Эпизод 38.

Эпизод 38. 1695-й год с даты основания Рима, 21-й год правления базилевса Романа Лакапина

(20-23 июня 941 года от Рождества Христова)

Тысячи людей из обоих противостоящих лагерей видели рукопожатие своих господ. Тысячи людей в тот вечер ложились спать с уверенностью, что завтра римляне хлебом-солью будут приветствовать гостей с севера, хвалясь своим городом и выпавшим им счастьем здесь родиться. Тем удивительнее для всех стали следующие два дня, не принесшие ровным счетом никаких новостей и не нарушившие изначальную диспозицию сторон. Королевский лагерь в эти дни так и не сдвинулся со своего места, а власти Рима так и не распахнули перед ними ворота Фламиния. Люди терялись в догадках о причинах воцарившегося штиля, и наиболее правдоподобной выглядела версия, что принцепс и король, на виду у всех выказав себя мастерами в достижении компромисса, на деле так и не миновали полностью все рифы и отмели, лежащие на пути возглавляемых ими государственных кораблей.

В такой ситуации, казалось бы, больше всего должен был нервничать Гуго, явившийся не ждан, не зван на порог римского дома и теперь топчущийся у его двери. Однако все, кто имел счастье в эти дни лицезреть короля, не могли не отметить его безмятежную уверенность в благополучном для себя исходе. Выбрав и сделав ход из всех возможных комбинаций, он, закинув руки за голову, с расслабленной улыбкой гроссмейстера мог наблюдать за своим соперником-перворазрядником, пришедшим в смятение от открывшейся ему панорамы капканов и ловушек, расставленных вокруг. Гуго прекрасно понимал, почему медлит Альберих, и не торопил его.

От принцепса ждали новостей сразу, как только он вернулся со встречи с королем. Но Альберих, соскочив с коня, оставил всех в полном неведении и с невозмутимым лицом отправился на мессу. До конца дня окружение принцепса пыталось выведать у него результат переговоров, оправдывая свое любопытство необходимостью в составлении плана собственных действий согласно занимаемой зоны ответственности. Однако Альберих отвечал на все общими фразами, в духе нынешней дипломатии: что встреча с королем прошла в мирном ключе при совпадении основных интересов и целей. Со своей стороны, Альберих аккуратно запоминал, кто именно и под каким прикрытием в эти дни проявлял особую заинтересованность и нетерпение, и не мог не отметить, что самым настырным оказался его брат Константин.

Кресченция Альберих также протомил в неведении до конца дня. Сразу по возвращении принцепс, неожиданно для всех, устроил тому прилюдную выволочку по причине отсутствия в Риме сенатрисы Теодоры. Принцепс здраво рассудил, что их быстрая и закрытая от всех лишних ушей встреча может вызвать подозрение у возможных заговорщиков. «Возможных», потому что Альберих не до конца поверил словам Гуго. Он вполне допускал мысль, что король мог намеренно пустить яд интриг в его окружение. Недаром он накануне говорил римской свите, что появление Гуго само по себе уже вызывает смуту, как ветер порождает бурю, а дым — огонь. Его слова подтвердились в первый же день.

— Друг мой, прежде всего прошу меня сердечно простить за сегодняшние резкие слова, — таким образом начал Альберих разговор с Кресченцием, когда вечером они оказались в наиболее подходящем для секретной беседы месте в Риме.

Кресченций, весь день следовавший за принцепсом мрачной тучей, хмуро покосился по сторонам. В ту же секунду ему стала понятна важность предстоящей встречи. Альберих в опасные для себя моменты инстинктивно копировал мать. Для приватной беседы она также не находила в городе лучшего места, чем смотровая площадка замка Ангела. Вот для чего под конец дня Альберих потащил его сюда!

— Ваши упреки были справедливы, принцепс, — все еще хмурясь, отвечал Кресченций.

— Ничуть, мой друг. Мои упреки были пусты и преследовали цель отвлечь враждебные нам уши. Напротив, после сегодняшнего разговора с королем я даже настаиваю, чтобы ваша супруга оставалась в Тускулуме. Помочь нам она вряд ли сможет, а ее присутствие в Риме всех нас только излишне обременило бы, — и вслед за эти словами Альберих поведал Кресченцию о римском заговоре.

