7. Рэми и Аланна. Янтарный браслет

— Люди забыли эту истину, — сказал Лис. —

Но ты не должен ее забывать.

Мы всегда будем в ответе за тех, кого приручили.

И ты отвечаешь за свою розу…

— Я отвечаю за свою розу… —

повторил Маленький принц,

чтобы хорошенько это запомнить.

Антуан де Сент-Экзюпери, "Маленький принц"

Любопытство.

Оно губит не только людей, но и богов. Вот и Аши сгубило… травило душу едким ядом. И страшно было, и интересно смотреть, как просыпается носитель. И хотя свобода ускользала сквозь пальцы, Аши радовался как ребенок…

Он не знал, что будет завтра. Но знал, что завтра будет интересно.

Рэми был прав — к вечеру буря разыгралась не на шутку. Казалось, что за стенами дома раскинулось грозное море. Оно шумело, злилось и рычало, не в силах прорваться через добротно поставленные стены. Оно в гневе гнуло деревья и то плакало, то смеялось, обтекая дом плотным, шкурой ощутимым потоком. И грозилось никогда не выпустить из этого дома...

В то утро Бранше и Рэми сидели у пышущей жаром печи. Оба молчали. Рэми задумчиво смотрел в огонь, то и дело подкидывая еду жадному пламени, Бранше точил нож и мысленно готовился к поездке. Резвился у ног заклинателя, радовался чему-то хорек, сидела на каминной полке, смотрела на Рэми обожающими глазами мышка...

Проклятие! Быть недомерком оказалось нелегко. Без чутья оборотня Бранше стал слеп и глух. Мир будто затаился: исчезли вездесущие запахи, не успокаивал бесконечный шорох. Даже зрение стало иным — знакомые предметы расплывались, и Бранше вечно на что-то натыкался и ходил поначалу покачиваясь. То, что было далеким, вдруг оказывалось близким, то, что вчера было ниже, вдруг становилось высоким, а цвета выцвели, не подчеркнутые больше паутиной трещинок, ложбинок и вкраплений. Более нельзя было доверять ни глазам, ни ушам, ни носу. И как, скажите на милость, недомерки жить умудряются?

Успокаивали лишь заверения Рэми, что исправиться все может в одно мгновение — надо только попросить лунный камень отпустить силу.

Бранше даже пару раз попробовал. Получилось. Но сразу же глаза Рэми меняли оттенок со спокойного черного на тревожный темно-фиолетовый, и Бранше дрожал от страха, загоняя магию обратно в камень.

Сила заклинателя росла с каждым ударом сердца. И чувствовал это не только оборотень — Рид смотрела с затаенной тревогой, да и Лия перестала по поводу и без прыскать смехом, беспокойно поглядывая на брата. И то и дело казалось, что за спиной Рэми распахиваются крылья, бьют по сдерживающим стенам, и это пугало гораздо больше, чем шум бури за окном. Проклятое любопытство! Вот к чему было лезть к зелью?

Рэми чуть подвинулся на низкой скамеечке, потревожив спящую у печи кошку. Задумчиво улыбнулся, бросил еще немного дерева в печь, подняв ворох алых брызг. И в отблесках огня лицо его стало более взрослым, мудрым, более похожим на то, которое так врезалось Бранше в память — на лицо могущественного мага.

— Возьми, — Рид подала сыну полную чашу, и Бранше, несмотря на свой спящий дар, сразу же почувствовал запах давнего зелья.

Рэми чашу принял, все так же не отрывая взгляда от огня. И стоило Рид выйти, как ледяной лапой погладил шею ужас — за спиной вновь почудился этот, с крыльями. Гибкий и темноволосый, он посмотрел на Бранше так, будто душу взглядом выжрал. И увидел все: и давние прегрешения, и затаенные страхи, и то, что сам Бранше о себе не ведал. И все вдруг потемнело вокруг, погрузилось в ласковую мглу, и во мгле этой появились разноцветные, перепутанные нити. Нити судеб? Это возможно?

