3. Миранис. Цена глупости

Все почести этого мира

не стоят одного хорошего друга.

Вольтер

Маленький народец горевал...

Их любимый король, такой большой, такой сильный, еще недавно красиво пускал пузыри и мечтательно смотрел в серое небо. А пару ночей назад заснул и не просыпался до сих пор. И тело его, прекрасное прежде, носящее следы испытания, теперь начало неприятно пахнуть… и чтобы король совсем не испортился, его пришлось съесть. А кости тщательно очистить от мяса и с песнопениями отнести в болото вечности.

Такой хороший был король… так смешно бормотал что-то по ночам и дергал ножками. Так любил слушать песнопения, успокаивался под бой барабанов. И смеялся задорно на рассвете, и шел, шел в лесную тишь, ведя свой народ к счастью.

Был король… и нет короля.

А новые большие не приходят в их болота.

И из болот не выпускают. Злой, злой большой народ, как можно обижать маленьких братьев?

А им нужен король. Большой. Любимый. Пусть даже не пускающий пузыри, но ведущий в лес, к счастью. Их красивый… носящий следы испытания король.

Дайте им большого… они сделают его красивым.

И вчера боги услышали, и большой пришел, когда красный шар отправлялся спать в колыбель леса. И малый народец обрадовался, встречая короля. Но большой объяснил, что он еще не король, что их король придет уже совсем скоро, надо только подождать.

Большой принес от короля вещицу и малый народец понял… Хорошо пахнет, значит, это будет хороший король. Обязательно будет. Надо только пойти за большим и ждать. Уже скоро, наш король, скоро мы сделаем тебя красивым!

Встреча с послами была бесконечно скучной и скорее бесполезной. Все уже давно решено за закрытыми дверями, а для посла и Мира остались лишь улыбки, наряды и обмен подарками. На подарки принц даже не взглянул. Нет, он улыбался, благодарил, был мил и делал вид, что его все устраивает, хотя на самом деле не устраивало ничего: ни место на троне, ни плавность танцовщиц, ни изысканная еда, вкуса которой он не чувствовал.

Он улыбался благосклонно, улыбался и еще раз улыбался и был очарователен с толстоватой дочкой советника. Он даже изволил протанцевать с этой дочкой один танец и не сказал ни слова, когда ему отдавили сначала левую ногу, потом правую, потом обе. Он был мил и не съязвил, как обычно, ни насчет приторных духов посла, ни насчет его безвкусного наряда.

Но не сдержал горькой улыбки, когда вышел из проклятого зала. Вздохнул глубоко, ослабил шейный платок, чувствуя, как въелась в ткань сладость посольских духов. Сейчас сменить одежду и ванну, а потом на плац, чтобы почувствовать запах крови и пота, а не этой дряни!

— Мой принц, — вышел из тени Арман. — Поговорим?

Принц не ответил. Прошел мимо, будто не заметил, и Арман не осмелился окликнуть снова. Хорошо вышколенный придворный. Всего. Лишь. Придворный.

Да и что он мог сказать? Мир пытался сбежать из замка три раза. Три. Долбаных. Раза! И каждый неудачно. И благодаря кому?

— Мир! — попытался еще раз окликнуть, шагнуть следом Арман, но Лерин, повинуясь мысленному приказу, преградил ему путь, шепнул на ухо:

— Принц не желает с тобой разговаривать, старшой.

Мир не то, чтобы не желал… просто если он сейчас «поговорит», то Арману голову открутит. И потом сам жалеть будет. Так что пусть зануда слегка помучается.

В покоях было темно и прохладно. Хорошо. Мир скинул одежду, вошел в купальню, спустился по мраморным ступенькам в бассейн, чувствуя, как холодная вода уносит всю злость.

Отец все так же отказывался встречаться. И все так же упрямо не пускал на совет, вообще к любым государственным делам не подпускал. И увеличил охрану, как маленькому ребенку. Даже своего самого молодого и самого сильного телохранителя, Виреса, приставил. Ну и зачем?

Мир подозвал стоявшую у бассейна служанку, позволил ей помассировать плечи, вымыть волосы. Хороша. Мила и свежа, как только что распустившийся цветок. И улыбалась так, что только идиот бы не понял. И в другой ситуации Мир бы поддался, но не теперь… служанку явно послал отец или кто-то из телохранителей, а Мир не терпел, когда ему подбирали любовниц.

— Давно ты тут? — спросил он, заметив стоявшего у бассейна Этана.

Мир отогнал служанку, позволил харибу его вытереть, натянул тунику и жестом пригласил Этана сесть рядом за столик у окна.

Ходили по мраморным стенам водяные отблески, журчал за спиной фонтан, жила далеко за окном, дышала людскими хлопотами столица. В которую Миранису теперь ходу не было. Ну Арман, ну сволочь!

— Мой принц, — Этан повертел в пальцах яблоко, положил его на стол и толкнул к Миранису. Принц яблоко поймал, усмехнулся и вернул в вазу. Говорить не хотелось, но и выгонять Этана тоже. Одиночество убивало. Оно такое скучное...

— Слышал, что ты совсем не ешь, не пьешь… — сказал вдруг Этан.

Начинается! Уже и этот морали читает. Занудство Армана еще и заразное.

