8. Рэми. Встреча

Для спасения человека

можно причинить ему и боль.

Публилий Сир

Мне кажется, что-то неумолимо меняется. Затягивает в вихрь, из которого вряд ли кому-то удастся выкарабкаться.

Мне кажется, что вторая душа моего архана исходит в боле и тоски…

Временами он мне снится. Стоит возле моей кровати и смотрит на меня, будто хочет спросить…

Но не решается. Ведь он полубог. Ведь он — целитель судеб. Ведь он знает лучше всех людей… знает ли?

Душа моего архана спокойнее, я чувствую. И как бы он ни страдал, он всегда найдет выход. И сделает правильный выбор. Я это знаю…

Мы всего лишь слабые люди… но боги так часто страдают из-за наших ошибок. Парадокс, правда, Лис?

Помолись за нас всех…

И за целителя судеб. Да обретет он, наконец-то, тот покой, который заслуживает.

Если мой архан считает, что он неплох… то я знаю — так оно и есть.

И за Армана помолись.

Мы все слишком запутались.

А беда… беда надвигается.

И дайте боги нам всем быть достаточно сильными, чтобы все это выдержать…

Виссавия спасет Мираниса?

Быть может… но это слишком хорошо для меня, чтобы быть правдой. И это слишком плохо для моего архана, чтобы я смел этого желать. Я уже не знаю, чего желать. Я могу делать лишь то, что мне приказано — ждать. Хотя, видят боги, ждать и ничего не делать становится все сложнее.

Твой Лиин.

Знакомый до последней тропинки лес сверху казался чужим и далеким. Клубилась меж деревьев тьма, грозно щетинились кроны сосен, едко пахло хвоей и смолой. Внизу деревья жили, вздыхали и жалились, а тут, в небе, было хорошо и спокойно.

Рэми глубоко вздохнул, пытаясь отогнать томившие душу горечь и стыд. Мерно двигались, упругой волной гнали воздух огромные крылья. Мутило, плыла перед глазами небесная даль, и правое надплечье рвало болью, будто туда вогнали живой огонь.

Занкл, ради богов, почему? Так подло, в спину? Рэми помнил, как свистели над ухом, но летели мимо стрелы, как ударила и отразилась от щита волна магии, а потом прожгло плечо, и, обернувшись, он увидел Занкла совсем близко, будто тот стоял рядом. Заглянул в глаза и застыл от мелькнувшего там холода.

Ради богов, за что?

Вот Эдлая Рэми понимал. И ненависть его понимал. Но Занкл… Сжать бы ладонь, до хруста в костяшках пальцев, пустить по ветру рвущуюся к горлу силу… Изменить судьбу старшого так же легко, как недавно изменил судьбу Томаса. Утолить гнев и боль внутри, отомстить за яд, разливающийся по венам, может, дышать станет легче?

А жить потом будешь как?

Жить? Голос внутри не унимался. Шептал едва слышно и казался собственным. Лил уверенность и легко, даже слишком легко, успокаивал море силы. Тошно от всего этого! Тошно отдавать контроль над собственным телом кому-то еще!

— Запах крови, — сказал пегас. — Ты ранен?

— Ерунда.

Соврал, но лучше так, чем объясняться.

Рэми до этого ни разу не был ранен. Ни разу не ощущал того, что сейчас — беспомощности и страха перед немощью тела. А еще запах собственной крови и боль, острыми зубами рвущую мышцы.

Щерился волнами лес. Темнело перед глазами, звало, манило обещанием забытья. Рану жгло все сильнее, стремительно зарастало тучами небо. И бил в лицо, рвал волосы ледяной ветер, а пальцы, судорожно вцепившиеся в гриву пегаса, покрылись инеем. Еще немного, и Рэми соскользнет с белоснежной спины, упадет в исходящий злостью лес и забудется в густом покое.

А, может, так и лучше?

Этого же хотел Занкл? Хотел же! И если Рэми не свалится сейчас, то доконает рана. А если не рана, то яд, порченной кровью бегущий по венам.

"Слишком быстро сдаешься..." — шелестел внутри голос.

Рэми раздраженно прохрипел:

— Не смей осуждать, убийца!