Взгляд незнакомца, такой же темный и глубокий, как взгляд сидевшего рядом Рэми, вдруг озарился улыбкой, и среди всех нитей он нашел одну, в которой Бранше с ужасом узнал свою. А незнакомец все улыбался успокаивающе, вел по нити пальцами, оставляя бисер красных капель, и нить становилась ярче, крепла с каждым мгновением, а тяжесть страха слетала с плеч невесомым пеплом.

— Т-с-с-с… — прошептал он, приложив палец к губам.

Закутал все так же неподвижно сидящего заклинателя крыльями, провел ладонью над чашей, сыпанув синими искрами в бурое зелье. И Бранше вдруг понял, что сколько бы Рид не поила сына, а толку все равно не будет… этот с крыльями не позволит.

Незнакомец будто услышал мысли оборотня. Улыбнулся шаловливо, как ребенок, и пропал… вместе с ласковой уютной тьмой, а Бранше вдруг понял, что ему только что дали очень дорогой подарок… Еще один. Предыдущими были лунный камень и татуировки.

Испуганный было хорек вновь начал ластиться к заклинателю, а Бранше покосился на свои запястья и вздохнул. Он уже привык к золотым нитям и лишь изредка ощущал на руках жжение, беспокойство, как от неудобной, колючей одежды. Чувствовал, как под кожей что-то движется, будто пытается выбраться наружу, но боли не было — было лишь ощущение легкой щекотки и покалывания.

— Злишься? — спросил Рэми, и Бранше вздрогнул, удивившись вопросу. Но и слов, чтобы описать свои чувства, найти не смог.

Море за окном затихло на миг, чтобы окатить дом новой тугой волной. Ветер взвыл угрюмо, засвистел, ударил ставней и умчался куда-то в лес, мучить и без того стонавшие деревья.

— Нет, — мрачно ответил Бранше, пряча клинок в ножны. — Я понимаю, что тебе это не нужно… это мне нужно.

— Рад, что понимаешь, — улыбнулся Рэми, прислонив кочергу к стенке и внимательно изучая Бранше. — Только когда приедешь в столицу, поменяй род.

— Зачем помогаешь?

— Зачем? — с легкой усмешкой переспросил Рэми.

Он медленно поднялся, подошел к столику и налил домашнего вина в две чаши. Одну забрал себе, вторую — протянул Бранше. И улыбнулся так тепло, что сердце растаяло.

Ветер выл у порога, отчаянно просил впустить. И вновь стало хорошо и спокойно, как когда-то в доме родителей… До того, как посыпались ночью стрелы и деревня вспыхнула пожаром. Бранше спас дар, а его близкие… Думать о них не хотелось. Ни о родителях, ни о совсем щенятах брате с сестренкой, лишь пить приторно-сладкое вино и смотреть в огонь, отпустив боль сгорать на ярко-алых углях.

В Кассии, наверное, нет вечных клановых войн. И кассийцы даже не знают, насколько они счастливы.

Вспыхнул и вновь погас огонь в печи. Подмигивали оранжевым угольки, уютно плакал за стенами ветер. Кисловато пахло вином, отдавало травами и малиной.

— Не знаю, — ответил Рэми на полузабытый вопрос. — Наверное, ты мне просто нравишься.

— Этого мало.

— Мало, — неожиданно легко согласился хозяин. — Всего мало. Я привел тебя в дом, хотя ты и лариец. Я оставил тебя наедине с матерью и сестрой, хотя ты и чужой. Я взял за тебя ответственность перед богами, хотя не должен был. Сам не знаю, зачем это делаю. Но ты чего-то не понимаешь. Дай, я объясню.

Бранше вздрогнул. Хорек заверещал, спрятавшись под скамьей. Миг назад глаза Рэми были теплыми, как поленья в камине, а теперь в них зажглось синее пламя. Таким безжалостным, злым, неприступным Рэми был вчера. Такого Рэми Бранше боялся. Все его боялись.

