2

Медиумы не люди. Медиумы делятся на два отличительных вида — Спящие и Пробужденные. Спящий медиум — еще не осознает себя, как существо из другого мира. Спящий медиум физически еще походит на человека, не имеет воспоминаний и не может пользоваться всем запасом своей силы. Пробужденные медиумы — физически уже мало походят на людей. Имеют высокоразвитый мозг, усиленное функционирование всех чувств, неконтролируемые инстинкты. Также, пробужденные медиумы способны использовать всю свою силу.

2.

Люди не любят тех, кто чем-то выделяется из общей серой массы. Люди не любят и тех, кто чем-то отличается от них. Зависть порождает ненависть. Именно это мне пришлось пережить на собственной шкуре еще в детстве. В маленьком, прибрежном городке, где я выросла, не нашлось места, такой странной как я. Поэтому, мои приемные родители, которых я любила и уважала, несмотря на этот факт, при первой же возможности переехали в Хадель-Вилль. И произошло это четыре года назад. Мелинда Хайт — моя приемная мама, была доброй милой женщиной, которая любила готовить. У нее природный дар — ладить с детьми, наверное, поэтому они взяли меня в семью. Она была учительницей математики в младших классах. Мой отец — Джонатан, человек слова и дела. К тому же, он был симпатичным, для сорокалетнего врача. Он любил маму, любил и меня. Воспитывал в строгости, но справедливости. В Хадель-Вилль мы приехали, когда ему предложили работать педиатром в городской больнице. Они с мамой купили маленькую двухкомнатную квартирку, на улице Авер-стрит, и мы приехали. Мне только-только исполнилось 18 лет, и я собиралась поступить в Академию. Думаю, я изначально хотела туда поступить, чтобы стать сильнее.

Нет, я не фанатела от правосудия, и никогда не горела желанием защищать общество. Думаю, что я всегда жила на достаточно большом расстоянии от него, чтобы мы не причиняли друг другу беспокойства. Просто, до всей этой истории, моя не любовь к людям жила и росла, а после, просто выплеснулась и стала частью меня. Это случилось летом, когда я уехала на каникулы к бабушке, обратно в родной город на морском побережье — Олекс. Два часа езды на машине или сорок минут на скоростном поезде. Население маленькое, город закрыт для въезда туристов. Да и пляжи здесь дикие, скалистые, не предназначенные для массового купания. Основным доходом Олекса является вырубка хвойного леса и обеспечение им Хадель-Вилля, как индустриального центра. Поэтому, естественно, что рабочие места у людей только на лесопилке в горах. Ни чем другим этот город не занимался, а потому почти вымер для эволюции. Одинаковые дома, один магазин, один супермаркет, одна больница, одна школа, все как полагается хорошему провинциальному городку. У бабушки я бывать любила, она осталось одна и поэтому мы хорошо проводили каникулы. Я ощущала безбрежное спокойствие, наслаждаясь ее фантастическими пирожками и вареньями, а также тишиной и одиночеством.

Я всегда гуляла одна, ничего не опасаясь. Чего мне было бояться? Я итак изгой. Поэтому, у бабушки я гуляла от рассвета до рассвета, почти забывая о сне. В какой-то мере, Олекс всегда был для меня местом, где я могла отдохнуть от бесконечной глупости людского мира. Закрыться, замкнуться в самой себе, чувствуя вокруг только всепоглощающую силу природы. Не помню, какой я была до того момента, как вечером зазвонил телефон. Интуиция подсказала мне вернуться раньше в этот день. Зато я помню, какой я стала, после того, как увидела бабушку, сидящую с телефонной трубкой на полу. Пустые глаза и губы, повторяющие одно и то же: «Нет, не может быть….». Да, это не могло быть правдой. Но оказалось ей, вопреки всем разумным доводам. Все это было правдой. Оставив бабушку с друзьями нашей семьи, что жили по соседству, я села на поезд и приехала в этот город. Только сойдя на вокзале, мне тут же в лицо ударил резкий, противный, гнилой аромат смерти и неизбежности предстоящих убийств.

Тогда спецподразделение детективов еще не было организованно в Академии. И меня, на пороге квартиры родителей, встречали обычные полицейские. В их лицах была жалость, а мне было тошно. Ненавижу жалость, а тем более людскую и в мой адрес! Никогда не приму этого, никогда…. Еще в поезде, за два часа до осознания, что у меня больше нет будущего, а единственные, кто обо мне заботился и сопереживал мне, были убиты, мое сердце умерло…. Остались лишь немые осколки души, которые превращали меня в нечто ужасное.

