6. Аланна и Арман. Побег

Если бы вы только знали,

что значит чувствовать себя отверженным!

Тут уж не спрашиваешь самого себя,

хорошо ли ты поступаешь или плохо.

Тут уж не до вопросов!

Сельма Лагерлеф, "Сага о Йёсте Берлинге"

Здравствуй, сестренка.

Внимательно прочитал твои письма и, видят боги, долго над ними думал. И слезы твои, твое отчаяние ранят мое сердце. Но просто сядь, подумай, не рано ли отчаиваться?

Я говорил с твоим женихом. Несмотря на то, что он виссавиец, это неплохой человек. Он тебя не обидит. Не верю, что обидит и наш опекун. Приглядись к Идэлану, сердечко мое, не отталкивай так сразу. Не пугайся и не прячься, мой милый зверек, и, может, Идэлан станет именно тем человеком, что сделает тебя счастливой.

Прошу. Не делай глупостей, просто подожди. Согласись на помолвку, присмотрись к жениху, дай ему достучаться до твоего сердца. И если этого не случиться, я помогу тебе избежать неугодной свадьбы.

Ты выросла, моя красавица, тебе уже пятнадцать, пора думать о замужестве. Не будет этого жениха, будет другой, кто сказал, что лучший? Да и может ли быть лучший?

Люблю тебя, твой названый брат, Арман.

Замок рыдал. Буря стегала стены порывами ветра. Стонали ворота, мелко дребезжали окна, плотно прикрытые ставнями. Огонь в камине бушевал не на шутку, все норовил вырваться из-за решетки, разбрасывая вокруг зловещие тени. И в жар бросало, и в холод в такт стонам непогоды.

Руки дрожали, письмо ходило ходуном в пальцах. Красиво написанные строки расплывались перед глазами, и казалось, что стены низкого замка рухнули на плечи. Не хватало воздуха, бежали по щекам слезы. Пусть. Боги, теперь уже пусть! Последняя надежда скомкалась вместе с бумагой в пальцах, полетела в ярко пылающий камин.

Аланна сползла на пол, и неясное отражение в зеркале повторило ее движение. Волосы растрепаны, краска поплыла на бледных щеках, губы сложены в трагическую линию, а в широко раскрытых глазах застыло отчаяние. Она сейчас выглядит жалко. Совсем не так, как должна выглядеть архана. Арман узнает, заругает… Арман…

Аланна зло шикнула. Легко ему говорить! Арман — мужчина да еще и глава рода, Арман не подчиняется никому… А Аланна…

Она села на кровать, запустила пальцы в волосы, содрогаясь от рыданий. Выйти замуж за виссавийца? За чужеземное чудовище? Холодное и чужое? Уехать из Кассии?

Не хочу, боги, не хочу!

Остаток вечера она, подобно раненому зверю, металась по спальне. Кусала губы, бралась за одно дело, бросала, бралась за другое. То хотела позвать Лили, то вновь сползала по стенке и сжималась в комочек, желая только одного — остаться вот так, в неподвижной ласковой темноте.

Не хочу!

Упрямые слова бились в голове назойливым колокольчиком, маленькая комната стала совсем тесной, и, не выдержав, Аланна выскользнула в коридор. Глотнула холодного воздуха, оперлась ладонями об увешенную гобеленами стену и сбежала по ступенькам. Толкнула стеклянную дверь, вылетела в слабоосвещенную светильниками оранжерею, опустилась на скамейку, сомкнув на коленях руки.

Здесь думалось почему-то легче, и боль не была столь сильной. Мягко покачивались вокруг какие-то странные растения с изрезанными листьями, шелестела вода, матово поблескивали спины черепах, спавших у фонтана. Аланна смотрела на свет фонаря, размытый по воде, и пыталась собрать разбежавшиеся мысли. Может, Арман прав? Может, все не так и страшно? Она же не видела этого жениха. Не видела. Не разговаривала с ним. Не спрашивала, что он думает, может…

Пальцы сами нашли камушки браслета. Дешевый янтарь, нанизанный на кожаные ремешки. Аланна помнила последний взгляд умирающего отца, помнила, что оказалась вдруг на усыпанной весенними цветами поляне, помнила, что не успела даже заплакать, а остановилась у поляны повозка и какой-то чужой мужчина подхватил ее на руки. А там, в повозке, оказался мальчик-рожанин с темными глазами. Он что-то говорил, успокаивал, укачивал на руках, завязывал неловко на запястье ремешки браслета:

— На удачу, — сказал он тогда.

Много лет прошло, а браслет выбросить Аланна так и не смогла. Даже снять не смогла. И мальчика того из памяти не выбросила. Интересно, какой он сейчас? Наверное, такой же добрый. Наверное, помог бы, не бросил бы, как Арман.

Щелкнула за спиной дверь. Аланна сглотнула и быстро стерла со щек слезы. Поняв вдруг, что не поможет, что распухшее лицо не укроешь, спряталась в тени за скамейкой, стараясь казаться как можно более незаметной. Если она позволит себя увидеть такой, то опекун окинет презрительным взглядом и накажет. Эдлай не любил слабости, считал ее постыдной. Впрочем, это и правда. Среди арханов слабость — преступление. Ее высмеивают, ее используют… но иногда так тошно, хоть на стену лезь, и никакая «гордость рода» не помогает.