Не хватало воздуха. Схватившись за скамью и скользнув по краю ладонями, Бранше повалился на пол. Ударился спиной и свернулся в комочек, чтобы избежать невидимого удара. Из груди вместо дыхания вырвался беспомощный хрип. А потом пришла боль. Сильная, но короткая, она быстро отхлынула, оставив облегчение и радость. Он снова смог дышать.

Бранше лежал на полу, слушал песню ветра и глупо улыбался. Как хорошо просто дышать и не чувствовать боли. Вот так лежать, наслаждаться теплом и не двигаться.

— Ты можешь встать, — раздался сверху спокойный голос.

И тут же Рэми помог подняться, усадил на скамью и опустился перед Бранше на корточки. Только бы не встречаться с ним взглядом. Только бы не чувствовать себя совсем беспомощным, как щенок. Только бы выпустить зверя, сменить шкуру и рвануть в неистовство бури! Подальше от этого вот…

— Не злись… — голос Рэми был мягким, извиняющимся, — я просто хотел, чтобы ты понял… глава рода не только дает татуировки, он еще и подчиняет. И если отдашь эту власть в руки кого-то неподходящего…

… то сядешь на цепь. Он. Свободный оборотень. Подчинился недомерку?

— Ты… ты...

Бранше сорвал ненавистный амулет и выпустил зверя. Но перекинуться не успел: внутри вспыхнуло огнем, перед глазами потемнело, и, вместо того, чтобы зарычать, Бранше заскулил, беспомощной тушей свалившись y ног заклинателя.

Последним, что он помнил, было удивление в темных глазах, сменяющееся беспокойством. А потом далекий шум бури. Усталость и прохлада чаши, прикасающейся к пересохшим губам. И льющееся в глотку вино, от которого сразу же стало легче.

Бранше выхватил чашу, осушил ее залпом, и по телу растеклось приятное тепло. Рэми налил еще вина и сел прямо на пол рядом с Бранше, прошептав:

— Это не я. Ты не можешь пойти против главы рода, меня защищает твое собственное тело. Но не бойся, — Бранше вздрогнул от горечи в голосе заклинателя. — Я тебя не обижу. И властью своей не воспользуюсь.

Хорек вновь скользнул Рэми на колени, приластился к ласковым рукам, заглянул черными глазками в лицо. И стало вдруг мучительно стыдно. И за трусость, и за гнев, и за недавнее желание впиться в глотку, разорвать. Не был бы Рэми магом, не было бы этой защиты главы рода, тогда что? Бранше посмотрел на сидящего рядом заклинателя и подумал, что Рэми, который и сам не подозревает о своем даре, дурак. Беспечный дурак. В лесу убивают, а он приводит в дом незнакомца, оборотня. И при этом даже не боится — сидит рядом, как ни в чем нe бывало, пьет свое проклятое вино, и слова говорит, горькие и безжалостные:

— Более ты никогда не почувствуешь моей власти. Завтра уйдешь с обозом, покажешь им татуировку, а когда приедешь к родственникам — отдашь это.

Рэми сунул в руки гостя маленький треугольник, и Бранше задумчиво взял. Повертел в пальцах — что-то странное, вроде, аметистовое, покрытое рунами. Магией едва заметно тянет, но к магии в этой проклятой Кассии он уже привык. И даже когда Рэми протянул ему лунный камень, не возразил — связал небрежным узлом разорванный ремешок и повесил талисман на шею. Полегчало, и зверь внутри свернулся клубочком.

— Думаю, они разберутся, что с этим делать, — продолжал Рэми, и тотчас добавил: — если захочешь, чтобы разобрались. Это разрешение тебе, Бранше, сменить род.

Бранше ничего не ответил. Знал, что Рэми говорит правду — не хотел он зла, но добро у заклинателя… странное, что ли? Похожее на… Стало вдруг муторно и страшно. На добро младших богов, вот на что похоже! Вроде, облагодетельствовали, но как-то не так, как бы против воли, с противным привкусом покровительства.

