63

Дали провалились в темноту: был уже глубокий вечер. Мир продолжался не дальше десятка шагов в сторону — уменьшенный, двухмерный, до того тесный, что оболочка его вызывала даже тревогу: а не слишком ли близко, будет ли ещё воздух для следующего вдоха?

Привычные с детства белый верх — чёрный низ поменялись местами. Снег, фосфорно светящийся, призрачно белый, почти утратил материальность, и становилось боязно ходить по нему: вдруг это только облака, иллюзорная твердь, доверившись которой, провалишься и падёшь в бездну? Сверху же был непрозрачный тёмный мешок, которым их накрыли. Дабы пресечь любую попытку уйти и надоедливые вопросы.

С наступлением этого времени они старались держаться поближе друг к другу. Тревога их оставалась, её невозможно было изгнать, но она не перерастала в слепую панику, пока рядом был кто-то живой. Вот и сейчас сбились они возле барака: Лунев, Семён, Рита… Им ещё не позволили зайти, и они ждали (они почти постоянно находились в состоянии ожидания не пойми чего и неясно когда должного быть). Ждали и всматривались во мглу, тщетно надеясь разглядеть что-нибудь.

Из потёмок за границей видимого мира возникла тень и приблизилась к ним. Тень была Кириллом Эрлиным, и можно было уверенно предположить, что из компании у бараков ему нужен один конкретный человек.

Только он этого не сказал. Остановившись на границе тьмы и полутьмы, Эрлин спокойно чего-то выжидал, будто зная, что та персона среагирует первой.

Рита подняла затравленный взгляд.

— Чего ты припёрся? — выдавила она.

Эрлин покачал головой:

— Вообще говоря, в дежурном порядке. Я же должен знать, где вы, фройляйн, и что с вами происходит. Тем более, мало ли, вы захотите мне что-то сказать…

Рита рывком сдвинулась с места и отошла за границу их, уменьшенного, мира, чтобы никто оттуда не слышал её слов: она не уверена была, что за разговор сейчас выйдет у неё. Возможно, некоторые реплики будут даже на грани провала.

— Что ты меня преследуешь? — начала она, подступив к Эрлину вплотную. — Почему, где бы я ни была, ты всегда оказываешься где-то рядом? Почему ты никак не оставишь меня в покое?

Её моральный мучитель только холодно улыбался, и это вконец добивало Риту. Цепляться за слова, оспаривать слова, смеяться над словами и побеждать их она умела, но вот молчание — никогда. Молчащий и притом молчащий уверенно — оттого, что не считает нужным говорить, — непоколебим, как глухая стена, и неприступен, как скользкая ледяная горка. Можно в безумном порыве биться об стену или карабкаться вверх по голому льду, но в конце концов ты всё равно без сил упадёшь у подножья, ничего не добившись и сдавшись окончательно. А они останутся всё так же недвижны.

— Чего ты от меня хочешь? — почти выкрикнула она.

— Ничего.

Ничего — вот в чём ужас и безысходность всей ситуации. «Ничего» непобедимо и непролазно, «ничего» — это глухой тупик. Рите даже не поставили никаких условий, которые она могла бы с гневом отвергнуть. Всё, что с ней происходит, всё, что ещё будет происходить, — ни для чего, не чтобы принудить к чему-либо, а просто потому, что так им захотелось. И никаких обходных путей, неожиданных лазов — их нет и не будет в помине. Разве они должны быть? Это только в сказках и романтических историях злодеи подыгрывают положительным персонажам.

Но вслух Рита сказала совсем другое.

— Ну раз ничего, — бросила она, — то я пойду. И надеюсь, ты прекратишь появляться в пределах моей видимости, — Рита демонстративно развернулась, собираясь уйти.

— Не прекращу, — сказал Эрлин уже другим, тихим и жёстким тоном, из которого полностью исчезла напускная вежливость.

— Думаешь, я забыл прошлое? — его голос звучал позади Риты, которая застыла на месте и не оборачивалась. — Ничего подобного. Если тогда меня бесила вертлявая выскочка, которая вечно умничала и косила под пай-девочку, то она и сейчас меня бесит. Думала так просто распрощаться со своими долгами? Не выйдет, Рита. Я никому ничего не забываю. И теперь твоё время отвечать. Мы не закончили наш разговор на выпускном, если помнишь.

Рита обернулась, бросив презрительный взгляд на своего преследователя, хотя внутри у неё всё содрогнулось. Конечно, она помнила тот разговор, полный скользких фраз и двусмысленных намёков, с поспешной ретировкой в конце, хотя с радостью изгнала бы его из памяти.

— Если это называется разговором, Кира, то мне совершенно ясно, что закончить его невозможно в силу его и твоей тупости. Так что, извини…

— Не извиню. Я обещал, что оторвусь на тебе когда-нибудь? Я исполняю обещание.

Какой-то бес вселился в Риту при этих словах. Она шагнула к Эрлину вплотную и нагло ухмыльнулась:

— Правда? Что-то я не очень заметила. Если для тебя «отрываться» — это бродить вокруг да около тенью, то я была лучшего мнения о твоих способностях. По крайней мере, по части расплаты с врагами.

Так, ну теперь-то он должен выйти из себя. Она специально спровоцировала Эрлина, да, специально, чтобы дождаться, по крайней мере, пощёчины и таким образом разорвать изолирующую границу, монотонное безликое НИЧЕГО. Удар бы значил, что вокруг неё настоящие живые враги — люди, люди!

Но Эрлин стоял спокойно, спрятав руки за спиной, и даже слегка отстранился от Риты.

— Нет, фройляйн, до вас просто не вполне дошло, — с улыбкой сказал он. — Скоро вы поймёте, в чём суть этого метода и по достоинству оцените его эффективность. Вам уже плохо, не так ли? Скоро станет совсем невыносимо…

На этот раз отстранилась Рита: шаг, два назад — и она побежала, без оглядки, не останавливаясь, побежала обратно к своим, к живым существам, прочь от безразличных неодушевлённых автоматов.