пламенного монолога обличителя сохраняло невозмутимость айсберга. По всему, Гуго куда больше интересовало состояние его ногтей. Вытянув вперед руку, итальянский властелин самым внимательным образом изучал их поверхность.

— Грязный мятежник! Так-то ты благодаришь нас за оказанную тебе милость?! — прошипела Ирина, а Сарлион сделал знак свом дорифорам приблизиться к строптивцу.

Айсберг подал признаки жизни. Остановив жестом шустрых на расправу слуг герцога, Гуго заговорил тоном беспристрастного судьи:

— Не приписывайте себе, величайшая из герцогинь, дел, которые вы не совершали. Мессер Винкерий был освобожден по моей просьбе, но, конечно, благодаря вашей любезности. Что касается слов, произнесенных мессером Винкерием, то обвинение прозвучало, и теперь вам и супругу вашему, как добропорядочным христианам и моим славным верноподданным, надлежит ответствовать, и я молю Бога, чтобы Он в этом сложном и для меня грустном деле даровал мне, как вашему земному судье, мудрость, беспристрастность и терпение. И я прошу вас, мессер герцог, немедля ответствовать брошенному против вас обвинению, как ответствовал бы я сам, если бы кто-нибудь в чем-нибудь обвинил меня.

Гуго не лукавил и не лицемерил. Представьте себе, что в темную и мрачную эпоху угнетенного сознания, которая с высоты пройденных веков нам представляется как время неограниченного произвола властей предержащих, король и в самом деле мог стать ответчиком по жалобе. И требование явиться в суд было для него столь же обязательным, как и для простолюдина. Представили? А теперь снова оглянитесь вокруг. Много ли вы найдете подобных примеров равноправия в наше, казалось бы, демократическое и просвещенное время?

— Согласно кодексу короля Ротари[1], фигура сюзерена не подвластна обвинению со стороны вассалов! — горячо возразила Ирина, возвращая всех нас к стереотипному представлению о Средневековье.

— Удивительно слышать от вас, дочери Аргоса, ссылки на лангобардское право.

— Сполето — княжество лангобардов!

— И подчинено лангобардскому праву, — добавил Сарлион.

— Они правы, — шепнул на ухо королю Манассия.

Да, такова была еще одна особенность судопроизводства Десятого века. На всем Апеннинском полуострове причудливо сосуществовали тогда три разных юридических права: старое римское право, дополненное кодексом Юстиниана, право лангобардов, определенное королями Ротари и Лиутпрандом[2], а также имели место нормы «Бургундской правды», особенно распространившиеся с начала этого века благодаря приглашению в Италию бургундских королей. Что ж, государственная раздробленность проявлялась во всем, и судопроизводство не могло в этом плане быть счастливым исключением, оно было не менее раздроблено, непоследовательно и хаотично. Известно, что порой это приводило к абсурдным ситуациям, когда провинившиеся аббаты римских монастырей отказывались являться на суд Рима, мотивируя это тем, что в пределах их аббатства с древних времен действуют нормы лангобардского права, для которого, кстати, так называемые обычаи предков являлись краеугольным камнем. Естественно, что наиболее ушлые и сведущие в тонкостях тогдашней юриспруденции персоны находили себе прибыль, избавление от ответственности и просто удовольствие искусно лавировать между этими законами, применяя удобные им формы судопроизводства и находя причину быть неподсудными прочим. В довершение всего стоит отметить, что именно лангобардское право так охотно применяло штрафы на все виды проступков и преступлений, вплоть до убийства ближнего своего.

— Вопрос, касающийся правомерности нынешнего герцога Сполетского именовать себя таковым, слишком серьезен, чтобы спрятаться от него за старыми законами давно умерших королей. Обычаи, на которые вечно ссылается этот закон, были уместны двести лет назад, но с возрождением Римской империи возродилось и право римлян. Какому же закону людскому, помимо закона Бога всевластного, должен быть послушен верный христианин — закону варваров или закону, установленному благословенным Юстинианом?

