5. Миранис. Душа мага

У нас так много слов для состояний души,

и так мало — для состояний тела

 Жанна Моро

Аши висел над умирающим Миранисом и в сомнении кусал губы.

Вмешаться?

Забыть?

И пылал на груди Мираниса амулет удачи… знал ответ, знал...

И сплетались воедино, издевались две нити судьбы...

Проклятый барс!

За окном темная ночь текла по пустынным улицам. Углубляла тени, заглядывала в тайники прогнившей насквозь души. Плыла по городу река, гордо несла блестящие в свете луны волны. И последним тягостным вздохом поприветствовала ночь лежавшая у его ног жертва.

Наконец-то! Он ждет в этой каморке уже три дня. Не ест, не пьет, не осмеливается двинуться лишний раз, чтобы не потревожить трапезы гадины. А она жрет не спеша. Переливает в себя чужие силы, чуть слышно поскрипывая от удовольствия, когда ее шипы пронзают еще живую плоть, заставляя умирающего хрипеть от боли. Кричать он уже не может… голос сорвал еще в первый день.

Она любит людскую боль.

Он? Не любит, но привык. Человек привыкает ко всему...

Только не к жажде мщения. К этому он привыкнуть так и не смог.

Он обернулся и успел заметить, как она встрепенулась. Сыто заурчала, вынимая из обезображенного тела один шип за другим. Соскользнула на пол, оставляя за собой иссохший труп, раскрывший рот в немом крике. Расправила витки жесткой плоти, наполненной теперь чужой кровью. И гибкой молнией рванула к носителю, скользнула вокруг его пояса и привычно вошла в кожу у основания шеи. Обвилась вокруг его позвоночника и замерла, будто ее и не было.

Это было не больно. Она была внимательней, чем его сестры, не ранила носителя, пока ее вовремя кормили. А вот если была голодна...

— Закончили на сегодня? — брат пришел внезапно.

Переступил через труп жертвы, посмотрел внимательно в глаза, и взгляд его в полумраке светился искренним сочувствием. Ему не надо было объяснять — такая же безмозглая тварь жила и в нем самом. Ждала внутри, иногда требуя выхода. И убивала, шаг за шагом, истекающую кровью совесть. Это и делало их братьями.

От этой ноши не избавиться. Никогда.

— Принц все еще жив, — начал брат рассказывать новости. — Телохранители его горят, но пока не сгорают. Никто не знает, что держит его у грани и когда он уйдет. Но все думают, что такого принцу не пережить. Видимо, у тебя получилось то, что у меня так долго не получалось. Ты все-таки его достал...

— Это не моя заслуга, а его глупости. Миранис так и не дошел до моей ловушки, потому и умирает так легко.

— А если бы дошел?

— То жил бы долго… И несчастливо.

— Алкадий бы взбесился, — засмеялся брат. Искренне так засмеялся, по-доброму. И как ему удается оставаться таким беззаботным? — Ему нужен мертвый Миранис.

— А мне нужна месть. Миранис всего лишь вонючий зверь, который получил от богов слишком много… Но его он не получит!

— Его? — переспросил брат.

Его… ночь таяла синими всполохами. Он бросил последний взгляд на реку за окном, развернулся к выходу и сказал:

— Он подарил мне десять лет душевного покоя. Я подарю ему свободу. Честный обмен, правда?

Брат ничего не ответил, но нужен ли был этот ответ?

Ведь маленькое племя все еще ждало. Своего короля. Терпеливо и преданно. И если Миранис умрет, он станет тем королем. Все лучше, чем жить вот так. От жертвы до жертвы. А безумию даже лоза Шерена не страшна, и, если повезет, боги примут его искупление за замученные души.

Если повезет...

Осталось недолго.

Месть или искупление. Пусть боги решают. Ему уже все равно.

***

В ритуальном зале царил полумрак. Чадили ладаном кадила, взносились песнопения к куполу, расписанному искусной мозаикой. И самые угодные богам жрецы молились перед статуей Радона, день и ночь, и все было тщетно. Бог молчал, а телохранители умирали...

