Эпизод 39.

Эпизод 39. 1695-й год с даты основания Рима, 21-й год правления базилевса Романа Лакапина

(26 июня 941 года от Рождества Христова)

У сестры Мелины, монахини римского монастыря Святой Марии, на это лето имелись большие планы. Будучи женщиной дальновидной и любознательной, впитывающей жадно все слухи и сплетни, стелющиеся по извилистым римским переулкам, она не могла не понимать, какие выгоды ей сулит предстоящее посещение Рима итальянским королем. Наведя справки об особенностях предыдущего пребывания людей Гуго Арльского в городе, состоявшегося девять лет назад, она составила себе впечатление о будущих гостях как о людях раскованных и умеющих находить компромисс между трепетным чувством христианина и потребностями немощной плоти. Коллеги по цеху рекомендовали ей иметь дело прежде всего с павийцами или миланцами, более охотно раскрывающими свои кошельки по сравнению с бургундцами. В то же время все вышеперечисленные в рейтинге предпочтений котировались много выше греков, которые под конец свиданий частенько предавались терзаниям совести от содеянного в стенах святого города и, осознавая, что пали духом под чарами нечестивого, объясняли этим свое нежелание платить, предпочитая, по крайней мере на словах, сэкономленные таким образом деньги направить на пожертвования святым заступникам.

Решение аббатисы Пелагии запретить своим подопечным выход в город на время пребывания чужеземных гостей стало настоящим шоком для Мелины. Неизвестно, какие опасения сподвигли аббатису на столь бесчеловечный поступок, тем более что обычно сестры монастыря в таких случаях были весьма востребованы Святым престолом, участвуя во всех церковных процессиях и своими соловьиными голосками смягчая самые черствые сердца диких варваров. Теперь же все планы Мелины оказались под угрозой срыва, иных вариантов для пополнения своего бюджета, кроме как ночных рискованных вылазок, не оставалось, но рентабельность подобных прогулок была существенно ниже, так как приходилось делиться барышом с алчными церберами монастырского режима.

Грусть Мелины разделяли все прочие обитатели монастыря. Каждая послушница и монахиня рассчитывала, что свадьба принцепса этим летом хоть как-то разнообразит унылое и монотонное мелькание дней. Но никто не осмелился открыто роптать против решения аббатисы, потому что, во-первых, это было бесполезно, аббатиса никогда не меняла своих решений, и во-вторых, в случае возмущения можно было легко нарваться на разного рода эпитимьи, дефицита которых у матушки Пелагии никогда не наблюдалось.

Существовала слабая надежда на вызов из стен Города Льва. Но вот уже итальянский король оказался подле Рима, вот уже накануне в церкви монастыря Святой Агнессы — везет же некоторым! — состоялось венчание принцепса Рима и принцессы Хильды, а понтифик так и не вспомнил о своих любимых хористках. Неужели в неведении обо всех талантах сестер монастыря останутся и чужеземные северные гости? Этого Мелина допустить никак не могла, и следующей ночью, ощущая личную ответственность за общее реноме римлянок, она решилась на еще один смелый рейд по ночным улицам Вечного города.

Охрана ворот у задворок монастыря — два кряжистых и неопрятных лангобарда — с готовностью приняла денарии из рук предприимчивой монахини, напутствовав ее в дорогу несколькими грязными пожеланиями. Мелина похихикала им в ответ, несмотря на то, что эти пошлости слышала от них уже в сто первый раз, и мысленно пожелала страже подавиться при первой же трапезе. С собой монахиня не взяла ровным счетом никаких вещей, кроме кинжала, спрятанного ею под плащом. Не задумалась она и о смене своей одежды на нечто более светское, рассчитывая, что монашеское одеяние, с одной стороны, отпугнет не совсем еще пропащих для Господа охотников за чужими кошельками, а также, напротив, привлечет тех отчаянных, кому близость с монашкой доставляет острые и незабываемые впечатления, требующие оплаты по особому прейскуранту.

Дорога от монастыря Святой Марии до таверны «Невинная овечка», что возле самого Марсова поля, представлялась самой авантюрной частью ночной вылазки Мелины. Здесь приходилось опасаться любого встречного, будь то городской патруль, который запросто мог упечь ее в каталажку, а наутро известить о ее «подвигах» аббатису, будь то осмелевшие от вина попутные бражники, ну а хуже всего те, в чьих глазах жизнь человеческая не стоит пары медяков. От небольшого ли ума и неуемной извращенности рисковала так собой Мелина? Отнюдь, Мелина не была глупа, но, рано познав изнанку жизни и лицемерие господствующей морали, душа ее не могла не наполниться отвращением и презрением к так называемому целомудренному поведению. Вынужденное пребывание в монастыре и наблюдение за служителями церкви только дополнительно распаляло ее обиды на несовершенный свет. Она видела, с каким алчным огнем в глазах пересчитывала монастырские богатства аббатиса, она не раз давала свое тело тем, кого впоследствии встречала проповедующим с амвона, и уже давно пришла к выводу, что миром сим управляет не крест, но золото, а ложь живучее, гибче и охотнее воспринимается, чем правда.