Моего отца сначала избили, потом, разрезав живот, вывернули кишки, он был еще жив, когда маньяк распял его на кресте. Он заставил умирающего отца разрываться от беспомощности, истекать кровью…. Пока он на кровати разделывался с мамой. Характерные тридцать три ножевых ранения, а потом он выпотрошил ее. Я не плакала, с того самого дня, я больше никогда не плакала, никогда не сомневалась. Не знала жалости или пощады, никогда не останавливалась. Научилась переступать через пропасть собственного отчаяния. Пожертвовала мечтами, отказалась от прошлого, отреклась от любви или радости человеческого бытия. Я не хотела мести, месть была мне не нужна. Я в любом случае убью его, это нельзя назвать полноправной местью. Нет, я хотела чего-то большего. Дойти до истины, понять почему? За что? Ведь они всего лишь простые люди.

За что? — этим вопросом, я скрывалась от мучавшего меня чувства вины. Я боялась, что сама виновата в их смерти. Я поступила в Академию, стала самой одаренной из всех. Лучшей из лучших. И через два года, сама стала такой же, как тот самый человек, лишивший меня моего прошлого и будущего. Моей целью стало докопаться до тайн прошлого, найти и убить его, подвергнуть страданиям и умереть самой. Причем не имело значения, кто из нас кого убьет. Он меня или я его, одна и та же равносильная цена, мы оба для мира — мрачные тени. Хотела ли я, чтобы мое путешествие во мрак, за эти четыре года, наконец, завершилось? И хотелось ли мне, чтобы Мотылек оказался им? Я скажу неправду, если отвечу «нет». Но приходиться сдерживаться в своем желании или оно возобладает над моей логикой, а в подобном случае я никогда его не найду. Хотя, может это все-таки месть? Ведь вся литература кишит словами, что месть выжигает все и ни к чему хорошему не приводит….

Мы подъехали в школе, Финн переговорил с директрисой, она, сияя, проводила нас до биологического класса. Где нас встретила молодая, не особо конечно симпатичная, но милая училка…. Что-то она мне детство напомнила. Вся такая фригидная и миловидная, девственница, борющаяся за права цветов и бабочек в нашем нелегком мире? Моя гипотеза подтверждалась тем, что в двадцать четыре года, она отводила взгляд от Финна, следовательно, жутко его стеснялась. Пока он пытался втолковать ей суть дела, кстати, судя по всему, она и, правда, расстроена смертью и похищением своих учениц. Глаза опущены и увлажнены. Значит хороший учитель, раз так переживает за каждого ученика.

— Финиас, будь добр, сгоняй в машину за фотками, я забыла их. А я пока поговорю с мисс? — Финн недовольно смерил меня взглядом. Он не любил, когда я делала его мальчиком на побегушках, но я уже перевела внимание на учительницу, которая была готова расплакаться.

— Флетчер, детектив Хайт, я мисс Флетчер. Вы ведь найдете Джейри?

— На данный момент я, к сожалению, признаю, что вероятность найти ее живой, слишком мала. Но я приложу к этому некие усилия…. — интересная реакция. Удивление. Она не была огорчена, с каким бездушным видом я заменила слова «все» на «некие». — Я бы хотела у вас узнать, могла ли Мария или Джейри завести себе тайного поклонника?

— О нет, сомневаюсь. Они обе отличницы, уйму времени занимаются со мной в клубе. И у них, конечно, есть много друзей. Но я, ни разу не видела, чтобы их кто-то встречал после школы или, же они сидели в телефонах и строчили смс, ну вы понимаете, такая сейчас молодежь!

— Отлично, этому можно верить, учитывая, что и их родители сказали то же самое. Тогда последний вопрос, вы давали им какие-нибудь клубные задания: типа, найти и сфоткать, там определенный вид бабочек, на улице или в парке…? А…. Вот как эти фотографии? — появился запыхавшийся Финн, озлобленный и с пачкой фотографий, что мы нашли у Марии.

Мисс Флетчер, в ее взгляде на фотографии промелькнуло удивление, восхищение, а затем непонимание.

— Чему вы восхитились? Что за бабочка на этих фотографиях? — я чуть-чуть повысила голос, чтобы вытянуть ее из мира грез.