Светловолосый Лис, давний враг, а теперь — верный союзник и любимый ученик верховного жреца Радона, подошел к Арману и едва слышно, чтобы не потревожить сосредоточенности жрецов, прошептал:

— Мы их долго не удержим. Их тела не выдержат. Если Миранис не отойдет от грани, они сгорят раньше, чем он умрет.

И посмотрел вдруг как-то странно, ожидающе:

— Арман… ты можешь помочь, подумай сам, можешь же.

— Я с удовольствием. Скажешь как? Судя по предсказанию Ниши, помочь им может только Виссавия, а Виссавия помогать отказалась.

— Может потому что самое важное сокровище Виссавии теперь в Кассии? — довольно усмехнулся Лис. — И… в твоих руках?

— Мне надоели загадки, Лис, если что-то знаешь — говори. Если не знаешь, лучше уйди.

Лис слабо улыбнулся, поклонился старшому и отошел в тень. А Арман бессильно пожал плечами. Что-то они сильно умные и таинственные стали в последнее время. И Лис, и Майк, и Аланна. Разобраться бы… да силы нужны для другого.

Уже трое суток прошло с исчезновения Мираниса, а ничего так и не изменилось. Вернувшись после встречи с целителем судеб в замок, Арман в ужасе узнал, что все трое телохранителей принца сами явились в ритуальную залу. Молча преклонили перед статуей Радона колени и застыли, охваченные синим огнем. Приготовились умирать. И замок кричал, стонал от боли, а повелитель бросился к телохранителям, пытаясь удержать их у грани. Но смерть не остановишь. И даже сила Деммида тут оказалась безвластна — повелитель не смог подойти к телохранителям. Лишь стоял и беспомощно смотрел, подобно остальным, как Миранис умирал где-то вдалеке. Его телохранители рвались вслед за ним у ног Радона, и все ждали, что еще немного… Еще чуть чуть… И агония закончится.

Но время будто остановилось. И все было не как всегда.

И Миранис уже давно должен был быть за гранью, а не уходил.

И телохранители давно уже должны были пойти за ним… А оставались в этом мире.

И никто не знал почему...

Кроме, может быть, Армана.

Значит, для тебя так важно, чтобы я жил?

Арман не осмеливался поверить, что дело в этом… но шкурой чувствовал смятение Аши, то и дело краем глаза улавливал за спиной биение черных крыльев, и все более убеждался, что это правда. Не можешь сделать выбора? Так мы поможем!

Арман одним жестом выхватил из-за пояса кинжал и шагнул к коленопреклоненным телохранителям. Ярким светом блеснул на его груди амулет, и Лис пытался преградить путь, но Армана остановить уже было нельзя.

Ему надоело ждать.

Надоело быть беспомощным.

Надоело смотреть, как они умирают.

— Выбери, наконец, или я уйду сейчас! Ждать его у грани.

И одним движением направил кинжал в сердце.

Пальцы на запястье появившегося ниоткуда человека казались железными. Тихий шепот обжигал душу, знакомая сила сковывала движения, а взгляд, полускрытый в тени капюшона, все так же давил на сердце грустью и сожалением. И Арману вдруг стало на миг стыдно. Не требует ли он слишком многого? От того, кто хочет помочь? Любой ценой, пусть даже ценой собственной свободы?

Но сожаление сгорело в факелах телохранителей, и Арман прошипел сквозь сжатые зубы:

— Где ты был?

— Люди, вы столь нетерпеливы...

— Нетерпеливы? — вскипел Арман. — Я найду твоего носителя и буду медленно поджаривать его на огне, чтобы ты понял, откуда это нетерпение! Ты, сын полубога, наверное, давно уже забыл, что такое боль. Скажу более, забыл, что такое любоваться на боль друга и быть не в силах помочь!

— Думаешь? — тихо ответил целитель судеб. — Может, ты и прав… а, может, и нет.

Незнакомец пожал плечами, и Арман вдруг вспомнил, зачем они здесь. И понял, что песни жрецов вдруг замерли, да и сами жрецы, время замерло, ударив внезапной тишиной.