Пегас дернулся, но отвечать не стал, будто знал, что говорят не с ним. Но знал не знал, сейчас все равно! Сейчас свистит в ушах ветер, а жизнь, знакомая, спокойная, такая, оказывается, родная, разлетается на осколки. И больно от этого… и стыдно.

Потому что скучна была та жизнь. Но впереди что?

Мы с тобой оба убийцы. Мы оба не можем спасти всех. Как бы нам не хотелось. Как бы тебе не хотелось, Рэми. Иногда приходится выбирать.

Выбирать? Рэми не хотел никого и ничего выбирать!

— Заткнись! — крикнул он и вцепился в гриву пегаса до боли в пальцах. Кожа Ариса вновь дернулась под пальцами, но пегас промолчал, а голос продолжил, на этот раз успокаивающе и мягко: "Заткнусь. Как только начнешь думать. Думай! Силы иссякают, домой ты вернуться не можешь, но и умереть я тебе не дам. Если не хочешь, чтобы я взял контроль..."

— И ты снова убьешь… — выдохнул Рэми.

"Если понадобится", — холодно ответил голос.

Слишком легко, слишком холодно!

— Не позволю!

"Тогда не давай повода. И спасай себя сам, чтобы мне не пришлось. Потому что ты пощадишь, а я этого делать не стану".

И вновь растворился в душе. Потекла венами сила, участилось дыхание, на миг стало легче дышать. Рэми полной грудью вздохнул морозный воздух, выпрямился в седле, кожей поймав ветер.

Боль стала почти терпимой. Она растекалась по плечу черной кляксой, вгрызалась в мышцы и вливала в кровь темный яд. Она то пульсировала, то вспыхивала жаром, и тотчас притухала под новым всплеском силы.

Но силы надолго не хватит. И тут крылатый, увы, прав.

А надолго и не надо!

Рэми собрал в пальцах пряди гривы, закрыл глаза, вдохнул мягкий, едва уловимый запах Ариса. И поплыл на волнах воспоминаний… А, может, это всего лишь сон?

Буйство цветов, ласковые руки на волосах, мягкая улыбка в глазах, так похожих на собственные...

— Эрэ лара энде, Нериан, — тихо шептал голос. — Эрэ лара бер эндел.

Губы сами выдохнули заветные слова, а текущая по венам кровь насытилась синим блеском магии.

— Ты можешь все, Нериан, — мягко сказал Арис. — Ты можешь быть всем.

Льется по венам сила, шепчет лес, бьет в глаза лунный свет. И расплавляет крылья, тревожит верхушки сосен ветер. Ветер… Сила повсюду. Внутри, в лесу, в лунном свете! И Рэми льет ее вокруг, вновь вбирает и задыхается от неожиданного могущества.

Он может все. Он может быть всем!

И он все...

И теперь он знает, что делать!

— В столицу, — выдохнул Рэми, и лунный свет распластался уже внутри, выслался дорожкой по морю силы. Ударили в берег волны, разлились по груди спокойствие, уверенность, и Рэми почти не удивился, когда перед ним выросла, развернула короткие щупальца клякса перехода.

— Ты можешь не выдержать, — возразил Арис.

— Выдержу, — слабо улыбнулся Рэми.

Уверен, что если этого не сделает — умрет. Эдлай очнется и пошлет за ними магов-ищеек. И тогда не скрыться...

Да и рана...

Арис понял. Сложил крылья и нырнул в пугающую темноту перехода. Стало совсем темно. И жутко. А когда миг слабости отступил, над головой разверзлось затянутое тучами небо, и Рэми чудом удержался на спине пегаса, задыхаясь от удушья. И от восторга. Томас говорил, что арку перехода могут создать лишь высшие маги. Рэми не был высшим, но у него, ради богов, получилось!

Значит, еще можно побороться.

Значит, есть ради чего жить… ради той силы, что бежит по венам. Ради редкого по остроте чувства, что ты — это мир, а мир — это ты… Ради ветра, что живет, казалось, под кожей. Ради запахов, столь ярких и столь сильных!

Рэми не знал, что жизнь так прекрасна.

Не знал, что так хочет… просто дышать. Ощущать. Жить...

