2. Арман. Убийство

Нет более жестокого несчастья в судьбе человеческой,

чем когда властители земли —

не первые среди подданных своих.

И все тогда становится лживым,

превратным, ужасающим.

Фридрих Ницше

Закат лил через стрельчатые окна яркий свет, размазывал на полу алые лужицы. Стоя на коленях, Арман тяжело дышал и не осмеливался поверить в услышанное. И не знал, что ответить на тихое:

— Что мне делать, просто скажи, что мне делать? Она никогда не ошибается...

— Я не знаю, мой повелитель, — признался Арман, и от этого признания стало мучительно стыдно. И больно. Будто в спину вогнали кинжал да по самую рукоятку.

— Ступай, — тихо сказал Деммид.

Путь до выхода показался бесконечным. Мягко затворились за спиной высокие двери, расплылся перед глазами коридор, и Арман что было силы ударил кулаком в стену, в кровь разбивая костяшки пальцев:

— Проклятие!

— Старшой! — встрепенулся стоявший на посту дозорный. И Арман, устыдившись, выпрямился. Боги так решили? И ничего нельзя изменить?

— А это мы еще посмотрим! — прохрипел Арман.

Застыла в духоте летняя ночь. Городские улицы казались обманчиво пустынными, дома нависли над мостовой, балконы отбрасывали глубокие тени. Гулким перестуком от стен отражался топот копыт. Волновался под седлом Вран, и все казалось, что сейчас горячий конь скинет седока на мостовую, и тогда Майк наверняка свернет себе шею. А ехавший рядом Джон будет рассказывать о его падении друзьям за чаркой вина, и смеяться… смеяться...

А ведь Майк просил, умолял в казармах дать ему коня «попроще», объяснял, что он больше по книгам, а ездить верхом не умеет, но дозорные встретили его слова громким хохотом: старшой слабаков не любит. И чтобы остаться в отряде, надо «быть мужчиной, а не девкой на выданье». А иначе — пинка под зад и к мамочке под крылышко… где хорошо и удобно.

Майк вздохнул тогда и сдался. Он не стал объяснять, что вовсе не хотел оставаться в отряде. Что в дозорные его впихнул старший брат, которому надоел «книжный червь» в доме. А то друзья, видишь ли, насмехаются. То, что эти друзья все как на подбор невежды, грубияны да бабники, брата вовсе не смущало. Он и сам таким был. И в младшем видел скорее собутыльника и товарища в походах по салонам, чем образованного человека, каким тот был на самом деле. Какая печаль быть непонятым в собственной семье. Хотя, судя по мемуарам наимудрейших, близкие редко понимают более умных, чем они сами.

Только образованность держаться в седле не помогала. И меч у пояса казался тяжелым и ненужным, ведь Майк никогда не блистал на тренировках. Магом тоже был неважным, но компенсировал слабость дара знанием сложных заклинаний. А на тренировках заклинания не помогут, там другие таланты нужны, которых у Майка, увы, не было.

Проклятие! Что такому делать в дозоре? Да он уже испугался. Брат назвал бы Майка трусом, но умирать в шестнадцать лет почему-то все равно не хотелось. Хотелось мирно спать в кровати или сидеть в библиотеке с книжкой, а не патрулировать улицы вместе с угрюмым, широкоплечим Джоном, который к тому же был последним идиотом. Зато мускулистым: пригодится. Но Майк очень надеялся, что до настоящего сражения не дойдет.

Месяц спрятался за крышами, потускнели перед рассветом звезды, во мраке поблескивала влажная от росы мостовая. Улицы расширились, стали чище, вместо домов с обеих сторон выросли высокие заборы, за которыми притаились особняки знатных арханов.

Майк жил в таком же луну назад. Потому и попал не в какой-то провинциальный дозор, а в столичный, и не к кому-то в отряд, а к самому Арману — другу наследного принца и главе северного рода. А еще старшому элитного отряда, охраняющего самого повелителя и его семью.

Хуже быть не может, потому что, чем выше взлетишь, тем падать больнее. В том, что упадет, Майк не сомневался — какой из него дозорный да защитник?

За забором сонно тявкнула собака. Майк уже обрадовался, что, возможно, пронесет, и их первое дежурство закончится счастливо, как предрассветную тишину разорвал истошный женский крик.

— Быстрее! — прохрипел Джон, пуская коня в галоп.

Раньше, чем Майк успел возразить, Вран встрепенулся, заржал и помчался за конем Джона. Только бы не упасть! Замелькали стены, засвистел в ушах ветер, и Майк до ломоты в пальцах впился в гриву, чтобы не упасть. Резко свернула улица и Майка вновь чуть было не выбросило из седла. Дохнуло влагой, мелькнула под мостом речка. Майк что-то крикнул, сам не зная что, Вран остановился, как вкопанный, скользнув по мостовой передними копытами. Майк вылетел из седла, скатился по крутому обрыву, отбивая бока, и упал прямо в реку, подняв веер брызг.

Как не утонул и не разбился о камни, он и сам не знал. Обессиленный, напуганный, он выполз на берег и посмотрел на мост, где застыл невозмутимый Вран. Злой и мокрый Майк вскарабкался по обрыву и хотел было выловить коня, но наглая бестия вдруг задрала голову и едва слышно заржала. В ответ за спиной послышалось столь же тихое ржание, и Майк вмиг забыл о Вране. Сначала Джон — потом бестия.

Обернувшись, Майк сразу же успокоился — вроде все не так и плохо. Матовая лента набережной была обрамленна справа низкими домами, среди которых выделялось более высокое здание. Золотым полукругом расплескался у входа свет фонаря, и в этом полукруге лежал на спине, раскинув руки, человек, над которым склонился Джон. А над ним стояла растрепанная тонкая девчонка, и предрассветный ветер развевал ее темные юбки, подметая мостовую.

Дом веселья, куда мужчины приходили пить, а женщины — себя продавать или искать покровителя. Приходили изредка и красивые мальчики, сюда же привозили жрецы изменивших или не угодивших мужьям жен, которым, увы, из дома веселья ходу не было. И тут уж кричи не кричи, а никто на помощь не придет, понял в один миг Майк. И сорвался с места — к Джону.