— Нет охоты, — ответил Миранис, вставая и подходя к окну. — Этот замок большая и красивая клетка. Я как девица в восточном гареме — кормят, поят, одевают в тряпки и заставляют развлекать гостей. И ломают крылья, чтобы не вылетел из клетки.

— Я понимаю, Мир, — тихо ответил Этан. — Я ведь тоже наследник главы рода, и меня тоже рядят в тряпки и заставляют играть не того, кем я являюсь.

Вот, он понимает, а Арман не поймет никогда. Для него долг — это святое, для Мираниса… святого не было и не будет. Зачем? Чтобы стать таким же, как и эти придворные? Живым мертвецом?

— Поешь со мной? — спросил вдруг Этан.

Принц лишь раздраженно пожал плечами:

— Один поесть не можешь?

— Одного меня так не кормят, — улыбнулся Этан настолько искренне, что Миранис сдался.

И позволил харибу накрыть на стол. И даже немного поел, глядя, как Этан с удовольствием уминает одно блюдо за другим. И как в него столько лезет? И откуда в нем столько радости и стремления что-то делать? У Мираниса вот не осталось ни сил, ни желания бороться. И жить.

— Долго не могу с тобой оставаться, — сказал Этан, вытирая руки о салфетку. — После последней нашей вылазки у меня домашний арест. Твой отец слишком зол, потому в следующий раз я пойти с тобой не смогу, прости уж, Мир...

— Куда и зачем идти? — пожал плечами принц. — И так все понятно...

— Ну почему же? — Этан подался вперед, сложил руки замком, положил на них подбородок и посмотрел весело, с легкой шаловливостью. Ну как дитя, ради богов! — Арман, конечно, поработал над всеми трактирщиками в столице… но Кассия — это ведь не только столица, правда?

Миранис пожал плечами, глядя, как стекает вода по стенкам фонтана.

— У меня не хватит сил открыть переход, а никто из высших магов этого делать не будет, слишком боятся отца.

— Ну высшие маги не всегда подчиняются твоему отцу, некоторые подчиняются золоту. У меня для тебя есть подарок, мой принц, — улыбнулся Этан, кинув на стол салфетку и поднимаясь. — И в полночь возле нашей беседки в саду кто-то откроет для тебя переход… только прошу… не гуляй слишком долго. Если твой отец узнает, что я тебе помог...

— Не узнает, — уверил его Мир, чувствуя, как возвращается желание жить… Вливается в вены раскаленным потоком и теплом бежит по коже. Он сможет побыть свободным, хотя бы на один вечер, только на один! — Думаю, что никто даже не заметит.

Если телохранители заметят, то никому не скажут. А людям отца и Арману знать вовсе не обязательно, Мир вернется к утру и, если все пойдет хорошо, через некоторое время улизнет из замка той же дорогой. А если будет возможность выгуляться как следует, забыться хоть на миг, глядишь, и клетка покажется не такой невыносимой. И Миранис сможет смотреть на Армана без жгучего желания набить ему морду.

***

Стелились меж деревьями сумерки, расплывались, темнели удлинившиеся тени, стремительно блекла яркая зелень листьев сирени. Замок кутался в безжизненную вязь низких облаков, погружался в еще синеватую тьму, а в окнах Мираниса появился свет.

«Принц воспрял духом, смотри, как бы опять чего не выкинул, — раздался в голове холодный голос Лерина. — Прости, что тебя недавно оттолкнул. Но ты сам понимаешь, Мир упрям, как осел...»

«И глуп», — протянул Арман.

«Я этого не слышал, — ответил телохранитель. — Арман, сегодня к Миранису заходил этот мальчишка, Этан. После его ухода Мир чуть ли не прыгал от радости. Будь осторожен, может он снова нашел какую-то лазейку».

«Мои люди глаз с Этана не спускают. И голову на отсечение дают, что Этан, как хороший мальчик сидит себе дома».

«А кто следит за Миранисом?»

«Я лично, — ответил Арман, заметив, как за окнами принца мелькнула какая-то тень. — И, уверяю, мимо меня Мир не пройдет, как и мимо моих людей… Он может злиться, но глупостей я ему делать не дам».

Лерин умолк, а Арман отошел в тень, все так же не спуская взгляда с окон друга. Все же кому понадобилось убивать наследного принца? Впрочем, много кому, но кто так удачно затирает следы? Арман всю столицу перетряхнул, из шпионов душу вынул лично, и что? Никто. Ничего. Не знает. А не может не знать! Высшие маги против повелителя даже чихнуть не могут, они магией клятву верности скрепляли. Так что?

Маг-одиночка? Да еще и высший? И вхожий во двор? Да таких просто быть не может!

Арман наводнил шпионами и магами весь замок, следил за советниками и их семьями, заставил магов прочесать ауру каждого при дворе, и опять ничего. Советники, правда, боялись. Говорили с оглядкой, действовали — еще с большей, понимали, что сейчас весь дозор ищет виновного… и сделает все, чтобы его найти. Или найти кого-то за него!

Проклятие! Бессилие унижало, втаптывало в грязь, мешало спать ночами. Заставляло танцевать под окнами принца, подобно влюбленной девице и томило нетерпением. Арман не привык быть беспомощным, не хотел этого чувства. И в то же время. Ничего. Не мог. Поделать!