Широко расправил крылья Арис, упал в усыпанное серебром небо. Горько пахнуло листвой, зашуршали дубы. Луна, недавно висевшая чуть правее, переместилась вперед, едва видная сквозь прорезь в облаках. Накрапывал дождик, а далеко впереди лес срывался в огромное поле, за которым раскинулся, горел огнями обнесенный стеной город.

Много огней. Много людей. И новая жизнь, выраставшая на осколках прошлой.

— Спустись! — приказал Рэми.

Арис послушно спланировал на поляну, в темную, пахнущую полынью поросль. Поднял крылья, открывая спину и позволяя спешиться. Но спешиться удалось не сразу — плечо обожгло болью, и Рэми не выдержал, едва слышно застонав. Кое-как сполз с пегаса, шатаясь, отошел на пару шагов, оперся больной рукой о дерево, а здоровой нащупал стрелу. Сломать древко, чтобы скрыть рану под складками плаща, оказалось нелегко и получилось не сразу. Не хотелось, чтобы его слабость кто-то видел.

Дрожа от утихающей боли, Рэми тихо прохрипел:

— Уходи!

Быть больным и слабым унизительно.

— Рэми! — тихо ответил пегас. — Почему не позволяешь помочь? Едва на ногах стоишь, а прогоняешь.

— Ты уже помог, — ответил Рэми, радуясь уходящей боли. — Пойми. Рожанин верхом — это редкость. Лошадь для нас слишком большая роскошь. Рожанин верхом на крылатой лошади… Я — беглец и должен быть незаметным. Да и ворота открывают только с рассветом. До рассвета еще далеко и будет лучше, если я пройдусь...

Может, если идти, а не стоять, боль и слабость отпустят?

— Но ты ранен, — так же тихо возразил пегас, и серебристые глаза его наполнились непонятной болью.

— Рана совсем пустяшная, Арис.

— А если нет?

Рэми не знал. Надплечье ныло, было холодно, дождь усилился. Но гораздо больнее жег стыд. Он сбежал, оставил семью и… Аланну. Золото волос между пальцев, мягкие, неловкие поцелуи, гибкое страстное тело… почему вот так? Трусливо, подло? Он ненавидит быть трусом.

— Мне надо подумать, — сказал вслух Рэми, чтобы не затягивать молчание.

Переболеть стыд, убить в зародыше. Потому что он неправильный. Потому что временами лучше выжить и выждать, чем умереть героем. Да и каким же героем-то? Да и можно было не умирать, убить всех, но жить потом как? И как оставить Аланну без помощи?

Рэми посмотрел в сторону леса, желая лишь остаться одному и погрузиться в эту прохладную, полную шорохов тьму. Лес был чужим, но в то же время, таким знакомым. Присматривался, заинтересованно шевелил ветвями, слал гонцов. Чувствовал заклинателя. И побаивался чужого для него Ариса.

А пегас все не унимался:

— Я могу убрать крылья, только не прогоняй!

Рэми горько улыбнулся, оборачиваясь. Великолепные крылья Ариса и в самом деле исчезли, и теперь пегас походил на черезчур длинноногого, слишком белоснежного, чуть светившегося в темноте, а все же коня.

Глупый, ну зачем так стараться? К чему смотреть тоскливо, как никто никогда не смотрел, шагать навстречу, тянуться острой мордой к ладоням, умоляя не прогонять?

А душа отзывается на чужую тоску мягкой горечью и хочется сдаться. Почувствовать себя хоть на миг опасно слабым и беспомощным? Нельзя. Если расслабиться хотя бы на удар сердца… до столицы Рэми не дойдет. Он уже сейчас был на той грани, когда либо идешь, упрямо, несмотря ни на что, либо падаешь, чтобы никогда не подняться. Он не хотел падать. Не мог. Не сейчас.

— Мне надо остаться одному, — через силу пояснил Рэми. — Ненадолго. Понимаешь?

И не надо так на меня смотреть, не надо меня жалеть, жалость убивает.

— Понимаю, — сдался вдруг Арис, отводя взгляд и перебирая в беспокойстве копытами. — Но если передумаешь, я не буду обузой, честно. Молчать и изображать дурака-коня я не люблю, но умею. И, если вдруг захочешь поговорить…

Поговорить? О чем? О том, что предал? Струсил? Что теперь получает по заслугам? Боги, тут и так все ясно!