Темной пленкой покрыл душу страх, время будто остановилось, растянулось, и Майк прошептал заклинание, с головой махнул в прохладу магического безмолвия.

Джон, дурак, обернись!

Как во сне видел он выскользнувшего из тени ворот человека, слышал новый крик, резанувший болью, и выплюнул второе заклинание, панически боясь, что не успеет. Сверкнул в руках незнакомца кинжал, медленно, слишком медленно оглянулся Джон, и стрела заклинания ударила в грудь нападающего, впечатывая его в темный забор.

Еще крик. Гудят от напряжения мышцы, бежит по подбородку кровь. Удивление на лице Джона сменяется гневом, бьет отблеск фонаря на обнаженном мече дозорного.

А когда Майк добежал, девушка уже не кричала — выла едва слышно, глядя с ужасом на Джона, а дозорный стоял над лежавшим на земле нападающим и давил ему лезвием меча на шею.

— Тот, второй? — спросил Майк, оглядываясь на лежавшего у ворот.

— Мертв, — тихо ответил Джон, и едва слышно добавил: — Спасибо.

Рассвет разлил вокруг нежный румянец. Высыпали из ворот люди, схватился за сердце при виде трупа светловолосый хозяин, но Майк уже ничего не замечал. Он смотрел в стеклянные глаза мертвого мужчины, на лужу крови, собирающуюся под его плечами, и чувствовал, как подкатывают к горлу горькие спазмы. Мостовая перевернулась, мир посерел, давно уже съеденный ужин запросился наружу.

— Обопрись на коня! — приказал холодный чужой голос, и Майк, хватая ртом воздух, повиновался.

Как во сне, повернулся он к всаднику, оперся щекой о шею коня, обнял ее руками, стараясь не упасть, и дернулся, когда кожу обожгло иголками. Под смешки дозорных упав на землю, Майк посмотрел на глыбой застывшего перед ним коня и забыл обо всем на свете. И о трупе, и о дозорных, и о все так же дрожащей девице.

Он слышал о великолепии огнистого коня Армана, но не думал, что взращенное ларийской магией животное настолько изумит. Этот конь был огромен и по-кошачьи грациозен, как сделанная из кровавика статуя у замка повелителя. Переливалась караковая шкура, неярко горела россыпью бордовых искр, струилась ухоженная грива. Ноги были настолько сухи, что удавалось разглядеть кость, покрытую тончайшей бархатистой кожей. Перевивали крутую шею жгуты мышц, гордо вздымалась мощная грудь. Изящными изгибами теней обрисовывалась сухая морда, белым на темном фоне струился по мускулистой спине плащ Армана.

Конь был величаво спокоен и неподвижен. Лишь длинные уши его все время двигались, да жили своей жизнью выразительные глаза цвета спекшейся крови. И гулял по черной караковой шкуре огонь, то замирающий в сиянии искр, то обвивающий огнистого тонкой дымкой. Пламя, прикосновение к которому мог выдержать только хозяин. Та редкая и жуткая красота, от которой пробегал по позвоночнику неприятный холодок и ладони становились влажными от пота.

Да и сам хозяин был не хуже. Гордо выпрямившийся в седле с презрительно поджатыми губами, он казался ледяной статуей, каких было много на зимних праздниках: изящно-тонкие черты лица, светлые волосы до пояса, собранные в тугой хвост. Но рядом со статуей не было так жутко, как рядом с Арманом. У статуи не было скупых движений, ледяного взгляда светлых глаз и гибкого тела, сотканного из стальных мышц. Брат говорил с завистью в голосе, что на тренировках и в бою Арман был смертоносен. Что в салонах разбивает сердца холодной красотой и вечным равнодушием, что городской дозор и свой род держит в ежовых рукавицах, и что «правилен» до дрожи в ногах.

Правилен? Майк опустил взгляд на круп коня, прикрытый плащом старшого. Серебристый бег вышивки по краю, румяная от лучей рассвета белизна и мягкий перелив дорогой ткани. Правильный… а брата послушал. И Майка — слабого, бесполезного — в отряд взял. По знакомству. Значит, не такой и правильный.

— Очнулся? — все так же холодно спросил Арман. — Думаю, ты тот самый Майк, который должен был прибыть вчера, не так ли?

— Да, старшой, — тихо, стараясь, чтобы не дрожал голос, ответил Майк.

И угораздило же Армана вернуться именно сейчас, когда едва живого Майка чуть не вывернуло на первый в его жизни труп. А ведь обещался воротиться только через несколько дней… тогда Майк уже слегка пообвыкся бы в отряде, глядишь, стало бы легче. Вот не везет же! Впрочем, Майку всегда не везло.

— Тогда ответь мне, — холодно спросил Арман, — каким таким непостижимым образом новичок без моего приказа оказался в ночном дозоре? Покрасоваться захотелось? Удаль свою показать?

Рассвет розовой дымкой зависал над рекой, а Майк слушал и ушам не верил. Он ожидал всего: насмешек за слабость, может, даже порки, ведь в дозоре, говорят, наказывали нещадно. У Армана в дозоре — тем более. Но такого? Майк что, сам на улице сегодня ночью оказался?

Только, как оправдаться-то? Кто ему поверит?

— Как вы вообще такое допустили? — продолжил Арман, обращаясь уже не к Майку, а к дозорным. — Хорошо, мальчишка захотел в дозор, зеленый еще, не знал, на что нарывается, но вы-то куда смотрели?

Майк ежился от холодного гнева старшого и все еще не верил. Его винят, правда, гораздо сильнее винят краснеющего и бледнеющего Джона, застывших за спиной дозорных, что так больно насмехались утром.

— Да не думали мы, что что-то случится, — начал неловко оправдываться Джон. — Тихо же тут обычно… а новенького было так забавно попугать. А тут еще Натану пришлось уехать: родственнице внезапно хуже стало…

Попугать? Майк сжал зубы, чтобы не сказать чего лишнего.