Зашуршал под сапогами щебень дорожки, показался оглушительным стук ошалевшего сердца. Возле самой скамейки остановился странный человек, до самых глаз укутанный в темную ткань. Наверное, в синюю, в полумраке не разобрать, виссав…

Сердце стукнуло еще раз, потом замерло на миг и пустилось в бешеную скачку. Это не может быть он, точно не может, он должен прибыть только завтра, завтра, когда она будет готова!

Человек же у скамейки стянул с лица темную ткань, и Аланна вздрогнула, на миг задохнувшись от восхищения. Красив же. Странной красотой, изящной, какой-то нереальной: чистая кожа, правильные черты, огромные, выразительные глаза, чувственные губы. И такой глубокий покой во взгляде, от которого и дышать легче стало, и сердце забилось ровнее.

Как младший бог, как высшие маги. На такого любоваться, но не мужем называть. И зачем он тут стоит? Почему смотрит прямо во тьму, на Аланну, будто ее видит? И взгляд его вспыхивает синим, не таким глубоким, как у кассийских магов, а светлым, радостным, складываются губы в приветственную улыбку, и громом среди ясного неба доносятся слова опекуна:

— Не думал, что ты приедешь уже сегодня.

Виссавиец резко обернулся. Одна из черепашек упала в воду и скрылась в фонтане. И посмотрев на опекуна, Аланна взмолилась всем богам, чтобы ее не заметили. Мало того, что заплаканная, так еще и прячется по кустам, будто что-то натворила.

Аланна ненавидела Эдлая. Он всегда появлялся внезапно и не вовремя. Сухой и строгий, он никогда не улыбался, а голос его был скрипучим, как старое дерево под порывами ветра. И наказывал, выговаривал он часто, а вот хвалил… никогда.

— Разве это важно? — мягко ответил виссавиец, и Аланна резко подняла голову, задев шуршащие листья.

Какой завораживающий голос. Сильный. Аланна и раньше слышала, что у хранителей вести из Виссавии дар подчинять людей одним словом, а теперь в этом убедилась. Только опекун чарующему голосу не поддался, лишь скривился и ответил:

— Впрочем, тут вы правы, совсем неважно. Чем скорее закончим…

— Скорее закончим? — вкрадчиво переспросил виссавиец. — К чему эта спешка?

— Горите желанием продолжать этот фарс? Или надеетесь соскочить с крючка? Не надейтесь, друг мой, я хорошо подготовился к нашей встрече. И если вы посмеете хотя бы шаг сделать в сторону, вождь узнает о вашей ошибке.

— Вы же понимаете, что стоит мне только захотеть, — прошептал виссавиец, шагнув к Эдлаю, — и вы забудете о моей тайне.

Аланна испугалась, опекун даже бровью не повел:

— Я забуду, мой друг — нет. И как только я начну вести себя необычно…

— …и вы расскажете мне, кто ваш друг, — так же мягко улыбнулся виссавиец.

— А я не помню, — засмеялся Эдлай. — Я стер даже след его из памяти.

— Как и след того, кто вам рассказал о моей тайне? — тихо спросил Идэлан. — Мудрый человек, а играете по чужим правилам. И даже не знаете, насколько эта игра опасна и сколь высокую цену вы за нее заплатите. Совсем не боитесь за воспитанницу? Я все еще маг, вы ведь помните. Я не умею исцелять, это прерогатива целителей, но я умею наносить боль. Не телу, душе, оставлять на ней кровавые раны, которые не заживают годами. Совсем не жалеете названной дочери?

Аланна сжала ладони в кулаки. Это виссавиец-то хороший жених! Чертов Арман!

— Сделайте ей наследника, отдайте мне мальчика и поступайте с ней, как хотите, — отмахнулся Эдлай. — Если отдадите двух мальчиков, я навсегда забуду о ее и вашем существовании. И вы сможете ее убить, а сами вернуться в Виссавию.

— Виссавийцы не убивают, — мягко улыбнулся Идэлан.

— Да ну? — В голосе Эдлая послышалась резкая нотка, и Аланна сжалась еще сильнее. Она никогда не видела опекуна столь цинично-беспощадным. — Закончим на этом. Завтра будут гости, помолвка, а после вы свободны. На год. И можете делать что хотите, но не убегайте слишком далеко, вы же знаете, я вас даже из Виссавии достану.

— Достанете, — задумчиво ответил Идэлан, глядя вслед Эдлаю.

А потом вдруг вновь посмотрел на Аланну, и показалось на миг, что во взгляде его светится сочувствие и понимание. Показалось ли? Но раньше, чем душа раскрылась ему навстречу, а невольные слезы высохли на щеках, Идэлан развернулся и направился к выходу.

Аланна еще долго не могла выйти из своего убежища. Она уже не плакала, только сидела, прижав к груди колени, и была не в силах унять невольной дрожи. Почему? Почему Эдлай так?

Тихо покачивались рядом резные листья, выла на улице буря, а Аланна все сидела и сидела, чувствуя, как уходят из нее последние силы. И лишь на рассвете, покачиваясь, направилась к двери. Еще немного, и ее обрядят в красивый наряд, заставят дать клятву, которую разорвать будет сложно. Арман не поможет. Аланна знала, что не поможет. Уже в своей комнате дрожащей рукой она вывела на пергаменте короткую записку.