Но было что-то иное. Интересное.

— Расскажешь о моих воспоминаниях? — тихо спросил Рэми. — Ведь это воспоминания, правда?

Пегас отвернулся:

— Не имею права.

— Откуда моя сила?

— Не могу, — повесил голову Арис, и в голосе его было столько боли… Но Рэми уже надоели загадки и не было сил быть добрым.

— Откуда я тебя знаю?

— Прости… — ответил Арис, нервно перебирая копытами.

— Тогда уходи! — ровно приказал Рэми, и на этот раз пегас послушался.

Дернулись ввысь, хлопнули крылья, метнулась в небо серебристая тень… И все же он прекрасен. Знать бы еще, зачем и откуда пришел. Так ведь не скажет же… Ничего никто не говорит. Одни загадки кругом и эта тупая беспомощность!

Рэми осторожно прикоснулся к плечу: крови немного, но стрела вошла глубоко и болело сильно, хотя кости и легкое, кажется, не задела. Но и лихорадить начинало, накатывала волнами слабость и плыл по венам, травил кровь черный яд. Занкл, Занкл, что же ты так?

А, может, Рэми заслужил?

Может, он на самом деле тварь?

Вспомнилось отражение собственного страха в глазах Майка, опустошение вокруг и два распростертых на траве тела… родители Эли. Заслужили… ли? Тошно-то как!

Синее море внутри колыхнулось, окунув в омут брызг. И стало легче, почти терпимо. Покачивались кроны дубов, капали за шиворот холодные капли, шелестел по прошлогодним листьям моросящий дождь.

Закутавшись в плащ, Рэми пустил по лесу сеть зова. Хотелось пить. Горло пересохло в пергамент, губы, казалось, уже было не разлепить, но услышав в вышине деревьев шум крыльев, Рэми улыбнулся, привычно укутал руку подолом плаща и подставил предплечье здоровой руки.

— Лишре, лишре, шен, — поприветствовал он птицу. Погладил влажную от дождя, теплую грудку, вгляделся в круглые глаза, поблескивающие в темноте. Как жаль, что нельзя остаться в лесу. Жаль, что сейчас как никогда нужны люди и помощь… с животными всегда понятнее.

— Отведешь к воде? — спросил Рэми, найдя в котомке кусок вяленого мяса. Птица гордо приняла подношение, курлыкнула в ответ на новые поглаживания и взмыла в живую темноту леса.

Она так и вела бесшумной тенью, пока Рэми не расслышал журчание воды и не махнул рукой, мысленно поблагодарив услужливого поводыря.

Вода оказалась столь же желанной, сколь и недосягаемой. Ручей выел себе глубокую, отвесную канаву и переливался манящим журчанием где-то в глубине, то и дело кидая искры лунного света. Спускаться к такому в темноте и с едва слушающейся рукой — безумие. Но едва моросящий дождь только дразнил, а пить хотелось так, что Рэми не выдержал.

Не успел он сделать и осторожного шага, как поскользнулся и упал на спину, здоровой рукой вцепившись в ветви какого-то куста. Наверное, вербы. Рэми в темноте не различал. Сжав на ветке пальцы здоровой руки, он дрожал и пытался отдышаться после новой волны боли и мучительно боялся пошевелиться, чтобы не потревожить плечо.

Чудом спустившись к ручью, устроился у самой воды, намочил край плаща и приложил к распаленному лбу…

Полегчало. Вода, приятно холодная, показалась настолько вкусной, что забылся и неприятный спуск.

Выбираться из канавы было гораздо легче, будто вода дала не только сил, но и унесла часть боли. Дождь, как назло, пошел сильнее. Рэми запоздало натянул капюшон и раскинул по лесу сеть зова. На этот раз отозвался волк — мелькнул тенью среди деревьев, бесшумно прыгнул на тропу и утробно зарычал, опустив голову. Не доверяет. Даже заклинателю.

Посыпались заветные слова, раскрылась душа навстречу зверю, и темнота, казалось, сгустилась, укутала в теплые объятия. Волк перестал скалиться, шерсть на загривке улеглась, глаза сверкнули умным блеском. Зверь мягко подошел к задумчивому Рэми, подставил под ласковые пальцы влажный нос.

