11. Идэлан. Заменитель

Жизнь — это непрестанный выбор

между созиданием и разрушением.

Виктор Кротов

Тени, тени, отблески волн магического источника. И тишина пещеры, нарушаемая только редким стуком капель.

Варнас, смеясь, плюхнулся на трон.

Он никогда не думал, что приключение будет столь увлекательным. Больной и едва живой носитель целителя судеб наплевал на узы богов и бросил своего принца? Такого не случалось давно… если вообще случалось.

Дитя Виссавии оказалось на редкость упрямым.

И сестра еще с ним наплачется… впрочем, они все с ним наплачутся. Ведь упрямый Аши дал своему носителю огромную силу — менять и исцелять судьбы… не только людей, но и богов. А до привязки к носителю двенадцатого Рэми слишком уж… свободен. Непредсказуем. Неподконтролен.

И впервые Варнас задумался… не слишком ли игра стала опасной? И не слишком ли часто мальчишка рискует своей жизнью? Придется подстраховать… и Варнас вновь вернулся к оку. Чтобы увидеть Аланну. Пора вновь ввести девчонку в игру.

Серая вуаль тумана, а за ней — коричнево-скромный наряд орешника. Мягкий шоколад дороги и песок… везде: на одежде, на руках, даже на зубах. Проклятье!

Перед глазами плыло, но больше не от слабости, а от гнева. Миранис не понимал, где он. Не понимал, почему рядом оказался вдруг Арман, а не тот мальчишка. Он даже не знал, гневаться или, наконец, вздохнуть с облегчением. Перед больным целителем судеб нужно было хорохориться — должен же хоть кто-то быть сильным и уверенным, а вот перед Арманом строить из себя сильного необязательно, его серьезности на всех хватает. Где этот Арман, когда он так нужен-то?

А Рэми? Рэми слаб и болен, так ради богов, как у него хватило сил трепыхаться? Во вред себе? Или же Мир что-то сказал неправильно? Да Мир в жизни никого не уговаривал, а тут...

Но и Арман… раздражал своей радостью!

— Мир, боги, как хорошо, что ты жив!

Принц порывался встать, бежать за мальчишкой, но ему не дали. Кричал, что надо найти Рэми прямо сейчас, пока он далеко не удрал, но никто не слушал.

Арман лишь держал крепко, что-то говорил мягко, но уверенно, чеканил приказы кому-то за спиной и осторожно уговаривал опустить щиты. Поняв, что иначе дозорного не унять, Миранис подчинился, и сразу же почувствовал, как его тело, душу окатило волной магии. Всего на миг — невидимый маг не решился сливаться с душой наследника. Но и этого хватило, чтобы почувствовать тошноту. Миранис терпеть не мог, когда ему лезли в душу. Да и не лезли обычно, сказать по правде. Телохранители, которые были частью него, как-то особо и не считались — они всегда рядом, с ними уже привычно быть открытым. Но чтобы вот так просто и чужой!

— Ничего не вижу, — сказал кто-то за спиной. — Принц будто и не был ранен.

В холодных глазах Армана беспокойство сменилось вопросом, а Мир воспользовался мгновенным замешательством, чтобы напомнить, кто тут главный:

— Найди его! Немедленно, слышишь! Ищи! Видишь же, я жив и умирать не собираюсь, ищи мальчишку!

Арман встал, явно неохотно, посмотрел холодно и предупреждающе на одного из своих спутников, и в ответ тут же раздалось странно-спокойное:

— Если бы я хотел ему навредить… Арман, мне казалось, мы это уже выяснили.

Арман как-то слишком быстро согласился, кивнул и растворился в туманной тиши. Зато задумался Миранис: тот маг разговаривал с главой дозора как равный, а как с равным с Арманом отваживались разговаривать немногие. Стало даже любопытно и несколько боязно. И как только Арман бесшумно скрылся в лесу, Мир внимательней пригляделся к странному магу.

Но рассмотреть ничего не удалось. И даже не туман был тому виной, а явное нежелание незнакомца открываться: будто уловив интерес принца, маг шагнул в сторону, еще глубже спрятав лицо в мягких складках капюшона.

— Я помогу, мой принц, — спохватился второй “друг” Армана, опускаясь перед Миранисом на колени.

Он, напротив, откинул капюшон на плечи, будто специально показывая лицо — обманчиво молодое и беззаботное. И знакомое — уж любимчика верховного жреца Радона Миранис при дворе видел частенько. Правда, разговаривал с ним редко — Лис, как и большая часть жрецов, старался быть тихим и держаться в тени. А вмешивался, лишь когда совсем уже было необходимо.

Теперь, например… Почему Арман здесь, в лесу да еще с этими?

— Не надо, Лис, — раздраженно ответил Мир, сам поднимаясь с земли и вглядываясь в укутанные туманом деревья.

Нет, конечно, найти целителя судеб хотелось, но без Армана оставаться здесь было как-то неспокойно… потому когда Арман, наконец-то, появился и тихо сказал, что никого не нашел, Миранис даже не возмутился. Впервые за долгое время он безумно устал от всех приключений и хотел просто отоспаться в собственной теплой постели, окруженный уютом и теплом… надоел этот лес!