Лишь двое телохранителей повелителя не поддались общему безумию. Шагнули к все так же кутающейся в плащ фигурке мага и остановились, когда услышали:

— И вы тоже мне не верите?

В вопросе было столько боли, что Арману даже стало его жаль. И тут же ярко вспыхнула руна на лбу у слепой Ниши, губы ее скривились, выдавая странные слова:

— Я не вижу твоей судьбы, Аши.

— Потому что я выбираю ее сам.

— Я рада тебе, брат.

— Я тебе больше не верю.

— Аши! — выкрикнул другой телохранитель, Даар. — Ты должен понять, после того, что ты натворил...

— А что я такого натворил? — язвительно спросил маг. — Я видел, как носитель двенадцатого раз за разом сгорает в боли, когда умирают его близкие. А люди-то не могли остановиться… Боролись за власть! И то яд в еду, то случайная стрела на охоте, то удушение подушкой во сне, а то змея в кровати. Одни за другим ушли за грань все трое детей Арейна. А потом и его жена. Сама. Арейн лишился разума… и что вы сделали? Ничего!

— Аши, это не так… — пыталась вмешаться телохранительница Ниша.

— Не так? Я слышал, как вы шептались, что Арейну надо дать уйти. Слышал и не простил. Род повелителя должен был жить… И он жил.

— Ты убил нас всех! — гневно перебил его Даар.

— Вы мешали.

— Ты заставил Арейна насиловать архан.

— Я хотел получить наследника!

— Ты убивал рожденных от повелителя девочек или немощных мальчиков!

— Оговорюсь: здорового наследника. И я его получил. А вы, вернувшись в реинкарнации, обратили его волю против меня! И убивали моих носителей. Пятьсот лет в цепях ритуальной башни… И после этого вы смеете называть меня братом?!

— Аши! — вновь одернул его Даар, пытаясь подойти к целителю судеб. Но маг не позволил. Отступил на шаг и прошипел едва слышно:

— Я никогда более не буду одним из вас! Никогда не встану за спиной двенадцатого! Слышите?!

— Аши, мы клялись! — мучительно ответила Ниша. — Разве ты не помнишь?

— Да, мы клялись. Друг другу. В верности. В дружбе. А теперь, когда я смог проснуться без привязки к двенадцатому, я вновь должен пожертвовать своей свободой? Дать вам убить своего носителя? И не подумаю! С меня хватит! И теперь я свободен!

Даар лишь вздохнул, покачал головой и тихо ответил:

— Боюсь, у тебя нет выхода.

— Боюсь, у меня есть выход, — усмехнулся Аши. — Боюсь, я им воспользовался. Никогда более не буду я зависеть от воли ваших носителей.

— Аши, — оборвал его Даар, — твой носитель принадлежит Миранису. И ты это знаешь, иначе бы так не бесился.

— Миранис не заслужил такого телохранителя, и он его не получит!

Не заслужил? Мир? Арман не выдержал, выступил вперед и сказал все так же дышавшему гневом Аши:

— Не оскорбляй моего друга, целитель судеб. Пусть ты и полубог, а не можешь судить человека, о котором ничего не знаешь.

— А что тут знать? — усмехнулся Аши. — Твой принц только и умеет, что пить да девок портить. Я за ним наблюдал. Долгие годы наблюдал. И не увидел ничего стоящего!

— Вот как? — вскинулся Арман. — Мой принц спас мне жизнь, когда мне было пятнадцать. И теперь спасет, если надо будет. Мой принц ненавидит несправедливости и клетки, оттого и страдает. Мой принц таит в себе свободолюбивую душу оборотня, и никогда не сможет жить в неволе. Мой принц станет великим правителем, если ему дадут им стать. Я верю в своего принца. Я знаю своего друга. И будь ты тысячу раз сыном Радона, не тебе, Аши, решать, достоин он жить или нет. Не тому, кто обижен на род повелителя, оттого и судит его так пристрастно.

— Я обижен? — тихо повторил Аши. — Да что ты знаешь?..