— Мне нужны люди, — сказал Рэми, хотя слова, чтобы понять друг друга были сейчас не нужны. Они скорее были нужны, чтобы чувствовать себя живым. — Человеческая тропа.

Волк понял. Развернулся, оглянулся на миг и повел по шуршащим листьям, влажным от дождя. Пахло прелостью, горечью гнили. И было так тихо… А волк все оглядывался через плечо, все говорил взглядом, что место совсем плохое и приходить сюда не стоило...

Рэми погладил застывшего волка по холке, достал из котомки и кинул лесному охотнику кусок мяса, мысленно сжавшись от тревоги. Дорога и в самом деле нашлась. Широкая, хорошо протоптанная, она вилась меж холмов, поросших дубами. Но тревожило и удивляло не это — путники рассказывали, что на ведущих к столице дорогах всегда полно народу, что очередь перед воротами выстраивается с ночи, но этот хороший, добротный и не поросший травой тракт был неожиданно пуст.

Била по нервам тишина: лес всегда полон звуков, ночью ли, днем ли, а в этом проклятом месте будто все вымерло или чего-то ждало. Мучительно и долго.

Это ожидание тревожило. И в миг тишину пронзил вой. Лес взорвался звуками: грозным рычанием вперемешку с лаем, визгом и криками. Рэми, сорвавшись с места, бросился бежать: где охотится нечисть, человеку искать нечего.

— Мир, беги! — закричал кто-то за спиной. — Ради богов! Беги!

Рэми резко остановился. Прерывалось дыхание, шуршали над головой дубы, уходил в темноту тракт, и опять давила, сжимала грудь тишина. Там, за спиной были люди… еще живые. И хотя разум говорил бежать...

Он сегодня уже бежал.

Он не герой. Он ранен. Он безоружен. Он не может помочь…

Крик повторился, и Рэми, ругая себя за глупость, метнулся на звук. Хлестали по лицу ветви, рвало болью плечо, скользили по листьям ноги. Лес дышал темнотой, тревогой, раскрывал навстречу дубовые крылья, бежал по склонам стрелами стройных стволов.

Сосны… теперь уже сосны.

Сбивалось дыхание, но куда-то ушел страх, полыхнул в лицо животный ужас… не успеть.

Рэми не успел. Вылетел на поляну и тотчас шагнул назад, скрываясь в спасительной темноте леса. Хотел уже рвануть обратно к тракту, но что-то заставило обернуться. Снова заволновалось внутри проклятое море, сопротивляясь. Рэми понял, что уйти так просто он не сможет. Что-то держит.

А ведь, кажется, и держать-то нечему: дождь закончился и поросшую высокой травой лужайку заливает лунный свет. Гнилым зубом стоит посреди лужайки обломанное дерево, а под ним рычат, рвут мясо существа не больше кошек. Комочки шерсти в сиянии луны.

Двое на поляне мертвы. И возле одного суетится, ест нечисть, второй безвольной куклой лежит у дерева.

Жутко. Кружится от вони голова, хочется бежать, нырнуть в темноту, поддаться орущему внутри страху. Дурно от запаха свежей крови, звуков раздираемого мяса, от непрерывного чавканья.

Рэми стоит и смотрит на поляну, будто ноги приросли в земле. А одна из тварей вдруг кладет лапу на грудь мертвеца, по-хозяйски, уверенно, задирает к небу острую морду и заводит странную песню.

Жуткая мелодия, но такая… знакомая. И душа откликается, истекает тоской, безумной радостью и болью. О чем он поет?

Ты пришел к нам, наш король...

Слова нашлись сами. Отпечатались в сердце кровавой вязью, метнулись к горлу горечью. Зашелестели над головой сосны, разогнали по поляне лунные тени, засеребрилась роса и все вокруг вдруг стало красивым. Живым. А лес взорвался едва слышным шорохом. Сила внутри встрепенулась, затанцевала волнами в такт песни.

И Рэми понял. В мелодию была вплетена, ласкала слух магия...

"Вот и умница, что понял, — съзвил голос внутри. — А теперь давай-ка деру отсюда, а?"

Рэми зачарованно шагнул вперед. А песня нарастала, держала и томила, взлетала к синей бездне неба. И вдруг дернулось, плавно взлетело второе тело, будто кто-то невидимый ласково прижимал умершего к груди и аккуратно нес прямо к узловатому дереву.