Да не виноват Рэми. Он не может иначе… не умеет. Поможет, огородит от всего мира, укроет и без того разорванными крыльями?

— Прости, — сказал оборотень, чувствуя себя глупо. — Твой мир меня...

Гибкой лентой скользнул меж рук Рэми хорек.

— Пугает?

Пугает, да вовсе не мир. Ты пугаешь!

— Иногда он и меня пугает. Но ты не понял. Я показал тебе, во что ты можешь ввязаться по незнанию. Осторожнее, Бранше. Если не доверяешь родне, оставайся в моем роду. Без веской причины трогать тебя не буду, обещаю.

Не врет! И верится ему. Самому себе не верится, а ему… ему — да! Глупый мальчишка. В столице у Бранше покровители, которые Рэми и не снились. Но уже и не охота в эту проклятую столицу. Охота остаться тут. Сидеть вот так, прислонившись спиной к теплой печке, смотреть в деревянный некрашеный потолок и слушать плач завистливой бури.

Ну их, и кассийского принца, и собственного короля. Всех. Ведь судьбы мира вершатся здесь, в этом деревенском домишке. И смеется вместе с бурей тот темноволосый, перебирает нити судьбы тонкими пальцами, распахивает за спиной черные крылья, сыплет на дом ворох тяжелых капель.

— Обещай мне, — сказал вдруг Бранше, — если попадешь в беду, то найдешь меня. Позволишь отплатить долг.

— Обещаю, — улыбнулся Рэми, отпуская хорька на пол. — Только вряд ли понадобится. Ты уйдешь, и, думаю, мы больше не увидимся, Бранше.

— Кто знает?

Оборотень требовательно протянул Рэми пустую чашу, и улыбнулся, когда ему вернули полную. Взвыла на улице буря, содрогнулся дом, полетела с потолка труха. Бранше пригубил вино, пытаясь улыбнуться в ответ на улыбку хозяина. Ну чего бояться-то? Что заклинатель обманет? Да, вроде, и не пытался. Честность Рэми даже коробила, будто глядя на его хрустальную чистоту, ощущалось каждое пятнышко на себе самом… неприятно и глупо.

— Слышал? — встрепенулся вдруг Рэми.

Бранше допил вино и вопросительно посмотрел на друга.

— Слышал что?

— Крик...

Буря вновь ударила так, что дом завибрировал. Рэми вскочил на ноги, схватил со скамьи плащ и наскоро обулся.

— С ума сошел! — закричал Бранше, забывая недавний страх. — Там демоны женятся!

— Там кто-то умирает, — бросил Рэми и вылетел в сени.

Бранше бросился следом, ругая по дороге и Рэми, и себя. Боги, что за мальчишка, куда он лезет? Мир спасать? А Бранше? Сам-то к чему, ругаясь, почему бросается к двери, моля лунный камень подарить ему силу? И спадает со спины уже ненужная одежда, бьет в морду ветер, с глухим шорохом закрывается за спиной дверь. И непогода, недавно далекая, запертая за стенами, радостно воет, раскрывая тугие объятия.

Ну куда же ты поперся-то, недоумок?

Ветер толкает назад, скользят под лапами ступеньки, рвется из груди глухое рычание. Стонут деревья, сыплют дождем ветвей и недозрелых яблок. А ветер везде. Бьет в нос, в уши, шкуру от мяса отдирает. А Бранше идет. Шаг за шагом, в проклятую темноту, туда, где глухим стуком бьется чужое сердце.

«Рэми!»

И вновь тихо. Дрожит воздух, клубится вокруг тьма. Едва слышными шорохами стряхивает дом брошенные в него листья и врущееся из пасти рычание сменяется ласковым скулежом, когда рядом раздаются знакомые шаги.

— Это ты, Бранше, — даже не удивляется Рэми. — Ничего не вижу, поможешь домой дойти?