— А, извините, я слегка залюбовалась…. Дело в том, что это редкий вид ночных мотыльков, который не встречается в нашем городе, только в приморской черте их много и в столице. Но, я никогда не давала девочкам подобного задания, единственное, что могу предположить, что их, как биологов, весьма очаровали, как и меня, эти фотографии. К сожалению, я ничего не знаю о жизнедеятельности этих видов…. Но, я могу вам дать телефон и координаты профессора биологии в Университете для Одаренных детей.

В Хадель-Вилле располагался крупнейший в стране завод по производству нано-технологического и биотехнологического потенциала нашего государства. Университет для Одаренных детей. Университет делился на две части. Точные науки, в числе которых: химия, прикладная и квантовая физика, биотехнологическая и атомная химия, а также биотехнология, нано-технология, космология и астрономия. И Художественное Отделение, где гениальные и одаренные художники, музыканты, певцы, архитекторы, скульпторы двигали вперед нашу культуру. Этот университет давал огромный научный потенциал, несравнимый ни с чем. Распрощавшись с учительницей, я шепнула Финну, чтобы дал ей визитку Агентства, взамен на телефон профессора. Визитки у нас жуткие! Черные с золотыми буквами! Мы же не похоронное бюро, в конце концов! Решив, что приоритетом сейчас является наш свидетель и разбор полетов в Агентстве, я решила отложить визит к профессору.

— Джульетт, а можно маленький вопросик, ну совсем маленький? — глупая привычка, во время езды о чем-нибудь со мной поболтать. Не дождавшись моего согласия, как обычно, он начал тараторить:

— Как думаешь, он сумасшедший, раз помешан на бабочках? И получается, что он ловил девочек на фотки насекомых? Ты меня не любишь, ты так вечно вздыхаешь, когда я тебя что-нибудь спрашиваю! Ты же мой учитель!

— Так, в комбинации уже три вопроса. Финиас нет, я тебя люблю, и нет, я не твой учитель, это ты себе вообразил, что я им являюсь. Да, думаю версия, что фотки от него самая достоверная, это объясняет, как они познакомились с ним, и почему убитая была в парке. Он сумасшедший, но при этом он гениален, потому что умело скрывает логику за своими ненормальными поступками. Логику, которую мне, Финн, надо разгадать.

Теперь он был серьезен, мне нравились перепады его настроения. От веселого и дебильного, до задумчивого.

— Как ты думаешь, это он? Тот, кто убил твоих родителей четыре года назад? Я знаю, что спрашиваю то же, что и капитан тогда. Но ты ответила, согласно рассуждениям и имеющимся фактам, не то, что думала. Что же ты на самом деле думаешь, Джульетт?

А все-таки, у Финна мозг иногда варит в очень нужное русло. Одна из отличительных особенностей его характера, была способность видеть истину, скрытую за многими слоями. Истину, сокрытую предубеждениями, страха и неуверенности. Именно это, мне в нем нравилось больше всего. Это отличало его от обычных молодых людей его возраста. Это давало ему право называть себя «специальным» детективом. Это давало ему право сидеть со мной в машине, работать и рассуждать на моем уровне. И главное, это дает ему право получать не только мою ненависть, но и уважение. Поэтому, я не удивилась этому вопросу, и слегка усмехнувшись, отдала ему должное правдивым ответом:

— Я не знаю, точнее, не хочу знать. Дело лишь в том, почему я, в конце концов, убью Мотылька. Либо потому, что такова моя работа и статус. Либо потому, что, наконец, нашла желаемое и сжигаемая ненавистью, я превращу его в месиво крови. Вот и вся разница, поэтому все равно, кем в результате он является. Но, если уж ты все-таки интересуешься моим душевным состоянием. То скажу так…. Мне было бы проще думать, что Мотылек и есть убийца родителей. С этим убеждением, усилиться мое желание докопаться до правды, чего бы это ни стоило.

— Понятно, думая, что Мотылек и есть он…. Ты мыслишь более глубоко и ясно, но в тоже время погружаешься в процесс желания мстить….

— Ладно, Финн, давай не будем забираться в дебри того, с чем я сама еще не до конца разобралась. Лучше расскажи мне о нашем свидетеле…. — он одобрительно хмыкнул, довольный тем, что получил снисхождение.

— Он обнаружил девочку в парке, когда выгуливал собаку, он же и вызвал полицию, а они естественно нас. У него взяли письменные показания (я их изъял) и отправили домой. Мистер Ривсен, старший инженер по проводке металлосодержащих труб, в отделе городского обеспечения. Ему сорок пять лет, живет один с собакой таксой, в маленькой квартирке в районе Сайрис, в десяти минутах ходьбы от городского парка, где и была найдена убиенная. Кстати, почему полиция не заподозрила его в убийстве? Ведь такое бывает, когда убийца выдает себя за свидетеля.