Cела на кровать, сложила криво письмо, бросила его в шкатулку и резким щелчком опустила крышку. Синим светом блеснули в полумраке вырезанные на дубовых стенках руны. Вот и все. И сейчас бумажка уже лежит в такой же шкатулке на столе у Армана. Но найдет Арман ее только утром, а до утра…

Аланна оглянулась. Взглядом пошарила по комнате, смахнула в платиновый мешочек дорогие украшения, привязала его к внутренним юбкам. Потом отложила немного золота с запиской для Лили. Пусть пока у этого мальчишки, Кая, пересидит, а потом к себе позовем… остаток золота утонул в карманах пояса, тяжелой ношей упал на плечи плащ.

Буря на улице не унималась, но лучше в бурю, чем к такому «жениху». Тут, в доме, все равно никто не поможет. Опекун, который должен защищать, ее продал, жених оказался кровавой сволочью, Арману и дела до нее нет… Она должна выбраться сама.

Аланна крепко стянула пышные волосы лентой, скрыла лицо в тени капюшона и положила ладони на стены, прислушиваясь к биению сердца замка.

Еще в старом жилище Арман научил ее «слушать» стены, находить в них тайные проходы. Этот замок был ее приданым. Ее собственностью. И потому подчинялся, подсказывал, оберегал…

Нужная дверь нашлась почти сразу. Слегка скрипнула, отворяясь, с мягким шорохом замкнулась за спиной. Капризным сгустком вспыхнул огонь на факеле, высвечивая узкий и низкий коридор, влажные стены и пол, скользкий от наросшего мха.

А потом за ней следовал пятачок света, дышала тьма впереди и за спиной, слишком громким казались звук собственных шагов и толчками крови отзывавшийся стук сердца. А еще шорохи, звуки пробуждающегося замка, побрякивание оружия дозорных и собственное слишком громкое дыхание. И лишь когда коридор резко пошел вниз, а вокруг мягким одеялом опустилась тишина, Аланна слегка успокоилась.

И тут же заплакала вдалеке буря. И с каждым шагом плач ее был все ближе, и все больше содрогались под ударами ветра стены. И замок ластился к уставшему от слез сознанию, мягко спрашивал: «Ну зачем тебе это ненастье?»

Аланна и сама не знала, зачем. Толкнула резко дверь, задохнулась от ударившего в лицо ветра и шагнула наружу. А потом шла. Куда, уже не знала, не хотела знать. Падала и вновь поднималась, и вновь шла. Слетел с головы капюшон, растрепались волосы, застыл на губах крик и последние силы иссякли с еще одним порывом ветра. Свернувшись комочком в корнях какого-то дерева, Аланна тихо вздохнула, падая в спасительную темноту. Если смерть, что с того? Главное, что быстрая.

***

Ветер поднялся столь сильный, что по дороге чуть карету не опрокинуло. Арман откинулся на спинку сидения и спокойно смотрел, как светловолосый Этан вздрагивал от каждого скрипа. Наверное, боялся, что одно из деревьев упадет прямо на них и проломит хрупкую крышу экипажа. Или что горячие кони понесут…

Кони… Арман с удовольствием поехал бы на Искре, а не трясся в этой коробке, но ему было велено вызволить из-под домашнего ареста и забрать Этана. И присмотреть, чтобы с драгоценной собачкой принца чего бы ни случилось. Мол, сейчас все друзья Мираниса…

Скорее боги превратятся в людей, чем Арман позволит приставить к себе охрану. Но к Этану, увы, придется. И выполнить приказ повелителя — близко не подпускать шаловливую собачку к принцу — тоже придется. А где ж это лучше сделать, как не у себя дома?

Ветер слегка приутих, будто позволил им выйти из кареты. Этан взбежал по ступенькам первый, застыл на миг в распахнутых настежь дверях, а потом вошел внутрь, под высокие своды обширного зала.

— Хорошо у нас дозорные живут! — прищелкнул он языком, посмотрев на расставленные по второму уровню статуи богов, на искусной работы белоснежные гобелены и мягкий перелив светильников в зеркальных стенах.

— Не дозорные, а глава богатого рода, — поправил Арман, отдавая Нару влажные перчатки и подзывая слугу:

— Проводи гостя в его комнаты, — то, что они приехали не с парадного входа, Арман объяснять не стал: продираться через толпу просителей сейчас не хотелось. И показывать Этана не хотелось. Иначе собачке принца долго придется отмываться от неприятных слухов: люди в отчаянии часто видят то, чего не было. Например, просителя, которого пропустили вне очереди.

— А ты? — обернулся Этан с видимым беспокойством.

— А я займусь своими дозорными, — криво усмехнулся Арман. — И своим родом. Видишь ли, роскошь принято отрабатывать.