Нечисть прыгала в немом восторге и смотрела, как этот кто-то поставил умершего на ноги, прислонил к дереву, языком черного пламени погладил по щеке, как бы пробуя ее на вкус. И исчез. А Рэми, наконец-то, смог дышать.

Нечисть владеет магией? Рэми, рожанину, нельзя, а нечисти можно?

Не давая умершему вновь упасть, твари взбежали на дерево, сноровисто привязывая тело к стволу. Рэми отвернулся. Вот что его держит на поляне. Тот человек наверняка жив. И скоро об этом пожалеет.

Рэми похолодел.

Карри и их новый «бог».

Плотной толпой собрались вокруг дерева карри. Ударила по ушам вязкая тишина, но и она была недолгой.

Заблестели на траве капельки воды, задрали к луне морды карри и вновь запели. Пленник выпутывался из сетей беспамятства. И сначала Рэми почувствовал чужой страх, медленно переходящий в ужас, а лишь потом увидел, как незнакомец поднял голову, окинул поляну непонимающим взглядом, и вздрогнул в веревках, пытаясь вырваться.

Глупец. Вот ты и попал.

Опять этот голос. Может, и попал. Забылась вдруг рана, весь мир забылся, а душу захлестнуло что-то, чему нельзя было найти названия. Судьба, натянувшая до предела серебристые нити… окутавшая тонкими, едва различимыми цепями, распахнувшая в душе бездну тоски...

Рэми будто и не жил никогда. Не знал, что по кому-то можно так тосковать, так ждать, так хотеть...

Не любить, не желать, а просто быть… рядом.

Ты такой же, как они… А я так надеялся… Боги, на что же я надеялся?

Полный разочарования голос не унимался, но Рэми уже не слушал. Не слышал, летя на крыльях восторга. Он нашел! Он ждал, он жил и надеялся — все для этого мига, для этого человека. Он шагнул вперед и вновь задохнулся от смеси чужих эмоций. Страх, боль, жгучий стыд. Сожаление, что ты опять подвел, погубил. Как же знакомо, ради богов! Близкое, родное, будто заглядываешь в собственную душу...

— Джейк, Джейк… почему ты платишь за мою глупость? — услышал Рэми шепот узника, хотя и не мог услышать… нечисть же орет.

И карри вновь поют, вновь тревожат душу черной силой, а незнакомец вдруг поднимает голову, смотрит в глубокое небо и улыбается. Безнадежно, безумно. Будто молит кого-то.

Ночную госпожу?

И вновь заливает душу сомнением — ночную госпожу молит лишь нечисть. Человеку милости от нее ждать нечего. Ну и пусть! Разве можно теперь сбежать? И прятаться бесполезно. Ради богов, хватит прятаться!

Медленно, не спуская взгляда с поляны, Рэми сомкнул пальцы на лежавшем рядом суке. Ветхое оружие, правая рука онемела, но все же лучше, чем просто уйти. Нет сил уходить. Нет сил стоять и смотреть. Сколько можно стоять и смотреть!

Ушла луна, спрятала лик за вуалью туч. Где-то вдалеке протяжно, тоскливо завыл волк. Звал за собой, оплакивал глупого заклинателя, просил не вмешиваться. И несколько карри, будто испугавшись воя, вбежали по стволу дерева и перегрызли веревки.

Узник тяжелым мешком повалился в траву. Песня нечисти стала мягкой, почти нежной… будто успокаивала. Уговаривала не бояться. Поняв, что медлить нельзя, Рэми оторвался от дерева, чуть было не упав от слабости. С трудом дыша, едва слышно зашипел, проклиная и рану, и ранивших его дозорных, и собственную немощность. И проглотившее душу сомнение.

Пение карри стало угрожающим. Человек на поляне с трудом встал на четвереньки.

