Эпизод 26.

Эпизод 26. 1693-й год с даты основания Рима, 19-й год правления базилевса Романа Лакапина

( 939 год от Рождества Христова)

Весь 939 год от Воплощения Господа нашего и добрую часть года следующего Гуго Арльский провел почти не покидая пределов Павии. Со стороны людей, плохо знающих короля, а также со стороны тех недругов, что спешили выдать желаемое за действительное, могло показаться, что Гуго после множества неудач забился в свою нору, опасаясь возмездия со стороны все более крепнущих и множащихся врагов. Имелось также на сей счет мнение, что Гуго, утомившись от собственных авантюр, все чаще задумывается о передаче своих регалий сыну Лотарю, что к такому решению его все сильнее подталкивает очевидный дисбаланс между его союзниками и противниками, где в ряду последних находилось немало тех, в ком его сын еще не вызывал к себе однозначного отторжения. Скажем так, почва для подобных рассуждений, безусловно, имелась, но этой почве еще было далеко до обильных всходов. Гуго, перешагнув пятидесятилетний рубеж, еще не утратил прежней веры в себя и в свою звезду, но накопленный им немалый опыт интриг заставлял отнестить к новой планируемой кампании с максимально возможной тщательностью и необходимостью. И, прежде всего, надлежало обезопасить тылы и отвлечь внимание своих наиболее опасных врагов.

Дипломатическая служба короля Гуго в десятом веке справедливо считалась лучшей в Европе, уступая разве что папской. Конечно, речь здесь не ведется о службе как о специализированном департаменте, таковой в ту эпоху нигде не существовал, просто сами личности королевских послов свидетельствовали о незаурядном уме и хитрости их владыки, а также о его умении выбирать. В течении 939 года королем были организованы три широких посольства в Рим, Константинополь и Майнц, и таковыми действиями король, как ни странно, добился для себя куда больших успехов нежели когда сам со свитой блуждал по землям Южной Европы, вызывая своими действиями откровенное раздражение коронованных соседей.

Первые плоды упали к ногам короля очень скоро. 13 июля 939 года в результате сердечного приступа скончался папа Лев Седьмой. Хотелось бы по этому случаю к сухому факту печального события присовокупить по возможности лестную характеристику скончавшемуся понтифику, но крайняя скудость фактов о его деяниях позволяет предположить, что папа Лев, по всей видимости, был человеком тихим и безобидным, и в самостоятельности своей ничуть не отличался от своего предшественника, Иоанна Двенадцатого Тусколо, которого его родной брат Альберих содержал под фактическим домашним арестом. Все три с половиной года понтификата Льва прошли под знаком его безмолвного подчинения воле молодого принцепса, за все это время ни один документ из папской канцелярии не увидел свет без одобрения «славного принца всех римлян», как подобострастно величал диктатора папа. Да-да-да, вздох сожаления здесь будет вполне уместен, своим властным управлением Мароция и Альберих надолго избавили трон Святого Петра от ярких персонажей, поочередно усаживая на нем своих тряпичных безликих кукол. Но зло, как и добро, не бывает абсолютным, и с высоты минувших веков сейчас представляется, что пребывание во главе христианского мира таких бессловесных овец, как Лев Седьмой, для пикирующего в те годы вниз авторитета Римской Церкви послужило скорее благом, своего рода передышкой между чересчур яркими предшественниками и последователями, на века опозорившими своей «яркостью» Латеранский и Ватиканский холмы.

Удача же короля Гуго заключалась в том, что на вакантный престол взобрался сорокашестилетний отец Стефан, священник прихода святых Сильвестра и Мартина. Не сказать, что подобный выбор пришелся целиком по сердцу принцепсу Альбериху, Стефан казался ему слишком строптивым и амбициозным. Однако таковой оказалась плата за сознательное удаление из высших сфер Церкви сколь-либо авторитетных фигур, предпринятое Альберихом после его воцарения в Риме. Принцепсу пришлось выбирать между Стефаном и еще более независимо держащимся кардиналом Агапитом, за которым шла немалая часть римского плебса, либо принять на себя смелость поставить во главе Церкви лицо лично ему послушное, но городу малознакомое. Может быть, Альберих так бы и поступил, если бы не язвительные смешки, распространившиеся по городу и обвинявшие покойного папу в содомии, во время которой он будто бы и умер. В итоге принцепс склонился к мнению аббата Одона, который в свои шестьдесят с лишним лет все еще неутомимо курсировал между франкскими и итальянскими землями. В очередной раз удачно по времени посетив Рим, прославленный старец убедил Альбериха в достоинствах Стефана и, тем самым, с блеском выполнил еще одну миссию своего главного покровителя, итальянского короля.

Задержавшись в Риме на несколько дней, отец Одон оказал еще одну услугу Альбериху, поучаствовав в успокоении расшатавшихся нервов горожан при виде полного солнечного затмения случившегося 19 июля. Многие римляне готовы были видеть в сем грозном знамении грядущие беды, вызванные неудачным выбором папы. Были и те, кто утверждал, что Солнце погасло по причине мести гадалок и колдунов, которые покойным папой и с негласной санкции Альбериха этой весной подверглись преследованиям и изгнанию. Отец Одон, собрав граждан на площади перед собором Святого Петра и призвав на помощь все свое красноречие и весь свой авторитет, как водится, перевел внимание римлян на их собственные грехи и на неумолимо приближающийся Страшный суд. Новоиспеченный папа в благодарность за это передал в распоряжение клюнийского аббатства монастырь Святого Илии в Тоскане. Не будем приписывать новому папе чужие заслуги, а также мнимую самостоятельность — накануне подписания папского бреве, преемник Апостола Петра и викарий Господа был вызван во дворец Альбериха, где принцепс, пристально глядя в глаза смущенному таким обхождением папе Стефану, продиктовал тому свою волю.

Следующим успехом Гуго и успехом для всех, кроме него, оставшимся незамеченным, стала женитьба его верного слуги Сарлиона на Ирине, вдове Теобальда Сполетского, дочери одного из комитов Калабрии. Но великие события начинаются частенько с вещей неприметных и обыденных, навряд ли весть об этой свадьбе в тот день нарушила привычный ритм жизни тогдашнего правителя Сполето, герцога Анскария, и уж тем более его сводного брата Беренгария Иврейского.

Главные же новости для Гуго подоспели к лету 940 года. Но о них лучше всех расскажут сами апокрисиарии итальянского короля….