К тому же монашка была смела и деятельна, и ни одним стенам в мире не под силу было сдержать ее кипучую натуру. Всякий раз, бродя по ночному Риму и счастливо избегая опасных переделок, она испытывала чувства стократ сильнее и острее, чем во время любовных свиданий. Сегодня снова все обошлось благополучно, она подошла к дверям «Овечки», приземистому деревянному зданию, которое в темноте можно было легко принять за незаснувший вопреки времени пчелиный улей из-за непрекращающегося внутри его стен гудения, издаваемого отдыхающими.

Возле дверей таверны, как водится, шатался патруль милиции, успешно зарабатывающий на потребностях прибывающих посетителей и служивший неким предохранительным страховочным элементом на случай вышедших за дозволенные рамки страстей. Такой случай происходил почти каждый день, и хозяину таверны было жизненно необходимо, чтобы пьяные скандалы разнимались от лица властей не абы кем, а людьми проверенными и на сей счет «подмазанными». Поэтому Мелину этот патруль не смутил нисколечко, она обменялась с солдатами приветствиями, причем последние почти дословно повторили ей комплименты, которые она услышала полчаса назад от стражи монастыря. Еще шаг, и она оказалась в кругу тех, с кем можно было уже не притворяться.

«Невинная овечка» всегда была любима римлянами за свою жизнерадостность и свободу изъявления желаний, а потому пустовала только в дни великих постов, да и то не по собственной инициативе, а идя навстречу римским властям, которым волей-неволей приходилось реагировать на жалобы служителей церкви, чьим чувствам существование «Овечки» наносило непоправимый ущерб. Сегодня же день был вполне скоромным, а свадьба принцепса облегчала выбор досуга тем, кому для праздника непременно был нужен веский повод. С окончанием ночных служб таверна быстро наполнилась гостями под завязку, а к моменту прихода Мелины дым шел коромыслом практически от каждого стола заведения.

Появление монашки в своих потных и хмельных рядах «Овечка» встретила восторженным гоготом. Приглашения Мелине посыпались градом, одно заманчивее другого, однако монашка, иронически улыбаясь всем и никому в отдельности, протиснулась к стойке таверны, по пути претерпев пару оскорбительных прикосновений. Но даже на это Мелина не обратила внимания, ее настойчиво звал к себе хозяин таверны, начавший энергично махать ей руками, едва она только появилась на пороге.

— Тебя давно ждут.

Ждут? Прекрасно, такому повороту дел она была завсегда рада. Это означало, что ей не придется садиться за один из этих липких от пролитого вина и пива столов, приподнимать свои одежды и видеть, как текут слюни из гнилых ртов впервые появившихся здесь бражников, а самой жарко молить небо, чтобы новые клиенты оказались и щедрыми, и ласковыми. Ее сегодня ждет тот, кому однажды она уже приглянулась, а значит, этот, еще пока неведомый, благодетель готов будет заплатить лишнюю монету за новое свидание с ней.

Мелина пошла на второй этаж, где были устроены нехитрые номера для особо стеснительных. «Стеснительных» потому, что начиная с определенного момента многие гости таверны подзабывали о всяком сдерживающем начале, в связи с чем не считали нужным прятать от посторонних глаз внезапно пробудившуюся любовь к ближнему своему. Точнее, к ближней, поскольку «Овечка» все-таки считалась в Риме заведением приличным и знающим меру.

Мелина в таверне пользовалась особым расположением хозяина, вследствие чего у нее была даже собственная комната, очень редко одалживаемая прочим. Это дополнительно свидетельствовало о неоспоримых талантах монахини, которой удалось выделиться в условиях жесточайшей конкуренции. Хозяин, очевидно, знал толк в слабом поле, в стенах его заведения всегда работало порядка трех десятков девиц из разных уголков Средиземноморья, на любой вкус и потребность. Здесь привечали и терпких красавиц Испании, и конопатых смешливых саксонок, и даже загадочных мавританок. Очарованные гости, подогретые вином, увлеченно предавались сравнительному анализу, задирая подолы юбок сначала у худосочных безгрудых бургундок, а уж затем у аппетитных персонажей кустодиевского типа. Особо эстетствующим хозяин таверны завсегда готов был предложить угоститься как едва созревшими созданиями, так и вконец опустившимися женщинами, готовыми отдавать себя за выпивку.