— Не знаю насчет полиции, почему они его не заподозрили, но он не мог совершить это убийство.

— Почему, а что если он убил, а запись тебе прислал его друг-коллега?

— Финиас, моя интуиция — это то, чему я могу доверять безоговорочно. Но даже, если не брать ее в расчет, человек, приславший мне запись и человек совершивший убийство в парке, одно и то же лицо. Это стопроцентно. Даже не смотря на искажение голоса, которое Мотылек делал специально, я понимаю по голосу, интонации, а следовательно и эмоции, которые вкладываются в слова. Когда он говорил: «Понравился ли вам мой шедевр?». Он вкладывал гордость, радость и желание поразить и удивить. Подобные реакции проявляют модельеры, выставляя свои вещи на показе. А это значит, что они гордятся тем, что сделали. Гордость проявляется только в том случае, если ты сделал вещь сам, своими руками и вложил в нее труды и старания. С Мотыльком так же.

— Я понял, чтобы мы без тебя делали?! Пошли, мы приехали. Сайрис — район, построенный на деньги властей, для бедных и малоимущих. Те же небоскребы, люди, живущие здесь, получили почти бесплатно. А у нас отличное государство!

Облезшую, хилую дверь в коморку на первом этаже открыл мужичок с желтоватым лицом, лысой головой и недовольным выражением лица. Хотя сначала, открывать дверь он не хотел и Финну пришлось начать с простого убеждения ледяным тоном. Что за странное отношение к детективам? Он что-то скрывает? Либо чего-то не хочет рассказывать, если с такой открытой ненавистью и презрением, пытается нас отшить. Он не хотел нас пускать в свою квартирку.

— Мистер Ривсен, если вы думаете, что я горю желанием посетить вашу коморку, то вы ошибаетесь. Но представляя в данный момент закон, я задам вам всего лишь один вопрос. Мы можем поговорить и на лестничной клетке, здесь, по крайней мере, не воняет. А сейчас отвечайте, при этом, стараясь смотреть мне в глаза, не отворачивайте лицо. Иначе я попрошу напарника держать вас.

— Не имеете права! Я буду жаловаться, я уже все рассказал полиции! — от страха он весь затрясся, как банный лист.

— Нет, имеем! Мы имеем права добывать информацию любым способом. Итак, что вы видели сегодня утром в парке, когда обнаружили убитую Марию Андреас?

Так или иначе, хотел ли этот жалкий сантехник говорить о том, что видел или нет, уже было не важно. Все, что он знал, сказал, стоило только Финну припугнуть его:

— Машина! Не трогайте меня! Я видел, как от парка отъезжала машина…. — похоже, он здорово напугался. Червяк, выглядит отвратительно.

Не став ничего выяснять, я схватила Финна за ворот рубашки и утащила за собой. Ненароком, сгоряча Финн мог и убить его. Но даже в его напуганном состоянии, когда люди обычно говорят правду, я все равно заметила, что старший инженер чего-то не досказал. И главное, меня насторожила реакция Финна, который был взволнован. Что-то не так…. Финн ведь не может мне лгать. Я ведь Бог в его глазах. Богам не врут. Когда мы сели в машину, его пальцы слегка отдавали влагой. Пот, первый признак страха, я заметила его на руках. Он избегал прямого взгляда в глаза, пытаясь сделать вид, что ничего не произошло.

— Финиас, давай-ка проясним все сразу, что бы сегодня на официальном допросе в Агентстве, который записывается на пленку, ничего подобного не было…. Твою машину отъезжающей от парка видел наш водопроводчик?

— Ха, было глупо пытаться что-либо утаить от тебя. Ты же видишь людей насквозь. Не оставляя им права на тайны. Ведь так, Джульетт Хайт? — что за ирония и обреченность в его голосе и жестах? Зачем ложиться на руль и скрывать лицо, если я и по голосу могу различить его эмоции.

— Финн, знаешь, я не хочу задавать тебе этот вопрос на официальном допросе, тебе лучше ответить. И я прошу не потому, что я детектив, а потому что действительно не хочу впутывать никого из вас в эту игру. Скажи мне правду. И я, пожалуй, поверю, что это была просто глупость и совпадение одновременно….

— Машина не моя, но я был в ней. Мы возвращались из ночного клуба с девушкой, она за рулем, естественно оба мы были… ну ты понимаешь…. Вот, вообщем так, мы поехали к ней, она живет в трех минутах езды от этого парка — неужели я чувствую облегчение потому, что это правда?