— Кодекс Юстиниана возник еще раньше, чем закон Ротари, ваше высочество, а потому ваш упрек в устаревании лангобардского права всех нас удивляет. Империя Запада сейчас не имеет Августа, а вы, ваше высочество, король Лангобардского, замечу, королевства!

Глаза Гуго резко сузились, а сидевший рядом Манассия сокрушенно покачал головой. Ой зря сейчас герцогиня это сказала!

— Сдаюсь, — произнес Гуго, всем своим видом сейчас менее всего похожий на капитулирующего, — я сдаюсь под весом ваших доводов, милейшая Ирина. Герцог Сполето, как хозяин здешних мест и согласно древнему обычаю лангобардов, неподсуден обвинениям вассалов.

Винкерий, все это время продолжая лежать ничком у ног короля, удивленно приподнял голову. Ирина не отводила дерзких глаз от пристального взгляда Гуго, но гнев в ее глазах уступил место торжеству. Манассия также изучал мимику Гуго, пытаясь разгадать хитрость короля и отказываясь верить тому, что король действительно уступит. Ну а Гуго взял паузу в своей речи и только пальцами рук все сильнее барабанил по столу, словно мартовский заяц по оттаявшему пню.

— Да, — нарушил молчание король, — извольте, сюзерен для вассалов неподсуден. Но, помимо Создателя, который над всеми, над каждым из нас есть свой сюзерен. Герцогство Сполетское является вассалом лангобардской короны, как вы правильно заметили, мудрейшая герцогиня. И я, как правитель лангобардов, в таком случае повторяю слова, произнесенные здесь мессером Винкерием, и обвиняю тебя, Сарлион, и тебя, Ирина, в узурпации трона сполетских герцогов!

Шелест от работы шершавых языков распространился по всей зале замка. Вся свита в зале уже после речи Винкерия перестала клевать носом, теперь же весь сполетский двор загудел осиным роем, предчувствуя для себя великие и скорые перемены.

Сарлион шепнул жене успокоиться. Весьма дельный совет, но горячая Ирина только зло пихнула его локтем в бок.

— Разве можно обвинять в узурпации тех, кто в подтверждение своих прав хранит королевский указ, подписанный вами? Указ о возведении супруга моего в титул герцога Сполетского. Распорядиться предъявить его вам, ваше высочество?

— Не стоит. Я не хуже вас, герцогиня, помню, что я ранее подписывал и кого назначал. Другое дело, что Анскарий, будь он жив, предъявил бы вам точно такой же указ, подписанный мной много ранее. Корю себя за то, что год назад поспешил наградить вас, строптивый мой слуга Сарлион, герцогским титулом, не будучи в полной мере извещен на тот момент об обстоятельствах смены здешней власти.

— Да как не был извещен?! — всплеснула руками Ирина.

— Вы хотите сказать, моя милая, что я знал о готовящемся вами нападении на Сполето? Что я знал и не предотвратил наем вами греческих дорифоров? Вы хотите сказать, что я безропотно позволил вам сместить моего герцога, моего верного слугу Анскария, который правдой и во славу служил мне и Господу? А может, вы еще скажете, что я приказал вам это сделать?

Сарлион, не стесняясь присутствующих, снова прилип к уху своей супруги. Он уже давно все понял, он слишком долго служил при дворе короля Гуго и теперь с жаром умолял жену смириться. Король, шептал он, только и ждет их опрометчивых поступков и неосторожных слов, чтобы свершить заранее задуманное. Бог с ним, со Сполето, только не спорь, если не хочешь, чтобы на кон вместо титула были поставлены их собственные жизни!

— Прошу простить мою дерзость, мой кир, вы не так поняли меня, — сказала Ирина, и Сарлион, шумно выдохнув, одобрительно закивал, — мы боимся одной только мысли хоть в чем-то бросить тень на вас, не то что в чем-то упрекнуть. Все, что происходило в Сполето прошлым летом, случилось по воле Господа и согласно действиям, предпринятым исключительно нами.