Этан лишь пожал плечами, излишне, на вкус Армана, узкими для мужчины, и направился в гостевые покои по выложенной ковром лестнице. Впрочем, Арман не обманывался внешней хрупкостью гостя — он видел Этана на тренировочном дворе, чувствовал в мальчишке змеиную гибкость и слышал о победах на «тайных» дуэлях. Официально дуэли запретили, а неофициально поговаривали…

Много чего поговаривали. Еще больше было положено на стол Армана и прочитано тихими вечерами, а после отправлено в тайник или в огонь: репутацию Мираниса и его друзей Арман берег, как собственную. Да и не видел ничего плохого в «развлечениях» молодого повесы. Девок он силой не брал — они сами к нему шли в постель, на дуэль никого не вызывал — его вызывали. А если делали все сами, то и о последствиях должны заботиться сами. Не маленькие уже.

— А можно мне с тобой? — остановился на середине лестницы Этан.

На этот раз плечами пожал Арман. Он не понимал, что надо избалованному придворному в его кабинете, но спорить не стал. Может, так и лучше. Если Этан будет все время рядом, то и защищать его станет гораздо легче.

Уже не обращая внимания на гостя, Арман скинул на руки харибу тяжелый от влаги плащ и вошел в кабинет, кинув Нару:

— Сначала Майк. И ювелира позови.

Буря лупила в ставни, стены, и, казалось вот-вот ворвется внутрь: метнет горсть листьев в горные вершины герба, перевернет книжный — до потолка — шкаф; стряхнет бумаги, аккуратно сложенные на письменном столе. А еще взлохматит тощего секретаря, что вскочил и поклонился так низко, что чуть ковер не подмел жиденькими волосами.

Этан как-то сказал, что этот секретарь на мышь похож, на что Арман ответил:

— Мышь, не мышь, а служит хорошо.

Сам придворный на этот раз секретаря высмеивать не стал — небрежно выбрал толстый томик из книжного шкафа, взял со столика у дверей вазу с персиками и с ногами уселся в кресле Армана. Оно и к лучшему, мешать не станет.

Принятый в дозор мальчишка, мелкий и большеглазый, в кабинет вошел почти сразу, значит, ждал с докладом. Ждал уже, пожалуй, слишком долго: в карих глазах его плескалась сонливость, движения были замедленными, а на щеке отпечатался след от обивки. Наверняка уснул в кресле. Плохо. Арман не слишком-то любил, когда его люди сидели без дела.

— Рассказывай, — приказал Арман, показывая Майку на свободное кресло. Сам не сел — он уже и без того насиделся. — Мысленно.

— Не доверяешь? — усмехнулась собачонка принца.

— Тебе доверяю, — так же спокойно ответил Арман. — Но сейчас придет торговец, а ему нашего разговора слышать необязательно.

То, что торговцу доверялось больше, чем легкомысленному и болтливому Этану, Арман добавлять не стал. К чему ссориться с любимцем Мираниса? А любимец уселся поудобнее, уложил книгу на коленях, и, казалось, полностью погрузился в листание страниц. Даже не заметил, как Нар прикрыл его ноги теплым пледом.

«Как вы и приказывали, мы опросили всех в доме веселья, — начал Майк по знаку Армана. — Рассказы гостей лишь подтвердили мои догадки. Жертву там видели нечасто, потому как золота у него не было, но в последнюю седмицу он начал заваливаться туда регулярно. Много пил, по пьяни болтал, что встретил старого друга, который оказался очень щедрым…»

За окном что-то громыхнуло, взвился фонтаном огонь в камине и вновь свернулся алым потоком на черных поленьях. Арман взял с полки еще несколько книг, положил их на стол возле Этана, чуть подвинул к гостю светильник. Этан кивком поблагодарил за заботу, запустив в камин косточкой персика.

«А говоришь, что ничего интересного. Узнай, с кем дружила наша жертва в школе», — Арман обернулся на тихий, скорее похожий на поскребывание, стук в дверь и взглядом приказал Нару впустить гостя. Гостем, как и ожидалось, оказался стройный молодой торговец, от одного вида которого у Этана глаза заблестели:

— Да будет благословенным этот вечер, мой архан, — торговец изящно поклонился сначала Арману, потом его гостю, Майку, харибу и даже секретарю. — Изволите взглянуть?

И аккуратно положил на стол что-то плоское, завернутое в темный бархат. Откинув тяжелую ткань, жестом пригласил Армана подойти поближе. Этан тихо ахнул, Арман приказал Майку продолжать и подошел к столу, чтобы рассмотреть крепленные к темной ткани украшения. Сапфиры, рубины, бриллианты… но все не то.

«Уже узнал, мой архан, — продолжил Майк, и Арман кивнул, невольно улыбаясь. Перелив камней завораживал. Торговец знал, что принес, знал и как это подать — темная ткань, мягкая игра света в искусно обработанных гранях… — Семейство жертвы было совсем недавно богатым. Но лет десять назад умер их глава, и оказалось, что после его смерти в казне осталось совсем немного золота и многочисленные долги».

— И ты не боишься с этим ездить? — тихо спросил Этан торговца.

— Это искусно сделанные копии, — спокойно ответил тот. — А где оригиналы, неизвестно даже мне. Я всего лишь младший сын младшего сына, мне не доверяют таких тайн.

— Но даже эти копии стоят немало, — тихо ответил Этан, и торговец подтвердил:

— Немало. Работа магов-ювелиров тоже не столь и дешева. Некоторые арханы закладывают нам оригиналы своих украшений и заказывают такие вот искусные подделки. Если вы будете нуждаться в деньгах…

— Типун тебе на язык, — вздрогнул Этан. — Мой род богат, и будет лучше, если наши родовые драгоценности избегут ваших шаловливых ручек.