— Ничего не поделаешь. Он никуда не денется, Арман, — сказал Миранис. — Рэми не дурак и попробует проникнуть в столицу. Отведешь меня и выставишь охрану у ворот, слышишь? Найди его быстро, потому что иначе искать будет нечего — мальчишка ранен. А я хочу его живого, живого, ты меня понял?

— Понял, Мир, — примирительно сказал Арман и кивнул вдруг прячущемуся магу, — я буду его искать.

Не сказал «найду»… и Мир насторожился, уловив вдруг едва ощутимую усмешку незнакомого мага. Почему тот, к богам бездны, усмехается? И почему кажется, что Арман не будет искать слишком усердно?

— Я вижу, что ты ничего не понимаешь, — выдавил сквозь зубы Миранис, хватая Армана за воротник. Врезать бы ему, ой бы врезать! — Но мы еще поговорим.

— Боюсь, это ты не понимаешь, — ответил вдруг Арман, одним неуловимым движением высвобождая воротник из пальцев принца. — Но это потом, сейчас я должен доставить тебя в замок.

— Опять «должен»? — раздраженно спросил Мир.

Когда ты, наконец, забудешь о своем долге и вспомнишь о своих желаниях? Раздражаешь! Раздражаешь своим "я должен", ты же друг мне, а не слуга!

— Мир, прошу, — мягко возразил Арман. — Сейчас не время… мы все устали за эти дни, правда?

Миранис не возразил. Посмотрел на скрывающуюся в тумане дорогу и вновь почувствовал, что Арман прав. Он дико устал от всего этого, но… темные, полные боли и понимания глаза целителя судеб не отпускали. И внутри все еще плескалось пламя чужой магии — чистое, сильное, яркое.

— Хорошо, возвращаемся, — сказал Мир. — В замке будет все иначе.

В замке он выгонит Армана в шею и заставит телохранителей перевернуть столицу в поисках целителя.

— Слушаюсь, мой принц, — чуть опустил голову Арман, скрыв облегчение в глубине синих глаз. И все же ты на самом деле устал, Арман. Обычно тебя сложнее вывести из себя.

— Открой нам арку в замок, — приказал Арман прислушивающемуся к них разговору магу. — Я должен как можно скорее доставить принца в ритуальный зал.

Ритуальный зал? Миранис едва удержал смешок — доставить к отцу? Размечтался! Мир не собирается теперь выслушивать нотаций!

— Ты ничего не забыл? — едва слышно усмехнулся маг, и Мир вновь вздрогнул от ощущения, что что-то в этом друге Армана не так.

— Ничего, — возразил дозорный, а Мир вновь удивился — ледяной клинок повелителя позволяет какому-то незнакомцу оспаривать свой приказ? Еще и изволит объясняться? Но пока Мир удивлялся, Арман продолжал:

— Мне нужна сильная и стабильная арка, чтобы провести так же Искру, а Лис может с таким не справиться, тем более, что я забираю его с собой. Потому последнее, о чем я тебя прошу сегодня: создай нам переход.

— Замок мне не позволит, — вновь возразил незнакомец. — Ты же знаешь.

— Замку все равно, кто создает арку. Ему важно, кто через арку придет. А ты сам понимаешь, как будет рад дух замка наследнику Кассии.

А наследник раздражался все сильнее, чувствуя себя здесь лишним. Арман не спрашивал, Арман вновь все решил, взяв на себя тяжесть власти. Арман вновь оберегает, как маленького ребенка, даже не интересуясь, чего Миранис хочет на самом деле. И хотя Миранис сейчас хочет того, что и Арман… дозорного стоит проучить.

Мир шагнул вдруг к магу да так быстро, что тот не успел отступить, прошептал ему, даже не пробуя заглянуть под капюшон:

— Откроешь переход куда скажу, я помогу.

И положил руку на плечо мага. Тот вздрогнул и едва заметно кивнул. А Арман тихим свистом подозвал стоявшего неподалеку Искру, погладил коня по шее, погрузив на миг пальцы в его блестящую, переливающуюся алыми искрами гриву, ласково что-то прошептал в настороженные уши. И Мир на миг пожалел, что подарил такую красоту дозорному.

Он до сих пор не знал, почему это сделал. Но ту лунную ночь, когда так решил, очень даже помнил… Он тогда дрожал после очередного превращения в своей спальне и опять отказывался что-то есть или пить. А отец молча вошел в его покои, уселся на кровати рядом, и показал… живущего в лесах сироту-мальчишку с пустым замученным взглядом. Показал, как тот, сам того не зная, рвется ночами в залитый лунным светом лес, как несется белоснежной тенью меж стройными деревьями, как долго стоит на берегу озера, вглядываясь в серебристую воду.

— Кто это?

— Снежный барс, — ответил тогда отец, поднимаясь. — И тот, кто может стать твоим другом. Если не позволишь ему умереть. Тебе решать.

И бросил на кровать какие-то бумаги.