— Я знаю лишь одно, — ответил Арман. — Мой друг умирает. И мы тратим время на пустые разговоры. Помоги, если можешь. Если не можешь или не хочешь… уходи! Не мешай нам глупыми обидами. Что бы тебе не сделали предки Мираниса, сам Миранис ни в чем перед тобой не виноват...

Арман и не думал, что Аши, обиженный сын Радона и смертной женщины, послушает. Но полубог промолчал. Пробормотал что-то вроде:

— Как же вы похожи!

Вновь вокруг потемнело, и вновь темноту прошили блестящие нити. Тонкие пальцы Аши плели узор, соединяя, связывая, переплетая. Насыщая. Аши тихо позвал, натянув одну из нитей до предела. И хрупкая нить становилась все ярче, все прочнее, а вокруг нее поддерживающей лозой обвилась другая — гибкая и упругая, слепящая глаза белоснежным сиянием. Белое сияние… Цвет вождя Виссавии… Его видела в своих видениях Ниша?

За спиной Армана начал блекнуть огонь вокруг телохранителей, и все вновь засверкало красками, и Аши сказал едва слышно:

— Ты должен понять, Арман. В твоих руках огромная власть. Но не советую тебе ею пользоваться слишком часто. Потому что он упрям. И свободолюбив. И если ты его сломаешь… Я тебя не пощажу. Никого из вас не пощажу.

И вновь вознеслись к самому куполу песнопения жрецов. И заревел, будто услышав, огонь в светильниках, а запах дыма из курильниц стал почти невыносимым. Арман оглянулся, взглядом пытаясь найти Аши, но мага уже в зале не было, а в голове его раздался мягкий голос Ниши:

— Ты должен найти носителя Аши и убить его раньше, чем он встретит Мираниса. Аши опасен и сделает все, чтобы сохранить свою драгоценную свободу. Даже если ему придется заточить душу двенадцатого в цепях, как он уже сделал однажды. Если хочешь, чтобы твой друг был свободен, делай, что я говорю.

Арман выслушал приказ, почтительно поклонился и впервые в жизни засомневался, что прорицательница права. Но промолчал. Ведь приказа телохранителя он ослушаться не мог.

— Что же ты наделал, Миранис, — прошептал Арман, выходя из ритуального зала. — Скольких ты еще погубишь, прежде чем образумишься?

Убить носителя раньше, чем он встретит Мираниса?

А, может, этим двоим все же неплохо было бы встретиться?..

Арман уже ничего не знал. Чуть позднее он оставил Искру в руках восторженного храмового прислужника и медленно поднялся по ступенькам. Огромный храм из темно-синего, пронизанного жилками силы камня, тихо спал. В главном зале горели лазуритовые светильники, стелился по полу ярко-синий туман, а взгляд статуи Радона, как и всегда, были ласков и приветлив.

Арман опустился перед статуей на колени, положил у ее стоп золотой браслет. Последнее, что осталось у него от матери. Но при такой просьбе жертва должна быть тоже соответствующая. Склонил покорно голову, тихо прошептал:

— Помоги принцу вернуться домой. А его спасителю найти свою дорогу.

И показалось на миг, что напряглись нити судеб, и Радон милостиво улыбнулся. Услышал. Дайте боги, чтобы услышал.

А за колонной наблюдал за Арманом ученик верховного жреца. И когда дозорный ушел, подошел к статуе, повертел браслет в пальцах и тихо сказал:

— Наконец-то ты возвращаешься домой, сын Радона.

***

Боль была везде: она плыла по жилам, вторгалась в легкие, раздирала болевшее от крика горло. Она рвала на мелкие лоскуты мышцы и вгрызалась в сердце. Она плавила в огне, собирала по кусочкам и вновь бросала в бушующее пламя. А грань была так близко! Светилась ровным белоснежным светом, обещала прохладу. Всего шаг. Так почему же, боги, вы не даете сделать этого шага?!

— Еще рано, — шептал на ухо тихий голос.