— Арман, тебе письмо, — сказал за спиной Майк.

Арман сжал зубы, оборачиваясь. Не следует показывать Майку свой гнев — маг старался помочь как мог, проводил все дни в архиве, работал со шпионами, сам лично ходил на допросы. Будто пытался добраться до правды с таким же жаром, что и Арман. Но Арман спасал друга, а кого спасал Майк?

Временами казалось, что Майк знает больше, чем говорит, в особенности после его поездки в замок Эдлая. Арман даже написал названной сестре, спросил, что там случилось, но сестра лишь уверила в долгом письме, что «в деревне скучно и спокойно». Только почему Аланна, что так недавно рвалась в столицу, теперь сидит тихо? Смирилась с замужеством? Так легко? А что-то не верится. Да и повелитель недавно о ней спрашивал, аккуратно правда, но Армана все равно насторожило. Зачем повелителю нужна названная сестра?

И если бы не Мир, Арман обязательно бы прижал Майка и Аланну к стенке. Но охрана Мира занимала сейчас все его время и мысли. И Арман все равно знал, чувствовал, что проиграет… Боги! А Мир еще и подойти к себе не дает.

— Письмо подождет, — ответил Арман.

— Посланец сказал, что ты поймешь… Арман, он появился в твоем кабинете и исчез, и я даже ничего не почувствовал… этот маг должен быть очень сильным. И если он на нашей стороне...

То поможет найти покушающегося на Мираниса. Вопрос только, на чьей он стороне на самом деле?

Арман взял письмо, развернул обычный, без гербовых знаков, лист и провел ладонью над бумагой, заставил коротким заклинанием сверкать невидимые в темноте буквы. И стоило прочитать первые строки, как лист бумаги задрожал в руках, в глазах потемнело, и еще миг назад важный Мир...

«Я знаю, по кому ты тоскуешь в день первого снега...»

Арман срывающимся голосом приказал Майку возвращаться в замок и бросил стоявшему за спиной Джейку:

— Следи за принцем.

«Знаю, по чьей вине».

Позвал Искру и вскочил на гибкую спину, чувствуя, как пронзают кончики пальцев, заражают жаром алые искорки на гриве.

«Я тот, кто закончил амулет...»

Конь, подчиняясь дрожащей руке, стрелой устремился по темной тропинке, перелетел через мостик, выбежал к воротам и, едва дождавшись распахнувшихся створок, нырнул в полный густой темноты город.

«Твой лучший друг, приходящий к тебе во снах...»

Гладил волосы ветер, расправлял крылья плаща, застывал на устах молитвой. Дождись, ради богов, дождись!

«У меня мало сил и слишком мало времени… помнишь, где ты обещал, что никогда не дашь его в обиду?»

Помнил, Арман еще как помнил… и сходил с ума, когда не смог сдержать обещания.

«Я буду там ждать… поторопись, Арман».

***

Ни один вечер не длился так долго, как этот. Миранис пытался читать, но если еще совсем недавно чтение помогало, то теперь строчки прыгали перед глазами, а слова не хотели укладываться в вязь смысла.

И жара, как же манила жара, льющаяся через открытые окна!

И закат в этот день был таким красивым, а солнце так медленно садилось за деревья.

Еще немного и Мир будет свободным! Хоть ненадолго, а прочь из этой проклятой клетки. Этан сделал ему шикарный подарок, надо будет завтра отблагодарить… завтра. А сегодня...

В одежду богатого рожанина, такую удобную после придворных нарядов, Миранис оделся задолго до полуночи, ходил из угла в угол по спальне и считал мгновения. Вновь пытался читать, вновь забрасывал книгу, посматривая за окно. Уже совсем скоро...

И незадолго до срока приказал замку убрать стекло, окутал себя магией и плавно опустил на одну из дорожек парка.

Замок за спиной уже спал. Мягко покачивались деревья, блестели от росы камни на дорожке, усыпалось глубокое небо ласковыми звездами. Упоительная свобода билась в крови, отдавала в виски радостью, застывала на языке счастливым смехом. И хотя с Этаном было бы интереснее, но лучше так, чем никак.

Нужная беседка нашлась почти сразу, вынырнула из темноты белоснежными колоннами, а возле беседки и вправду нашелся сгусток темноты перехода...

И Мир рванул было к желанному спасению, как что-то отделилось от тени деревьев, бросилось ему в ноги и тихонько взмолилось:

— Мой принц, не ходи!

Миранис брезгливо отшатнулся. Неприятно, когда детина тебя на голову выше валяется в ногах, умоляя чего-то не делать. Хотя может и заставить. Но даже не попытается. Ибо Мир — наследный принц. Райская птичка, которой нельзя повредить перышек, но и улететь дать нельзя. Еще и тыкает… наследному принцу! Простая душа.

— Кто тебя послал? Впрочем, не говори. Опять Арман.

Миранис не смог сдержать презрения в голосе, и детина, пожалуй, это почувствовал. Напрягся вдруг, будто устав быть униженным, и сказал уже гораздо тверже, но все так же опустив в почтении голову:

— Я знаю, что наш старшой у тебя в опале, мой принц. Но он тебе не враг. И последние луны он только и делает, что ищет твоего убийцу. Весь дозор на уши поставил, каждый шаг твой окутал охраной. Потому что хочет, чтобы ты жил.