А там был отчет. Холодный и бездушный. Когда родился, кем были родителями, когда потерял семью, как чуть было не ушел за грань, оставшись один. А еще ритуал забвения, проявляющаяся редко кровь оборотня, странная, никому не нужная жажда справедливости. Арман никогда и никого зря не обидел, но ненавидели и боялись его все…

Кроме Мираниса. И когда от ларийских купцов наследнику пришел подарок… Миранис вдруг ясно понял, что ему делать.

Тогда стегал ливень песок и каменные стены. Мир стоял на балконе внутреннего двора замка, смотрел, как рвется из пут, ржет раздраженно огромный конь, магическое порождение Ларии, как его едва удерживают четыре конюха, и вдруг подумал…

А Искра ведь так похож на того мальчишку-оборотня… такой же неукротимый и любящий свободу. Такой же… совершенный, наверное.

Сопроводительное письмо написалось сразу. А в умных глазах коня, когда его отправляли в леса, появилось вдруг странное облегчение. И благодарность. Которая осталась и сейчас…

Арман молча вскочил в седло, а Мир на миг коснулся точенной морды коня, почувствовав на пальцах колкие искры. А потом принял руку дозорного и сел позади Армана.

Искра теперь не походил на того испуганного, вольного зверя, каким Мир его увидел в первый раз. Такие сами выбирают себе хозяев… Но и добро помнят долго. Мир знал: если что, Искра не предаст и его… поможет и ему, и это осознание почему-то наполняло душу радостью. Все же это хорошо, когда кто-то рядом не потому что должен, а потому что сам того хочет.

Искра был таким. Свободные, сильные, сами выбирающие себе друзей и спутников звери все такие. Им все равно, принц Мир или нет, они любят или не любят совсем за другое.

Арман, по большей части, тоже такой. Пока на его плечи тяжелой тяжестью не падает воля отца… или наследного принца. Миранис не любил, когда Арман становился послушным, хотя временами этого послушания специально добивался. Тогда идеальный дозорный менялся, в душе его поднималась едва ощутимая за щитами буря, и Арман становился настоящим, живым…

Тем самым упрямым мальчишкой-оборотнем, который когда-то заворожил измученного второй ипостасью принца. Потому что в Армане было то, чего не хватало самому Миранису — уверенность. Сталь. И упрямое желание жить, правильно жить, несмотря ни на что. А самому Миранису временами так хотелось сдаться...

Созданная арка тем временем засверкала, наполнилась разноцветным туманом. И Мир в очередной раз вздрогнул, поняв, насколько силен неизвестный ему маг. Высший, не иначе. Даже один из самых сильных высших. Только вот высших Мир знал всех по именам и в лицо, уж отец об этом позаботился, а этого мага видел впервые.

"Ты слишком много задаешь вопросов, мой принц, — раздался в голове голос. — Позволь дозорному заботиться о твоей безопасности, а сам продолжай, как и раньше, проматывать жизнь в кабаках".

И насмешка в этих словах горько уколола: ведь с тем же Арманом незнакомец разговаривал иначе — уважительно и спокойно. А с принцем...

— Помнишь о нашем договоре? — спросил Арман мага, разворачивая Искру.

— Помню, — ответил тот, успокоительно погладив Огнистого по крупу. И магическое создание замерло на миг, а потом само потянулось к обтянутыми перчатками ладоням. А Мир лишь выдохнул сквозь зубы — если даже конь доверяет этому магу, то тот действительно не хочет никому из них зла. Так почему скрывается? И насмехается? — Но ты уверен? Я слышал, что есть другой выход.

— Не уверен, что это выход, — огрызнулся Арман и бросил поводья Лису. — Пришлешь коня Лиса в храм. Если я тебе буду нужен, ты знаешь, где меня найти.

— Да, мой архан, — чуть насмешливо сказал маг и почему-то добавил: — Храни себя.

— Я уже говорил, что я не архана, чтобы со мной возиться… Лис!

Лис понимающе вцепился в поводья и повел Искру к арке перехода. Кто кого вел, усмехнулся Мир, но конь шел за учеником жреца послушно, настороженно косясь в сторону все так же спокойно стоявшего мага. А маг вдруг приложил руку к груди и низко поклонился, на этот раз Миранису:

— Береги себя, мой принц. Твоя жизнь — наш мир.

А как же кабаки?

Рассеивался под первыми лучами солнца туман, покачивались ветви орешника, мягко шуршали под копытами коня опавшие листья, и все близилась, источала аромат магии идеально ставшая посреди леса арка перехода.

Наконец-то домой!

А за безмолвием был длинный аркадный коридор и горечь хризантем, врывающаяся в открытые окна. Мир спрыгнул с мирно стоявшего посреди замка Искры, бросил усталый взгляд на прячущийся за окнами сад и пошел к дверям в конце коридора, будто не слыша за спиной чуть недоуменное:

— Ты куда?

— Спать. А ты думал, что я пойду в ритуальный зал говорить с отцом? Пришли ко мне Лерина. Если сам не хочешь искать целителя судеб, пусть он поищет.

— Ты не понимаешь… — ответил Арман, спешиваясь. И от одного звука его голоса Лис вжался в стену коридора, а стоявшие по обе стороны дверей дозорные заметно напряглись. — Спать, значит? Не хочешь встречаться с отцом? И тебе нужен Лерин, да?