— Колье вашей матери из рубинов…

— …обойдешься, — беззлобно оборвал его Этан. — Однако вижу, что твои вещички не хуже…

— Не хуже, — спокойно ответил торговец и осторожно заметил, когда Этан потянулся к янтарному колье — кабошону в затейливом обрамлении нанизанных на нити камней, — прошу вас не трогать. Хоть это всего лишь копия, защита у нее очень сильная. И слушается только меня. Что вы хотите посмотреть? Если изволите, я подам.

— До чего же ты недоверчивый, — пожал плечами Этан.

— Прошу прощения, мой архан. Люди в жажде золота становятся дивными. Иногда очень дивными… даже арханы.

Торговец аккуратно взял заинтересовавшее Этана украшение, и на миг бархат вспыхнул синим светом, а по комнате разнесся пряный аромат магии. Дорого, наверное, обошлась эта защита. Впрочем, от самого известного в Кассии рода ювелиров иного и не ожидалось.

Арман поймал равнодушный взгляд Майка и ответил дознавателю: «Очень частая история. Дай продолжу. До смерти отца у жертвы было полно друзей, после — он стал изгоем».

Майк кивнул, Этан взял поданое торговцем янтарное колье, и по зачарованному взгляду гостя Арман вдруг понял, что подарок он уже выбрал. Этан мог быть легкомысленным, но в его вкусе Арман не сомневался, как и в том, что Аланну подарок обрадует: он так подходил к янтарному браслету, с которым сестра не расставалась.

И Арман вдруг вспомнил, как в первый день приезда Аланны браслет порвался. Вспомнил, как горько она плакала, как он сам собирал медовые бусинки, сам помогал новоиспеченной сестрице нанизывать мелкий, необработанный янтарь на кожаные ремешки. Он так и не спросил, почему это незатейливое украшение Аланне так дорого, но знал, что колье к браслету ей понравится. Даже цвет кабошона был такой же, как и на браслете — глубокий, медовый, завораживающий.

— Отложи это, — приказал Арман торговцу и, уже особо не выбирая, показал на нитку крупного жемчуга, небольшой дар для любовницы. — И это тоже. Завтра жду оригиналы, мой хариб передаст тебе золото.

— Да, мой архан, — быстро собрался торговец. Этан с разочарованием во взгляде вернул ожерелье и вновь с ногами уселся в кресле, продолжая есть забытый на время персик. Тихо щелкнула за спиной торговца дверь.

«Потому к выпуску из школы друзей у него, думаю, не осталось, — продолжил Арман, — бедность — это страшный порок в наших кругах. Непростительный».

«Один остался, — ответил Майк. — Поговаривали, что у него до самого выпуска был очень влиятельный покровитель. Кто — не знали, но трогать его боялись. С обидчиками часто случались странные… неприятности, — Майк споткнулся на слове «неприятности» и далее продолжил более спокойно, — но после выпуска его пристроили на тепленькое местечко и на пару лет о нем забыли».

«На пару лет? — переспросил Арман, подвигая поближе к Этану вазу с фруктами. — Я хочу увидеть список людей, которые учились в его школе или жили по соседству. Всех, кто мог бы быть с ним связан».

Этан принялся за новый персик, продолжая листать принесенные Наром книги.

«Здесь, — Майк подал Арману несколько исписанных листов и продолжил: — Мы продолжаем проверять каждого из них. Двое погибли в дуэлях, один свалился с лошади и свернул шею, трех убили на тренировках, один погиб у предела в атаке оборотней, еще пара…»

«Вижу, что здесь все описано, — ответил Арман, просматривая поданные ему бумаги. — И много знакомых имен… некоторых я знаю лично, некоторых тебе лучше не трогать, я их сам проверю. Вернешься ко мне утром, я сделаю пометки — кого будешь проверять сам, кого оставишь мне, к кому пошлешь кого-то из дозора… и еще…»

Арман сложил бумаги в папку, отпустил секретаря и внимательно посмотрел на расслабившегося было Майка: «Слышал, что ты отказываешься от сопровождения и все порываешься ходить один?»

Майк вздрогнул. Встрепенулся, сразу почувствовав что-то интересное, Этан. И буря, на некоторое время забытая, вдруг ударила в закрытые ставни.

«Мой архан, — побледнел Майк. — Я не думаю, что мне нужен дозор… без них проще остаться незаметным…»

Этан перевел вопросительный взгляд с застывшего Майка на Армана. Ему явно было любопытно.

«Я дам тебе людей поделикатнее, которые умеют оставаться в тени», — спокойно ответил Арман, открыв их разговор и для Этана. Пусть послушает, если ему так интересно.

Ветер взвыл так, что на миг стало тревожно до невыносимости, и вновь утих, будто притаившись. Едва слышно шуршало перо, которое навостривший ушки Этан мял в пальцах, поскрипывал уставший от бури дом.

«Я привык работать один…» — возразил Майк, и явно довольный Этан откинулся на спинку кресла, не спеша выдавать свое участие в разговоре.

«Тогда привыкай работать вместе с кем-то».