— Благодарю вас, герцогиня, вы избавили меня от печальной необходимости обвинить вас во лжесвидетельстве, — Гуго вернулся к привычному тону. — Мессер Винкерий, прошу вас, во-первых, подняться, а во-вторых, прошу быть моим представителем в оглашенном мною здесь обвинении. Есть кто-нибудь против того, чтобы рассмотрение этого дела прошло без местных судей и в рамках суда короля?

Снова шелест голосов по зале. Многие из местной знати уже начали упрекать себя, что накануне им изменило чутье и они не поспешили приободрить освобожденного Винкерия двумя-тремя словами ничего не значащей, но дружеской поддержки. А ведь этот барон теперь явно в фаворе у короля. Что, если он уже до заката солнца станет новым герцогом Сполетским?

— Первый вопрос, мессер Сарлион, — заговорил возможный кандидат в герцоги. — По какому праву вы подняли оружие против герцога Анскария, правившего в Сполето согласно указу нашего короля?

Сарлион с Ириной быстро перекинулись парой фраз.

— Я обнажил свой меч в защиту нарушенных прав моей супруги Ирины, присутствующей здесь.

— Что за права имелись у вашей супруги и кто попрал их?

— Права на герцогство Сполетское, как вдовы его предшествующего правителя, герцога Теобальда, сына Бонифация и Теутберги. Попрал же их мессер Анскарий, сын Адальберта и Ирменгарды.

— Каким образом?

— Став наместником Сполето.

— Означенный мессер Анскарий стал наместником благодаря собственным действиям, силой оружия, силой злых чар или по воле третьих лиц?

— Он стал наместником согласно указу нашего христианнейшего владыки, короля Лангобардии и Бургундии Гуго Первого.

— Таким образом, пойдя против Анскария, вы пошли против воли короля.

Снова быстрое перешептывание обвиняемых.

— Я полагал, что короля ввели в заблуждение, и готов был предъявить свидетельства в свою защиту.

— Король перед вами. Предъявите их ему тотчас же!

Сарлион, предварительно получив наставление от Ирины, поднялся со своего места и подошел к королю. Он опустился перед Гуго на колени, зазывно и с собачьей преданностью ловя его взгляд.

— Ваше высочество, клянусь Святым Евангелием и кровью Господа, что все мои действия, совершенные в Сполето, осуществлялись по моей прихоти и из желания защитить наследственные права моей супруги. Я преклоняю перед вами колена, мой господин, и отдаю жизнь свою и жизнь жены моей в распоряжение ваше.

Поскольку Винкерий не знал, как продолжить, Гуго пришел ему на выручку.

— Ваши доводы весьма убедительны, ваше красноречие сродни речам Цицерона, но о каких наследственных правах вы говорите, мессер Сарлион? С каких это пор Сполето стало феодом и передается по наследству его правителями? С каких это пор в сполетских владениях действует Керсийский капитулярий вздорного императора Карла Лысого?

В такие минуты мудрейший епископ Манассия откровенно восхищался своим дядей. В части интриг и судебной казуистики Гуго в то время было мало равных. Сарлион беспомощно оглянулся, ища поддерки у своей жены, но та, судя по ее бегающим глазам, тоже не находила аргументов для продолжения спора. Герцогство Сполетское, так же как и Тосканская марка, юридически являлись бенефициями лангобардского короля и по тогдашнему закону в случае смерти своего правителя возвращались короне. Практика передачи земли в лен, то есть в бессрочное наследственное владение, в ту пору уже начала шагать по Европе, но покамест нашла свое распространение преимущественно во франкских землях, тогда как для Апеннин она еще была в диковинку. Переход от бенефиция к феоду являлся в то время точнейшим индикатором силы королевской власти: там, где власть короля становилсь номинальной, как во Франции, феоды преобладали, и наоборот. Еще недавно и Тоскана, и Сполето даже не задумывались просить одобрения лангобардского короля при смене правителя, но теперь, когда угасли династии соответственно Бонифациев и Гвидонидов, короли Италии вновь вспомнили о своих старых правах.