Мир почувствовал твердую руку на своем плече и сам себе не поверил — Арман разозлился? Мало того, позволил себе ослушаться приказа? Но раньше, чем Мир даже рот успел открыть, Арман отчеканил приказ замку и толкнул принца вперед. И коридор исчез, резко взметнулся вверх потолок, стены расширились, теряясь за ровными рядами колон, а глаза ослепило сияние столба магии посреди зала.

— Я сказал, что не хочу в ритуальный зал! — закричал Миранис. — Как ты посмел ослушаться?

— Напротив, — усмехнулся Арман, — я послушал твоего приказа. Только Лерин не может к тебе прийти. Так пойди к нему сам, что же ты?

Миранис обернулся и вздрогнул, увидев возле столба магии три коленопреклоненные фигуры. И сердце вдруг забилось громко, так громко, что почти из груди выпрыгнуло, а к горлу подкатился комок горечи… что же так?..

— Почему? — шагнул он вперед, еще не веря, что все это реально…

— Ты умирал, они умирали вместе с тобой. Ты очнулся, они продолжили умирать. Отпустишь их, мой принц? — спросил Арман, и в голосе его больше не было недавней стали.

Мир не ответил, он был уверен — Арман знает ответ. Так зачем спрашивает?

Принц шел к огню, смотрел, а видел только лица своих телохранителей. Вспоминал смех Тиса, которого так давно не слышал, серьезность Лерина, что еще вчера так раздражала, спокойствие и рассудительность Кадма, и понимал вдруг… что подвел. Всех их подвел. И телохранителей, и Армана, и Джейка, чей крик до сих пор стоял в ушах, и, наверное, еще долго будет возвращаться в кошмарах.

Боги, чего ради? Ради каприза? Потому что всего на миг захотелось быть свободным?

Почему люди из-за этого умирают? Раньше же все проходило гладко...

— Боги… Я и не думал, — тихо сказал Мир. — Ты же знаешь...

— Что они тебе нужны так же, как и ты им? — усмехнулся Арман. — Знаю.

— Это неправильно… Они не выбрали, я не выбрал...

— Глупец ты, Мир, не ради принца мы готовы рискнуть всем, ради тебя. Прости мою дерзость, Миранис, но для меня ты больше чем наследник, ты мне как брат. Все еще сомневаешься? В нас всех сомневаешься? Разве мы дали повод для сомнения?

— Нет, — Мир оглянулся, положил руку на плечо Армана, посмотрел на миг в глаза и тихо сказал:

— Я все понял, Ар, не мучай меня больше.

Тихим шепотом зашелестели заклинания, ярче вспыхнуло за спиной сияние, отражаясь от гладкого до зеркальности камня стен, и Мир понял, что медлить больше нельзя. Он посмотрел на ожидавшего в тени хариба, и тот все понял без слов. А потом было долгое купание под тихие мелодии, пока не сошли с тела и души последние частички грязи, и странный блеск в глазах хариба, когда тот осторожно отер шрам на боку Мираниса, и жесткость простой льняной туники, и разлившийся по душе покой, и холод камня под босыми ступнями, когда Мир вновь шел по ритуальной зале. Исправлять свою ошибку.

А мелодия все ускорялась, все более томила нетерпением, тревожила душу и звала за собой. И Мир безропотно позволил уложить себя на холодный камень алтаря и даже не удивился, когда его запястья и лодыжки захолодили серебряные браслеты.

Может, так и надо. Говорят, что во время таких ритуалов человек мечется от боли… А никто ведь не хочет, чтобы он свалился с алтаря раньше времени и все испортил.

— Мир, — пошептал у самого уха отец. — Держись, мой мальчик.

Мир на миг открыл глаза и увидел сквозь туман полузабытья своих телохранителей у алтаря, так же коленопреклонных, так же охваченных огнем магии. Увидел отца, шагающего в тень, окруживших их в круг жрецов в синем одеянии, и поплыл в сапфирном сиянии едва слышимой песни Радона.

— Ни одного из вас не отпущу, — выдохнул Мир, — и тебя, Рэми, больше не отпущу.

И огонь охватил и его. А нити, соединяющие с телохранителями, напряглись до предела, отрывая уже почти ушедших от ослепительной грани. Узы богов… Цепи, разрывающие плоть… Почти рвущиеся, звонкие от напряжения, и чужая боль, чужое безумие, втекающее лавой в вены.

— Отпусти, — взмолился кто-то, а Мир лишь выгнулся дугой, чувствуя, как плавится от жара, липнет под спиной камень, и выдохнул:

— Нет...

Опять этот проклятый туман. Бесконечное поле в обе стороны, спящее в преддверии дня разнотравие, яркими звездами замершие в зелени васильки и ромашки. И покой. Столь ощутимый, что дыхание перехватывает, такой густой, что каждый звук здесь кажется лишним.

Его стройная фигура теряется среди тумана. Мальчишеская угловатость, нечеловеческая хрупкость и такая же нечеловеческая чистота...

