39

Лунев вышел из дома. Было утро; туман ещё не полностью рассеялся, на траве лежала роса.

Прохлада. Он поддёрнул вверх воротник куртки: холодно становится по утрам и вечерам, нехорошо это. Ещё немного, и днём станет так же холодно. А потом пойдёт снег. И это ознаменует начало зимы, неважно, кончится к тому времени ноябрь или нет. Как ни крути.

Внезапно Лунев подумал о том, что зима в столице — это всё-таки достаточно легко, не так уж холодно. Город в любом случае греет: все эти фабрики, автомобили, отопление в домах, в конце концов. Фиолетовый — цвет тёплый, даже если его пересыпать снегом — всё равно будет пробиваться. Зима здесь — наверно, не совсем и зима, смягчённая такая версия с поблажками. Не то что к востоку отсюда, далеко от Ринордийска, где-нибудь в степях приозёрья.

Так, с чего он вдруг подумал о приозёрье? Никогда туда не ездил и не собирается. Пожалуй, довольно с него и столицы. Да-да, он не требовательный.

Впечатлений для дальнейшего творчества хватит даже из тех, что уже были, хватит на многие месяцы вперёд. А холодное время года он всё же предпочитал провести в комфортной городской квартире со всеми достижениями цивилизации. А из окна можно спокойно наблюдать, как снаружи буйствует метель, с воем заметая снегом улицы Ринордийска. Она красива, метель. Когда за стеклом.

Зачем же тогда он вышел на улицу? А, просто так. Почему-то захотелось, или даже не захотелось, а где-то внутри для чего-то потребовалось, неосознаваемо и потому совсем непонятно. Просто зайцу стукнуло именно здесь сделать петлю и пройти обратно по собственным следам, а вот тут совершить длинный прыжок далеко в сторону, наверно, чтобы прервать цепочку и запутать погоню. Это не приходит в голову, просто вдруг выкидывается — раз! и сделал так, а не иначе. Чем руководствовался? Не спрашивайте.

Дома слегка светились на восходящем солнце. Свечение было холодным, но приятным на вид. Как будто обещало что-то, не слишком нежничая, но твёрдым уверенным тоном. Будто всё обновилось: новые дома под новым светом, новое утро нового дня, новое начало. Будто мир проснулся, разбуженный ещё одним шансом: может, эта попытка будет удачной?

Лунев прошёл немного по дворам: странные мысли заполняли его голову. Странное чувство с самого пробуждения, не объяснить логически. Переход — от чего-то к чему-то. Новое состояние?

Трансформация медлит, и минуты затянулись… Он — уже не он, и мир — уже не мир, но пока ещё и ничто другое… Бред, бред! Утро только недавно началось, а в голове уже всякие бредни. Муть какая непонятная — с ночи осталась, что ли? Ночью он спал, не блуждал ни в каких мирах и ничего не сочинял. Это что-то происходит с его головой, если обычное утро видится ему не пойми какой невидалью. Доигрался с запретными темами: от постоянного волнения крышу, похоже, начало сносить.

Так, и куда мы шли? Он в недоумении остановился. Город галереей уходил вдаль перед его взором, светлые дома выстраивали убегающие ряды и сходились далеко впереди, замыкая панораму. Они не выглядели настоящими и больше походили на красивые картонные декорации. Но декорации, несмотря на всю ненатуральность, дарили чувство защищённости.

Умиротворение. Покой. «Всё хорошо», — говорили они.

Он стоял и смотрел.

— Алексей Лунев? — произнесли сзади.

Он развернулся.

— Да…

— По нашим данным, вам принадлежит авторство стихов, направленных против действующей власти.

«Я попал», — подумал он, оглядывая двух людей в чёрной форме госслужащих. Вслух ничего не сказалось.

— Пройдёмте. Нам необходимо провести обыск в вашей квартире.

«Чёрт, я не сжёг рукопись! — вспомнил Лунев. — Она лежит в ящике моего стола и написана моим почерком. Чёрт, чёрт, чёрт, мне должно было прийти в голову сжечь её!»

Они поднялись наверх, в квартиру.