Вот что значит заслуженная репутация! Первая реакция сенатора на услышанное оказалась в точности как у его друга.

— Полно, не бургундское ли плутовство все это?

— Сначала я также подумал об этом. Но рассуди сам…

Альберих привел логические доводы, обеляющие короля. Те же самые, о которых говорил сам Гуго.

— Не до конца доверяя, а точнее, совсем не доверяя бургундцу, скажу, что на всякий случай нам стоит быть настороже.

— Гуго уверял, что подробности заговора ему неизвестны.

— Опять же может темнить. В его интересах, чтобы Рим утонул в собственных распрях. Он сейчас сделал все, чтобы при любом исходе остаться в выигрыше. Либо как инициатор и покровитель заговора, либо как из благородства предупредивший.

— Наверняка ты прав. Но допустим, что сказанное им правда, заговор существует и в нем участвуют все те, о ком говорил король.

— Тогда самое интересно будет заключаться в том, как именно ты собираешься выводить их на чистую воду. Придешь к Стефану с распятием и спросишь: «Готовы ли вы, Ваше Святейшество, поклясться, что не злоумышляете против меня?»

Слова Кресченция нехорошо смутили Альбериха. Они заставили вспомнить его последнее свидание с Отсандой и, как следствие, сегодняшнее утро, в конце которого носилки с наложницей и их сыном проследовали в королевский лагерь. Альберих колоссальным усилием воли заставил себя смотреть им вслед, дабы свита его умилилась состраданием отца, тогда как тот, по правде, больше мучился совестью предателя-любовника.

— А может быть, вы спросите своего братца, правда ли, что он возжелал для себя вашего титула и вашей власти? — тем временем продолжал ехидничать Кресченций.

— Да, ты прав, нам следует быть предельно аккуратными.

— Как вы сегодня утром, когда ничем не выдали волнения.

— Сегодня король нам передал в залог своего племянника, который сплел многие нити заговора. Может, как-то узнать через него?

— Ну, мы же не можем предать его пыткам, верно? Если бы Гуго поручил ему быть нашими глазами и ушами в стане заговорщиков, мы бы уже сейчас знали все. Это только лишний раз говорит о коварстве короля.

— Трудно стать глазами и ушами, если тебя держат взаперти в замке Ангела.

— Прекрасная идея, друг мой! Давайте-ка наведаемся к нему, ведь именно с целью навестить его пыхтящее преподобие мы сюда и пришли.

— Да, но знает ли он, что король рассказал нам все? Не выдаст ли нас?

— Ах ты, дьявол, — остановился Альберих, — не знаю, не уверен. По слухам, король доверяет ему абсолютно во всем, но никто не поручится, что на сей раз Гуго не сделал исключения.

— Тогда было бы разумным, — после некоторого размышления предложил Кресченций, — перевести его из замка в Город Льва на попечение папы. В конце концов, этот Манассия — высокое духовное лицо, со всех сторон это будет выглядеть понятно, логично и уважительно. Мы же проследим за этой святой парочкой с помощью наших доверенных людей.

— Троицей! Не парочкой, а троицей! Ты забыл о Константине.

— Тогда уж квадрой. Добавь к ним своего второго брата, Сергия, — рассмеялся Кресченций, и эти слова подсказали Альбериху правильное решение.

Следующий день новостей также не принес. Епископ Манассия сразу после утренней службы сменил каменные палаты Замка Ангела на чуть более удобные и просторные гостевые покои папской резиденции. Вечером в честь высокого гостя папой был устроен ужин, где главным объектом внимания стал не епископ или понтифик, а опять-таки принцепс, от которого присутствующие робко и тщетно пытались добиться хотя бы намеков относительно предстоящих в Риме событий. Альберих во время ужина никому не выказал предпочтения, с Кресченцием вел себя холодно, с Манассией отчужденно. Он покинул Город Льва раньше обычного, первым его желанием было, чтобы его сопровождал один лишь Кресченций, но осторожность охотника даже тут дала себя знать, и он разбавил общество друга обществом брата. При этом определенную свободу общения в этот вечер получили папа и королевский племянник, в конце дня принцепс получил донесение, что оба прелата предоставленной им льготой воспользовались, но тема их разговора, понятное дело, осталась между ними.