Он светился. Едва заметно, нежно. Он расправлял за спиной ослепительно белые крылья. Он встал на цыпочки и протянулся к небу, прошептав:

— Отец!

Младший и любимый сын Радона, двенадцатый. Нэскэ. Когда-нибудь...

— Ты не будешь моим носителем, — сказал вдруг Нэскэ, даже не обернувшись. — Ты слишком слаб, Миранис. Ты путаешь долг с дружбой, дружбу с ненавистью, а дар — с проклятием. Очнись, принц, борись за моих братьев. Если ты еще раз осмелишься отказаться от кого-то из них, я откажусь от защиты твоего рода. А если не будет двенадцатого...

— Что я должен сделать?

— Вопрос не в том, что ты можешь, а что ты хочешь и сделаешь. Ты ведь сам хотел свободы, не так ли? Ты можешь ее получить… отпустив. Но если не отпустишь, то больше и не отталкивай.

Он обернулся и Мир вздрогнул от ослепительной силы в его взгляде:

— Аши мой брат. И твоя ноша, Миранис. Борись за него, как он когда-то боролся за твоих предков. А в его носителе… лучшего друга тебе не сыскать. Если не считать его брата. Береги то, что у тебя есть, Мир… а есть у тебя очень многое.

И вновь ритуальная зала. Песни жрецов, туман курений. Черная лава смерти по венам и слова, срывающиеся с губ:

— Они мои Айдэ! Пока я жив, ты их не получишь!

Смех! Бог смерти смеется, не радостно, не злорадно, грустно и безнадежно, будто плачет. Бьет черными крыльями, обжигает смертоносным дыханием, тянется к фигурам, охваченных темных огнем, шепчет одурманивающие слова о спасении и покое.

— Ты же их не хотел? — усмехается он.

— Помни о договоре! — выдохнул Миранис и растянулся на алтаре. Боль ушла. Туника взмокла от пота, медленно остывал под спиной камень, но боль...

Мир с трудом повернул голову. Тис… Огонь мягким покрывалом соскользнул с телохранителя, и Тис на миг открыл глаза, прежде чем упасть в обморок на выложенный мозаикой пол.

— Мир! — подбежал к алтарю Арман.

Он не успел освободить запястья Мираниса, как принц схватил его за руку, заставляя посмотреть себе в глаза, и выдохнул:

— Получилось? Они будут жить?

— Будут, — ответил Арман. — Давай, Мир, еще немного, тебе надо отдохнуть!

— Я останусь с ними.

— Я позабочусь о них.

— Ты позаботишься о себе, — возразил Мир. — Это приказ. Хочешь, чтобы я отдохнул, пойдешь отдыхать со мной.

И лишь когда Арман заснул рядом на широкой кровати, Мир понял, как дорого дался дозорному его побег — за эти пару дней Арман сильно похудел, посерел и потускнел от усталости.

— Какой же я дурак! — прошептал принц, погружаясь в глубокий сон. Как хорошо, что отец не пришел после ритуала. Хотя серьезного разговора ему не избежать. Но это завтра. А сегодня последним усилием воли Миранис приказал:

— Ищи его, слышишь?

— Да, мой принц, — ответил хариб, осторожно принимая из разума принца воспоминание о больном мальчишке, едва державшимся на ногах.

Рэми… идиот с ярко-синей руной на лбу. Аргус. Носитель целителя судеб… Как же тебе удалось удрать-то? И почему ты удрал?

***

Идэлан откинулся на спинку глубокого кресла и смотрел, как танцуют на потолке тени от огня, слушал, как перешептывается за окном с листьями ветер, как потрескивает, шумит в камине яростное пламя. Мягко грели ладони стенки чаши, разносился по спальне запах заваренных трав и разливалась по телу мягкая нега.

Он позволил себе забыться кратким сном и, когда рывком проснулся, уже знал, что покоя больше не будет. Луна все так же лила мертвенный свет, огонь свернулся комочком в угольках, а навар совсем остыл. Мирно спал вокруг замок, ударами крови отзывался где-то в коридорах стук шагов.

Еще не слыша гостя, но уловив его густой и липкий страх, Идэлан поставил на стол чашу и отвернулся к окну, наслаждаясь последними мгновениями мирной ночи. Чуть прикрыл глаза и даже не пошевелился, когда в дверь постучали. Сначала тихо, потом более уверенно, вкладывая в стук все отчаяние.

Отчаяние… волосатая лапа страха на позвоночнике, холодный пот и спертое дыхание. Все это он знал слишком хорошо.

Но не слишком любил ту, что сейчас стояла за дверью. Лили была хорошей харибой, но в ее душе ощущался едва заметный запах гнили…

— Мать, погубившая своих детей, — скривился Грей и темных глазах его полыхнуло зеленое целительное пламя. — Не советовал бы тебе к ней подходить.

— А моя невеста? — спросил тогда Идэлан, глядя, как за окном льет воду, бесится первый ливень.

Грей некоторое время молчал, прежде чем ответить. А потом подошел со спины, положил руку на плечо и тихо сказал:

— Я не знаю. Она чиста… но в душе ее слишком много боли. Ребенок, познавший вкус смерти — Кассия не слишком-то мягка даже к своим арханам.