Какое рано, ради богов?! Миранис вновь рвался к грани, и его вновь останавливали. Держали крепко, издевались. И вновь с головой окунали в омут боли, и вновь пускали лаву по жилам. И так бесконечно!

А потом пламя вдруг утихло. Тонким одеялом устлало обоженную землю, ластилось к босым стопам шедшего по огню человека.

— Иди ко мне, Мир, — позвал незнакомец, и темные глаза его блеснули легкой издевкой. — Иди...

И Мир пополз по проклятому огню, обжигая колени и ладони. Шаг, еще шаг… А незнакомец был все так же далеко. И Мир встал, пошел сначала, а потом побежал, ничего не желая сильнее, чем добраться до этого урода и придушить! Потому что Мир узнал этот ненавистный голос, проклял его:

— Еще рано!

А незнакомец все равно был слишком далеко. И огонь вдруг погас, а вокруг мягкой гладью раскинулось лесное озеро. И Мир с головой окунулся в воду, наслаждаясь ее прохладой, и забыл… И о странном незнакомце. И о себе. И о близкой недавно грани...

Он спал, наслаждаясь светлым сновидением. Он глядел на огромное поле, усыпанное пятнами ромашек. Чувствовал в волосах прохладный ветер, слышал, как заливались в вышине жаворонки.

— Красиво, правда?

Мир обернулся и увидел того же незнакомца, что недавно тревожил его видение. Только злости на него больше не осталось. Лишь окутавший душу безмерный покой. А незнакомец-то совсем молод. Темные волосы, мягкий и в то же время упрямый взгляд черных глаз и спавшее во взгляде белоснежное сияние.

Откуда белое? Маги в Кассии светятся ярко-синим. Виссавийские целители — зеленым. Белым же… Мысль пришла и ушла, будто спугнутая чужой волей. Незнакомый юноша сел на траву и сказал:

— За дары положено благодарить, Мир. Ты же ими так бездумно разбрасываешься.

— О каких дарах ты говоришь?

— О твоих телохранителях. О даре богов носителям души двенадцатого. О тех, кого ты предаешь раз за разом.

— Мои телохранители тебя не касаются, маг! Они должны мне служить, и они служат.

— Их служение — это любовь. Любить такого как ты — слишком больно, — ответил юноша. — И потому он больше не будет тебя любить.

Что за "он", ради богов? О какой любви этот мальчишка бредит?

А мальчишка вдруг пропал. А ветер все так качал море ромашек. Только покоя в душе Мираниса больше не было. И терзало почему-то сердце сомнение.

Мир очнулся поздней ночью, когда в окна заглядывала полная луна… Обычно в полнолуние он изнывал от тоски, от желания перекинуться зверем, но теперь был так слаб, что даже двигаться не хотелось. И дышать не хотелось. А еще нестерпимо тянуло болью бок, так нестерпимо, как не болело никогда. Ведь обычно его раны исцелялись сразу, раньше, чем приходила боль. А теперь в огне полыхало, казалось, все, будто Мираниса жарили на вертеле, медленно переворачивая с бочка на бочок. И хотелось рвать и метать от боли, а так же оторвать головы всем троим телохранителям.

Где они шляются?!

— Душно как… — прошептал он замку. — Открой окно, бестолочь!

Но «бестолочь» не отозвалась, не коснулась сознания мимолетной лаской. И Миранис вдруг понял, что он не в замке. А в маленькой, ободранной комнатушке с голыми досчатыми стенами, в щели которых проникал танцующий свет. За стенами точно кто-то есть! И Миранис пытался этого кого-то позвать, но зов вышел беспомощным, похожим на хриплый шепот, а бок рванул болью так, что повторять попытку расхотелось.

Но, как ни странно, его услышали. Открылась скрипучая дверь и внутрь заглянула чумазая мальчишеская мордашка.

— Дядя, ты живой? — тихо спросил мальчик, которому наверняка еще было не больше пяти зим.

— Живой, — едва слышно ответил Мир.

Несомненно. У мертвого так не болит. И охота повернуться, лечь удобнее, авось боль приутихнет, но Миранис знал, что хрен поможет. А стонать перед мальцом не хотелось. Мужик он или нет, в конце концов?