— А родственницу, случаем, не Джесси зовут? — неожиданно сладким голосом оборвал Арман, и от этой сладости вновь замутило. — Слышал, что ее муж как раз выехал из столицы, жену одну оставил. Надо же утешить бедняжку, развлечь…

— Арман… — начал Джон, но его вновь прервали.

— Полагаю, это последний раз, когда ты мне лжешь. Попытаешься еще раз — вылетишь из отряда. А за то, что попытался теперь, — он вытащил из-под плаща конверт и передал его Джону, — отнесешь это напарнику лично.

— Арман, это же не… — выдохнул Джон.

— Да, это перевод для Натана. Думаю, ему понравится в глухой деревушке. Останется больше времени по… больным родственницам бегать. А если вдруг кому охота к нему присоединиться, я всегда выслушаю. Или можете тоже попробовать нового дознавателя вместо себя в дозор отправить.

Вокруг сгустилась тишина. Матово светилась под первыми лучами солнца мостовая, тянуло от реки сыростью. И Майк вдруг понял, что кроме них и дозорных на улице опять никого нет. И тихо как… а ведь улица должна была уже просыпаться, кишеть прохожими, да замерла от страха, пережидая.

И в голове становилось пусто и гулко, как после выговора брата. Дознаватель? Майк опустил голову. Значит, не как воина его сюда брали… как… осознание пришло не сразу. Как и то, что Арман уже говорит не с Джоном:

— Слышал, что ты был достаточно успешен в школе, — Майк вздрогнул, понимая как ошибся. Арман его взял вовсе не потому, что брат попросил. И от этого осознания стало хорошо и страшно одновременно. — И учителя тебе давали хорошие характеристики. Говорили, что ты смышлен, начитан, что малый магический дар компенсируешь отличной памятью, хорошей реакцией и наблюдательностью.

Майк сжал зубы, чтобы не вздохнуть. Это все про него? Это слишком хорошо, чтобы было про него. А если Арман разочаруется, если отправит домой? Что тогда?

— Брат твой, правда, разгильдяй еще тот…

… и тут Майк даже согласился.

— Приглядевшись к нему вчера на балу, я даже, сказать по правде, начал в тебе сомневаться. Может, покажешь, что умеешь?

— Я? — Майк смутился, не понимая, чего от него хотят.

— Ты. Дознаватель. Покажи, чего стоишь или вылетишь из отряда так же быстро, как сюда и попал. Мне идиотов не надо, тем более идиотов, которые даже меча держать не могут.

— Арман, он мне жиз… — начал Джон.

— Замолчи! — одернул его старшой. — Спас, но тут скорее случайность и удача помогли, чем опыт или воинский дар. И в дозор я его точно больше не выпущу. Вопрос — буду ли вообще держать в отряде. Ну же, Майк. Расскажи нам, что тут произошло, или убирайся уже сегодня к своему братишке.

Майк вздрогнул — и все же сволочь этот Арман. Но над трупом склонился, стараясь сдержать подбирающиеся к горлу спазмы. Опять в голове мутится. Опять накатывает предательская слабость, но сейчас нельзя быть слабым. Сейчас надо забыть, что перед ним мертвое тело, и попытаться…

Удалось не сразу, но удалось. И сердце вновь начало биться ровно, и улеглась внутри муть горечи. Выглянул из-за домов луч, скользнул по ладони Майка, оставляя ровную дорожку, и стало вдруг на диво спокойно. И все равно.

Все же смерть некрасива. Смерть смотрит в небо невидящими глазами, застывает на подбородке коркой крови, расплескивается по мостовой темными волосами. Тщательно вымытыми волосами, кстати. Ухоженными. И пахнет от умершего чем-то сладким… Майк поморщился. Так же пахло недавно от брата, последним писком моды, привезенной из-за границы — ванилью… гадость несусветная.

Майк осторожно поднял руку умершего, посмотрел на его ладони, заметил следы чернил и застарелых мозолей на пальцах. Заворожено тронул, разбудил татуировки на запястьях, считывая имя, возраст, принадлежность к роду. Татуировки синие. Архан. Хлопот от этой смерти будет много. А может, и не будет. Посеревшая кожа, круги под глазами — недосыпание. И в то же время — новая дорогая одежда, мягкая ткань, струящаяся под пальцами. Странно. Вроде работал много, отдыхал мало, значит, небогат. И в такой одежде...

Майк отстегнул мешочек от пояса, заглянул внутрь. Золото. Подбросил мешочек на ладони — тяжелый, положил рядом с трупом. Провел ладонями по расшитому золотом поясу, нащупал потаенный карман, достал из него небольшой флакон из темного стекла в серебряной сети. Тонкая работа. Дорогая, с характерным клеймом незнакомого мастера. И пробка тщательно подогнана, вытягивается туго: кто-то боялся расплескать.

Горьковатый аромат заворожил. Закружилась голова, поплыло перед глазами, и вспомнились вдруг длинные стеллажи книг, тайный раздел библиотеки, доверенный лучшему ученику, аромат бумаги, маленький флакон в дрожащих от волнения руках...

Теперь было иначе, сильнее, ощутимее. Майк никогда раньше не ощущал вживую этого запаха, нюхал лишь в архиве уже почти выдохшийся магический пробник. Потому ощущения были не такие яркие, и тогда лишь слегка поскребло душу, а теперь с головой окунуло в омут непонятной тревоги.

Заглушив в себе тоску, Майк закрыл, сжал в ладони флакон, чтобы не потерять, и прошептал заклинание, лишь на миг проникая мыслями в мертвое тело. Боль в печени чуть не вывернула наизнанку и отпустила, когда кто-то из дозорных на миг коснулся плеча, делясь спокойствием. Убили одним метким ударом. Других повреждений нет… впрочем, иного и не ожидалось.

Только в паху отозвалось жаром, который Майк сразу же затушил… перед смертью этот мужчина радовался и предвкушал близость с женщиной. Желанной женщиной.