И вновь ударяет проклятый ветер. И Бранше, чтобы не потерять, цепляется клыками в штанину Рэми, тянет человека к дому. А дома тепло. Безопасно. И не бьют по спине острые ветки, и не сбивает с лап проклятый ветер… ну же! Бьет по лицу плащ, а Рэми идет медленно. Слишком медленно. Тащит на себе что-то тяжелое, пахнущее теплой кровью и слабостью. Иди же!

Ветер все сильнее, но теперь бьет Рэми в спину. Помогает тянуть заклинателя, но лезет в плотно прижатые уши, в нос, пытающийся ухватить хотя бы глоток воздуха, в крепкую, мускулистую грудь. Бранше крепко сжимает зубы на штанине, тащит глупого человека к едва слышному биению людского жилья, рычит едва слышно и ругает и себя, и Рэми за глупость. Кого там и зачем спасать? Самим бы спастись!

И скрипят под лапами знакомые ступеньки, и сама собой раскрывается дверь, а на пороге показывается человеческая самка.

— Быстрее! — тянет к себе сына Рид. — А ты чего мнешься Бранше? Входи…

В доме тепло и пахнет животными. Их тут много — затаились в углу мыши, посматривает настороженно белка, прячется за кадкой хорек. Нельзя… нельзя никого трогать. И падает на плечи тяжелая ткань:

— Волк, значит… Перекидывайся обратно и одевайся, — приказывает Рид, скрываясь за ведущей в хату дверью.

Бранше переметнулся, наскоро натянул на себя одежду. Гневались, жгли запястья татуировки, остывал на груди вновь проснувшийся амулет удачи, втягивал в себя силу оборотня лунный камень. И вновь мир оглох и расплылся, но Бранше уже привык: обулся в домашние сапоги и скользнул в живую теплоту дома.

Снова разъярилась буря, жалея об упущенной жертве. С шумом упало дерево, проскрипело ветвями по стенам дома, и Бранше похолодел, вновь чуть было не превратившись в зверя.

Нельзя гневить ураганных демонов. Но в доме был Рэми. И его странный покровитель, что опять раскинул над домом крылья и заставил демонов умерить пыл, оставить дом в покое. Кто ты, Рэми, что тебя так охраняют?

А в самом доме было тихо. Уютно потрескивал огонь в печи, пахло свежей выпечкой, и буря за окном скулила, жалуясь на несправедливость. Нагрелся на груди амулет удачи, обжигая кожу через рубаху.

Рэми, серьезный и задумчивый, стоял на коленях. На скамье лежал кто-то чужой, судя по спутанным золотым волосам — женщина.

Блеснул знакомый клинок, и Рэми перерезал запутавшиеся завязки белоснежного когда-то плаща. Самальская ткань мягко упала на пол, заклинатель осторожно отвел от лица спасенной золотистые волосы, и Бранше тихо выдохнул: на скамье лежала молодая девушка, зим пятнадцать, не больше, с красивым кукольным личиком: исполосанная царапинами фарфоровая кожа, чувственный изгиб губ, маленький носик и шелковистость медовых ресниц. Такая хрупкая красота встречалась ему нечасто.

— Это Аланна! — вскрикнула вбежавшая за Рид Лия.

— Какая еще Аланна? — прошипел Рэми, и, подняв девушку на руки, внес ее в комнату матери. Бранше поплелся за ним, стараясь не смотреть на невозмутимую Рид.

Знает, что их гость оборотень, и все равно не беспокоится? Такая же опасно беспечная, как и ее сын.

В спальне Рид было чисто, пусто и пахло травами. Лия стянула одеяло с кровати, помогла уложить девушку поудобнее и принялась снимать с гостьи заляпанные грязью сапоги, с трудом справляясь с многочисленными застежками.

— Воспитанница Эдлая, — холодно ответила за дочь Рид, и Бранше с трудом вспомнил недавний разговор на кухне. Та самая высокородная, что приехала в замок вместе с местным арханом.