— Жаль, что не уже… мама говолит, что сколо, — сказал вдруг мальчик. — Никогда не видел мелтвого алхана...

Скоро что?

Да мать твою ж так! Не дождетесь!

— А живого видел? — огрызнулся Миранис.

Надо же, разговаривать не так и больно, если осмелеть и разозлиться.

— Живых тут полно...

— А раненого?

— И этого полно. Матушка говолит, что пьяные вы ложан не умнее.

Правильно матушка говорит. Не умнее. Но сути оно не меняет, Миранису надо выкарабкаться из этого ужаса, пока он еще может.

Он вспомнил все, что творил до беспамятства, и стало совсем муторно. Хорошо погулял… даже лучше, чем рассчитывал. А после драки его, наверняка, принесли в эту комнатушку и оставили под присмотром этого паршивца мальчишки...

— А длался ты холошо, — сказал вдруг мальчик. — Класиво.

И на том спасибо. Только ни отец, ни телохранители не одобрят. Боги, крику-то будет! И сколько он здесь провалялся? Болит же… Болит, зараза. И совсем уже не смешно. И не забавно. Ну нахрена он вообще в эту дыру полез? Погулять захотелось? Погулял, чтоб его!

Еще и эта мелкая дрянь! Мертвого архана ему подавай! А нихрена! Миранис еще поживет… Наверное...

А бок-то как болит! Не повернуться же… Хоть виссавийцев бы позвали, сволочи, так нет же! Оставили сдыхать в этой коморке.

Хотя, не, виссавийцев не надо… Еще не хватало, чтобы и в Виссавии о его глупости узнали. Отец от стыда сгорит перед послами.

— Ты матушку-то позови, — как можно более мягко сказал Миранис, — или батю, или того, кто со мной пришел...

Все равно, абы взрослый и поговорить можно было бы. И по шее надавать за тупость. Это что, ради богов, пытка такая? Раны не исцелять? Чего они ждут-то?

Мальчик исчез за дверью, даже свечи оставить не додумался, и вновь в каморке воцарилась темнота. Мир заворочался, укладываясь поудобнее, но выходило плохо. И утихомирившийся было бок так полыхнул болью, что двигаться расхотелось. Вообще жить расхотелось. Ну ради богов же!

— Неприятно? — раздался рядом знакомый до боли голос, и Мир напрягся.

Когда кто-то мучает тебя в бреду, это еще куда не шло, но когда появляется у твоей кровати!.. Да наяву! Да силой от него несет так, что дыхание перехватывает… Как от телохранителей. Но сила телохранителей Миранису близка, этот же… Давил чем-то другим, пусть даже и столь же мощным. И в то же время до боли знакомым. И вовсе был не похож на того, с последнего видения. Будто человек, носящий две маски.

— Ты, сукин сын… — выдохнул принц. — Поиздеваться пришел?

— Мир! — позвал за дверью Джейк.

Дозорный явно хотел открыть дверь, даже долбанул ее плечом, пытаясь высадить — тщетно. Хрупкая на вид створка поддаваться не спешила. А дозорный, хоть и не высший, а маг, наверняка почувствовал этого незнакомца. Такого попробуй не почувствуй...

— Нет, помочь, — ответил незнакомый маг. — Но и поиздеваться над тобой не помешает. Ты же заслужил?

Мир скрипнул зубами, понимая, чего этот недоумок от него хочет. «Наказать за глупость», чего же еще? Но и сопротивляться сил не было. Да и тщетно. Такому посопротивляешься...

А незнакомец подошел совсем близко, откинул одеяло, живо нашел взглядом пропитавшиеся кровью повязки.

— Мир! — кричал Джейк, все так же пытаясь высадить дверь.

И все так же смотрела в окна луна, будто издеваясь… в зверя, что ли, перекинуться? А толку?.. При таких ранах может и сил не хватить, чтобы в человека вернуться. А магии Мира на отпор этому точно не хватит.