Майк поднял любопытный взгляд на стоявшую неподалеку рожанку и слегка улыбнулся. И почему мужчины теряют голову ради таких? Ладная вне сомнения, глазищи наивные, огромные, полные губы манят… а обтянутая тугим корсетом грудь зовет прикоснуться. Да и фигурка ничего — ноги длинные, бедра пышные, талия в ладонях уместится… но чтобы ради такой убивать…

Майк медленно поднялся, подошел к безвольно повисшему на руках дозорных убийце. Молодой же еще, Майка чуть старше. Жалко. И ничем же не поможешь, никак не спасешь.

Рука сама поднялась, пальцы коснулись щеки рожанина, кольнула душу чужая буря. Гнев. Горечь. Дикая ревность. Боль… Впрочем, тоже ожидаемо.

— Убитого зовут Дейк, — начал Майк, отворачиваясь от убийцы-рожанина, — семнадцать зим отроду, из южного рода, третий сын главы бедного семейства. Семья его не содержала, убитый зарабатывал себе на жизнь сам. Где работал, не знаю, думаю, что секретарем у какого-то богатенького архана. Работал, судя по изможденному виду, тяжело, получал, скорее всего, немного. Давно мечтал о любовнице, но кто же пойдет за бедным арханом? Такому даже девку себе купить — роскошь.

Майк осмелился поднять взгляд на Армана и вздрогнул: дозорный внимательно слушал.

— Думаю, наш убитый до сих пор был девственником, — слова давались тяжело, ведь любовный опыт самого Майка был невелик. Какой-то был, брат девчонок подкладывал, но опыт этот был настолько смехотворным, что и признаваться не стоило. — Потому о женщинах думал часто, наверное, слишком часто, до сих пор отзвуки остались… И первое, что он сделал, заполучив много золота — приоделся и пошел в дом веселья, чтобы снять содержанку покрасивее.

Внезапный порыв ветра принес запах мокрой травы. Мужчина в руках дозорного зарычал и дернулся, но Майк уже не обращал на него внимания. Его понесло. Слова полились сами, плечи расправились, взбаламутила душу горделивая радость. У него получалось. Он чувствовал, что получалось. И ему это нравилось.

— Дальше! — приказал Арман.

— А дальше ничего. Наш друг пришел в этот дом веселья, нашел себе подходящую девочку. Та, как увидела красивые тряпки да много золота, голову и потеряла, — теперь пришла очередь девчонки дернуться. — Содержанкой согласилась быть сразу, а как же ей не согласиться? Красивая она, но красота в бедности долго не продержится. Потому лучше ее продать подороже.

Девушка побледнела и задрожала, но Майк щадить ее и не думал.

— Только вот жених ее, которому она была родителями обещана, думал иначе. Как увидел ее у входа в дом веселья с этим арханом, так кровь ему в голову и ударила. Арханчик-то хрупкий попался, ему хватило и удара.

— Да откуда ты все знаешь-то?! — выдохнул убийца. — Все вы такие… все! Душу видите, а потом в нее и плюете! Своих вам баб не хватает? Какого хрена к чужим лезете? А ты… кукла крашенная. Продалась, да? Этому уроду продалась… чего тебе не хватало? Разве боса ты была? Голодна? Тряпок тебе надо, да? Ради них, как тварь последняя…

Арман колким взглядом посмотрел на одного из дозорных, державших рожанина, и тот, поняв правильно, оглушил убийцу одним ударом, связал как следует и грубо, как мешок с картошкой, перекинул через седло.

— Отвезешь его судье, пусть тот решает, — сказал Арман. — Нам он больше не нужен. Только прежде допросишь сам и выяснишь, кто ему о его невесте рассказал. И ко мне сразу с докладом.

— Да, Арман, — поклонился дозорный, вскочил в седло и унесся по залитой еще розовым солнечным светом мостовой.

«Но интереснее ведь другое, — Майк плавно перешел на мысленный диалог с Арманом. И старшой не возразил, за дерзость не наказал, значит, все Майк делал правильно. — Откуда он золотишко-то взял на эти шмотки».

Майк подошел к Арману и, уже не боясь магического коня, положил ладонь Искре на шею, заглянул в холодные глаза старшого, сохраняя с ним магический контакт.

«Говори», — приказал дозорный, и Майк, оглянувшись на остальных, подал Арману пузырек, который нашел в кармане у умершего.

Арман пузырек взял, вынул пробку, понюхал, и глаза его вдруг опасно потемнели. Нервно дернулся Искра, щеки старшого чуть порозовели, по губам прошла дрожь, а рука с пузырьком плавно поплыла вверх. Он же пить это не собирается? Понимая, что что-то идет не так, Майл бездумно схватил Армана за запястье и чуть было не ослеп, когда на груди дозорного сверкнуло яркой вспышкой. Амулет? Столь мощный? Опасность, миг назад настолько сильная, что дыхание перехватывало, вдруг куда-то исчезла, из взгляда Армана ушла муть, сменившись изумлением. Дрожащими пальцами закрыв пузырек, Арман поспешно отдал его Майку: «Что это?»

«Что-то, что для людей безвредно, — блокируя эмоции, как на экзамене, не спуская взгляда со старшого, ответил Майк. — А у оборотня от этого зелья голова кругом идет. И после одной выпитой капли он теряет рассудок, превращается в зверя и становится неуправляемым чудовищем».

«Как надолго?» — вздрогнул Арман.

«Навсегда. Потому горная арассия — трава, из которого сделано зелье — почти уничтожена в Ларии, а изготовление чего-то такого стоит крайне дорого. И крайне опасно. Все ищейки в Ларии выучены чувствовать этот запах на расстоянии пары шагов, это зелье не пронесешь так просто по городу. Оно оставляет свой запах на одежде, пропитывает им кожу и волосы. И кара за производство и попытку продать-купить что-то такое очень сурова: человека, пойманного с зельем, оборотни заставляют умирать медленно и мучительно. Потому и редко оно и стоит очень много. Можно на нем заработать состояние либо, что чаще… из-за него умереть.