«Я умею себя защитить…»

«Да что ты?» — искренне удивился Арман и обернулся к вновь заскучавшему гостю, да так, чтобы Майк его не слышал: «Этан, покажи моему человеку, как он может себя защитить. Только не покалечь, он мне еще живым пригодится».

Этан оставил перо в покое, посмотрел оценивающе на Майка, хищно улыбнулся. И медленно, явно смакуя каждое движение, поднялся с кресла.

И все же зверь. Охочий до крови, осторожнее надо с ним, но сейчас его кровожадность даже на руку.

Почувствовав неладное, Майк попятился к двери. Явно пытался поймать взгляд Армана, но Арман был «занят», продолжая рассматривать принесенные дознавателем бумаги. Тихо скрипнула дверь. Входивший с подносом Нар увернулся от падающего от удара Майка и, посмотрев на Армана, спросил:

— Ты ведь не пропустишь такого зрелища?

— Не пропущу, — ответил Арман, бросая на стол бумаги и выходя в слабоосвещенный зал.

Тонули отблески света в зеркалах, утопали в полумраке стены и давила на уши тишина, столь сильная среди пауз в буре.

Майк только оправлялся от отвешенной ему оплеухи, взгляд его наливался ненавистью. Арман дознавателя понимал — до сих пор мальчишку никто не бил. Дома за ним присматривала охрана, в школе — более бойкий, и все же любивший младшего, братишка. А тут ни за что ни про что, да по морде, к такому обращению он не привык. Только пусть привыкает. И Этан еще мягок — на улице и без охраны Майка никто щадить не будет.

— Ты… — шипел Майк. — Ты… ты как посмел?

Гордый… но и сдержанный. Сразу не накинулся, зато принял брошенный Наром меч. Оценивающе повертел его в пальцах, привыкая к оружию, встал в стойку и улыбнулся. Почти как Этан, с явным удовольствием ожидавший драки.

— Мальчишка он, мальчишка и есть, — прошептал за спиной Нар, и Арман жестом приказал харибу замолчать. Ему не хотелось, чтобы кто-то испортил великолепное зрелище.

Буря будто взбесилась. Дрожали стены, сыпалась с потолка крошка, дребезжали стекла. Плясали в зеркалах отблески факелов и бесшумными тенями кружили по зале противники.

Майк бросился в атаку первым. Не выдержал. Дрался не так и плохо — Арман ожидал худшего — с яростью раненого зверя. Но Этан уворачивался легко, слишком легко, явно забавляясь. Смеялся и вновь отражал удар за ударом, сам нападать и не думая.

— Хорошо танцуют, — сказал за спиной Нар, и Арман согласился — хорошо. Танцуют.

Сталь звенела все чаще, отражения в зеркалах двигались все быстрее, игра становилась все жестче. Этан вдруг на миг опустил меч, посмотрел на темный от крови рукав своей туники, и впервые во взгляде его смех сменился гневом. А потом мальчишки уже «танцевали» всерьез.

Сталь не звенела — бесилась в такт бури, движения стали неуловимыми, заблестел на коже бисер пота. Удар, прыжок, еще удар. Блеск стали у горла, уворот, пинок под колени. И паутина трещин по зеркалу, взорвавшаяся яркими осколками. Нар было бросился разнимать, но Арман остановил:

— Еще рано.

Рано ведь. Майк уже не думает о гордости, дерется яростно и зло, будто что-то доказывает, а Этан… Арман глазам не верил — откуда столько боли в смешливом мальчишке? И вновь удар, и вновь звон стали. И ярость против боли, тени в блестящих осколках, частый стук капель о пол и уже не ярость — смятение на лице Майка.

— Арман, они же перебьют друг друга! — выкрикнул Нар, и Арман грубо оттолкнул хариба к стенке, чтобы не лез, и к дерущимся пошел сам.

Перехватил Этана за пояс, оглушил, мягко, чтобы лишний раз не покалечить, поймал раненого у самого пола. И застыл: показалось вдруг, что спина Этана под ладонями дрогнула, и под кожей его будто волна прошла, ошпарив разрядом магии. Стало вдруг жутко, зарычал внутри, встрепенулся зверь, и откуда-то появилось жгучее желание переметнуться в барса, вылететь в шум бури, подальше от волной поднимающегося в груди ужаса. Показалось? Или все же нет? Арман выдохнул, опуская Этана на пол, и посмотрел на Майка.

Майк, на счастье, остановился сам. Потрясенный, выпустил меч, и дорогой клинок звякнул о мрамор. Арман поморщился: нельзя так обращаться с оружием.

— Не хотел, видят боги, не хотел… — выдохнул он. — Ты же видел?

— Я видел, — ответил Арман, нагибаясь над Этаном. Раны, вроде, несерьезные, но на боку сильно кровоточит. — Этан ведь всерьез не хотел тебя убить, — хотя кто его знает, — и всерьез ты бы выдержал? И не с ним одним? И не так честно, как он дрался? И безоружным? Подумай, Майк… и еще раз выйдешь на допрос один, я тебя на тренировочный двор отведу, против всего отряда безоружным поставлю. И виссавийцев к тебе потом не пущу. Седмицу в постели поваляешься — поумнеешь.

— Да, мой архан, — ответил Майк. — Я все понял…

— А если понял, то ступай, — ответил Арман, мысленно приказывая Нару привести к Майку виссавийских целителей и найти хариба Этана.