И Мир лишь отвернулся, пообещав себе, что кричать не будет. Не порадует эту сволочь. И даже не пошевелился, когда легла ему на рану узкая ладонь, слова не сказал. Но как только полилась с пальцев мага сила… Мир закричал.

Потому что прежде, оказывается, совсем не болело. А вот теперь...

— Подонок! — на одном стоне выдохнул Мир.

— Терпи, разбалованный принц, — раздалось прежде, чем Мир потерял сознание.

Аши не мог себе отказать в удовольствии — крики принца бередили душу сладостной радостью. И когда Мир выгнулся навстречу его ладони, Аши лишь улыбнулся. Только вот в беспамятство принц удрал слишком быстро.

Дверь все еще пытались выломать, схватили топор и принялись за стены, но зачем? Только лишние усилия — Аши не хотел, чтобы им помешали. Убрав с раны ладонь, он почти ласково погладил Мираниса по щеке, почувствовав едва ощутимый отзыв. Пока наследный принц всего лишь пустой сосуд, но после смерти повелителя Миранис вберет в себя силу двенадцатого, его душу… если не умрет первым.

А при его безрассудности...

— Такой дар и такому дураку, — прошептал Аши.

Раньше ему было важно, чтобы душа двенадцатого всегда имела в кого вселиться. А теперь… Теперь сердце рвала боль. Двенадцатый оказался неблагодарной тварью, как и все братья! Сделали из Аши проклятого, убивали его носителей до того, как они успевали осознать вторую душу… За что? За верность?

Но Миранис достаточно отдохнул. И пора продолжить. И Аши даст принцу сполна насладиться болью восстановления. Если ему уж пришлось спасать этого недоумка, то хорошо бы, чтобы не задарма, как раньше.

— Не надо! — отозвалась внутри душа носителя. — Просто исцели и уходи. Обещаю. Не отдам тебя ему, пока ты сам не захочешь...

Пока сам не захочешь?

Значит, никогда!

Аши послушался. Вновь положил ладонь на бок Мираниса, давая ему силы...

И когда принц открыл глаза… позволил говорить душе носителя:

— Ты много берешь, Миранис. Однажды придет время отдавать.

— Ты меняешься на глазах, — сказал Миранис, садясь на кровати. И скривился, скорее по привычке, а потом удивленно улыбнулся, открыто, как ребенок, не почувствовав боли. — И если недавно я хотел тебя разорвать, то, наверное, теперь должен сказать спасибо.

— Я не для тебя стараюсь, Мир. Для твоих друзей. Которых ты даже не в силах оценить. И не думай, что будет легко… я еще исцелять не умею, а Аши не умел никогда. И через три дня ты сможешь встать. На время. Торопись, Мир, в свой замок… прежде чем боль вернется.

— Стой, — прохрипел ему вдогонку Мир, но Аши уже унес носителя в темноту перехода. А за его спиной упала на пол, подняв ворох пыли, вырванная с мясом дверь.

Миранис еще пару дней проваляется в постели, мучимый слабостью… А потом...

— А потом вступлю в игру я, — сказала душа носителя.

И Аши искренне пожалел, что его носитель скоро проснется и не будет ничего помнить из этой ночи.

— Не бойся, — прошелестело внутри мягким покоем. — Я же обещал.

Но Аши не мог не бояться. Люди так слабы… а у мудрой души носителя глуповатый человеческий разум. И море никому ненужных эмоций. И когда Рэми проснется, тот, другой, он опять отвергнет свою проклятую вторую душу...

Арман сидел в своем кабинете, вертел в пальцах чашу с вином и смотрел на портрет брата. И ему впервые за столько лет захотелось напиться. Как Миру, до беспамятства.

Но вместо этого он вновь приказал Нару создать для него арку перехода и, перекинувшись зверем, бросился в полную шорохов тишину леса.

Ночная богиня тревожила душу печалью. Перекатывались под кожей мышцы, отдавали усталостью. И ветер в ушах, наконец-то, вернул способность мыслить здраво: «Это не может быть… просто не может… и я найду этого проклятого носителя, придушу его собственными руками...»

Потому что уже давно не было Арману так тревожно.