Возвращаясь к нашей жертве. Полагаю, Дейк был посредником между покупателем зелья и его продавцом. Думаю, что золото — это предоплата за передачу зелья. Боюсь даже предположить, сколько отдал наш друг за этот пузырек. Вопрос только, кому понадобилась столь дорогая вещичка в нашей Кассии, где оборотней-то и нет?»

Арман ничего не ответил. Лишь кивнул, бросил последний взгляд на мертвое тело и сказал, все так же мысленно: «Дам тебе людей и нужные бумаги. Завтра пойдете к главе южного рода, расспросите про этого Дейка, что и как. Думаю, многого ты там не узнаешь: мальчишка этот явно в роду был изгоем. Но где и у кого работал, где жил, может, и скажут. Сам туда не ходи, я кого поопытнее отправлю. Потом походите по округе и осторожно — я сказал, осторожно! — расспросишь, с кем Дейк в последнее время встречался. Не думаю, что что-то выяснишь, такие люди следов не оставляют, ну а вдруг? Золота на взятки и подачки не щади, сил на это — тоже, и тех людей, что тебе в помощники дам, слушай. Они поопытнее тебя будут, получше народ здешний знают, и цель у вас общая. Но про пузырек и оборотней никому ни слова, ты меня понимаешь? Вернешься, сразу ко мне с докладом».

«Да, старшой», — Майк понимал, хоть и с трудом.

«Заодно и посмотрим, чего ты на самом деле стоишь».

И добавил громко стоявшим поодаль мужчинам:

— Вы трое, пойдете за нашим дознавателем, шкурой за него отвечаете. Добро пожаловать в отряд, Майк. Брату пошли письмо… прощальное. Назад, думаю, ты не вернешься. А это мне отдай, — и протянул руку за пузырьком.

Майк был рад и не рад одновременно. Он смотрел вслед удаляющемуся отряду и думал… много думал. Почему зелье так сильно подействовало на дозорного? Впрочем, даже если подозрения Майка верны, так ли уж это важно? Пока в отряде Армана было гораздо лучше, чем в доме брата. Но если Армана вдруг в отряде не станет, то и Майку тут жизни не дадут. Впрочем… он посмотрел на ожидавших его приказов дозорных и устало сказал:

— Уберите тело. Я пойду опрошу владельца дома веселья.

— Я с тобой, — встал рядом с ним один из дозорных и ответил на вопросительный взгляд Майка: — Пойми меня правильно, дознаватель. Ты — ведешь допрос. Мы — подчищаем за тобой хвосты и следим, чтобы с тобой чего не случилось. Тот человек, — он кивнул на молодого тонкого мужчину в неприметном сером плаще, — наш маг. Проследит, чтобы допрашиваемые забыли о задаваемых тобой вопросах.

«Но об оборотнях я все равно говорить не могу», — подумал Майк и посмотрел на девчонку, к которой как раз подошел хариб Армана. Сегодня красавица после тщательного допроса, скорее всего, окажется в постели старшого. Немного противно. Но не Майка дело судить.

— Радуйся, дознаватель, — сказал вдруг тот дозорный, что постарше. — У Армана дар в людях нутро видеть. Вот и тебя разглядел и на место, для тебя предназначенное, живо поставил. Прошлый дознаватель влиятельным был, да глупым… доставалось ему от старшого так, что все в отряде на ушах ходили. Никто его не выгонял. Сам ушел. А к тебе Арман сразу милость проявил.

Милость? Майк сглотнул. Ему так не показалось.

— Добро пожаловать, дознаватель, — стоявший до этого в тени маг шагнул к Майку и откинул на плечи капюшон плаща. — Ты уж прости наших за глупую шутку. Силу им боги дали, а вот ума… Меня Эзр зовут.

Майк посмотрел в чуть смеющиеся глаза молодого, его возраста, мага и не удержался от улыбки. Неужели у него появился… первый в жизни друг?

Сумерки просачивались через высокие окна, прятались в тяжелых складках белоснежного балдахина. Пока еще неярким золотом вспыхивали один за другим фонари, бледными пятнами гуляя по светлым стенам. Где-то под окном прогрохотала карета, мазнул медовый отблеск мраморные бока барсов, сидящих по обе стороны от входной двери. Их хрустальные глаза смотрели холодно и осуждающе, будто Арман в очередной раз совершил непростительную ошибку.

Ошибку, да. Непростительную? Пожалуй — нет. Арман сел на постели и с сомнением посмотрел на рожанку, спавшую на шелковых подушках. Когда она стояла там, дрожа, над трупом своего предполагаемого содержателя, Арману вовсе не было ее жаль. Она сама захотела такой судьбы. И теперь не было у нее ни жениха, ни любовника, ни дороги назад. После дома веселья, кто поверит, что она еще невинна?

Впрочем, невинна она и не была. Наверное, в этот дом наведывалась уже не раз. Да какое там «наверное»? Платье на ней было хоть и недорогое, но для рожанки очень добротное, при столь нищем женихе такого не купишь.

Все же зря Арман взял это чудо в свою постель. Не дай боги еще и заразу подцепить. А потом придется звать виссавийских целителей, и Нар — хариб и личный слуга — будет опять презрительно сжимать губы.

Но расслабляться как-то тоже надо. А переться в дом у реки к собственной содержанке Арману не очень-то и хотелось. Айна опять будет ныть и просить новых подарков, желательно дорогих. И не то чтобы Арман был скупым, просто любовница ему попалась больно уж ненасытная. Знала, стерва, что в содержанках изменчивого главы северного рода продержится недолго, вот и пыталась вытянуть как можно больше. Оттого и надоела раньше обычного.

Пора бы подыскать новую, но в последнее время как-то недосуг: то Миранис со своими причудами, то дозорные в отряде распоясываются. И попробуй выпусти их из виду, таких дел натворят, век потом не расхлебаешь.

Еще и с этим новеньким хлопоты… слишком проницательным новеньким. И Арман уже не знал, радоваться ли этой проницательности или все же стоит насторожиться.