— Хорошо, я верю, давай в Агентство, много работы и мало времени.

Приехав в офис, я начала расследование с того, с чего и обещала. И я и детектор лжи дали одинаковое заключение, у каждого из троих мои коллег: Билла, Лидии, и Финиаса, было алиби в ночь убийства. И есть свидетели, которые могут это подтвердить. В их досье нет ничего, чтобы указывало на связь с делом четыре года назад. А следовательно, никакой, даже косвенной причастности к делу четырехлетней давности у них быть не могло. Фактически получается безвыходная ситуация, никто из них не может считаться подозреваемым….

Интересненько! Вот то чего я ждала! Да, так и должно было быть. Я ожидала этого. Знала, что именно так все и выйдет, никаких зацепок и никаких улик, кроме интуиции. Я знала, что если Мотылек — настоящий гений и играет против меня одной, так все и будет. Игра будет невероятно запутанной, невероятно сложной тем, что не будет подозреваемых. А если они и появятся, то я встану перед ужасающим выбором. Так должно было быть…. Вот она, настоящая игра, в которой ценой становиться не только твоя жизнь, но и твои принципы, душа и честь! Пока я сидела в кабинете с таблеткой в руке, постучался капитан.

— Входи, раз уж все равно постучался.

Добродушно улыбаясь, зашел капитан. Иногда его заботливая улыбка все же помогала прийти в себя.

— Джульетт, ты расстроилась? — я рассмеялась.

— Билл, шутишь? Расстроилась, что никто из вас на данный момент не оказался Мотыльком? Нет, просто….

— Ладно, не буду тебя донимать. Просто хотел узнать, есть ли шанс найти вторую девочку живой? — он сел, внимательно всматриваясь в меня. Ища признаки усталости, он пытался разобраться в моих противоречиях.

— Нет, даже если мы успеем до назначенного срока, она умрет раньше, от внутреннего кровотечения и шока. Она так неистово пыталась выбраться, выбив стекло, что в процессе повредила что-то внутри себя. Во внутренних органах наверняка разрыв. Я не поняла этого сразу, потому что не видела крови, когда она упала в воду, теперь же стало ясно, почему она не могла стоять на ногах.

— Этому ублюдку не жить на этом свете. Ладно, ты собиралась поспать?

— Мне нужно полчаса, хочу кое в чем убедиться, тогда смогу вам предоставить хоть какие-то выводы. После мне нужно съездить в одно место, узнать про бабочек, тогда смогу указать вам место, где он ее запер. Вот и все пока….

Развернув стул к окну, я смотрела, как облака, не спеша, движутся по небу. Глупо, но белые облака в этом городе — всегда кажутся мне кроваво-красными. Их неспешное движение чудится мне преследованием. Я не чувствую себя способной убежать от их всевидящих глаз. Все в красном, в цвете крови, этот цвет преследует меня и тянется тяжелым шлейфом через всю жизнь. Прервать этот шлейф можно, только отыскав убийцу моих родителей. Пускай они были мне не родными, но все же они приняли меня, заботились обо мне, любили и оберегали. Я не знаю, хочу ли я думать, что они сожалеют, смотря, какой образ жизни я веду. Осуждали ли они меня, за то кем я в результате стала? Но, даже если это так…. Я не могу остановиться, я не могу заглушить боль, и я вижу лишь одно лекарство — смерть.

Проглотив таблетку, я стала медленно ждать, пока начну погружаться в сон. А в это время кровавые облака уже были готовы разбить стекло и сожрать меня. Когда же…. Когда же…. Я перестану когда-нибудь чувствовать эту боль?

Во снах я не могу видеть ничего важного, если это связано с моим будущим. И Мотылек это знает. Если это так, то в новом сне я найду этому подтверждение. Мне бы хотелось никогда не обладать этим даром, никогда не видеть эти сны. Наверное, тогда я могла остаться в своем детстве, навсегда. Рядом с моими родителями и рядом с ним…. Фрай…. Почему…? Как я хочу верить в то, что ты сейчас далеко от этого города.