Новый день начался так же размеренно и неторопливо, как и предыдущий. Королевский лагерь подле Рима жил своей жизнью, и среди его обитателей разве что будущая невеста находила ситуацию странной и неестественной. Хильда, больше чем когда-либо, ощущала себя бессловесной игрушкой, от которой даже в эти дни мало что зависит, и справедливо опасалась, что в доме своего будущего мужа и во всем этом большом и страшном городе она навряд ли будет пользоваться уважением, раз уже во время ее свадьбы с ней так невежливо поступают. Король же в этот день с самого утра укатил в Сильву Кандиду, воспользовавшись приглашением портуеннского епископа Хрисогона[1] посетить место мученической смерти сестер Руфины и Секонды[2] и, стало быть, заручиться поддержкой последних, ведь Гуго ничего не делал просто так и охотно привечал символичность. Владыка Рима в благочестии постарался не отстать от будущего тестя, отправившись на мессу в базилику Двенадцати Апостолов, благо та размещалась в непосредственной близости от его дворца, а службу там вел второй брат принцепса, священник Сергий.

Среди сонма римских церквей базилика Двенадцати Апостолов выделяется хотя бы тем, что является чуть ли не единственной построенной не на месте сооружений языческого периода. Тем не менее совсем без античного наследия не удалось обойтись и здесь, так как камни для новой церкви были заимствованы из Константиновых терм. Первоначально церковь называлась базиликой Юлия, по имени папы, при понтификате которого она была построена. До наступления десятого века церковь успела подвергнуться глобальной реконструкции во времена Нарзеса, а после завершения эпохи, описываемой на данных страницах, храм переделывался еще дважды, и каждый раз к перестройке храма прикладывал руку один из потомков того, кто сегодня почтительно вошел в ее стены, чтобы раскаяться в совершенных грехах, принять Тело и Кровь Спасителя, а заодно отдать должное талантам своего брата.

Двадцатилетний Сергий был единственным на бренной земле авторитетом для удалого рыцаря Константина, ныне главы римской милиции. Большую часть жизни они, внебрачные дети Мароции, провели, деля одно ложе и питаясь из одной миски. При этом характеры их, как это часто бывает, отличались разительно. Шебутной и непоседливый Константин был совершенно не похож на прилежного и рассудительного Сергия, и несть числа случаям, когда первый, попадая во всякого рода истории, избегал заслуженного наказания благодаря хитрому и мудрому слову второго. Судьба не стала играть с ними в свои дьявольские игры, каждому отрядив заранее просматриваемый путь. Никто из их могущественной родни не удивился, когда всем благам грешного мира юный Сергий предпочел церковную стезю.

Из всех сыновей Мароции Сергий более прочих напоминал своей внешностью мать. Небольшого роста миловидный юноша, уже в двадцать лет надевший казулу[3] священника, воспринимался придирчивой римской паствой куда более благосклонно, чем в свое время его старший брат Иоанн Одиннадцатый, в столь же зеленом возрасте успевший примерить тиару. Черные глаза Сергия, доставшиеся ему в наследство от матери, непостижимым образом излучали доброту и кротость, а проповеди молодого священника были понятны и проникновенны даже для самого дремучего мозга. Неслучайно, что церковь Двенадцати Апостолов в последние годы начала с успехом конкурировать по посещаемости с самыми знаменитыми церквями Рима. Впрочем, еще одной и, пожалуй, главной причиной для этого стало то, что простому горожанину именно здесь чаще и проще всего можно было застать господина города.

Альберих, посещая церковь, старался избегать крайностей в своем поведении с простолюдинами. Последних, по его мнению, не стоило обижать чванством и высокомерием. В то же время панибратство при этом пресекалось на корню. Для Альбериха в трансепте церкви было выделено и огорожено специальное место, по периметру которого стояла охрана. Стоит также отметить, что Альберих в завершающей части мессы обычно терпеливо дожидался причастия прихожан и подходил за Святыми Дарами последним.