Застонала во сне, повернулась на другой бок рожанка, что-то кому-то крикнул под окном дозорный. Майк, увы, был прав. Эта девушка ничего не знала об опасном зелье, как наверняка не знал и ее жених. Досадная случайность, которая спасла кого-то из оборотней. Кого именно?

Почуяв, что архан проснулся, тенью скользнул в спальню хариб, зажег свечи, и в покоях, убранных в светлые тона северного рода, стало уютнее. Захотелось вдруг поспать подольше, но Арман и так провел в постели слишком много времени. Непростительная роскошь, учитывая случившееся.

— Майк вернулся?

— Да, мой архан.

— Почему не разбудил? — замер на миг Арман, потянувшись за штанами. — Я же приказывал…

Штаны были сшитыми по бокам, что было непростительно для архана, для которого швы обычно заменялись бесконечными застежками. Но ждать, пока ловкий и привычный Нар управится с нарядом, Арман не желал. Выходить сегодня он все равно не собирался, а дозорные, пришедшие с докладом, да гонцы от людей из рода обойдутся и без церемоний.

— Ты искал принца двое суток подряд, а спрашиваешь, почему я тебе дал отдохнуть? — мягко прошептал Нар. — Хочешь шлепнуться перед этим дознавателем в обморок… или, что еще хуже, вновь потерять себя, как сегодня на рассвете?

«Потерять себя, — усмехнулся Арман, — как точно сказано". Сидя на краю кровати, он смотрел на стоявшего перед ним на коленях Нара и в очередной раз удивлялся — и откуда только узнал? Впрочем, можно и не спрашивать, все равно не скажет. Следит за своим арханом каждый миг, как и полагается тени, живет ради него, дышит ради него. Иногда надоедает. Но чаще — исцеляет душу облегчением. Хоть кому-то в этом мире можно верить. Хоть кто-то примет тебя до конца, без лишних слов и условий.

Нар закончил возиться с сапогами и помог надеть домашнюю тунику, повязал на талии вышитый знаками рода пояс.

— Надеюсь… — повернулся к спящей Арман.

— Конечно, я позаботился о том, чтобы она ничего не слышала, — ответил Нар, защелкивая на запястьях Армана серебряные браслеты. — И доставил твое предупреждение телохранителям принца. Тисмен сказал, что разузнает об этом зелье поподробнее и просил тебя быть осторожнее.

— И без его просьб справлюсь, — ответил Арман, позволяя харибу причесать и перевязать лентой волосы. — Дай ей золота и скажи, чтобы больше сюда не приходила, — приказал Арман, взглядом показывая на кровать.

Сегодняшняя ночь, наверное, принесет ей много золота. Дозор девчонку, скорее всего, продержит долго — по кругу пустит. Но и с пустыми руками или с ребенком в чреве выпустит вряд ли: в отряде Армана скряг и дураков не водилось.

— Зачем подбирать грязь, чтобы потом ее выкинуть? — ответил Нар.

Арман лишь пожал плечами. И в самом деле — зачем? И почему так захотелось забыться в объятиях этой рожанки?

Может, тот странный флакон? Арман вспомнил приторный запах, и внутри все опять тоскливо сжалось. Никогда на своей памяти он ничего не хотел так страстно, как этого зелья… один запах которого сводил с ума.

А дальше что? Как и обещал Майк — безумие? Нет… Арман знал, что нет. Далее захлестнувшая с головой свобода, шкура зверя и последний бег — ошеломляющий, упоительный — по улицам города. Когда человеческий разум спит, а зверь безумствует внутри, ликует и упивается волей. Запах это обещал. Запах вжался в тайники памяти и манил, искушал, нашептывал на ухо, что все на самом деле так просто — приказать Нару принести пузырек, вытянуть пробку… и…

Арман тряхнул головой, отгоняя наваждение. Облизал пересохшие губы и только тогда понял, что Нар перестал его одевать и стоит рядом, глядя настороженно, с беспокойством:

— Что случилось? — тихо спросил он. — Что с тобой, мой архан? Опять невмоготу?

Арман кивнул, хотя Нар и ошибался. Невмоготу, да, но не опять. Гораздо сильнее, ярче, чем раньше.

— Открыть арку перехода?

Арман вновь кивнул, отводя взгляд. Противно и стыдно быть слабым. Но руки предательски дрожат и туника вмиг становится мерзко-холодной от пота. Давно у него не было приступов. Таких сильных — не было никогда.

Нар понимающе кивнул, открыл дверь и вполголоса приказал стоявшему на страже дозорному позаботиться о девушке.

— Идем, мой архан, — накинул Нар на плечи Армана плащ, скрыл его лицо в тени капюшона, чтобы дозорный у дверей не заметил слабости старшого. — Потерпи еще немного, скоро будет лучше.

Арман вновь усмехнулся, через силу. Заботливый… Подарок богов — так говорили о харибах в Кассии? Впрочем, Нар таким и был… подарком. Лучшим другом, лучшим слугой, лучшим соратником. Единственным, кто понимал, принимал и всегда был рядом.

Темнота коридоров казалась осязаемой. Живой. Дом наполнился едва слышными обычно шорохами, до невыносимости обострились запахи: дыма, пыли, мышиного помета. Скрипом отзывались под ногами ступеньки, сквозняк поглаживал пламя факела невидимой ладонью. Резанул по ушам металлический скрежет — Нар достал из-за пазухи ключ и повернул его в замочной скважине. Мягким светом пробежали по двери узоры рун, узнавая хозяина, тихо звякнул механизм.

Внутри, в небольшой пустой комнате без окон было тихо и спокойно. Дверь мягко закрылась за спиной, факел привычно встал в кольцо на стене. Неясный свет скользил по потолку, выхватывая пятна водяных разводов и убегавших во мрак мокриц. Темнела в полумраке невысокая, чуть больше Армана, тонкая арка, аметистовые змеи, увивающие ее колонны, смотрели насмешливо, словно издевались. Жрало душу нетерпение, рвался к горлу звериный рык.