Молодой, такой же, как Этан светловолосый хариб появился почти сразу — его архана едва успели уложить на софу, снять с него тунику и перевязать кровоточащую рану. Потрескивал огонь в светильниках, полумрак кутал стены казавшейся теперь огромной залы, эхом отдавались шаги, и все так же ревела, будто обиделась, за стенами буря.

Хариб, незаметный и бесшумный, ахнул едва слышно, но сразу же пришел в себя, поклонился Арману и бросился к раненному, пытаясь привести его в чувство. Спокойно, будто ничего не случилось, доложил слуга о прибытии виссавийских целителей, и хариб Этана вдруг побледнел как снег, бросив на Армана затравленный взгляд.

«Что случилось?» — мысленно, чтобы их не услышали, спросил Арман, опускаясь рядом с харибом на корточки и приказывая дозорному удалиться.

Ответ не удивил и даже не раздосадовал. Арман не был дураком и слов хариба даже ждал: «Виссавийцы… не станут помогать моему архану. Я прошу вас… я пошлю за личным целителем нашего рода… прошу, не говорите никому, вы же понимаете…»

«Я все понимаю, — кивнул Арман. — Твой архан не смог вовремя остановиться на одной из дуэлей?»

Вновь затравленный взгляд и краска стыда, заливающая щеки. Виссавийцы исцеляли всех: и бедных, и богатых, взамен не прося ничего. Но никогда не исцеляли убийц. И если Этан не смог сдержаться на дуэли и все же убил одного из противников, помощи от виссавийцев ему не дождаться. Вот же вздорный мальчишка! Не мог просто ранить и оставить все на суд богов, обязательно надо было добить!

И теперь, если узнают, что виссавийцы отвернулись от Этана, в свет ему больше хода не будет. Даже покровительство Мираниса не поможет: свет безжалостен к чужим ошибкам, как, впрочем, безжалостны и виссавийцы.

«Ступай и приведи своего целителя, — приказал Арман харибу. — И оставь здесь все мне».

«Мой архан», — в глазах хариба появилось сомнение, которое Арман развеял одной фразой:

«Думаешь, если я ему всерьез хочу навредить, твое присутствие мне в этом помешает? Возьми одного из магов отряда, пусть создадут для тебя арку перехода. И… не говори никому, куда ты пошел и зачем. Чем меньше людей будут об этом знать, тем лучше, правда?»

Хариб повиновался, и Арман приказал перенести Этана в свои покои. Там задвинул плотно шторы, подбросил дров в камин и некоторое время стоял неподвижно, вслушиваясь в шум бури. Голубизной прорисовывались на стене горные вершины — герб северного рода, успокаивала привычная белизна, светились пониманием глаза мраморных барсов, сидевших по обе стороны дверей, и бессмысленное ожидание резало душу нетерпением.

Виссавиец, укутанный по самые глаза в зеленую ткань, появился неожиданно. Вошел без стука, подошел к кровати, посмотрел на больного, начинающего метаться в лихорадке, потом перевел взгляд на Армана:

— Ты ведь понимаешь? — тихо спросил виссавиец, и темный глубокий взгляд его отразил отблески огня.

— Понимаю.

— Так зачем позвал?

— Скольких он убил?

— И скольких еще убьет? — ответил вопросом на вопрос виссавиец.

Молчание затягивалось. Буря колотила ветвями о стены, шуршал огонь в камине. И в глазах виссавийца было столько знакомой мудрости, что у Армана дух перехватило.

— Ты бы мог… — он подошел к целителю, заглянул в бездонные всепонимающие глаза, в которых билось, рвалось наружу зеленое пламя.

— Все что ты захочешь, Арман, — гораздо мягче ответил виссавиец. — Мы до сих пор скорбим по твоему брату. Мы до сих пор видим печать наших хранителей смерти на твоей душе. Мы знаем про твой праздник первого снега. И мы сделаем все, о чем ты попросишь, глава северного рода. Только не спрашивай меня про своего друга. Боюсь, этого я тебе сказать не могу.

— Уйди молча и не говори, что ты не исцелил Этана, — сказал Арман, и взгляд виссавийца выжег душу дотла, оставив лишь горящие угольки затаенной боли. Тихонько заскулил внутри, просясь на волю, зверь, затихла, будто испугавшись, за окном буря, и виссавиец улыбнулся глазами, тихо сказав:

— Не пожалей о своей просьбе, мой друг. Временами думая, что спасаешь, ты толкаешь в пропасть.

Виссавиец ушел, а Арман молча стоял у кровати и тихо стонущего Этана.

И скольких еще убьет?

Слова виссавийца жгли душу сомнением. Вернуть бы этого целителя, расспросить как следует, но не скажет же. И Идэлан не скажет. Мог бы сказать, уже давно сказал бы.

Вновь ударила за окнами буря, и через ее рев прорвался едва слышный стук. Арман пропустил в покои хариба Этана и толстого, лоснившегося от собственной значимости целителя и вернулся в кабинет — он и так потратил на Этана слишком много времени. Но Нару, который бесшумно появился из тени, все же приказал:

— Узнай для меня, как много людей не пережили дуэли с Этаном.

А потом вернулся в кабинет, приказав секретарю пустить первого посетителя.