На Сергия присутствие в церкви властителя Рима накладывало одну не слишком обременительную обязанность. В такие дни Сергий, заканчивая обязательную программу мессы, в части чтения Евангелия или посланий апостолов, непременно запрашивал у принцепса тему для произвольной ее части, то бишь для проповеди. Как правило, Альберих отдавал этот вопрос на усмотрение самому Сергию, но сегодняшний день преподнес сюрприз.

— Я хотел бы сегодня услышать из ваших уст, святой отец, проповедь об Иосифе и братьях его[4], об уничтожающих душу ненависти и зависти, о предательстве нас самыми ближними нашими. Да, именно, о предательстве и о наказании предавших!

От зоркого глаза Альбериха не могла укрыться бледность, тут же покрывшая лицо Сергия.

— Я выполню ваше пожелание, брат мой, — нетвердым голосом ответил Сергий.

Священник подошел к амвону, собираясь с мыслями. Принцепс видел, как мелким бесом задрожали руки Сергия; потеряв покой, они перебирали без толку его одежды. В церкви свинцовой тяжестью повисла тишина. Сергий никак не мог начать проповедь, и прихожане уже начали недоуменно шептаться: что за ступор случился с их падре?

Сергию потребовалось несколько долгих минут, чтобы найти спасительное решение. Позвав аколита, он с его помощью развернул свитки Священного Писания и, найдя наконец нужный текст, просто-напросто зачитал несколько глав Книги Бытия, боясь поднять при этом глаза и встретиться взглядом с принцепсом.

После этого настал черед Евхаристии и благословения верных[5]. Завершающая часть мессы оказалась скомканной, и многие из прихожан, особенно те, что пришли сегодня впервые и под влиянием слухов о красноречии местного пастора, теперь едва скрывали разочарование.

Базилика начала быстро пустеть, люди покидали ее, кланяясь в первую очередь Святому Распятию, во вторую сидевшему в отдельной ложе принцепсу и в заключение поникшему головой священнику. Сергий был слишком умен, чтобы истолковать слова брата как простое совпадение, и слишком труслив, чтобы все предшествующие дни не молить Господа отвести от себя надвигающуюся беду. Ведь он же знал, что так и случится, ведь сколько раз он пытался отговорить от авантюры брата Константина!

Альберих встал со своего места и подошел к Сергию, окаменевшему возле алтаря. Оглянувшись, принцепс знаком приказал слугам поторопить мешкающих прихожан поскорее покинуть храм. Сергий вздрогнул, как от удара током, когда Альберих положил ему на плечо свою руку.

— Примите мое раскаяние и исповедь, святой отец, — произнес Альберих, и Сергий, не говоря ни слова, жестом указал на вход в сакристию.

Заперев за собой дверь и выставив возле нее двух слуг, Альберих вновь подошел к брату. Находись в этот момент посторонний, ему было бы непросто определить, кто из братьев сейчас собирается каяться в грехах, а кто читать нравоучения.

— Я грешен, святой отец, я хочу раскаяться в страшном грехе, убивающем мою душу.

— Господь любит вас, сын мой, и ваше чистое раскаяние будет вознаграждено Его прощением, — Сергий нашел в себе силы ответить, но этих сил ему не хватило, чтобы поднять свой взор на принцепса. — Что тяготит вас, сын мой?

— Я думаю плохо о братьях своих.

При этих словах Сергий вздрогнул заметнее, чем прежде.

— Отчего же? — выдавил из себя священник, по щекам его побежал предательский трусливый пот.

— Господь проявил великую милость ко мне и, как Исаак своего сына Иосифа, так и Господь выделил меня среди братьев моих особой одеждой и положением. Но братья мои, как и братья Иосифа, исполнились завистью и злобой, даже несмотря на то, что все блага жизни, дарованные им Создателем, они получали через мои руки.

Сергий закрыл глаза.

— Но всем известно коварство Врага людей. Его соблазны затмевают разум самого мудрого, его язык смущает дух самого стойкого. Что, если я, слабый и глупый, также стал жертвой его наветов и клевещу теперь на братьев моих? Кто мне сейчас скажет, правдивы или ложны мои подозрения?