Наконец, я ощущаю себя во сне. Это странный сон, снова не такой как обычно. Значит я снова права. Не обычен этот сон тем, что я ощущаю себя непосредственным его участником. Не духом, витающим сквозь сны и видящим их изнутри. Нет, у меня есть тело, биение сердца которого, я слышу своим острым слухом. Как сложно запутаться порой, где сон, а где реальность. Повсюду темнота, я в комнате. Все что я вижу, это блеклые стены, по которым стекают потоки крови. Стены реальны, кровь видимо, вызвана больным сознанием. Слишком темно, ничего не могу разобрать в этой острой темноте, свет идет только от белых дырок в стенах. Запах подвальной гнили, сырости окружает это место…. Где это? Похоже на катакомбы или подземелье? Что я вообще делаю здесь? И почему сижу в этой кровавой, кромешной тьме? Путем ощупывания, натыкаюсь рукой на шкаф, судя по всему с книгами. Что за чушь? Что за странный сон, и какая в нем логика, где убийства?

Тебе лучше никогда не вспоминать ничего…. Верно? — нет, только не это…. Сон начал меняться и превращаться в холодный коридор. Не хочу, я не хочу ощущать эту безысходность, безвыходность этого коридора, бесчувственность всей своей жизни! Нет! Почему, я вижу только это, что же там за этой дверью?

Я проснулась потому, что упала со стула, и это произвело видимый эффект — онемения в ногах почти не было. Осталось только привести в порядок руки, которые вообще не двигались. Пальцы не сгибались и не разгибались. Особенно правая рука, которой я поворачивала золотую ручку. Путем невероятных усилий, ногами мне удалось опрокинуть тяжелый стул на руки и пустив боль, привести их в чувство.

Теперь, все, наконец, встало на свои места, после этого сна. Я должна была убедиться в том, чего и так ожидала от Мотылька. Он был ни о чем, и теперь я понимала, почему. Как и в предыдущем сне, ничего существенного. Обычно во снах я видела улики, которые помогли бы быстро выйти на преступника, или самого преступника в момент совершения убийства. А здесь, в обоих снах ничего существенного. Мои худшие догадки оправдывались, нет, они подтверждались в самых мрачных красках. Мотылек не просто мой знакомый, знающий, что я обладаю даром, в принципе, можно найти еще с десяток людей, кроме моих коллег и ныне покойных родителей, кто знает об этом. Но тех, кто знает, что я не могу видеть собственное будущее и соответственно людей, с которыми оно связано, действительно единицы. Мотылек нашел единственную брешь в моем разуме, брешь которой и воспользовался. Этот человек — не просто мой знакомый, он непосредственно связан с моей жизнью! Хотя с другой стороны, чего я возмущаюсь…. Это же сверхъестественные способности, нет ничего удивительного, что он опустил меня с небес до своего уровня.

Добравшись до мобильника, я решила сократить круг подозреваемых до двух человек, если это было вообще возможно. Услышав родной, заспанный голос бабушки в трубке, я была готова разрыдаться от умиления:

— Бабушка, привет! Я тебя еще не разбудила? — ее удивление, тепло голоса, все передавалось мне. В отличие от обычных людей, я и правда могу чувствовать через телефонные провода.

— Нет, милая все хорошо. Джульетт, что ты звонишь не в свое время…. — пошутила она и я была тронута тем, что она, как и обычно реагирует на все с юмором.

— Ба, я вообще-то по делу… — почему мне стало вдруг неуютно? Потому, что придется произнести его имя…. Ладно, подумаешь, всего лишь имя…. Всего лишь его имя…. И ничего больше, главное не вкладывать никаких воспоминаний в его имя.

— Да, деточка, конечно спрашивай? Та там не болеешь? Чувствуешь себя хорошо?

— Все хорошо, жить точно буду…. Бабушка, ты случаем с миссис Сандерс не общаешься?

— О да, конечно, мы каждый день видимся…. Все у них вроде бы хорошо…. Джульетт, что ты там сопишь в трубку?

— Бабушка, у них-то все точно хорошо. А у него….? Про Фрая тебе ничего неизвестно? — на том конце трубки бабушка была явно поражена, как и я сама. В голову нехотя лезли воспоминания, и я как могла от них отмахивалась. Нет, ну пожалуйста, пусть он будет далеко от этого проклятого города!

— Пообещав себе никогда не спрашивать меня, ты все-таки впервые за четыре года, сделала это? Что случилось, Джульетт? Не ты ли решила прервать с нами все контакты, чтобы мы не тянули тебя вниз и позволили идти только вперед?

— Ба…. Не начинай…. Я поступила правильно, находясь рядом с тобой и с ним, я никогда не смогу найти убийцу родителей.

— Джулли, крошка Джулли, так он звал тебя. Джульетт, Мариса рассказывала, что он продолжает искать тебя. Джульетт, не стоит ли дать ему шанс….