— Как-то и без него жил...

— За последнюю луну твою еду травили три раза, мой принц, — ответил дозорный. — Два раза пытались тебе передать напичканные магией подарки. Послали твоему телохранителю магического зверька, который хотел перегрызть тебе горло. Даже тварей из-за грани позвали… высшие маги днюют и ночуют у твоих дверей, твои телохранители сходят с ума от усталости, Армана пару раз пытались убить, чтобы добраться до тебя… без него ты бы не жил, прости.

О да, да, святой Арман! Скоро Миранис не выдержит, поставит ему во дворце статую и заставит этих недотеп на статую молиться. Может, тогда до них дойдет? Но в то же время стало стыдно… Мир знал, что это правда. Знал, что Арман беспокоится, при этом беспокоится от души, искренне, и это успокаивало… но и просто развеяться было нелишним. Чтобы прочистить голову.

— Но сегодня я хочу выйти и выйду, и ты меня не остановишь, уж прости. И ничего со мной не станет, уверяю, потому что о моем выходе не знают не только мои телохранители, но и мои убийцы.

— Оно действительно того стоит? Мой принц, прости, но как только ты войдешь в переход...

— Ты не пойдешь звать моих телохранителей или Армана, — оборвал его принц. — Потому что ты пойдешь со мной, не так ли?

И попробовал бы детинушка возразить! Миранис схватил дозорного за шиворот и заставил его встать. А тот даже не сопротивлялся, как же, наследному принцу! И когда Мир толкнул его в темноту перехода, даже слова не сказал. А Мир, улыбаясь, вошел следом. Все складывается даже лучше, чем он расчитывал, и прогулка обещает быть интересной. Несколько удивился, что переход захлопнулся за спиной, отрезая дорогу назад, но тут же успокоился, узнав таверну у дороги.

Этан действительно умница. Когда-то они были тут вдвоем, после одной из охот. И кормят тут хорошо, и Арман тут не достанет, и до столицы всего день пути. Правда, отец о прогулке узнает, и было бы лучше вернуться через тот же переход… но плакаться поздно. Пора… веселиться.

— Как зовут-то? — спросил Миранис опешившего дозорного.

— Джейк, — ответил туповатый детинушка. Хреновый собутыльник, но коли лучшего не наблюдается...

— Т-с-с-с, Джейк, погуляем сегодня ночью, утром — в седло, недолгая прогулочка — и будем в столице. А Арман еще тебя и по головке погладит, что ты за мной присмотрел. И я даже помирюсь с твоим занудой, только будь добр, не делай такой рожи. Сегодня мы веселимся! И если уж ты со мной, то веселись за компанию. Золота на обоих хватит, я запасливый.

Миранис подбросил на ладони тяжелый кошелек и вошел в таверну. Здесь было, как он и помнил, тихо и уютно. И пахло так странно: едва ощутимо и сладко. И, пожалуй, Мир бы не принял от трактирщика небольшого мешочка, не добавил бы темного порошка в вино, если бы Джейка не было рядом.

Но раз дозорный тут, осторожным быть не обязательно. И так как это, пожалуй, последняя вылазка, и дальше стеречь его будут еще более усердно, можно и оторваться от души, в первый раз попробовав знаменитого ферса.

Все поплыло. Джейк стал смешным, все вокруг оказалось таким милым и воздушным — дунь и разлетится в мыльные пузыри. Потому надо не дышать… или дышать осторожно, едва заметно...

— Мир, о боги! Встань же!

Мир не хотел вставать. Зачем? Если он встанет, то мир разлетится на разноцветные капельки, а сегодня этот мир почему-то так нравился… И тот незнакомец, что вошел в таверну, тоже нравился. Хоть и наглец — уселся напротив и даже разрешения не спросил. Впрочем, Мир любил наглецов. Они всегда так непредсказуемы и так… нескучны.

— Дай поговорить, сядь туда! — Мир показал дозорному дрожащим пальцем на соседний столик и уставился на незнакомца. Джейку тут теперь не место. Джейк мешает веселиться.

А уставляться было на что: кожа у незнакомца серая, будто годами солнца не видела, сложенные в замок пальцы длинные — с синюшными ногтями. И глаза… Вытаращенные, как у рыбы, и цвета разного. Один синий, другой, кажется, зеленый. Странный незнакомец-то. И улыбка странная — будто угрожает. Кому, Миранису? Смешно… чем такой хлюпик грозить-то может?

Да и разговор он начал неожиданно:

— Вы необычны, я даже не думал, что так.

— А вы решили, что вы обычны?

Забавно. Но в опьянении наркотика слова выходили четкими, будто высеченными в камне. И язык совсем не заплетался… все же жаль, что Мир не пропробовал этой вкуснятины раньше, глядишь, и жизнь не казалась бы такой паршивой.

Мир икнул и, встретившись еще раз с незнакомцем взглядом, вдруг забыл о дурмане ферса. И невзлюбил сидевшего напротив человека в один миг. И даже не знал до конца за что: за бездушный взгляд, за лицо, в котором было нечто… рыбье. Или за холодок опасности, мелькнувший между лопаток.

— Но я не оборотень, — усмехнулся рыбный незнакомец.

