Эпизод 16.

Эпизод 16. 1691-й год с даты основания Рима, 17-й год правления базилевса Романа Лакапина

( май 937 года от Рождества Христова)

Беренгарий Иврейский никогда и никем не считался наивным простачком, за спиной которого можно было бы беспрепятственно сплести паутину интриг. Он не строил иллюзий относительно участившихся визитов Манассии в Турин, его глаз уже давно подметил через кого епископ и король пытаются подбить к нему клинья. Но он предпочел активному вмешательству внимательное созерцание, резонно полагая, что в данной партии тот, кто сделает первый шаг, заплатит вдвойне. Этот довод он приводил всякий раз, когда к нему со своими страхами и подозрениями обращался его тесть Бозон. Того же частые наезды некогда любимого племянника теперь постоянно лишали покоя. Шла большая игра и Бозон на данной шахматной доске пусть не был явной пешкой, но столь же явно не считался ни ферзем, ни королем.

Итак, маркграф Ивреи ждал активных ходов и жертв от своего соперника по партии, внешне демонстрируя всем, что эта игра ему совершенно неинтересна и он продолжает ее лишь потому, что соперник настаивает. Такая тактика со временем станет излюбленным приемом Беренгария и не один его разъяренный противник окажется укрощенным, услышав в ответ на свои претензии невинно-трогательное: «Да разве я против? Я с самого начала поддерживал вас! С чего вы взяли, что я против вас что-то имею?»

Когда Анскарий завел-таки с ним беседу о необходимости встречи с королем, Беренгарий лишь снисходительно улыбнулся, он давно этого ждал и посредник встречи с некоторых пор был ему известен. В тоже время, услышав о предложении короля дать Анскарию титул герцога Сполето, он на некоторое время оторопел и даже стал искать скрытый подвох. Но по всему выходило, что король решился пожертвовать очень крупную фигуру, чтобы быстрее закончить их партию и начать другую, по ту сторону Альп. По всей видимости, там король видел для себя куда бОльшие перспективы, раз решился расстаться с одной из главных своих бенефиций.

Деталей назначения Анскария король через своих посредников не привел, все тонкости они должны были обсудить с маркизом вместе. Очень хорошо, Беренгарий продумает все возможные последствия от королевского подарка с тем, чтобы, помимо удаления Анскария из Ивреи, приобрести дополнительные преференции лично себе. Ну а пока надо продумать, как организовать саму встречу, поскольку Бозон следует за ним по пятам, как собачонка и, в крайнем случае, оставляет вместо себя в качестве соглядатая либо дочь, либо жену.

Второй сюрприз за день маркиза ждал в спальне. Его неугомонная в любовных играх жена, ласково дуя графу на разгоряченный и взмокший лоб, неожиданно произнесла:

— Душа моя, король Гуго очень хочет встретиться с вами, и я считаю, что вы должны это сделать.

Изумленный Беренгарий поинтересовался, отчего его супруга желает этой встречи. Та пришла в немалое смущение, брякнула наугад и удачно попала в самое «яблочко»:

— Король щедр, он готовит вам невероятный по своему богатству подарок.

Вот как! Получается, домыслил за нее Беренгарий, что его супруга в курсе предложения короля. На вопрос, получила ли она данную информацию от Манассии или Анскария, та, слегка помявшись, подтвердила, что да. Беренгарию хотелось задать ей еще один вопрос, насчет ее отца, но он счастливо отказался от этой идеи.

Спустя день король получил от своего племянника предложение Беренгария встретиться завтра, сразу после ноны[1], в Верчелли, в базилике Святого Эусебио[2]. Место встречи подобрано было со вкусом, Верчелли отстоял на равное расстояние от Турина и Тортоны, где король разбил свой лагерь. При этом путь из Турина до Верчелли в самом своем начале проходил по дороге, ведущей в Иврею, куда Беренгарий время от времени наведывался. Наконец, нейтральной, но важной стороной при встрече мог стать местный епископ, уважаемый паствой за свою набожность и ученость Аттон Верчеллийский.

Этим же днем маркиз Беренгарий известил двор о намерении посетить столицу своей марки. Любимому тестю он поручил управление Турина до его возвращения. Граф Бозон не испытал от слов маркиза ни радости, ни тревоги. Еще накануне Беренгарий отослал в Сузу Анскария с наказом пробыть там в течение седмицы, в виду слухов о появлении в горах сарацин. Вдобавок маркиз брал с собой супругу, дочь Бозона, так что последнему не о чем было волноваться.

Ранним утром, взяв первоначально курс на Иврею, графская кавалькада спустя некоторое время свернула вправо. Никто по этому поводу не протестовал, никто не удивлялся. На дорогу ушло в общей сложности часов пять, резвые всадники Беренгария были вынуждены считаться с медленным ходом повозки графини.

В означенный час, в старой базилике покровителя Верчелли, седой, румяный и потому чрезвычайно обаятельный отец Аттон уже держал за руки двух властителей здешних земель, решивших наконец помириться. Те заверили епископа в своих неизменных теплых чувствах друг к другу и посетовали, что порой несовершенный человек сам не понимает, откуда в душе его берется строптивость, зависть и злость. Отец Аттон готов был удариться в пространные рассуждения на сей счет, но Гуго и Беренгарий вовремя заметили угрозу и пожелали остаться наедине.