— Прошло четыре года, он уже должен был забыть всю детскую чепуху, влюбится. Найти себе в большом мире богатую, длинноногую красотку.

— Кстати о детях. Мариса говорила, что у него большой перерыв в концертах и он сейчас где-то учит детей, я не запомнила. Ох…. Совсем забыла, в столице, наверное, ведь он теперь — пожалованный дворянин.

— Так я и знала! Меньше от него не стоило ждать. Ладно, целую, мне пора.

А! Блин, не надо было, я итак знала, что его присутствие в этом городе невозможно. А своими подозрениями лишь открыла еще одну рану в душе. Да, я отреклась. Отреклась от прошлого и будущего. От всего, что было бы дорого или имело цену. Все просто: тогда, четыре года назад, я оставила их, чтобы стать жестокой и пойти по дороге поиска самой темной истины. Сейчас же я не могу быть с ними, потому что уже жестока. Жестока, и кровь, что накопилась за эти четыре года, делает меня невероятно ужасающим монстром. Я не помню количество убитых мною, когда я нажимаю на курок, ничего не чувствую. В моей душе не колыхается ни один чувственный всплеск. Я умираю, как человек…. Вы можете себе представить человека, который не чувствуя ничего нажимает на курок, кто бы перед ним не стоял: женщина, ребенок, молодой мальчик, старик, бедняк или богатей…? Перед моим лицом, кем бы вы ни были, не имеет значения, я все равно нажму курок и сотру потеки вашей крови с собственного лица. Если мне нужно кого-то убить — спасения не будет. Так я решила — никакой остановки, никакого сомнения. Я не ошибаюсь, больше. Перед лицом смерти твой социальный статус не имеет никакого значения. Вот что мне действительно нравилось. Только смерти все равно кто ты, и сколько у тебя денег. Только смерти все равно, какое у тебя оправдание, и смерти безразлично за кем приходить. Ассоциирую ли я себя со смертью? Считаю ли я себя похожей на Бога Смерти? Да, будет ложью, если я скажу, что мне не нравиться мое нынешнее положение. Я в принципе выполняю все функции смерти. Мы с ней как братья близнецы, с одним лишь плохим отличием. У настоящих Богов Смерти их полномочия ни чем не караются в результате, все-таки это их долг и все такое. Я же больше никогда не увижу света, а всю оставшуюся жизнь буду мучиться и подвергаться невероятной агонии пыток. Таков был мой выбор, решение, которое открывает путь к истине. За такую жизнь, я многое поняла. В том числе и тот факт, почему истина открывается не каждому ищущему. Почему одни находят истину, абсолютное знание и правду, а другие остаются ни с чем, потратив все свои усилия на бессмысленные поиски. Ответ в очевидности моей нынешней жизни. Не каждый человек, ищущий истину, готов заплатить ту же плату, что пришлось отдать мне. Но в этом мире ничего не достается даром. Истина знает, что для людей она самый дорогой лот и имеет самую высокую плату. А в силу своего превосходства и своей значимости, у нее есть право назначать самую желанную цену. То, чем пожертвовать для всякого ищущего почти не возможно…..

Мне нужно было попасть в Инновационный центр города — Университет. Сев в свою машину, я заглотнула две таблетки обезболивающих, все-таки столкнуть стальной стул себе на руки, оказалось вовсе не хорошей идеей. Начали проявляться фиолетовые потеки и пришлось надеть черные перчатки, чтобы скрыть это, я же еще девушка…. Здание Университета располагалось в центральной части города в лесопарковой зоне. Территория самого здания включала еще и парк, три корпуса с общежитиями, лаборатории, огромную оранжерею, бассейн, два теннисных корта и футбольное поле. Не хило для одаренных детишек. Короче потеряешься, если не знаешь, где главное здание. К счастью я знала, предварительно позвонив профессору Линдерману, я выяснила, что биологическая кафедра находиться как раз в оранжерее, пройти в которую проще всего через главное здание. Я приехала в дневные часы, студенты еще учились так, что везде было шумно и людно. Как я поняла, студенты учатся и живут здесь постоянно. Главное здание было похоже на стеклянную башню и огромная мраморная лестница в центре зала вела в разные корпуса и на верхние этажи. Слева и справа от лестницы, располагались доски информации и расписания. Я с грустью вздохнула, мне не приходилось жить студенческой жизнью. В Академии, своих студентов воспитывали по «особой программе». Мы вставали в пять утра, на утреннюю тренировку в любую погоду, даже если шел проливной дождь, потом завтракали и сразу же курсы по развитию логики, дедукции. Также мы занимались психологией, криминалистикой. Потом, ближе к обеду, мы в реальных условиях тренировались на полигоне, убивая реальных людей. Уж не знаю, где они понабрали столько отбросов общества, чтобы мы выучились стрелять без промедления. Отдельное внимание уделялось обучению ведения допросов и пыток заключенного. Затем опять физические тренировки, до потери пульса и так каждый день, каждый день. Академии было поручено воспитать с десяток машин для убийства. Она так и поступила.