— Я в вашей власти, государь, — покорно вздохнул Сарлион.

— Я это уже слышал.

Король и опальный слуга обменялись взглядами.

«Ты же не будешь полным дураком, мой Сарлион, и не станешь кричать, как твоя полоумная жена, что исполнял мой приказ?»

«Не буду, не буду, мой кир. Не знаю, чем я заслужил твою немилость, но я ни в чем не упрекну тебя. Только прости и пощади».

— Я готов понести кару за содеянное, — вслух произнес слуга. Он, как преданная собака, ощущал свою вину, не ведая ее истоки, он только видел, что хозяин им недоволен, но, убей Бог, не понимал, в чем он провинился, и ему даже в голову не приходила мысль, что он стал разменной пешкой в многоходовой игре, затеянной его кумиром.

— Ты будешь лишен титула герцога, Сарлион.

Ирина при этих словах ринулась в последнюю атаку. В отличие от своего мужа, она не привыкла пресмыкаться перед кем бы то ни было. В отличие от своего мужа, этот титул не стал для нее нежданным-негаданным подарком судьбы, а потому она не могла так просто от него отказаться.

— Согласно праву лангобардов, чью применимость во владениях Сполето вы подтвердили сами, ваше высочество, за убийство христианина полагается уплата вергельда[3]. Озвучьте же сумму, ваше высочество, и, если у вас нет других обвинений, простите своего слугу, ведь он оступился единожды, тогда как сам Петр отрекался от Господа нашего трижды за одну ночь и был прощен! Лишив власти Анскария, мой супруг стал наместником не ранее, чем получил от вас соответствующий указ, и все это время являлся примерным слугой вашим!

К этому моменту Гуго в самом деле был готов окончательно простить Сарлиона, в его сознании на тот момент уже появилась мысль оставить Сарлиона в Сполето на правах временного наместника и в должном свете преподнести эту новость Риму. В конце концов, где еще найдешь такого верного слугу? Но слова Ирины, сказанные не вовремя, вновь раздразнили короля, и он решил указать этой мегере ее настоящее место.

— Не далее как вчера, мои образцовые слуги, вы заявили, что продали Фермо в десять раз дешевле его настоящей стоимости в силу того, что разница в цене пошла в счет оплаты вашим греческим наемникам?

— Сегодня мы тоже это подтверждаем, ваше высочество, — ответила Ирина.

— А почему, мои образцовые слуги, вы отчислили королевский налог с этой сделки, исходя из фактически полученной суммы, а не из расчета полной цены?

Ирина заметно побледнела и растерялась.

— Ваш черед, племянник, — король наклонился к Манассии.

Епископ поднялся со своего места и развернул пергамент, спешно поданный ему слугой, до того ожидавший только сигнала.

— Здесь письмо от Игнатия, архонта дорифоров нанятых вами, с перечнем всех произведенных расчетов за время похода на Сполето. Всего указана сумма в шесть тысяч триста пятьдесят солидов. Сопоставляя эту сумму и сумму, полученную за Фермо, получается семь тысяч триста пятьдесят солидов. Исходя из примерной стоимости проданной земли, можно говорить утвердительно, что Сполето недосчиталось более двух с половиной тысяч солидов.

— Как все-таки хорошо дружить с греками! — подытожил слова епископа король.

Ирина уже до крови раскусала себе губы.

— Мне сложно поверить, моя милая, что вы, бахвалившаяся своей точностью и дотошностью, могли так продешевить.

— Это поклеп, государь, но, чтобы вы не сомневались в честности ваших слуг, мы готовы доплатить недостающую сумму.

— Прямо сейчас?

— Нет, государь.