Сергий залился слезами и упал к ногам принцепса.

— Сила библейских притч в том, что они истинны, пока существует людской род. Минуют века, но для любых грехов мира найдется толкование в Священной Книге Жизни. Вы рассказали сегодня весьма поучительную историю, святой отец. Но кто вы в ней сами? Асир, желающий убить меня? Или Иуда, мечтающий избавиться от меня не менее сильно, но стремящийся не упустить при этом прибыль?

— Рувим! Рувим имя мое[6]! — закричал Сергий. — Верьте мне, брат мой! Бог свидетель, что я никогда не желал вам зла!

— Отчего же ты пристал к тем, кто для меня сейчас Асир или Иуда?

— Вы сами говорили о коварстве Ангела Тьмы. Он способен приходить к человеку под самыми разными личинами и, зная слабости наши, нападать там, где крепость души менее всего сильна.

— Хвалю вас, брат, что даже в такие минуты вы умеете находить красивые образы. Под какой же личиной Сатана подобрался к вам?

Сергий осекся.

— Что же вы молчите? Как он сумел к вам подобраться? К жадным он подбирается с золотом в руках, к гордецам с короной, к сластолюбцам в образе лукавой распутницы. Допустим, что сенаторов он соблазнил золотом, допустим, что короной он поманил нашего с вами брата Константина. А вы, на что польстились именно вы?

— Я оказался столь же слабым, как Константин.

— Иными словами, вы тоже польстились на корону. Точнее, на тиару, которую тот же Константин пообещал вам. Вопрос только — после или вместо того, кто ей сейчас владеет?

— После, после, разумеется, после, — испугался Сергий.

— То есть из моих рук вы ее получить почему-то не рассчитывали. Интересно, почему?

— Меня смутили тем, что два года тому назад вы предпочли меня Его Святейшеству Стефану, тогда как… — Сергий замялся, и Альберих договорил за него:

— Тогда как вам в ту пору уже было восемнадцать. И добрые люди, конечно же, привели вам в пример нашего покойного брата Иоанна, которого наша мать в свое время не побоялась сделать папой в таком же юном возрасте.

— Да, брат мой.

— Догадываюсь, кто именно вам сказал это, Сергий. Догадываюсь, что ваше согласие участвовать в заговоре против меня обусловлено вашей слепой любовью к нему. И тем, что вы считаете его большим братом, чем меня.

— Альберих!

— Не перебивай меня, святой мой брат Сергий, мой ученый брат Сергий! — Альберих возвысил голос, и Сергий задрожал столь жалко, как дрожит озябший брошенный котенок. — К чему мне причитания твои? Что пользы мне от твоих слез? Думай лучше, как тебе теперь заслужить прощение мое!

— Я покину суетный мир, брат мой. Я недостоин, я… я…

— И чем ты принесешь выгоду мне, уйдя на покаяние? Нет, братец, думай лучше. А о раскаянии своем поведай Господу, мне это слышать неинтересно. Господь оценивает души, а я, суетный, сужу по суетным делам.

Сергий замер.

— Итак, — понуждал грозным голосом Альберих.

— Господи, прости меня, я не знаю, добро или зло я творю сейчас!

— Господь терпелив, а вот я не могу похвастаться тем же!

Сергий громко всхлипнул.

— Я расскажу вам все, что знаю о заговоре против вас.

— Наконец-то! Наконец-то, скинув дырявое покрывало ложного стыда и лицемерных переживаний о двойном предательстве, вы начинаете искупать свою вину перед тем, благодаря которому вам до сего момента так благоволила фортуна и покорялись самые смелые мечты!

— Прежде всего знайте, брат мой, что заговор задуман королем Гуго, дочь которого вы собираетесь ныне взять в жены.

— Отлично, поздравляю, первый шаг на пути исправления вами сделан, — сказал принцепс, а лицо Сергия вытянулось от удивления.

— В заговоре, помимо нас с Константином, участвуют сенаторы Бенедикт и Марий, а также… — Сергий вновь запнулся.