В другое время Миранис, пожалуй, испугался бы этих слов. Но теперь вновь побежало по венам безумное равнодушие ферса, и принц лишь усмехнулся, налил из кувшина еще вина и ответил:

— Почему вы решили, что я — оборотень?

— Потому что вижу, — невозмутимо пожал плечами собеседник.

— Вы виссавиец, не так ли? — спросил Мир, и рыбий незнакомец побледнел, как выбеленное солнцем полотно. Будто Мир наступил ему на любимую мозоль, а Мир сегодня так любил чужие мозоли....

— С чего вы взяли? — нашелся рыбный достаточно нескоро: Мир уже успел допить вино и налил себе еще… и еще...

— Только виссавийцы и ларийцы могут так сходу определить в человеке оборотня, — пояснил Мир, чувствуя, вне обыкновения, не сладость опьянения, а какую-то холодно равнодушную пустоту в голове. — Кассийцы, даже маги, к таким знакам слепы. Надо провести сложный ритуал… на который у вас времени не было. На ларийца вы тоже не похожи. Так вывод очевиден, не так ли?

Незнакомец заметно расслабился. И налил себе вина. Сладкого и густого — такое любят женщины. Не подтвердил и не опроверг, что он виссавиец, просто откинулся на спинку скамьи, стряхнул с черного плаща прилипший листик и заметил:

— Знаете, сложно это — мое происхождение. И, думаю, сейчас оно не должно вас интересовать. Интересовать вас должно другое.

— Например?

— Был здесь недавно один человек. Кассиец, между нами говоря. И он точно знал, что вы оборотень. Иначе с чего бы ему шептать: «Проклятый зверь!», глядя в вашу сторону? Боюсь, у вас очень влиятельные враги.

— Боюсь, я сам влиятельнее этих врагов.

— Я предупредил.

— Я услышал. И даже поблагодарил — спасибо.

Разноглазый встал из-за стола и направился к двери, а Миранис… продолжил напиваться.

А потом все поплыло в золотом тумане. И тогда вошла она… Она была такой… такой… Округлые формы, распущенные по плечам волосы, глубокое декольте, открывающее пышную грудь. Золотой водопад в сочетании с карими глазами. Кожа тоже, как золотая...

Такой страсти Миранис не чувствовал никогда, будто лава по венам. И хотелось встать и взять эту незнакомку прямо тут, на столе! Не глядя ни на кого! И принц даже встал… но Джейк опять все испортил.

— Мир, прошу, — пытался урезонить дозорный, вновь усадив Мира на скамью.

Не говорит «мой принц», боится, что услышат. Ходит по лезвию, играя в друга, ведь может получить за свою наглость! И получит, видят боги, но позднее! Сейчас надо отвязаться от Джейка и подплыть к красотке. Таким даром богов грех не воспользоваться.

Особенно, когда расторопный хозяин помогает.

— Подожди слегка, — шептал он на самое ухо. — Комнатка освободится, и все будет! Обещаю. Только и заплатишь ты дорого.

Миранис снова икнул и сунул в худую ладошку хозяина еще одну монетку. Какую по счету? А, плевать! Он был готов заплатить сколько угодно! И замок отдать, и даже жениться, лишь бы поскорее… Он топил ожидание в хмельном напитке, который становился все более кислым… Хозяин оказался еще и хитрым. Решив, что Миранис достаточно пьян, он начал поить его дешевкой. Не знал, что Мир к дешевке непривычен, оттого и чует ее особенно остро. Но принц молчал и давился. Ждал. Наслаждался второй порцией бегущего по крови ферса и бледностью уже совсем ошарашенного Джейка.

Эх, не умеют дозорные развлекаться! Вот Этан умел, это да! А Арман!

Миранис скривился, вспомнив об Армане. Налил еще вина и поймал себя на мысли, что скучает по этому идеальному зануде. Ну право же… не так уж Арман и плох! Особенно дразнить его весело. Вот завтра Мир проспится и подразнит, так подразнит, что сами боги засмеются!

— Да, да! — захрипел Миранис, шандарахнув кружкой об стол, — засмеются!

И поймал на себе удивленно-испуганный взгляд мальчишки-прислужника. Чего он хотел? Чего-то же хотел?

— Папка сказал вас проводить, — прошептал смущенно мальчик.

Миранис долго думал, куда проводить? Потом вспомнил вдруг про золотокожую девку, и сразу в штанах стало тесно, а в груди болезненно от нетерпения. Мир поднялся из-за стола и поплелся за худеньким мальчонкой. Идти оказалось совсем сложно: все вокруг плыло, пыталось ускользнуть из-под ног, опрокинуться на лицо, ударив по носу острым углом стола. Кажется, Мир все же упал. Почувствовал бегущую по губам кровь, оттолкнул бросившегося к нему Джейка и вновь покачался к заветной двери. Потому что ждать уже не мог.

А там была маленькая комнатка с широкой кроватью, крытой красным покрывалом. А на кровати, увы, не одна, а двое. И красотка с золотой кожей кошкой выгибалась на чужом мужчине, мурлыкала едва слышно, расплескав по плечам золотые косы.

Мир остолбенел сначала от удивления, потом от гнева, выругался, кажется, громко, хозяин точно услышал. Ужом втиснулся между дверью и застывшим на пороге Миранисом, оторвал девку от мужика и от души отвесил ей пощечину, толкнув к ошарашенному Миру. Но к чему теперь эта девка? Девка совсем не интересна, а вот хмырь, покусившийся на добычу, сейчас получит...