— А когда же? Когда вернете их из своего оборота? Я уж не говорю про то, что вы не имели права продавать эти земли без моего ведома. Это мои земли! — Гуго резко возвысил голос. Королевский вопль в долю секунды долетел до закоулков высокого потолка залы и, отразившись от него, оглушающим эхом обрушился на головы присутствующих. Свита вздрогнула и попятилась в стороны, Сарлион, стоявший на коленях, съежился еще сильнее.

— Волею Господа нашего Иисуса Христа, я, Гуго Первый, король Лангобардии и Бургундии, повелеваю лишить силы и действия мой королевский указ о возведении тебя, Сарлион, в титул герцога великого Сполето. Я свидетельствую и подтверждаю справедливость выдвинутых против тебя обвинений, Сарлион, и против твоей супруги в узурпации власти в Сполето, в лишении указанного герцогства его законного правителя, во введение в заблуждение своего короля, в расхищении его имущества и казны. Согласно закону лангобардов, четырнадцатой главе эдикта Ротари, злонамеренный убийца, каковым ты признан, приговаривается к уплате вергельда и лишению всего приобретенного имущества. Чтя истины Евангелия, помня слова Господа нашего о любви к ближним своим и прощении оступившимся, а также принимая во внимание твою преданную многолетнюю службу интересам моей короны и христианскому миру, я определяю в качестве меры наказания твоего перед Господом и передо мной стены монастыря благословенной Фарфы, для чего моему асикриту приказываю подготовить письмо местному аббату, отцу Камио. Твоей супруге определяю ту же долю — стать монахиней в монастыре Коразмус, для чего асикриту приказываю составить письмо благословенной аббатисе Софье с просьбой принять еще одну заблудшую душу, ищущую покой и прощение. В стенах указанных монастырей приказываю вам находиться до той поры, пока Господь наш не смягчит сердце мое, возмущенное вашей ложью, высокомерием и неблагодарностью!

Король не успел договорить, как расторопные слуги уже стащили с кафедры Ирину, сняли с нее корону герцогов и усадили на колени рядом с ее мужем. Сарлион сам снял с себя корону и положил ее под ноги королю.

— Ваше преподобие, — обратился король к епископу, — прикажите асикритам сделать еще одну копию с сегодняшних указов.

— Для Рима?

— Для нашего друга Беренгария, ведь он так переживал за судьбу своего сводного брата, прямо места себе не находил. Пусть знает, что справедливость восстановлена, а его брат отмщен. Ну а мне будет намного спокойнее идти к Риму, зная, что никто более не потревожит мой тыл, не выставив себя при этом клятвопреступником.

— Дивлюсь вашей мудрости, мой кир. Осмелюсь только замолвить слово за нашего пса Сарлиона. Сжальтесь, повелитель, ведь он всегда исполнял лишь вашу волю.

— Я знаю это, Манассия, но также вижу, что, пока рядом с ним эта греческая язва, я не смогу целиком полагаться на него. Я намерен с его помощью навести порядок в Фарфе, в этом святом месте с некоторых пор происходит бог знает что.

— Вы полагаете, что слухи об отравлении Камио своего учителя и предшественника, отца Ратфреда, имеют под собою почву?

— Даже если бы это были лишь досужие сплетни, прочих сведений о жизни местных монахов, полученных мной из разных уст, достаточно, чтобы поверить, что в тех стенах воцарился сам Сатана. Говорят, что Камио и его подручный Гильдебранд имеют жен, а среди тамошней братии процветает каждодневное пьянство. В моих мыслях отправить Гильдебранда в аббатство Фермо, а на его место рекомендовать отцу Камио моего верного, но заблудшего Сарлиона.

— Он до конца дней своих будет благодарить вас за милость.

— Надеюсь.

— Но здесь, в Сполето, остался нерешенным еще один вопрос…

— Да, пора, подай глашатаю знак.

В центр залы вновь выдвинулся уже знакомый собранию аколит. Присутствующие притихли, ибо каждый в этот момент задавал себе один и тот же волнующий вопрос.