— Смелее, братец! Ну! А также Его Святейшество папа Стефан, правда ведь?

— Откуда вы это знаете, брат мой?

— Не важно. Продолжайте. Меня интересуют не общие слова, а подробности.

— В один из дней, когда королю будет позволено войти в Рим, он попросит разрешения посетить ряд папских базилик. В этом случае предполагалось, что вы непременно отрядите ему в сопровождение мессера Кресченция. Таким образом, вы на какое-то время будете разлучены с вашим верным другом. Во второй половине этого дня Его Святейшество пригласит вас на обед в свой дворец, придумав вескую причину, которая, возможно, будет связана с его гостем, епископом Манассией. Во время обеда ваша охрана останется за дверьми, а по условленному сигналу в триклиний войдут люди, верные главе милиции.

— Через подземный ход от замка Ангела?

— Д-да.

— Кто должен открыть им дверь подземного хода?

Поскольку Сергий немедленно не ответил, Альберих повторил свой вопрос, который постигла та же участь.

— Ясно, это должны будете сделать вы.

Сергий опустил голову.

— Что должно случиться далее?

— Вам будет предложено подписать указ об отречении и своем желании покинуть суетный мир.

— В пользу кого?

— В пользу нашей матушки, мой брат, — Сергий впервые осмелился поднять на принцепса глаза, — которую вы насильно держите в заключении.

Альберих невесело хмыкнул.

— Отчего же вы, падре, не сказали мне, что вами, в числе прочих чувств, движет сыновняя любовь и стремление к торжеству справедливости? Ведь вы тогда предстаете не грязным предателем своего брата-благодетеля, а любящим сыном и ниспровергателем узурпатора? Что же вы вновь молчите, брат мой? Не потому ли, что сами не верите в то, что говорите?

— Так говорил мне наш брат Константин.

— Который одновременно с этим выторговывал у короля Сполетское герцогство.

— Каждый, идя на риск, рассчитывает на достойное вознаграждение.

— И не сомневайтесь, Сергий, что каждый его получит. Отныне, если хотите, чтобы во всей этой истории я продолжал считать вас обманутым Рувимом, вы будете делать только то, что я вам прикажу, и не будет такого секрета в мире, о котором бы знали вы и Константин, а я бы не знал.

— Клянусь бессмертной душой моей! — воскликнул Сергий. — Но я прошу, нет, умоляю вас об одном: пощадите его! Что вы собираетесь с ним сделать?

— Разумеется, наш брат будет наказан. Так же как и вы, не сомневайтесь в этом. Но, в отличие от вашего господина, каковым вы посчитали короля Гуго, я не имею ни малейшего желания попасть в римские летописи как тиран-братоубийца. В том сейчас даю вам слово мое. Мне же от вас сейчас потребуется вдобавок клятва, что наш разговор не откроется никому в этом мире до того момента, пока заговорщики не будут изобличены.

Утром следующего дня Альберих пригласил к себе главу городской милиции и попросил того отправить гонца с письмом в королевский лагерь. Принцепс более не играл в секретность: Констатин первым, еще до короля Гуго, узнал о предложении Альбериха провести обряд освящения брака послезавтра, в церкви монастыря Святой Агнессы. Королю и его людям с этого дня также будет позволено войти в Рим на оговоренных ранее условиях.

[1] Хрисогон (? -?)— епископ Порто ( после 904 — до 956)

[2] Руфина и Секонда (? — 257) — раннехристианские мученицы, святые католической церкви.

[3] Казула — литургическое облачение священника, безрукавная риза из жесткой ткани.

[4] Иосиф — библейский персонаж, сын Иакова. Согласно Книге Бытия, братья Иосифа, позавидовав и приревновав его, продали Иосифа в рабство.

[5] Верные — христиане, принявшие крещение и прошедшие т. н. оглашение (изучившие основы религии).

[6] Асир, Иуда, Рувим — братья Иосифа. Иуда уговорил других братьев сохранить Иосифу жизнь и продать его купцам, следующим в Египет. Рувим отговаривал братьев от злодейства, и те решили судьбу Иосифа в отсутствие Рувима.