Где-то молнией промелькнула мысль, что надо пройти мимо и забыть, но вновь взбудоражил кровь ферс. Мир заплатил, девку ему продали! И пальцы сами сомкнулись на рукояти ножа, обнажив сверкающее жало. Хозяин пошел пятнами, попятился к двери, а вот тот на кровати страха не выказал. Лишь оттолкнул бросившуюся к нему девку с едва слышным:

— Не мешай! — натянул штаны и вытащил из-под вороха одежды ножны с кинжалом. И двигался он так, что кровь взбурлила снова, на этот раз не от страсти, а от ярости.

Незнакомец медленно поднялся с кровати, и начался танец. Может, даже лучше, чем постель с той проклятой красоткой. Ведь впервые с Миром дрались всерьез! Заражали кровь опасностью, и вскоре даже ферс показался глупой шуткой. Вот настоящая драка — это да! Скольжение меж столами, нападение, отход, снова нападение. И тут не играют в поддавки, а на самом деле пытаются убить. И в мире уже никого не существует, только блеск света на кинжале, бурлящая в жилах кровь и радость, столь шальная, что вот-вот выплеснется наружу. И противник серьезный, почти равный, такого достать сплошное удовольствие. И Мир достал. Кулаком по морде, кинжал в бедро и даже ферс не помешал. Что там ферс натренированному с детства телу?

Мир посмотрел на распростертого у его ног противника и засмеялся. Счастливо, беззаботно, как ребенок. Что же, прогулка удалась и закончилась. И даже ничего страшного не случилось, хотя Миру так пророчили...

Ну ранил он этого рожанина, так несерьезно же, шрамы мужчину только красят. Ну Джейк бледен, все пытается встать между Миром и противником, да только кто ж ему даст? Ну зовет уже хозяин своих верзил, приказывая выкинуть из постоялого двора драчунов. Пусть! Главное, что Мир живет! Живет же! Никогда не чувствовал себя более живым!

А этот на полу смотрит настороженным взглядом. Смирился с поражением, ждет, когда его добьют. Но ферс ферсом, а добивать хорошего воина ради девки? Боги бы этого не простили! И Мир улыбнулся, как можно шире недавнему врагу, протягивая ему руку. Хотел даже поблагодарить за великолепную драку, как почувствовал разлившийся по плечам жар. Обернулся медленно, непонимающе посмотрел на стоящую за спиной девку. И морда у нее была такая торжествующая, счастливая, что Мир засмеялся… утопив утихший смех в протяжном стоне.

— Подохни! — проорала девка, сжимая в руке окровавленный нож.

С ее ревом пришла и боль. Вместе со слабостью. И не в силах стоять, Мир упал на колени, прижал ладонь к боку и почувствовал, как льется через пальцы кровь. Странно это, чувствовать свою кровь… Она действительно горячая. Горячая, Арман, не то, что у тебя, тварь холодная! Жаль, что не помирились...

Перестук тяжелых капель о пол — пожалуй, самый громкий звук в этой зале. Даже громче торопливых шагов глупого дозорного… Громче криков хозяина… Громче хлопка пощечины...

Мир усмехнулся. Странно это, когда твой недавний враг огревает твою убийцу. Да и от души же. Хозяин-то до этого красавицу щадил, личико ей повредить боялся, а былой любовник шарахнул так, что девка точно зубов не досчиталась… И все равно смотрела на любовника с той безумной, всепоглащающей страстью, о которой поют менестрели… Куда же Мир полез? Зачем испортил жизнь этим людям?

— Пошла вон, шлюха! — холодно сказал мужчина. — Драка должна быть честной.

Честной? Между рожанином и воином? Смешно.

И дальше темнота… ласковая такая, почти нежная.

***

Арман соскочил с коня и, даже забыв его отвести, как всегда, в конюшню, помчался по ступенькам. Почти пинком открыл дверь, оттолкнул вставшего на его пути слугу, ворвался на второй этаж, застыл в знакомом до боли коридоре...

Когда он был в этом доме в последний раз? Вместе с мачехой и братом… Арману минуло в то время одиннадцать зим, Эрру было шесть.

Боги, всего шесть!

Он тогда проснулся ночью от криков в спальне брата. Хотел броситься туда, но появившиеся в коридоре дозорные удержали, грубо толкнули обратно в спальню:

— Не вмешивайтесь. Против этого человека вы бессильны, архан.

Бессилен? Ночные тени чертили линии на потолке, на полу, на стенах. На его сердце. Арман застыл у двери в коридор, слыша глухие звуки ударов, сжимал ладони в кулаки и молился всем богам, которых знал, чтобы это скорее закончилось. И чтобы брат выжил… Потом была тишина и едва слышный плач. И шаги в коридоре.

Когда, не выдержав, Арман распахнул дверь и выбежал наружу, его не останавливали. Свет факелов после темноты казался таким ярким. Брат безвольной куклой повис на руках одного из дозорных, глаза его были широко раскрыты, капали с маленькой ладони темные капли. Арман бросился к Эрру, но его вновь удержали. На этот раз молча. Просто не давая приблизиться, но и не приказывая уходить… И Арман не уходил. Никто бы его не заставил!