Поняв, что не может вот так стоять и ничего не делать, Бранше дрожащими руками зажег светильник, уронив на пол трут. Рид сунула гостье под нос что-то пахнущее резко и неприятно, долбанула по ставням обиженная буря. Пышные ресницы незнакомки чуть дрогнули, Аланна глубоко вздохнула, сверкнул на ее груди амулет в виде свернувшейся в клубок змеи.

— Все хорошо, — прошептала Рид, растирая гостье ладони. — Все хорошо, вы в безопасности.

— Где я?

— В доме заклинателя, — мягко ответила Рид. — Завтра буря стихнет, и вы вернетесь домой.

— Я не вернусь, — слабым голосом ответила Аланна, и Лия ахнула, закрыв ладонями рот, а Рид заметно помрачнела.

В комнате вдруг стало тихо и тревожно. Шуршал за окнами ветер, жалобно мяукнула, потерлась о ноги Рэми кошка. Все ждали, посматривая искоса на заклинателя. Хотя чего ждать-то? О чем думать? Даже Бранше, не знавший обычаев Кассии, понимал — за помощь беглой архане несдобровать. И лучше отдать красавицу опекуну и жалеть высокородную незачем. Хоть и сжимают судорожно одеяло ее руки, хоть и наполняются слезами голубые глаза. Она — архана. Чужая. Так чего же ты молчишь, Рэми, ради богов? Не давай ей надежды, потом же хуже будет!

А Рэми подошел к стоявшему у окна столику и налил немного травяного отвара. Задумчиво покачал чашу в ладонях, заставив Бранше похолодеть — с пальцев заклинателя вновь полились в отвар синие искры. Магия? Зачем тебе магия, ради богов?

— Хорошо, мы поняли, — сказал Рэми, подавая Аланне напиток, и уселся рядом, не спуская с гостьи внимательного взгляда.

Аланна зелье выпила. До дна. И сразу же щеки ее чуть покраснели, утратив мертвенную бледность, а в глазах приутихло пламя страха.

— И куда ж вы пойдете? — спросил Рэми, забирая чашу.

Архана не ответила, а лишь пристально посмотрела на хозяина, и тонкие ладони ее так сильно сжали стенки чаши, что показалось — еще немного и дерево треснет. Отразился неяркий свет от янтарного ожерелья на тонком запястье, сжались в линию красивые губы, загорелись гневом и обидой глаза. И еще недавно слабая, как котенок, архана вдруг горделиво подняла подбородок и сказала неожиданно холодно:

— А тебе-то что, Рэми? Или жалко? Так один раз ты меня уже бросил, второй — легче будет, не так ли?

А Рэми вдруг побледнел смертельно, прикусил упрямо губу и отвернулся, будто стыдясь чего-то, а потом вновь перевел взгляд на унизанные кожаными шнурками янтарные камушки на запястье Аланны. На что там смотреть-то? Янтарь как янтарь, лучше бы на архану смотрел.

А смотреть было на что — кожа чиста, как крем из хороших сливок, губы, как спелая вишня, а глаза… Яркие, живые, они созданы для того, чтобы покорять. Холодный огонь, а не девчонка, такую бы в Ларии на руках носили. Правда, излишне худа, но Бранше бы ее откормил, это дело недолгое… только не для него она. Этот лакомый кусочек для этих… арханов, которых Бранше еще не знал, а уже начинал ненавидеть.

— Я тебя не бросал, — сказал вдруг Рэми, и Бранше вздрогнул от этого «ты», как и от вдруг изменившегося голоса заклинателя. Откуда это тепло?

Откуда дрожь в пальцах Рэми, а так же потеплевший печалью взгляд. Рэми, ради богов, что ты творишь-то?

Ветер зашуршал за стенами, зашептал едва слышно, а потом взвыл с новой силой, будто на что-то обидевшись, и стало муторно и страшно...

— Ты уже не ребенок, Аланна, — продолжал Рэми, — а ведешь себя как безрассудное дитя.

— Не твое дело! — сказала она так резко, что закашлялась.