Судя по всему, сейчас была перемена, группки студентов и преподавателей сновали в разные стороны, бегали по своим делам, веселились и рассматривали стенды под лестницей. От такого разнообразия всего цветного и яркого засветило уже в мозгах, которые привыкли работать в темноте. Судя по объяснению профессора, мне нужно было подняться по лестнице на второй этаж, повернуть налево, пройти рекреацию, пройти сквозь зимний сад, завернуть на право, пройти длинный коридор…. А дальше тупик, я не помню, а записывать за ним не реально. Конечно, я могла бы поймать за шкирку какого-нибудь студентика и заставить его показать дорогу. Но еще в Академии нас учили быть невидимыми для обычных глаз, ни чем не выделятся из толпы. Поэтому, зевнув, я поспешила ступить на лестницу….

Не успев перешагнуть на четвертую ступень, меня просто накрыла боль. Она шла из груди, я остановилась. Конечно, по моему лицу никогда нельзя было сказать, что я чувствую, кудри под шеей стали влажными, пот первый признак страха. И мне стало страшно. Я была не готова, такому внезапному приступу, но я оставалась спокойной. Никогда не показывать свои эмоции, вот чему еще учили в Академии. Застыв с правого конца огромной лестницы, как вкопанная, я не могла пошевелиться. До моего острого слуха донесся знакомый звон колокольчика. Но я ощущала его не только внутри себя, как признак активности моей интуиции. Но и снаружи, легкий, летящий звон витал где-то совсем близко. Звон колокольчика из давно забытого детства. Убежать немедленно! Убежать, скрыться подальше, пока наваждение не превратилось в реальность! Но боль…. Мне хватило сил, чтобы на пять сантиметров повернуть голову влево. Благо, мое лицо скрывали кудри, я хотела увидеть и упокоить себя. Что я ошиблась, что еще миллион человек в мире подвязывают волосы ленточкой с колокольчиками.

Но нет, я не ошиблась. Высокий молодой человек, с прекрасной фигурой, блестящими, длинными, пепельными волосами, которые были подвязаны красной лентой с двумя круглыми колокольчиками. Волна отчаяния захватила еще больше, чем волна боли. Я сжалась, повторяя про себя только одну фразу: «Пусть он не заметит!». Я молчала, не произнося ни звука, боясь даже дышать. Он спускался вниз в полуметре от меня. Благо, он был занят разговором с идущим рядом пареньком, поэтому вероятность того, что он меня заметит, была равна нулю. Собственные чувства, подавляемые годами, стали где-то в глубине моего сердца оживать. Каким же красавцем он стал, он и был-то милейшим существом на земле, а сейчас такой высокий, стройный и брутальный. Вокруг него всегда была какая-то невероятная аура подчинения. Он пленял всех своей ясностью ума и своим талантом. А эти мягкие волосы, я даже вспомнила чувство приятного проскальзывания их через мои пальцы. Нет! Стоп!

Боль начала отступать, значит, все хорошо. Все хорошо, будем считать это, очередным видением моих больных мозгов. Все закончилось, он не увидел меня…. Вдохнув воздух, ощутила, как бьется сердце и вздымается грудная клетка. Успокоившись, я продолжила свой путь наверх…. Самоуспокоение и самовнушение — самые плохие лекарства. Я остановилась потому, что не могла двинуться:

— Джулли видимо хотела от меня сбежать? — чуть-чуть наклонившись корпусом, он одними губами целовал кончики моих кудрей. Его спокойный, как всегда соблазнительно твердый голос, походил на шепот, он обращался так только ко мне. Полуразвернувшись, я действительно испугалась. Все еще сжимая мои волосы, он смотрел на меня яркими аметистовыми глазами и в этих глазах была не только печаль, но и злоба. Аметистовые глаза, в которых я была пленником. Эти аметистовые глаза смотрели на меня, как на собственность. И да, так всегда было, этому человеку принадлежала моя любовь, этому человеку я никогда бы не смогла сопротивляться. Власть этих глаз надо мной была ужасна.