Эрра отнесли в комнату для гостей, уложили на кровать. И мачеха, застыв в дверях бледной тенью, впустила внутрь только виссавийских целителей и придержала Армана.

— Погоди, когда они уйдут… Пожалуйста, не спорь!

Арман послушался. Когда дверь за целителями мягко закрылась, сполз по стенке, спрятав лицо в коленях. Он слышал, как Эрр за дверями плакал и что-то кричал, и сам дрожал от бессилия. Боги, уж лучше собственная боль, чем боль брата! А потом крики смолкли, показался в дверях виссавиец, поклонился мачехе и сказал с глубокой грустью в голосе:

— Мальчику нужны целители душ.

— Хотите, чтобы он это забыл? — тихо ответила Астрид. — Не позволю!

Арман не слушал. Ему было неинтересно. Ужом скользнул в дверь, бросился к кровати, туда, где дрожал под одеялом Эрр, прижал к себе укутанного в ткань брата и прохрипел едва слышно:

— Никогда, слышишь, никогда и никому больше не позволю тебя обидеть! Убью ублюдка, что это сделал! Жизнь положу, а все равно убью!

А Эрр вдруг одним движением вырвался из вороха одеял, прижался к брату и заплакал так сильно, как не плакал, наверное, никогда. Но все равно шептал и шептал сквозь слезы:

— Не злись. Прошу. Не злись!

— Глупый, не на тебя же злюсь...

— Все равно не злись, он хороший… просто… просто… ему больно, не понимаешь!

Больно?

Арман и сам едва сдерживал слезы, прижимал и прижимал к себе брата, шептал в пахнущие кровью волосы какие-то глупости и клялся, что больше никто и никогда...

И не сдержал тех клятв.

Через несколько седмиц Эрр ушел за грань.

Больше десяти лет прошло, а боль и обида на богов так до конца и не утихли. И знать бы, кто в этом виноват. Видят боги, Арман, наконец-то, отомстит! И, решившись, он взял у подоспевшего слуги ключ и вошел внутрь. В ту самую комнату для гостей, где так давно успокаивал брата.

— Не иди за мной! — приказал Арман, все еще не зная, чего ожидает. Вернее, не осмеливаясь поверить в свои ожидания.

А комната осталась прежней… все так же стелился через окна серый ночной свет, сеткой расчерчивая тени на чисто вымытом полу, все так же стояла у стены кровать с балдахином, на которой когда-то всю ночь просидели они с Эрром. На которой Арман когда-то клялся всем богам, что никогда не даст брата в обиду. Все осталось прежним, кроме Армана. И Эрра тут больше нет и никогда не будет. Боги, дышать же нечем… а Арман думал, что и забыл, что пережил ту давнюю боль, что только раз в году...

— Люди часто дают клятвы, которые не в силах исполнить. Не оборачивайся, Арман, или я исчезну.

Арман вздрогнул, мысленно собравшись. И все же гость тут. Ждет, как и обещал. Еще и маг, да, скорее всего, высший, иначе в охраняемый магией дом бы не пробрался, потому Арман не стал рисковать и послушался. Лучше умерить любопытство, чем обрывать этот разговор. А разговор, наверное, будет важным… Потому что собеседник знает слишком много, и потому что Арман никогда и никому не рассказывал о той ночи.

— Откуда ты знаешь обо мне и Эрре? Почему так легко проникаешь через щиты и читаешь мои мысли?

— Потому что ты сам мне это позволяешь.

— Я? — удивился Арман.

После смерти Эрра заглянуть за свои щиты он не позволял никому. Так что маг врет… или же не врет? Опять дико захотелось обернуться, но Арман сдержался. Сдержался остатками воли, ведь в его жизни было всего две слабости. Миранис и… Эрр. И вторая слабость, оказывается, до сих пор сильнее.

— Я позволяю? — переспросил Арман.

— Мне ты позволишь все, гордый дозорный. Уж поверь.

— Я верю, — почему-то даже честно ответил Арман. — И все же, зачем ты меня позвал? Если так легко читаешь мою душу, то знаешь же, что мне надо возвращаться.

— Ты же хочешь знать, кто убил твоего брата?

— И кто его избил за пару седмиц до смерти, — уточнил Арман. — Ты мне скажешь?

— Нет. Этого не скажу. Скажу лишь, что твой брат сам так решил.

— Умереть? — похолодел Арман. Эрр ведь мог… точно мог. Но нужный ответ пришел сразу, убив все сомнения: — Мой брат мог решить умереть, верю. Но никогда он не потянул бы за собой других людей...

В том уничтоженном поместье были слуги. Пусть для кого-то всего лишь рожане, но Эрр никогда бы никого зря не обидел. Даже рожанина.

— Твой брат принял решение, кто-то другой его исполнил, и этот кто-то другой не был столь щепетильным.

— Ты? — выдохнул Арман. — Ты его убил?

— Я его спрятал, — поправил незнакомец. — Обернись, старшой.