Пока архана успокаивалась, Рид выразительно посмотрела на сына, и даже Бранше пробрало до самых костей от этого взгляда. Рэми тоже умолк, но уходить отказался, сев на лавку у окна. Бранше, подумав, сел рядом. Почему и нет? Теперь это и его род. И хлопоты у них теперь общие...

— Слушай меня, девочка, — прошептала Рид, укутывая Аланну теплым одеялом. — Наше дело. Как я понимаю, Эдлай не знает, что ты ушла?

Аланна не ответила, но так посмотрела на Рид, что ответа и не понадобилось.

— Думаю, с завтрашнего утра он начнет тебя искать. С такими ногами хочешь уйти от погони? От дозорных? Или от зова, если Эдлай им воспользуется?

Аланна потупилась, в голубых глазах проступили слезы. Она стыдливо прикрыла одеялом стертые в кровь ноги и от легкого румянца на белоснежных щеках стала еще краше, а Бранше растаял, забыл, что еще мгновение назад боялся не за Аланну — за ее покровителей.

— От дозорных уйти можно. Но стоит Эдлаю провести ритуал вызова, и тело тебе изменит, само к нему пойдет. Знаешь, что будет дальше?

Аланна отвернулась, но ничего не ответила.

— Плохо тебе у Эдлая, так? — прошептал вдруг Рэми.

— Однако ты терпела, — продолжила Рид, бросив на сына короткий, предупреждающий взгляд.

Рэми раздраженно закусил губу и посмотрел в пол. Бранше глазам не поверил — Рэми умеет краснеть? О боги, как легко лишаете вы мужчин разума… одним взмахом девичьих ресниц.

— Расскажешь, почему сбежала? — продолжала Рид, когда молчание стало звенящим, почти живым.

Аланна вдруг так сильно побледнела, что Бранше испугался: сейчас в обморок грохнется. Но Рид взяла ее за руку и, мягко погладив запястье, повторила:

— Почему?

— В поместье приехал виссавиец, — прошептала Аланна дрожащим голосом.

— И?

— Они ссорились, — Аланна говорила так тихо, что Бранше едва слышал. — Я не хотела, чтобы меня видели...

— Подслушала разговор? — осторожно сказала Рид. — Разговор касался тебя?

Аланна кивнула:

— Эдлай шантажирует виссавийца.

— Скажешь чем?

Аланна покачала головой.

— Не знаю, они не сказали.

— Скажешь, чего хочет от виссавийца Эдлай?

— Чтобы я… чтобы Идэлан женился на мне. И...

Скрипнули половицы под ногами Рэми. Лунный камень на шее Бранше нагрелся, потом вдруг стал ледяным, холодя кожу, и оборотень только сейчас увидел то, что должен был увидеть раньше — быстро крепчавшую нить связи между Аланной и Рэми. Архана и рожанин. Союз, который добра не принесет...

— Виссавиец спросил… сказал, что на мне отыграется… а Эдлай ответил, что ему все равно. Хочет меня убить? Пусть убивает. Только ребенка рожу, и дальше — пусть! Хоть кожу снимет! Эдлаю без разницы. Как он хочет меня убить? Быстро или медленно? Мучительно? Говорят, виссавийцы умеют убивать годами. Не хочу! Не так… Не хочу платить за грехи Эдлая. Не хочу мужа, который меня ненавидит! Боюсь, понимаешь? Я так боюсь… Я не могу…

Рид прижала Аланну к себе и тихо прошептала:

— Не надо бояться, верь мне. Оставьте нас.

Рэми кивнул и выразительно посмотрел на Бранше. Оборотню уходить не хотелось, больно уж красива была архана, больно мягки были золотистые волосы, рассыпавшиеся по худым плечам, и больно уж горько она плакала, вцепившись в плечи Рид… Но в глазах хозяина явно читалось — лучше подчинись. И Бранше, вспомнив недавнюю боль, подчинился.