Первым делом Беренгарий заверил короля в своей преданности, Гуго охотно кивнул. Затем маркиз Ивреи спросил короля, верно ли он понял его предложение, не исказили ли его слова их бестолковые слуги? Король подтвердил, что за беспрепятственный проход своего войска в Бургундию и обратно, он отдаст в управление Анскарию герцогство Сполетское.

Маркиз шумно возблагодарил Небо и короля за такую милость к его «любимому брату», тот в ответ вновь посетовал на свое чувство вины за случившееся с Ирменгардой. Гуго хотел этим лишь уколоть оппонента и поначалу это ему вполне удалось. Беренгарий при упоминании мачехи заметно скривился, но блистательно использовал неосторожную фразу короля, чтобы попросить особым образом в королевском указе о Сполето упомянуть покойного графа Адальберта, отца Беренгария и Анскария.

— Восхищен вашей любовью к отцу, маркиз, но зачем вам это нужно? — спросил Гуго.

— Граф Анскарий молод и не успел еще заслужить столь необыкновенную награду, мой кир. Не заслужил ее и я. Пусть ваш дар, ваше высочество, станет знаком признательности за великие деяния, совершенные нашим с Анскарием отцом, покойным графом Адальбертом, да согреют его своим пением ангелы Господни.

Гуго сколь не силился, не мог вспомнить за старым графом сколь какие-нибудь значимые деяния. Не считать же таковыми постоянные заговоры графа против своего сюзерена и тестя, старого Беренгария Фриульского! Но расчет внука императора прослеживался четко, это Гуго уловил в момент.

— Вы хотите затвердить в указе наследственные права на Сполето не со стороны потомков Анскария, а забирая чуть выше, со стороны всех потомков вашего батюшки, да угостят его райским вином херувимы[3]?!

Беренгарий ничего не сказал, но головой совершил замысловатый финт, в целом подтверждающий догадку короля.

— Полноте, маркиз, вы начинаете требовать от меня невозможное. Сполето не феод, Сполето является бенефицией.

— В ваших силах это поправить.

— Да, но не в моих желаниях. Анскарий получит титул герцога Сполетского, далее все будет зависеть от талантов и преданности, его, его родных и его потомков. И сразу хочу сказать, что сейчас он будет назначен лишь временным управителем, герцогом Сполето он станет, когда я и мои люди вернутся из Бургундии.

Беренгарий криво ухмыльнулся.

— Похоже, мы не договоримся, Гуго. Какой тебе будет смысл исполнять сейчас обещанное, после того как ты все получишь в своем Арле?

Они были одни в абсиде этого древнего храма. Беренгарий сбросил маску первым и даже не считал нужным соблюдать субординацию. Гуго мысленно пообещал при случае припомнить тому его хамство.

— Ваши опасения, маркиз понятны. Чтобы вы были спокойны, на время моего отсутствия подле вас останется мой сын, король Лотарь.

Беренгарий ошибся, полагая, что он лучше сыграет свою партию. Гуго оказался куда более подготовлен, чем он думал. Предложенный королем залог был более чем отменным, с лихвой перекрывая все возможные риски маркиза.

— Кажется, вы успели подружиться с ним, маркиз? Кстати, я благодарен, что вы помогли ему спастись во Флоренции.

Понятно, как король догадался об этом. Беренгарий намеренно включил в свой двор этого страшилу Доминика, он был уверен, что яркая внешность слуги без сомнения будет замечена королевскими шпионами и приведет Гуго к правильной версии случившегося прошлым летом.

Что же касается отказа короля от оформления наследственных прав Иврейской династии на Сполето, то здесь трудно было рассчитывать, что Гуго проявит такую легкомысленную щедрость. С другой стороны, предложение короля все равно оставалось фантастически заманчивым, ведь Беренгарий в этом случае приобретал сильнейший форпост своих интересов в центральной Италии и устанавливал прямой контакт с Римом. И такой подарок падал к его ногам фактически безо всяких усилий!

— Я преклоняю колено перед милостью вашей, мой кир.

«Так-то лучше, дружок!» — подумал Гуго. Но разговор был еще не закончен. Как полагалось тогда, в знак заключения соглашения, он принял в свои ладони жилистые руки Беренгария и, крепко стиснув их, произнес:

— Есть еще одно условие, маркиз.

Беренгарий встрепенулся, полный самых худших ожиданий.

— Граф Бозон должен быть немедленно выдан мне. Завтра же выдан. В этом же самом месте.

Это условие не было сюрпризом. Это ожидалось. Еще тогда, во Флоренции, Беренгарий предвидел подобный ход событий. Но необходимо было выдержать достаточно продолжительную паузу, подразумевающую под собой эпическую внутреннюю борьбу чувств.

— Я исполню вашу волю, мой кир.

