22

— Нет, нет, нет, даже и слушать не хочу, — Машенька демонстративно закрывала уши руками и уходила на кухню или в другую комнату — полить цветы. Лунев в это время не переставал ходить за ней следом.

— Нет, пойми же, это может иметь значение! — в очередной раз повторял он в тщетной попытке завладеть вниманием. — Это не мой сон, я имею в виду, не я его придумал, — ой-ой, смахивает больше на монолог сумасшедшего. — Понимаешь, там, в тех мирах, кто-то…

— Прекращай говорить мне о тех мирах! — вспылила Машенька, злобно сверкнув глазами. Она была возмущена, о, это несомненно, теперь она была почти в ярости, что случалось с ней крайне редко. — Зачем мне знать обо всех этих голосах, о том, кто там и что тебе говорит? Да, если ты видишь другие миры, никто не мешает тебе связываться с ними в любое время дня и ночи, разговаривай с ними, сколько угодно, но только не впутывай в это меня!

То, что Машенька не отрицает существование других миров, было откровением для Лунева. Он-то был уверен, что она считает их выдумкой не в меру развитого поэтического воображения и смотрит как на побочный продукт занятий своего супруга. Но, похоже, дела обстояли совсем иначе: Машенька верила в них не меньше самого Лунева. Окружив себя тесным маленьким мирком, она вовсе не забыла о вселенной за его пределами — именно потому и пряталась за прочными стенками. Сущность высших сфер и иных миров она понимала не хуже Лунева, а может, даже и лучше него. Она знала точно: они опасны. И реальны. Именно поэтому держалась подальше: не хотела связываться.

— Просто, понимаешь, — он сделал ещё одну попытку, хотя знал, что она ни к чему не приведёт, — если бы понять смысл этого послания, если бы понять правильно и рассказать всем, возможно, это могло бы кому-то помочь. Даже, знаешь, кого-то спасти, а? Если это нужно людям, понимаешь, Машенька, всем жителям целой страны, то если бы мы… То мы могли бы…

— Я обыкновенная простая бесправная домохозяйка, я ничего не знаю, ничего не могу, от меня ничего не зависит… — монотонно, как мантру, твердила Машенька, поливая цветок на окне из зелёной лейки с намалёванной ромашкой.

Лунев остановился в паре шагов позади неё. Ходить и дальше по пятам не имело смысла: вот причина, которая сводила все уговоры на нет.

— Все так говорят, — пробормотал он. — И именно поэтому большинство не добивается ничего в этой жизни.

— Даже если другим людям твой сон поможет, я ни при чём, — сказала она. — У меня не получается помогать.

«Да пойми ты, глупое создание, мне плевать на других людей, плевать на их проблемы и на то, как они с ними справятся, мне просто надо говорить, говорить, говорить о том, что я увидел, говорить, потому что оно не помещается во мне, обсуждать это, потому что, пока оно не перегорело во мне, я больше ничего другого делать не могу. Это мне надо, лично мне!» — сказал Лунев, но сказал только про себя. Конечно, такие речи он по возможности старался оставлять при себе, чтобы не предстать перед окружающими совсем уж бессовестным неограниченным эгоистом.

Хотя себя в своём эгоизме чувствовал абсолютно правым. Чувствовал. Не считал.

Потому что вообще не мог считать себя каким бы то ни было.