Дверь в комнату Мелины была приоткрыта. Внутри плясал свет от свечи, а на дощатом ложе сидел мужчина, не рискнувший обнажиться раньше времени.

— Ты ждал меня, мой котик? — игриво начала Мелина, в ответ на что ее гость приблизил свечу к своему лицу.

— Как неожиданно! Я рада, — в голосе Мелины прозвучало некоторое разочарование и в то же время заметно улавливались язвительные нотки. — Ты пришел сюда ради моей подруги Берты или ты решил, что она не из тех, кто может доставить тебе настоящее наслаждение?

— Я пришел ради Берты, — сухо ответил Георгис, и Мелина вздохнула уже с нескрываемым разочарованием.

— Видишь ли, мальчик. Я хожу сюда не за острыми ощущениями и не для того, чтобы служить для влюбленных пересыльным их почты. Мне здесь платят деньги, и мое время, которое ты сейчас отнимаешь, дорого стоит.

— О деньгах не беспокойся. Вот три денария, наврядли ты за ночь имеешь здесь больше.

Мелина жадно схватила деньги. Что бы ни воспоследовало дальше, эту ночь уже можно было считать исключительно успешной.

— Следующей ночью я намерен забрать из монастыря Берту и ее младшую сестру. Я прошу тебя нам в этом помочь.

— Что? — Мелина не сразу уяснила смысл слов Георгиса, так как мысленно продолжала сводить баланс этой ночи. «Четверть денария хозяину, денарий страже, а ведь впереди еще целая ночь… Что? Что он сказал?»

Георгис повторил свои слова. Мелина шумно задышала и облизнулась, как рыбак, увидевший, что у него пошел жадный клев.

— Ты понимаешь, насколько это может быть опасно?

— Я не боюсь. Надеюсь, Берта тоже.

— Ты в самом деле намерен взять ее в жены?

— Да.

Мелина хмыкнула. Ревниво и с завистью.

— Ты не слишком торопишься? Что ты нашел в ней? То, что она тебе показала, есть у каждой, я могу тебе это доказать тотчас. В мире тьма девушек богаче, красивее и умелее твоей Берты. Чем она прельстила тебя?

— Давай я не буду исповедоваться перед тобой, священник из тебя неважный. Ты поможешь нам?

— Как интересно! У вас, видите ли, настоящая чистая любовь, но она не может развиться без помощи презренной шлюхи.

— Я разве тебя хоть раз укорил?

— Хорошо. — Мелина, сама не зная почему, уже почти ненавидела эту Берту, никчемную замарашку, которой отчего-то так сказочно и несправедливо везет. — Но, знаешь ли, это будет очень дорого стоить. Солид! — выпалила она. — Целый солид!

— Согласен, — немедленно ответил Георгис, и Мелину горько поразила та легкость, с которой согласился на ее условия юный слуга неведомого торговца. Она продешевила, она точно продешевила! Но блудница сориентировалась чрезвычайно быстро.

— И это только за одну Берту, за старшую. Если ты собираешься выкрасть обеих сестер, цена возрастает вдвое.

Георгис чертыхнулся. Матильда слегка испугалась, что перегнула палку. С другой стороны, ей отчего-то стало радостно, что сделка может вообще сорваться.

— Голубушка, не гневи Бога! За эту цену можно купить дом.

— В этих стенах о Боге не принято говорить.

— Полагаю, что Сатана рассердился бы еще более, если бы ему предложили подобное.

— О нем здесь молчат тоже, он здесь на каждом шагу и в каждой душе.

— Не сомневаюсь.

— Зачем тебе нужна вторая Берта?

— Мою любимую ничто не держит в монастыре, кроме ее младшей сестры. Зачем мне разлучать их?

— Какая забота!

— Вернемся к цене.

Мелина с досадой передернула плечами.

— Ты пойми, мне же надо будет заплатить этим выродкам — охранникам. Они же берут свою таксу, исходя из числа пропущенных. Они и я должны понимать, за что серьезно рискуют, ведь аббатиса обязательно устроит пристрастное дознание, которое неизвестно чем может закончиться. На какое-то время я точно сюда не смогу приходить, а в худшем случае меня вообще выгонят из монастыря.

Георгис восхитился смекалкой куртизанки. До чего ловкая бестия!

— Будь по-твоему, убедила. Согласен.

— И деньги, мальчик, пожалуй-ка вперед!

Слуга в бешенстве вскочил со своего ложа и схватил Мелину за шею.

— Нет, грязная ненасытная тварь, вся твоя продажная душа не стоит таких денег!

— За «грязную тварь» ты заплатишь мне еще солид.

Мелина была слишком опытна в подобном обращении и подобном торге, чтобы всерьез испугаться. В итоге испугался сам Георгис, пальцы его разжались, и Мелина пихнула его в сторону, всячески выказывая себя оскорбленной.