Рэми сделал шаг вперед и остановился… Что-то изменилось: в душе незнакомца бездна отчаяния быстро заполнялась шальной радостью и чем-то еще… С одной стороны мучительно знакомым, с другой…

Шершавой змейкой лизнул спину страх. Узник упал в траву и изошелся мелкой, непонятной дрожью. Затрещала одежда, пронесся над поляной затяжной стон. Незнакомец выгнулся дугой и мучительно закричал, и крик его, сначала человеческий, вдруг перешел в раскатистое, низкое рычание, а Рэми испуганно моргнул. Человек исчез, с травы медленно поднялась кошка, размером с низкую лошадь, с шикарной, до самой земли, гривой. Такая, как на картинках в старых книгах в библиотеке Жерла. Но Рэми даже не знал, что эти звери столь огромны.

Лев. Красивый, грациозный. Зверь. Даже не зверь — нечисть. Еще один оборотень, и рисковать ради него жизнью? Надо уходить.

Только что-то упрямо требовало остаться. И жалкий, трясущийся в лихорадке Рэми все так же застыл на краю поляны. Да, оборотень… но… И вновь чужой страх — неудержимый, отчаянный — захлестнул с головой, вымывая остатки сомнения. Это зверь. Но он чувствует, живет и страдает. Как человек.

Карри, казалось, перевоплощения не испугались, даже обрадовались. Радостно вскрикивая, плясали вокруг льва, опрыскивали траву вонючими выделениями. Маревом поднялась над поляной едкая вонь.

Сдерживая кашель, Рэми содрогнулся, и тотчас понял, что лев его увидел. И в золотистом взгляде оборотня прочиталась отчаянная мольба… О чем же ты молишь?

Уходи...

Но… Как теперь уйти? Рэми и сам не понял, что сделал и как. Не понял, как оказался возле оборотня, как в одной ладони его появился светящийся шар, а пальцы другой легли на холку, вплелись в мягкую, запутанную гриву.

Он резко поднял руку, и высоко над поляной шар света быстро вырос, разогнал ночную тьму, а карри зашипели, отползая за границы золотого круга. Оказывается, они ненавидят свет. Хорошо… очень хорошо...

Не веря, что это он, его магия, Рэми шаг за шагом начал уходить с поляны. Отогнать нечисть получилось. Но удерживать постоянный поток силы оказалось нелегко. Рана обожгла огнем, пробежала по шее тяжелая капля пота, ослабли ноги. Но Рэми шел. Оборотень бесшумно ступал рядом. И рука Рэми все так же лежала на холке зверя, и через пальцы горячей волной перетекал чужой страх, смешанный с надеждой.

Рэми не надеялся. Капля за каплей истощала магия силы, плечо болело, как шальное, державшая шар рука начинала дрожать, а свет — блекнуть.

«Не уходи, — шептали на грани сознания карри. — Мы тебя любим. Мы вас обоих любим. Мы сделаем вас сильными, прекрасными, богами. Останься… к чему тебе люди? К чему тебе тот, другой мир? У тебя есть мы!»

— Мне не нужны вы! — выдохнул Рэми… но сопротивляться было все труднее. Шепот карри отравлял, глушил разум, тянул за собой. И только мягкое тепло под пальцами давало силы сопротивляться. Рэми не один… ему нельзя быть слабым...

«Мы подождем… Ты обессилеешь, и мы тебя получим… ты поймешь. Мы объясним. Ты наш бог!»

"Не слушай!"

Новый голос, сколько же их еще? И легкая боль, когда мягкой хваткой сомкнулись на запястье львиные зубы.

"Не слушай, кому говорят! Меня слушай! Садись на меня, пока мы еще оба живы!"

Не поверив, Рэми скосил глаза на зверя. Боги, да зверь ли это? Взгляд-то почти человеческий. И эмоции, теперь уже слегка приутихшие, совсем же человеческие.

«Садись на меня, мальчик!» — повторил лев. Мальчик? Рэми подчинился.

Изогнулась в прыжке звериная спина. Удерживая шар света, Рэми вцепился свободной рукой в гриву. И лев побежал.

Слился в черно-серебристую полосу лес. Лупили по лицу еловые лапы, норовили выцарапать глаза. Что-то зацепило раненное плечо, и Рэми задохнулся от боли. Чувствуя, что сейчас упадет, он выпустил в траву шар и обоими руками вцепился в гриву льва. Радостно взвыли за спиной карри. И зверь понесся вперед, расплескивая капельки росы.