— Волею Господа нашего Иисуса Христа, я, Гуго Первый, король Лангобардии и Бургундии, своей властью наделяю правами и обязанностями временного наместника герцогства Сполетского тебя, мой возлюбленный сын Гумберт, маркиз Тосканский!

Двадцатилетний сын Гуго, рожденный им от рыжеволосой конкубины Вандельмоды и сидевший сейчас по правую руку отца, испытал благоговейный трепет, услышав эти слова. Его великодушный родитель уже однажды подарил ему, низкородному бастарду, богатейшую Тосканскую марку, когда из доверия выпал родной брат Гуго. Сейчас история повторилась, и сын Вандельмоды, таким образом, становился владельцем земель, в сумме превышающих отцовские владения. К чести Гумберта необходимо отметить, что юный возраст до сей поры не становился помехой для осторожного и умного управления им отцовскими подарками. С другой стороны, также надо признать, что у Гуго на тот момент просто не было достойного выбора, его законный сын Лотарь был еще младше Гумберта и, увы, пока не баловал отца частыми поводами гордиться собой.

Неоспоримые качества Гумберта, однако, были по большей части не знакомы сполетской знати. По всему периметру залы раздались возмущенные комментарии, часть из которых донеслась до уха короля.

— Как? Нашими хозяевами станут тосканские псы? Что сказала бы великая Агельтруда, услышав такое? Погибло, погибло великое Сполето!

Нет-нет, сполетские бароны в стенаниях своих оказались неправы. Сполетское герцогство просуществует еще долгие века и намного переживет своих заносчивых соседей из Тосканской марки. Одно правда, звезда этого итальянского государства уже никогда более не будет светить столь ярко, как светила она в конце девятого века. В то время два ее герцога, отец Гвидо и сын Ламберт, опускали на свои кудри императорскую корону Великого Карла, их властная рука признавалась на всех отрогах Апеннинского хребта, а их суду подлежали даже умершие папы. Легко впасть в мистицизм при мысли о том, что отправной точкой в гибели династии Гвидонидов и общем закате Сполето мог послужить Трупный синод, чьи инициаторы в большинстве своем не прожили с момента судилища более трех лет. Дела же сполетские с тех пор неудержимо покатились под откос, а окончательно Сполето как независимое государство добило Мантуанское соглашение, заключенное между Гуго Арльским и папой Иоанном Тоссиньяно. События же лета 941 года стали лишь характерной чертой, определяющей отныне место сполетского герцогства в ряду итальянских государств. С тех самых пор правители Сполето назначались исключительно извне, и ими на протяжении последующих веков становились то тосканские маркизы, то южноитальянские или германские князья, а сами земли постепенно растаскивались теми же тосканцами, норманнами и даже папским Римом.

Куда счастливее при этом выглядит дальнейшая судьба соседней Тосканской марки, вечного соперника Сполето. Да, ее путь окажется заметно короче, но при этом на протяжении следующих двух веков Тоскана всегда будет оставаться самым богатым и могущественным государством Италии, а дружбы тосканских маркграфов будут искать и римские папы, и германские императоры. Кончина же Тосканской марки станет уникальным случаем для всей европейской истории. В отличие от Сполето, Тоскану не растерзают враги и не ослабят внутренние дрязги, но она исчезнет с карты Европы на самом пике своего могущества. Таковой окажется воля великой тосканской правительницы, маркизы Матильды[4], которая, уходя на склоне лет в монастырь, отпишет все свои земли Римской церкви. Стоит ли говорить, что этот самый щедрый подарок в истории до римских пап так и не дойдет?

[1] Ротари (606-652)— король лангобардов (636-652), автор «Эдикта Ротари» — закона лангобардских племен.

[2] Лиутпранд (690-744) — король лангобардов (712-744).

[3] Вергельд — компенсация за убийство свободного человека, распространенная в германских племенах.

[4] Матильда Тосканская, Матильда ди Каносса (1046-1115), последняя правительница Тосканского маркграфства.