— Она больше, чем архана, — прошептал Идэлан.

— Знаю, — ответил Грей. — Лучше было бы, чтобы ты поговорил с кем-то из целителей душ. Думаю, вам обеим не помешало бы… боль надо уметь отпускать. Тем более столь давнюю.

— Я не хочу отпускать, — ответил Идэлан. Грей лишь вздохнул и ушел. А Идэлан тогда стоял у окна до самого вечера, вспоминая темные глаза той, что когда-то любил больше жизни. Когда-то… И мог ли он теперь кого-то осуждать?

Ночь за окном разбередила душу, лунный свет стал почти невыносимым, а стук в дверь отозвался в сердце уколом боли. Идэлан с трудом вырвался из воспоминаний, встал с кресла и одним движением руки заставил тяжелые шторы закрыться, светильники по углам вспыхнуть ярким светом, а дверь за спиной бесшумно отвориться.

Обернувшись, он увидел стоявшую в проеме худую, напуганную Лили и тихо спросил:

— Зачем пришла?

— Помогите… только вы можете помочь… — прохрипела она.

— Тебе? — Идэлан шагнул к Лили. — Опять хочешь убить своего ребенка? Не думаю, что я тебе в этом помогу.

Лили вздрогнула. Моргнула удивленно, а потом сжала вдруг ладони в кулаки, напряглась вся и тихо ответила:

— Мне нельзя помочь. Я знаю. Знаю, как вы смотрите на таких, как я. Знаю, что нас презираете и… может, так оно и надо. Но моя архана… она не такая… и больше помочь ей некому… пожалуйста… можете меня изгнать, но… помогите!

И оказалась вдруг на коленях. Обняла ноги Идэлана, заплакала бесшумно, и хранитель вести вдруг вспомнил, как сам стоял на коленях лет десять назад и так же тихо рыдал, вымаливая прощение у своей богини смерти. За ошибки надо платить. Идэлан платит до сих пор.

— Встань, — он заставил Лили подняться, усадил в кресло, взял со стола так и не тронутую чашу с уже остывшим питьем и подал харибе, не забыв приправить навар всплеском успокаивающей магии. А когда Лили отпила слегка и успокоилась, сам опустился перед ней на колени, взял ее дрожащие ладони в свои и спросил:

— Что случилось?

— Эдлай… пришел к Аланне, — выдохнула Лили.

— Он часто к ней приходит.

— Вы не понимаете, — покачала головой Лили. — Таким злым он не был никогда…

— Что сделала Аланна?

Лили было открыла рот, посмотрела на Идэлана и вновь закрыла. И хранитель вести всей кожей почувствовал, что Лили что-то не договаривает. Может, даже что-то важное или только для них с Аланной важное — кто этих кассиек разберет. Но идти, увы, надо… А выяснять, почему и как, потом будем.

Слегка вздохнув, он провел ладонью возле лица Лили, прошептав:

— Спи!

И поднявшись, направился к двери. Тратить времени на беготню по коридорам не стал — послал приказ духу замка и на миг прикрыл глаза, а когда открыл, успел еще заметить, как Аланна вздрогнула от удара, как широко раскрылись ее глаза, в которых застыл ужас. Раньше, чем сердце сделало следующий удар, Идэлан бросился вперед. Оттолкнул Эдлая, подбежал к окну, хотел схватить невесту за руку, но пальцы встретили лишь воздух, а за окном… в неожиданной тишине, начали ломаться ветви. Богиня… не успел?

— Лана! — закричал где-то рядом Эдлай, и Идэлан, очнувшись от ужаса, сбросил липкое оцепенение и осмелился посмотреть вниз. И сразу увидел ее — хрупкую, в платье, ярким пятном белеющем среди травы, заляпанном темными пятнами. Вдохнув внезапно спертым воздухом, Идэлан продавил сквозь зубы проклятие, и выпрыгнув в окно, плавно опустился вниз. Не осмеливаясь смотреть на торчащую через прореху в платье кость, на бегущие по тонкой шее дорожки крови, он прохрипел:

— Не отпущу! — и одним движением поднял невесту на руки.

Хрипит… может от боли, такая легкая и хрупкая, и руки уже все в крови… не важно. Важно, что жива! И, выстрелив в тишину зовом, Идэлан приказал замку отнести их в его покои. Положил Аланну на кровать, дрожащими пальцами поправил ее мокрые от крови волосы и мысленно закричал еще раз: «Грей!».

— Тише, тише, Идэлан, я уже здесь, — примирительно сказали за спиной. — Нечасто ты…

И, наверное, увидев Аланну, замер:

— Кто ее так? — напряженно спросил он, проводя ладонью над ее телом. Идэлан посмотрел с надеждой на льющийся с пальцев друга зеленый свет, заглянул ему в глаза и отпрянул: в знакомом с детства взгляде застыли незнакомые холод и настороженность.

— Опекун, — ответил Идэлан на давно забытый и никому не нужный вопрос. Аланна дернулась, Грей мягко провел пальцами по ее щеке и напряженность из его глаз исчезла, сменившись близким и знакомым состраданием:

— Один я тут не справлюсь, — мягко сказал он. — Слишком близка она к грани. И девушку, — он кивнул на так и спавшую в кресле Лили, — тоже лучше отсюда убрать.

