55

Утро растекалось по пустым ещё улицам, когда тишина нарушилась:

— До-лой и-до-ла! До-лой и-до-ла! — раздавался крик.

Солнечные пятна, перебегая по асфальту, с удивлением обнаружили небольшое столпотворение в точке, где стекалось много путей и дорог, на семи ветрах. Здесь возмущённо шумела кучка людей: не народное скопление, просто несколько человек. Но как настойчиво они протестовали! Люди — все мужчины — сбились вокруг самодельной башни из деревянных ящиков, балок и прочих ненужных вещей. Каждый шумел, как мог: они кричали, дудели в громкие дудки, тарабанили в тротуар палками и арматурами. Один, стоявший перед башней, размахивал синим флагом. Полотно со свистом проносилось сквозь воздух, складки его развевались: не от ветра, нет — по воле тех, кто поднял флаг.

— До-лой и-до-ла! — кричали они, громко и безрассудно, чтоб клич разнёсся вдоль широких улиц в убегающие дали города, чтоб его услышали везде. Рано или поздно, их услышат — они знали. Услышат жители Ринордийска — призыв, обращённый к ним; услышат и стражи порядка. Ибо порядок нарушен, открыто и бесцеремонно, — а чего ждали вы, отняв у нас всё?

Только так — разорвать пелену тягучей покорной дремоты. Только так — прорваться сквозь окостеневшие загородки и заслоны. Если хочешь бороться с системой, разве остаётся смысл следовать её правилам?

— До-лой и-до-ла! До-лой и-до-ла!

Они стояли у самодельной башни и все вместе поддерживали эту шаткую конструкцию: строили второпях, из подручного материала, не стоило и ожидать надёжного строения. Наверху же, на самой вершине ящиков и балок, удерживалась фройляйн Рита. Для равновесия стоя на коленях, она зорко всматривалась в даль улиц. Губы её застыли в полубезумной улыбке-оскале.

— До-лой и-до-ла! — кричала и она, кричала в самую даль со своего возвышения и изредка отдавала указания своим боевым товарищам внизу. Их безоговорочная поддержка — Рита ощущала её — придавала ей сил, вводила почти в экстаз. То, о чём только мечталось, становилось реальностью: это уже не полная негодования болтовня на частной квартире, не возмущённые тихие фырканья — это протест общественный, открытое и честное «нет!». Пусть пока на улице не видно людей, которые могли бы заметить митинг, но кто сказал, что нет никого за зашторенными окнами домов, за углами — в узких переулках? Кто сказал, что нет свидетелей и нет тайной публики, для которой всё и устраивалось?

Это она устроила — Рита, фройляйн Рита, ринордийская танцовщица, — да, да, она сама. Это она созвала людей, это за ней пошли они, презрев риск и опасность, это она организовала всё, всё! Если спросят, кто устроил беспорядок — кто же ещё: она, фройляйн Рита, это она стала предводительницей повстанцев. Она начала дело, которое, может быть, подхватят тысячи.

А может, и не подхватят. Но это уже неважно. Своё «нет» они бросили, и, вполне возможно, наверняка, их уже услышали. Слуги идола работают быстро, так что в резиденции, скорее всего, уже знают.

Редкие прохожие начали появляться на улицах. Яркое, хоть и холодное ноябрьское солнце уже стояло высоко, и дымка улетучилась, далёкие дома и ленты улиц обрели положенную им чёткость. Что ж тогда так мало людей в расцвет дня? Не просто так, отнюдь: жители Ринордийска услышали крики протестующих и поняли, к чему всё; они просто скрылись с глаз, опасаясь последствий. Значит, митинг нашёл свою публику. Значит, всё не зря!

Скоро должна прийти и другая публика… Они просто не могут не появиться! Если не сам адресат лично, то уж его прислужники в любом случае объявятся. Солнце совсем высоко…

— Не останавливаемся! — крикнула Рита (ей показалось, что её соратники внизу немного поутихли). — У нас ещё есть время, будем стоять до конца! Редисов, дуди громче! Хассель! Флаг выше! Ещё выше! До-лой и-до-ла!

— Долой! — подхватили внизу.

За всех, кто пал жертвой, — долой. Ты не всесилен, идол, что бы ты ни думал; наши желания, наша воля — не в твоей власти. Мы — большее, чем тебе бы хотелось, и, на самом деле, мы сильнее, чем полагали сами. И справиться с нами у тебя не получится никогда: уничтожить нас — вот и всё, что ты можешь. Но подчинить — невозможно.

На перекрёстке дорог, под открытым безграничным небом, посреди пространства, что тянулось до самого горизонта, они столпились вокруг самодельной башни и кричали. Их синий флаг высоко развевался в воздухе.

— До-лой и-до-ла! До-лой и-до-ла! — хм, а ведь, пожалуй, ещё немного — и к ним присоединятся. Разве больше нет людей в Ринордийске? Вот шевелятся шторки в окнах, выглядывают чьи-то любопытные лица. Зрители за стеклом мысленно давно уже на митинге, только и осталось, что чуть-чуть боязни, потому лишь и не выходят они, наблюдая со стороны. Но боязнь — это не страх, не отрицание в ужасе, её можно преодолеть, и тогда они выйдут из домов и пополнят ряды повстанцев. Ведь так? Так всё и будет?

…Вдалеке показались чёрные авто. Ровным строем двигались они по одной из улиц и неторопливо приближались к перекрёстку, где Рита с товарищами устроила митинг.

«Наконец-то!» — подумала Рита, едва только увидела автомобили. Ещё даже не поняв, что означает увиденное, она возликовала: так ждала она этого момента.

— Фройляйн! Машины едут! — предупредил Зенкин.

— Вижу! — ответила она восторженно. Финал определился — гибель в борьбе. Разве это не чудесно? — Идите, я их задержу! — крикнула она вниз, после протянула руку к Хасселю. — Дай мне флаг.

Хассель, ещё мальчишка в сущности, не осмелился возражать и отдал флаг. Остальные переглянулись, замешкались на секунду, но быстро покинули перекрёсток.

Рита приподнялась, насколько это было возможно без потери равновесия, и, высоко размахивая флагом, с улыбкой предвкушения обернулась к рядам авто.

— До-лой и-до-ла! До-лой и-до-ла!