И Арман обернулся, не осмеливаясь поверить тому, что услышал. И жаждал, до боли жаждал всмотреться в лицо незнакомца. Но смотреть было не на что — высокий, но не выше Армана, собеседник прятал фигуру под простым плащом, а лицо — в тени капюшона. Медленно, очень медленно выпутал он из складок плаща, поднял ладони и вокруг все потемнело. А в темноте, словно лучи света, появились едва светящиеся нити. Они то переплетались с другими, то расходились, то сверкали ярко, то ускользали в темноту. Они то свисали свободно, то были натянуты до звона. Они лопались с едва слышным щелчком или просто истлевали от времени, растворяясь в темноте. Они были прочные и крепкие или тонкие, что вот-вот… Они были везде, такие разные. И Арману вдруг стало страшно, когда он начал понимать...

— Да, Арман, человеческие судьбы, — развеял его сомнения незнакомец.

Он провел кончиками пальцев по одной из нитей, надрезав кожу, позволил слететь с ладони паре темных капель, и поймавшие капли нити, нет, судьбы, стали крепче, засверкали ярче, будто обрадовались. И Арману стало вдруг страшно. Разве может быть у человека такая мощь?

— У человека не может, — ответил незнакомец. — У сына Радона — да.

— Один из двенадцати, — выдохнул Арман. — Целитель судеб… Проклятый Аши.

— Надо же… Ты знаешь… И ты даже не называешь меня двенадцатым, как некоторые… Это безмерно радует. Потому что двенадцатый у нас один.

— Один из моих учителей, Жерл...

— Да, — тихо усмехнулся незнакомец, подлечив еще одну нить. — Жерл...

— Но почему ты… — Арман осекся.

— Ну же, продолжай. Такие как я не должны проснуться, не так ли? Мы живем в душах наших носителей, пока судьба не сведет нас с повелителем или его наследником, а после сложного ритуала даем носителям силу, которой нет даже у высших магов. И становимся...

—… телохранителями...

—… так и не просыпаясь до конца, — продолжил маг. — Но что было бы, если бы моего носителя нашли?

— Его убили бы до привязки, ведь ты...

—… проклятый телохранитель, не достойный жить? Так вот, Арман, я живу. И даже проснулся. И даже могу осознанно пользоваться своей силой. И мне не нужен ни ваш принц, ни его телохранитель. И я исполнил волю твоего брата, который мне помог освободиться. Я его спрятал. Знаешь лучшее место, где бы я его мог спрятать?

— Ты! — Арман шагнул к незнакомцу, и, наткнувшись на невидимый щит, остановился. — Ты его убил!

— Ты ничего не понял, — пожал плечами за щитом незнакомец. — Я не убиваю. Я всего лишь соединяю и разделяю нити, укрепляю их и ослабляю. Я разделил нить судьбы твоего брата и человека, который его избивал. Ничего более. За остальное я не несу ответственности.

— Тогда ты укрепишь нить Мираниса! — выдохнул Арман.

— Я могу укрепить нить Мираниса лишь связав ее с судьбой своего носителя. А я этого не хочу. Не хочу больше служить семье повелителя, прости. Они предали меня раньше, чем предал их я.

— Тогда нам не о чем разговаривать, — сказал Арман и направился к двери. — Потому что моя судьба связана с судьбой наследного принца. И разговаривая с тобой, я оставляю друга без защиты.

И дернув ручку двери, удивился — дверь оказалась запертой. Арман дернул еще раз, обернулся к незнакомцу и прошипел:

— Будь добр, выпусти!

— Не могу, — тихо ответил маг. — Твой человек пошел с принцем вместо тебя. Когда Миранис умрет, люди в таверне убьют и Джейка. Ты — будешь жить.

Проклятие, Мир, куда ты опять вляпался? И почему эта сволочь так легко тебя хоронит?! Но сейчас не то… надо думать не о том… а о маге за спиной, который так легко считывает, исправляет чужие судьбы. Мир еще жив… надежда еще жива, надо только...

— Значит, для тебя важно, чтобы я жил? — спросил Арман, так и не оборачиваясь. И крайне удивился последующему ответу:

— Да.

— Почему?

— Тебе рано об этом знать.

— Вот как, — усмехнулся Арман, находя решение. — Тогда клянусь всеми богами, что если Мир сегодня умрет, я взойду на его погребальный костер. Мне терять нечего, вся моя семья ждет меня там, за гранью. И потому смерти я не боюсь, я ее даже жажду. Так что ты ничего не выиграешь, маг, и я умру вместе с моим другом. А теперь выпусти меня.

— А как же твой род?

— Повелитель навязал меня роду. Не будет Мираниса, не будет и моей власти. А и не жаль. Кому она нужна? Выпусти!

Тихо щелкнул замок и, выходя, Арман услышал:

— Тебе есть что терять, Арман. И ты, может быть, это как раз потерял. Отдал принцу, потому что не знаю, сможет ли он противиться… Не пожалеешь ли?

Глупости, пожал плечами Арман. Мир все же умрет, говоришь? А почему в это не верится? Может, потому что не верится и в другое — кто-то в этом мире так хочет, чтобы Арман жил? Ерунда какая. В этом мире нет никого, кто бы для Армана чем-то пожертвовал. Зачем?

А за спиной вдруг тихо рассмеялись. И показалось вдруг, что тенью мелькнули по стенам коридора раскинутые крылья. Арман обернулся, похолодел и вновь бросился в только что покинутую комнату. Но там было тихо. Лишь в медленном танце плыли по полу тени деревьев.