И небольшая спальня вдруг наполнилась зеленым туманом и людьми… трое… трое целителей, успел сосчитать Идэлан, когда кто-то мягко коснулся его плеча, прошептав:

— Идем!

— Никуда я не пойду, — выдохнул Идэлан.

— Идем! Тут ты не поможешь!

Не поможешь… Идэлан сидел в темном коридоре, вплетая пальцы в волосы, слышал, как кричала за дверьми Аланна и повторял про себя два слова: «Не поможешь». А у его ног вздрагивала от криков арханы, дрожала мелко-мелко бледная как смерть Лили.

— Ты знаешь, что иначе ее не исцелишь, — оплетая слова магией, успокаивал рядом малознакомый целитель душ, Аль. Молодой совсем еще, наверное, недавно посвященный, но, как и они все, настойчивый и аккуратный. Он сидел перед Идэланом на корточках и пытался заглянуть в глаза, лил магию с едва заметным, надоедливым синеватым оттенком, которого не было у простых целителей.

— Она будет жить, разве это не самое главное? А за целительство надо платить…

— Прекрати! — прохрипел Идэлан. — Не смей ко мне лезть со своей силой!

— Ты слишком горд, друг мой, — мягко шептал целитель душ. — Позволь утолить боль, пока она не сожрала тебя изнутри. Она делает тебя слабым.

— Или же сильным, — усмехнулся Идэлан и показал на сходившую с ума харибу. — Ей помоги!

И уже сам специально поймал взгляд целителя душ, тотчас об этом пожалев: в горевших изумрудом темных глазах проскользнула острая боль и сострадание… и Идэлан вдруг понял, что не будет молодой целитель душ помогать Лили. Потому что она проклятая… да и он сам… только каким чудом этого еще никто не знает? Почему никто из целителей этого не видит? И как долго сможет он беречь эту тайну? И избегать изгнания?

Он с трудом оторвался от чистого взгляда Аля и вздрогнул от тихого вопроса:

— Что тебя тревожит? Не только ведь Аланна, не так ли?

Идэлан оттолкнул от себя целителя, вскочил на ноги и вздрогнул, увидев стоявшего неподалеку Эдлая. Вмиг забыл о мальчишке-виссавийце, он почувствовал, как поднимается к горлу, окутывает его волна магии. Вновь закричала за дверью Аланна, лицо советника скривилось, как от боли, вокруг все потемнело, и сила, уже несдерживаемая, покрыла тело фиолетовым плащом, взмыла в потолку ярким цветком и, встретившись с зеленым огнем, опала на землю фиолетовым пеплом.

Проклятие… второй раз на одни и те же грабли… Аль не прав, не старая тревога — Аланна и ее боль делают его слабым.

— Ты что творишь, ради Виссавии! — толкнул его к стене, одернул Грей, и глаза его сверкнули гневом поверх повязки. — Хорошо, что Аль сумел ко мне пробиться! Убил бы кассийца, дальше что? Погубить хочешь и себя, и свою девчонку?

— Он эту девчонку чуть за грань не отправил… — устало выдавил Идэлан. Гнев, недавно отнимающий разум, уже отхлынул, оставив оглушающую усталость. Может, оно и хорошо, что Грей вмешался… убивать Эдлая все же не хотелось. И без того все сложно..

— И что? Его смерть что-то исправит?

— Ему не привыкать, — отрезал за спиной Грея Эдлай, на что целитель лишь отпустил обессилевшего Идэлана и, повернувшись к советнику, тихо отчеканил:

— Вам не привыкать. Беспомощную девчонку из окна выкинуть? Я думал, что советники повелителя более разумны. Нам надо поговорить. И я надеюсь, Идэлан, что разум к тебе вернулся.

Разум вернулся, наверное. С того самого мгновения, как Грей уже спокойнее сказал, что Аланна будет жить, и что теперь двое оставшихся целителей справятся сами. Лили даже позволили войти к архане. И сидевшая до этого неподвижно, казалось, ничего не замечавшая, хариба живо поднялась на ноги и, качаясь, направилась к двери. Такая, наверное, даже если идти не может, так поползет к своей архане… и Идэлан вспомнил вдруг ее недавнее отчаяние, ее мольбу о помощи и устыдился своего былого презрения.

Они обе молоды и так временами безрассудны… Они — люди.

— Ты тоже можешь войти, — сказал Грей, показав взглядом на дверь. — Но ненадолго. Ты мне нужен здесь, друг мой.

Собственная спальня казалась чужой… Укутанная в полумрак, она приторно пахла магией, и, подобно бесшумному водопаду лился с кровати, стелился зеленый туман. Аланна, бледная и измученная, теперь спала, укутанная в полупрозрачный кокон магии, и все еще напряженная Лили аккуратно стирала с ее лица остатки крови. Один из целителей сначала кивнул Идэлану, потом вновь склонился над Аланной, провел ладонью над ее плечом, залечивая очередную царапину, второй целитель наполнил отваром чашу и подал Лили:

— Заставь ее выпить…

— Идем, — тронул плечо Идэлана Грей. — Мы должны поговорить…

Идэлан, сказать по чести, не знал, о чем им разговаривать. Но в библиотеку за Эдлаем пошел. Сморщился от внезапно докучающего запаха краски и страниц, обвел взглядом заставленные толстыми томиками полки и, присев на краешек письменного стола, ожидающе посмотрел на Грея и Эдлая.