— Прости, прости, я не хотел тебя обидеть.

— Ничего-ничего, я привыкшая, но сказанного не вернешь.

— Смилуйся, у меня нет таких денег!

— Пожалуй, мы можем вернуться к прошлой цене, если ты… Если ты сейчас возьмешь меня.

— Я же тебе сказал, что не могу заплатить тебе более.

— Разве кто-то сейчас говорит о деньгах? — Мелина приблизила свое лицо к лицу Георгиса. Ей и в самом деле захотелось соблазнить его — просто так, из вредности, из зависти, чтобы доказать себе, ему, этой дурочке Берте, что вся эта ваша любовь — вами же выдуманная фикция, а все на этом свете продажно и покупаемо.

— Ну же, ну, она ведь не узнает, — шептала распутница, а Георгис боролся с искушением из последних сил. Он отстранился от нее, та засмеялась, зло и печально.

— Я готов заплатить тебе, но не более той цены, о которой говорили ранее. Я прошу тебя простить меня за оскорбительные слова.

— Что ж, ты хотя бы первый, кто просит у меня прощения. Хорошо, давай два солида, и я помогу вам.

— У меня с собой только один. Остальное при встрече.

— Ой, — усмехнулась собственному великодушию монахиня, — чего не сделаешь ради святой любви! Я согласна, но только ради желания помочь двум любящим сердцам. Давай же сколько у тебя сейчас есть, остальные, так и быть, следующей ночью. Но только до того, как обе Берты пересекут порог монастыря. Слышишь? До, а не после, иначе сделке конец!

Полумрак комнаты надежно спрятал злое раздражение, обозначившееся на лице молодого слуги.

— Ты умная шлюха. Я согласен.

На сей раз никаких театральных обид. Мелина легла на ложе, закинув руки за голову и блаженно улыбаясь.

— Скажи, а при дворе твоего господина не найдется место для одной умной шлюхи?

Георгис рассмеялся.

— Я не могу отвечать за своего господина. Может, и нашлось бы. Но если ты в самом деле этого хочешь и мне удастся выторговать тебе место, тогда уж и ты, прелестница, будь добра, забудь про деньги. Монастырская стража, конечно, получит свое, не волнуйся, тебе же оплатой станет служба при дворе моего господина. Кстати, сколько ты платишь охране?

Мелина вновь погрузилась в свою бухгалтерию, а Георгис с недоброй улыбкой наблюдал за ней. Жадность и сиюминутная прибыль в душе проститутки ожидаемо победили блеск призрачных перспектив. В конце концов, полтора солида и свобода приключений стоят куда больше, чем неведомая служба у неизвестного сеньора. Порой эта служба оканчивается тем, что ты бесплатно, за еду, обслуживаешь его грязную челядь. Что вообще это за сеньор, из каких он земель, чем занимается? Полно ли, торговец ли он, в самом деле? Слуга у него, безусловно, мальчик прыткий, но ведь от меня, видавшей виды, не скроешь, что ты себе на уме. Не так ли?

— Я пошутила, не бери в голову. Меня устраивает моя жизнь, — нашла что сказать Мелина.

— Значит, договорились. Завтра, после комплетория, я буду ждать вас всех неподалеку от ворот.

— Не забудь, что деньги…

— У меня хорошая память, Мелина, не надо мне лишний раз напоминать. Ты получишь свои деньги вперед. Но у меня есть еще одно условие: сегодня твой вечер закончен. Я провожу тебя до монастыря и прослежу, чтобы ты не вздумала вновь идти искать приключений.

— Почему это?

— Потому что ты единственная, кто может помочь нам, и я не хочу, чтобы из-за нелепой случайности, будь то пьяная ссора или чье-то недовольство твоими услугами, ты получила ножом в живот и у нас все бы сорвалось.

— Такое значение требует особой оплаты, — заметила распутница.

— По-моему, мы о ней уже договорились в самом начале. Тебе оплатят за сегодня, тебе оплатят за последующие дни. Идем, перед дорогой можешь выпить моего вина, если ты по-прежнему считаешь эту ночь пропащей.

Георгис с Мелиной неспешно спустились по лестнице, заплатили мзду хозяину таверны и, протиснувшись между столами, за которыми не утихали бои местного значения во славу Вакха и Венеры, вышли на ночные улицы Рима. Грешная монахиня на протяжении всего пути не уставала в уме жонглировать сладкими цифрами, пытаясь понять, все ли она выжала для себя из затеваемого ее знакомцами проекта. Она была так увлечена арифметикой, что не заметила, как сразу после их ухода из-за одного из столов таверны дружно поднялись несколько человек, чтобы мрачными тенями последовать за ними.