Некоторое время Бранше сидел рядом с молчаливым Рэми и переваривал услышанное. Виссавийцы. Странные люди из соседней страны, что кутались в ткань, скрывая и фигуры, и лица до самых глаз. Всегда в зеленом — целители. Всегда в синем — послы, хранители вести. Всегда непонятные, недоступные и недосягаемые. Беспощадные и далекие. Чем Эдлаю их удалось зацепить?

— Откуда ты ее знаешь? — наконец-то, спросил оборотень.

Рэми долго молчал, поглаживая заснувшую на его коленях кошку, и будто бы прислушиваясь к плачу бури. И когда Бранше уже отчаялся получить ответ, вдруг сказал:

— Я нашел ее лет семь назад в лесу… одну. В слезах. Сразу после того, как убили ее родителей, — Рэми еще некоторое время молчал и продолжил: — Когда я ее отдал местному архану, она все плакала… просилась ко мне. Браслет… я Лие тогда купил, Аланне на прощание надел… Сам удивляюсь, что она его не выкинула.

И улыбнулся ласково, столкнул вдруг кошку с колен, посмотрел внимательно на Бранше и сказал:

— Прости… я пойду в свою комнату. Придешь слегка позднее, хорошо? Я хочу немного побыть один…

— Хорошо, — согласился Бранше, так и оставшись сидеть на скамье.

Рэми и Аланна? Боги, ему какое дело-то? Но на душе было тошно и противно, будто Бранше сам этих двоих в бездну толкает.

Мать Рэми вышла из комнаты спустя долгое время. И не с пустыми руками — с белоснежным конвертом, на котором была выведена замысловатая надпись. Бранше поморщился — витиеватый тайный язык арханов знали немногие даже в Кассии, а уж в Ларии и подавно.

А хотелось бы знать. Хотелось открыть конверт и посмотреть, что внутри, только такую защиту Бранше не обойти. Откроет конверт кто-то, помимо адресата, и письмо исчезнет, растворится в воздухе, будто и не было. Жалко. И разорвать заклятие под силу только сильному магу… такому, как Рэми. Только он ведь и не станет.

— Заснула, — устало заметила Рид и обернулась к появившемуся за ее спиной сыну. — Рэми, пойдешь в поместье за ее харибой. Попросишь Брэна утром привести кобылку Аланны. Никто не должен знать, что она не ночевала дома.

— Это не опасно? — спросил Рэми, и сразу же добавил:

— Неопасно ли для Аланны возвращаться домой?

Рид некоторое время молчала, а потом ответила.

— Не думаю, что виссавиец ее обидит. Не знаю, как советнику удалось подчинить Идэлана, но я знаю этого… виссавийца. Не будет хранитель вымещать злость на Аланне. Другое дело — Эдлай. Он затеял опасную игру. И эту игру надо закончить. Поэтому, Бранше, у меня к тебе просьба.

Оборотень живо встрепенулся, вопросительно посмотрев на Рид.

— Я прошу тебя о маленькой услуге. Ты передашь письмо Аланны харибу повелителя...

— Это не так просто, — прошептал Бранше, внутренне ликуя.

Повезло, что он переждал бурю в этом домике. Видят боги, очень сильно повезло!

— Будет просто, если ты покажешь секретарю Армана, старшого дозора, это. — Рид дала Бранше небольшой медальон, который недавно висел на шее Аланны. — Этим ты отплатишь за свое спасение. А теперь идите спать, мальчики. Завтра будет сложный день.

Бранше усмехнулся. Кто ты, женщина? И почему говоришь о грозном советнике повелителя, как о старом знакомом? И откуда знаешь Идэлана?

И почему так не хочется выдавать старому другу ни его симпатичную, но глупую невесту, ни Рэми?

Бранше протянул руку, схватив заветный конверт, и в очередной раз вздрогнул, увидев знаки рода на своем запястье. Что же, глава рода Рэми, а по-ларийскому, вождь и кровный брат, сделаем, как ты просишь. И постараемся выпутать тебя из неприятностей, в которые ты так опрометчиво вляпался. Не так, как хочет Рид, по-своему.

А амулет грудь огнем жег. Радовался. Чему, проклятая игрушка?