Прыжок был для Рэми неожиданностью. Блеснул в ручье лунный свет, разлетелись вокруг брызги, и вой нечисти за спиной стал разочарованным.

Взбираясь на холм, зверь пошел медленнее, почти с трудом. Вскарабкавшись на лесную поляну, он захромал, с трудом потянувшись по залитой дождем траве. А карри все так же орали по другую сторону ручья, почему-то не рискуя переходить журчащую преграду.

Лев начал валиться на бок, и Рэми едва успел соскочить. Плечо вновь дернуло болью, швырнув в короткое беспамятство.

… Очнулся он на траве. Дышала тьмой ночь, и медленно ступала среди небесных теней луна. Горько пахло пижмой и немного полынью. Весело журчал рядом, смеялся в лунном свете ручей, а на другой его стороне все еще бесились от разочарования карри. И пытался рядом подняться на лапы, вновь валился в траву огромный зверь.

— И все же мы ушли, — прошептал облегченно Рэми, разваливаясь на неожиданно мягкой, усыпанной росой траве.

Он все еще чувствовал зверя рядом. Неожиданно родного, совсем близкого. И понятного до последней искорки. И не было в оборотне недавнего страха — лишь боль, усталость и глухое, безнадежное отупение.

Зверь перестал пытаться встать, лег рядом. Опустил голову на огромные лапы и посмотрел на Рэми долгим, внимательным взглядом, будто запоминая. Вдруг задрожал, мелко-мелко, зарычал едва слышно и опал на траву уже человеком.

— Нечисть ты, — прошептал Рэми, опасливо присматриваясь к незнакомцу.

Тот лежал закрыв глаза, по-детски поджав к груди колени. Волосы темные, до плеч, цвета в лунном свете не разглядишь, лицо узкое, с четко очерченными чертами. И молод — старше лет на пять, не больше. А со своим мальчиком… На боку — темное пятно раны.

— Потерпи немного, — выдавил Рэми, приглядываясь к ране. Вроде залечена, но выглядит теперь плохо, мокра от гноя, кровоточит. — Но ведь и ты, дружок, нечисть… — Он огляделся в поисках нужных трав, — так подохнешь, мне-то что?

Оборотень, будто услышав, дернулся, до скрежета сжал зубы. Посинел весь, задышал редко, часто, будто не мог надышаться. Выгнулся дугой, прикусил губу, а потом вдруг обмяк, отдаваясь во власть спешащему к нему Айдэ.

— Что творишь! — крикнул Рэми. — Не смей умирать, слышишь! Не смей! Я жизнь чуть не отдал, а ты?

Приступ отпустил. Незнакомец сжался в комочек и чуть слышно прошептал:

— Прости.

Прости? Он еще и в виноватого играет! Дурак же совсем!

— Да что же ты?..

Рэми пробила дрожь бессилия. Почему он может только убивать, а не спасать?! Почему теперь это проклятый голос не помогает?! Почему ничего не помогает и бог смерти уже стоит у края поляны, закрывает лунный свет черными крыльями, и грань так близко, что вот… дотронься и почувствуешь!

— Я не пущу тебя, — выдохнул Рэми...

Потому что...

Жить потом как?

Он накрыл рану незнакомца ладонью, испачкался воняющим гноем. Травы тут уже не помогут. Ничего не поможет… только магия… А магия молчит. Магия умеет только убивать… А, может, и к лучшему? Рэми тоже ранен. Тоже устал. А грань так близко, за ней покой… и незнакомец этот стоит у самой кромки этого мира, смотрит на переливающуюся силой преграду и уже готов шагнуть… уйти. Одному уходить страшно. Вдвоем… уже не так.

— Я за тобой, — выдохнул Рэми. — Теперь я везде за тобой...

Оборотень обернулся, посмотрел насмешливо, прошептал:

— Даешь слово?

— Да. — Рэми ни на миг не усомнился.

А оборотень шагнул вперед и Рэми бросился следом...

"Стой!" — проснулся голос, и сила потоком устремилась в пальцы, а тело под ладонью дернулось. Оборотень вздохнул судорожно, разочарованно дернул крыльями бог смерти, и грань исчезла. А вместе с ней — обещание покоя. И боль, до этого будто ждавшая, накрыла с головой.

Вот и все...

Он устал быть сильным… смертельно устал.