За окном уже поднимался рассвет, мягким маревом врывался в библиотеку, скользил по тщательно вычищенной столешнице и отражался от глаз стоявшей у двери статуи Аки, богини мудрости. Всей кожей чувствуя настороженность Грея, Идэлан взял из подставки перо и, не зная куда деть руки, начал мять его в пальцах. Даже будучи прирожденным дипломатом, он ощущал странное беспокойство и страх… не понимая, зачем их, собственно, сюда привели.

— Могу я спросить, почему целители вмешиваются в наши дела? — задал Эдлай вопрос, который интересовал, впрочем, и Идэлана. И потому хранитель вести пока молчал, позволяя беседе идти своим ходом.

«Если уж кто-то и скажет лишнее, то будет лучше, если этим кем-то не будешь ты, — вовремя вспомнились слова учителя. — Потому, если можешь промолчать, то лучше молчи".

— Думаю, — ответил Грей, — тут мы не обойдемся без хранителей вести, дара и смерти. А то решение, что предстоит нам принять, касается не только вас, но и Идэлана. А он пока еще принадлежит Виссавии, если вы помните.

А это уже что-то новое… Но Идэлан все так же слушал, не спеша перебивать. Если Грей понял правду, то все равно ничего не изменишь… да и вел бы он себя иначе. Значит, дело в другом… и опасаться, по сути, особо нечего.

— Но Аланна еще нет, — резонно возразил Эдлай. — Она моя воспитанница и пока еще не жена виссавийца.

— Но носит его ребенка, — отрезал Грей.

Вот оно что! Эдлай побледнел, Идэлан шумно выдохнул. Перо хрустнуло в пальцах, двумя половинками упало на ковер, и раньше, чем Эдлай и рот успел открыть, хранитель вести отрезал:

— Ребенок Аланны — моя забота. К чему эти церемонии, Грей? Он будет жить?

— Мы сделали все возможное… срок маленький, но ребенок будет жить. Только…

— Только что? — продолжал вытягивать правду из друга Идэлан. А говорить целитель, судя по всему, не совсем хотел… и молчал на этот раз Эдлай. Молодец, что молчал. Сейчас говорить надо виссавийцам.

— Мы даже позвали хранителя смерти, — Идэлан вздрогнул. — Малыш, которого носит Аланна — с судьбой заменителя. С очень сильным даром. Прости, но жить будет либо он…

— … либо его отец, — сообразил Идэлан, и в глазах Грея мелькнула глубокая печаль:

— Ты же знаешь, мы тебя не оставим. Аланне не придется выбирать, тебе тоже.

И потому ты тут… чтобы "помочь" выбрать.

— Аланне не придется, тут ты прав, — отрезал Идэлан. — Я не отец ребенка, потому и ты, Грей, можешь успокоиться. Как и Виссавия. И дальнейшее…

— … вы решите сами, — с облегчением ответил Грей, мгновенно теряя интерес к разговору. — А теперь прошу простить меня, я вернусь к своей больной. А ты, Идэлан, надеюсь, будешь держать себя в руках.

Держать себя в руках… сказать легко, сделать — сложнее. Гнев душил и рвался наружу, все вокруг вновь потемнело, а сила, такая ласковая, такая послушная, давала в руки опасное оружие. Которое использовать было нельзя.

— Я пойму, если ты от нее откажешься, — сказал вдруг Эдлай. — Я бы, наверное, после этого…

— Кто отец?

— Мальчишка-рожанин.

Значит все равно не судьба. Не для арханы и какого-то рожанина. И мальчишку уже, пожалуй, не спасти. Аланну бы спасти и ее дитя… Идэлан вздохнул поглубже, направился к двери и, на миг задержавшись, сказал:

— Я не откажусь от Аланны и приму этого ребенка. Но после того, что ты сделал, я тебе ее больше не доверю. В столице моя невеста будет жить в моем доме.

— Ты не посмеешь…

— Мне поговорить с Арманом? Думаю, старшой городского дозора будет рад узнать, как ласково ты обошелся с его любимой названной сестрой. Да и не тебе возражать — теперь даже вмешательство повелителя не убережет ее от этого брака.

— А как же ее мальчишка?

— Это уже не мои хлопоты, — ответил Идэлан. — Мальчишке придется умереть, потому что ребенок Аланны будет жить. Я так решил.

И на миг засомневался… заместителя в этом мире дают далеко не всем, значит, мальчишка-рожанин важен для Кассии. Но важен для Кассии не значит, что важен для Виссавии, и если кассийцы готовы сглупить и им пожертвовать, Идэлану что за дело? И его жена никогда не узнает, какую цену она заплатит за рождение первенца. Уж Идэлан об этом позаботится.