Стало совсем плохо. Нар, не сказав ни слова, помог Арману опуститься на пол и, шепча заклинания, провел пальцами по рунам, вырезанным на телах змей. Его голос, ставший глубоким, тягучим, отозвался в душе беспокойством, в горле глухо перекатывалось рычание. Нар продолжал читать заклинания, арка медленно, слишком медленно, заполнялась густым светом, черным туманом расплывалось по груди отчаяние. Не успеет. Слишком медленно. Слишком плохо.

Мышцы заныли болью, преображаясь, рвущийся с губ стон сменился тихим рычанием, одежда показалась ненужными цепями, и, когда туман стал достаточно густым, а заклинания застыли на губах Нара, Арман в облике зверя рванул в арку перехода.

— Стой! — одернул его крик, но Арман уже не слышал.

Темнота комнаты разорвалась разлившимся по степи лунным светом. Дохнул в лицо воздух, полный запаха полыни и вереска, огромная равнина развернулась под лапами в бесконечный ковер, и Арман бежал, что было сил бежал к темнеющей вдалеке полоске леса, к запаху воды, к едва слышному переливу величавой реки.

Не сбавляя хода, врезался он в обжигающе холодную воду, нырнул в темную спокойную глубину и заработал усиленно лапами, выплывая назад, к пронзительному серебру лунного света.

А потом еще долго нежился на мягкой прибрежной траве, подставляя брюхо лучам ночного светила, и слушал, слушал лес, пение птиц, наслаждался мягким теплым ветерком, перебирающим шерсть, и постепенно успокаивался, утопая в тяжелой ласковой дреме.

— Ты хотел поговорить? — поинтересовался ровный, проникающий в самую душу голос.

Арман дернулся, хотел было вскочить на лапы, но тонкая ладонь на холке удержала. И зверь внутри чуть было не замурлыкал, когда с пальцев незнакомца полилась теплая, успокаивающая сила…

Арман резким движением смахнул с себя чужую руку и посмотрел на сидящего рядом человека, по самые глаза укутанного в темную ткань… Идэлан — хранитель связи. Посол Виссавии. И тот, кому меньше всего следовало показывать свою слабость.

Впрочем, говорят, виссавийцы и так в любом различат оборотня. Живущие магией, ею пропитанные, как летний лес пропитан солнечным светом, молчаливые и таинственные, они приходили и исчезали неожиданно, не вмешивались в дела других стран, им было плевать, что там происходит. Их интересовало только одно — чтобы их целителям не мешали исцелять. И дураков мешать не находилось, ведь виссавийцев, исцеляющих действенно и бесплатно, любили и уважали все: и богатые, и бедные, и горожане, и деревенские. Или почти все… кроме захиревшего в последнее время цеха кассийских целителей. Но и у тех работа находилась, потому как виссавийцы не любили исцелять хотя бы раз серьезно оступившихся. Впрочем, их право.

«Не ожидал вас увидеть так скоро», — мысленно сказал Арман, положив голову на лапы. Превращаться в человека он и не собирался: не очень-то удобно будет разговаривать с виссавийским послом без одежды.

— Сами попросили. Почему именно со мной? Вы же знаете, все, что касается отношений Кассии и Виссавии, я должен предварительно обсудить с вождем и его советниками. Так не лучше было сразу выбрать кого-то более опытного?

Почему так скоро? Попросил только вчера, перед тем, как пойти спать, а этот виссавиец приперся уже сегодня. Без предупреждения. И так не вовремя. Собственно, это место как нельзя лучше подходит для разговора. Людей здесь нет на пару дней пути во все стороны, Нар сам проверял, а Нару Арман привык доверять.

«Меня не интересует ваш опыт, меня не интересует сейчас политика. Меня интересует только Аланна».

Идэлан вздрогнул, взгляд его на миг сверкнул насмешкой:

— Вот как.

«Это все, что вы можете сказать?»

— Я и забыл, что вы тоже воспитанник Эдлая. Как и моя невеста…

«Никогда раньше не слышал, чтобы виссавиец брал в жены девушку-кассийку. Никогда раньше не слышал, чтобы кто-то из виссавийцев кого-то к чему-то принуждал… или вы не знаете, что Аланна не очень-то жаждет быть вашей женой? И вам, представителю самого «милосердного» народа это совсем не мешает?»

— Мой народ совсем не милосерден, и вы это знаете. А о причинах моей помолвки почему бы вам не поговорить с вашим бывшим опекуном? Не меня — его не волнуют чувства моей будущей жены.

Луна спряталась за тонкой вуалью тучи. Арман скосил взгляд на виссавийца и чуть вздохнул, подбирая слова. А слова подбирались совсем не просто. Арман знал, что лезет не в свое дело. Знал, что лезть туда не стоило. Но и против письма названной сестры, расплывшегося от слез, пойти не мог. И с опекуном он уже говорил. Но Эдлай лишь смерил бывшего воспитанника холодным взглядом и ответил, что для своей воспитанницы он подберет мужа сам. И спрашивать Армана не обязан.

«Вы меня неправильно поняли, — вздохнул Арман, — я просто…»

— Хотите убедиться, что я не обижу вашу сестру. Пусть даже и названную?

Арман вздрогнул. Шлепнула по воде рыба, вскрикнула разбуженная ворона. Будьте вы прокляты, виссавийские послы — видят человека насквозь, даже через поставленные щиты. А Арман не любил, когда его читали как открытую книгу, однако ради Аланны ответил: «Да».

— Клянусь своим даром, у меня нет даже мысли навредить девушке, — горячо ответил виссавиец, и Арман ему поверил. Знал, маги таких клятв на ветер не бросают. Да виссавийцы и вообще врать не приучены.

«Вы ее любите?» — спросил Арман, хотя не совсем понимал значения этого странного слова «любить». Он знал, что некоторые мужчины сходили с ума по некоторым женщинам, но назвал бы это скорее страстью, которая должна была пройти, только бы переждать. А любовь? Ерунда какая.

— Нет, — прямо ответил Идэлан, и Арману понравилась его прямота.

«Вы видели ее хоть раз?» — осторожно поинтересовался Арман.