Следующим днем графские и королевские делегации встретились уже перед входом в главный городской собор Верчелли. По сравнению с предшествующим днем, обе свиты заметно увеличились. Сразу после обмена приветствиями Беренгарий пригласил короля проехаться за город, к Туринским воротам. За пределами крепостных стен, под надзором доверенных графских слуг, стояла одинокая повозка, а в ней на копне сена лежал человек, связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту и повязкой на глазах. Гуго, конечно, было что сказать при встрече родному брату, но менее всего ему хотелось, чтобы свидетелем их разговора был этот Беренгарий. Поэтому, не проронив ни слова, король отвернулся от повозки, позвал своих людей и приказал увезти плененного Бозона Тосканского в павийскую тюрьму.

После этого король с маркизом вернулись в город, и королевский глашатай зачитал указ о назначении висконта Анскария наместником Сполето, после чего последний на некоторое время стал главным действующим лицом в Верчелли, ибо всякий спешил засвидетельствовать свое почтение молодому человеку, которому неожиданно и так широко улыбнулась судьба. Ну а вечером состоялся еще один обмен, рангом несколько ниже. Во время ужина в доме епископа, к Вилле, уже начавшей подозревать, что ее жестоко обманули, притиснулся епископ Манассия.

— Прошу вас, ваша милость, следовать за мной. Вы выполнили свое обещание и получите обратно то, что потеряли.

Никто не обратил на них никакого внимания. Епископ взгромоздился на коренастого осла, маркизе подвели носилки. За городом, почти в том же самом месте, где Беренгарий передал королю на расправу его брата-предателя, стояла еще одна повозка, точнее грубая крестьянская телега. Возле нее находилось пятеро слуг епископа.

— Извольте видеть маркиза, вот ваш Доминик.

Слуга, как и Бозон, также был весь обмотан ремнями, его рот был также забит тряпкой. При виде маркизы, Доминик радостно загугукал, как младенец, и завертелся червяком. Вилла жестом приказала ему заткнуться и повернулась к епископу.

— Я могу вас просить об одолжении, ваше преподобие?

— Кто же как не вы имеет право на это, очаровательная Вилла? — умильно улыбаясь, сказал Манассия и противно облизнулся.

Вилла нахмурилась, но продолжила:

— Прикажите вашим слугам оскопить его и вырвать ему язык!

Манассия с превеликим интересом взглянул на графиню.

— Вы просите об этом служителя Церкви?

— Я прошу того, для кого целибат не более чем пустой звук.

Взгляд епископа из ухмыляющегося стал презрительным.

— Это говорите мне вы? Вы, которая из-за своего неуемного сладострастия готова отдаться и слугам, и их коням?

— Зато я не давала никаких клятв. Ни Господу, ни людям.

Глупышка глупышкой, а она внезапно одержала победу в споре с хитрющим и циничнейшим Манассией. Жаль только, что никто не стал свидетелем ее виктории. Епископом овладел гнев, он придвинулся к ней ближе и прошипел:

— Мои люди это сделают только за награду. Эту награду ты очень хорошо знаешь. Деньги им не нужны.

— Тогда я тотчас возвращаюсь в город и расскажу обо всем Анскарию. Он благородный человек, он дал мне слово вернуть мне моего слугу.

— И он его сдержал. Вот ваш слуга, берите. Какие у вас претензии?

Возвращать слугу к себе во двор было слишком опасно, тем более, когда он услышал ее намерения относительно себя. Собственных палачей у нее также не было. И Вилла сдалась. Она села прямо на обочину дороги и расплакалась. Манассия вышагивал вокруг нее с видом успешного рабовладельца, только что приобретшего новую душу. Устав ждать, он дернул ее за руку.

— Идем, — коротко бросил он ей, и та покорно поднялась и последовала за ним.

Получив от нее аванс, Манассия отдал страшные распоряжения своим слугам. Вилла во время всей экзекуции сидела на земле возле своих носилок и продолжала время от времени всхлипывать. В момент, когда расторопные слуги епископа сняли с бедного Доминика штаны и исподнее, с их стороны послышались громкие возгласы удивления и неприличные комментарии. Любознательный епископ поспешил к ним, чтобы узнать причину. Вскоре он вернулся к Вилле, на его шарообразном лице вновь играла сальная улыбочка.

— Да, теперь я понимаю, что вы в нем нашли, — беззвучный смех Манассии скорее напоминал кряхтенье.

Вилла ответила много позже, только тогда, когда Доминик навсегда стал бессловесным и неопасным для всех. Слуги епископа в этот момент продолжали суетиться возле него, пытаясь заглушить его страдальческие вопли.

— Тогда вы понимаете, ваше высо-о-о-копреподобие, что я могла чувствовать с вами после него. Ей-богу, случайно залетевшая муха доставила бы мне большее удовольствие.

[1] Нона, оффиций девятого часа согласно Литургии часов, примерно три часа дня.

[2] Эусебио (Евсевий) (ок. 283-ок.372) — святой католической церкви, покровитель Верчелли и Пьемонта

[3] Херувим — в христианстве ангел второго чина ( после серафима).