— Нет.

«Тогда почему? — удивился оборотень, смахивая с лапы паука. — У Аланны богатое приданое, это правда, но вас, виссавийцев, золото не интересует. Красота ее — а она красива — тоже. Так скажите, зачем вам жена-чужестранка?»

— Незачем, — так же прямо ответил Идэлан. И еще раз повторил: — Может, зададите этот вопрос другому человеку — своему опекуну. Зачем его воспитаннице муж-виссавиец?

Новый порыв ветра зашуршал невдалеке камышом. Арман впервые за долгое время не нашелся, что ответить. А виссавиец окинул его насмешливым взглядом и продолжил:

— Думаю, вы совсем мало знаете о своем опекуне, мой друг.

Мой друг?

«Вас шантажируют, не так ли?» — сообразил Арман и сразу же пожалел о своей догадке. Но когда услышал холодное «да», уже не смог сдержать удивления: «Вас, виссавийца? Но как?»

Виссавийцы были настолько чисты, что временами это раздражало. Чем такого возьмешь?

— Хороший вопрос, — ответил Идэлан. Некоторое время он молча смотрел в холодную воду, и Арман не мог решиться прервать это молчание. Больше всего на свете он ненавидел подлость, вранье и шантаж. И ему не хотелось думать, что и Эдлай играет с Идэланом по правилам темного цеха.

«Чем он вас зацепил? — твердо спросил Арман. — Скажите чем, и, возможно, я смогу помочь».

— Вы хотите мне помочь? — Идэлан едва слышно усмехнулся. — Если бы вы знали чем, вы бы убили меня на месте.

«Я?»

— Вы, Арман. Когда-то давно я совершил непростительную ошибку… испоганил жизнь себе и… вам, как ни странно. И потому не вам меня спасать.

«Объяснитесь…»

— Спросите вашего опекуна, — Арман вздрогнул — опять опекуна! — хотя, скорее всего, он не скажет. Да и неважно это теперь, потому что не исправишь. Ни-че-го. Гораздо важнее — откуда он знает о моей ошибке? А узнать о ней он мог только от одного человека… очень опасного, с которым Эдлаю не стоило бы связываться.

Арман не прерывал, глядя в перелив лунного света по реке и ожидая продолжения, и оно не преминуло последовать:

— Красивый амулет, — сказал вдруг Идэлан, поддев тонкий кожанный ремешок на шее Армана.

Оборотень заставил себя не шевелиться, когда пальцы виссавийца скользнули по его шее, прошлись мягко по подвешенной на цепочке серебристой ветви… и вдруг отдернулись, будто обожглись.

— Этот амулет делал ваш брат? — спросил он.

«Да, последний его подарок».

— Вы так холодны… а мне говорили, что вы очень сильно переживали после смерти Эррэмиэля.

«А про ритуал забвения вам не говорили? — чуть насмешливо ответил Арман. — На котором ваши же виссавийские хранители смерти помогли мне забыть о боли по брату? Впрочем… оно и к лучшему, мой траур по Эрру был слишком уж глубоким. На счастье, мне помогли очнуться».

— Вы слишком строги к себе, вам было всего одиннадцать. Но амулет вы носите…

«Почему бы и нет? Вещичка очень хорошая, пару раз спасла мою шкуру. Эрр был талантливым магом. Жаль, что даже до семи зим не дожил…»

— Жаль, — эхом подтвердил Идэлан, и взгляд его подернул омут непонятной Арману грусти. Но виссавиец вдруг встрепенулся и продолжил: — Вещичка действительно очень сильная. Говорят, что она вам и вчера жизнь спасла? Не смотрите на меня так, друг мой, слышал я вчера о вашем приключении. И о многом другом. Вы ведь знаете, что мать вашего друга-принца была ларийской принцессой?

«Да», — ответил Арман, чувствуя, что разговор принимает опасный оборот.

— Говорят, король Ларии получил очень неприятное предсказание относительно своего внука… Мираниса — наследного принца Кассии. Говорят, что послал в Кассию своих людей, чтобы они охраняли принца. Говорят, что на наследника готовят покушение…

«… а еще говорят, что виссавийцев не интересует политика Кассии».

— Виссавийцев нет, меня — да. И в моих интересах, чтобы наследный принц Кассии жил.

«Какое вам дело до Мираниса?»

— Поймите меня правильно, мне нет до него дела. Но… если он умрет, это изменит и мою жизнь. Нежелательно изменит. И потом… я вам должен, Арман. Я вам по гроб жизни должен. Потому… — он раскрыл ладонь и выпустил цепочку, на которой мягко покачивался небольшой амулет в виде густо переплетенных серебряных нитей.

Арман не знал, что это такое, но чувствовал, как внутри что-то перевернулось, отозвалось тревогой, разлилось теплом по груди.

— В вашей столице двое оборотней, судьба которых меня интересует. Вас спасет амулет вашего брата. Вашего принца — эта менее сильная, но также действенная вещичка. Начинить ее я попросил одного из советников нашего вождя. Но это временная мера, вы же понимаете.

— Понимаю.

— И потому должны найти другой способ охранить наследника, — Идэлан поднялся и бросил амулет в траву у лап Армана. — И себя. А я вам в этом помогу.

«И что потребуете взамен? Такие вещи не делаются просто так. Вы хотите, чтобы я не мешал вашей помолвке с Аланной?»

— Мешайте сколько влезет, — усмехнулся Идэлан. — Мне все равно. От вас я прошу всего лишь молчания. Вы никогда не расскажете опекуну об этой встрече, как и о тех, что за ней последуют. И если что — просто позовите, я всегда приду, друг мой.

Арман поморщился, услышав слово «друг», но возражать не стал. Идэлан еще может пригодиться.

Когда виссавиец наконец ушел, оставаться зверем больше не хотелось. Позвав Нара, оборотень приказал харибу взять амулет и, переметнувшись в человека, наскоро оделся. Луна подмигивала из-за вершин деревьев. Зверь глубоко спал внутри, и Арман надеялся, что он не проснется еще долго.