Остаток ночи пробежал быстро. Буря не унималась, но уже и не тревожила. Арман погрузился с головой в бумаги, письма, принимал посетителей, отдавал распоряжения дозорным. И почти не заметил, как кто-то постучал в боковую, ведущую в спальные покои, дверь, и как появился в кабинете Этан. Бледный, с тенями под глазами и неожиданно тихий, он уселся в то же кресло, что и до этого, но за персиками не полез, лишь внимательно посмотрел на Армана.

— Можем поговорить? — спросил он, и в глазах его на миг мелькнула тень страха.

Арман жестом приказал секретарю и харибу выйти, и ответил, не отрываясь от полученного только что письма:

— Говори.

— Презираешь?

Арман удивленно посмотрел на гостя:

— За что?

— Виссавийцы, наверное, знают, за что…

Арман бросил на стол бумаги и остановился напротив гостя, присев на край письменного стола. Слова не шли с губ, в голове все звучали и не мог утихнуть слова Нара: «Нам неизвестно, чтобы он кого-то убил на дуэли». Значит, все же не на дуэли. Значит, где-то еще… значит, Арман многого не знает о светловолосом друге принца, может, того, о чем знать бы стоило.

— Мне не за что тебя презирать, — выдохнул Арман.

Пока не за что.

— Может и так, — Этан побледнел еще больше и опустил голову, скрыв лицо под светлыми волосами. Таким серьезным Арман его не видел никогда. — Когда мне было пятнадцать, я увидел, как двое мальчишек избивают третьего. Ногами.

Зачем ты мне это рассказываешь?

— Знаешь, в чем этот третий был виноват? — Этан хмыкнул и вдруг заглянул Арману в глаза, и от взгляда этого растекся по душе неприятный холодок тревоги. — Его семья не была так богата, как прежде. Я отогнал мальчишек, и спасенный посмотрел на меня так странно… до сих пор помню его взгляд. Мольба и надежда. Он так просил… говорил, что он никому не скажет, что я не должен буду его стыдиться, просил только позволить хотя бы тайно, про себя, называть меня своим… другом.

Этан сглотнул, и в глазах его отразилась тоска вместе с какой-то странной отчаянностью. Сжав ладони в кулак, он спросил:

— Вымаливать дружбу, как последнюю милостыню. Смешно, правда?

Арману смешно не было, но и отвечать он не стал. Не мог, не хотел — кто его знает? Но почему-то казалось, что тишину разрушать нельзя, как и того доверия, которым ни с того ни с сего одарил его гость.

— А когда я пришел домой… — продолжил Этан, и голос его хрипел от непонятной Арману боли, — оказалось, что родители мальчиков пожаловались моему отцу. И меня выпороли единственный раз в жизни, представляешь? За то, что вмешался не в свое дело. За то, что чуть не поссорил свой род с влиятельной семьей. И когда меня растянули на той проклятой лавке, а розги вспороли мою спину, знаешь, о чем я думал? О том что бедность — преступление. Что того мальчика могут избить до полусмерти и никто не вмешается, потому что золото родителей все окупит. Кто беден, тот во всем виноват. И знаешь, что я еще тогда понял? Что со мной такого никогда не произойдет. Я сделаю все, чтобы не произошло.

— И не произошло, — оборвал поток соплей Арман.

— Потому что… — Этан вновь опустил голову, скрывая лихорадочный взгляд. — Я. Сделал. Все.

Он вдруг засмеялся едва слышно и спросил неожиданно:

— Скажи, Арман, а что ты думаешь о… дружбе? Можно ли ее вымолить, дать как милостыню?

— Нельзя, — ответил Арман, — ни вымолить, ни купить, ни выбить… это слегка не те чувства, ты же знаешь. Миранис, хоть и непростой человек, а другом тебя считает искренне. И ты его.

— Знаю, — ответил Этан, и Арману почему-то почудилось сомнение в этом коротком слове.

— Иди спать, Этан. Тебе не надо беспокоиться о своей тайне, ты же знаешь, я не выдам. И я надеюсь, что ты понимаешь — я не из тех, кто отворачивается от людей за их бедность или потому что от них отвернулись виссавийцы. Чтобы я начал презирать, нужна причина повесомее.

Этан вдруг поднял голову и улыбнулся одними губами:

— Понимаю. Спокойной ночи, Арман.

Почему он так бледен?

Уже позднее, перед самым рассветом, в спальне, Арман все вспоминал взгляд Этана, когда он произносил эти слова. Он считал друга принца распущенным мальчишкой, а оказалось, что это далеко не так, что за внешней веселостью Этан прятал глубину, от которой почему-то становилось муторно. И вспомнилось вдруг предупреждение виссавийцев, как и поднявшийся на миг к горлу ужас, когда он опускал погруженного в беспамятство гостя на пол.

Что это было? Откуда?

Тихо блеснули в темноте руны, и Арман улыбнулся. На душе вдруг стало тепло и спокойно, и вспомнились чистые светлые глаза младшей сестренки, ее мягкая, всегда чуть грустная улыбка. Только вот записка оказалась в кляксах от слез, а кривые строчки все не желали сходиться в слова:

Я думала, что у меня хоть кто-то есть. Ты… мой брат. Эдлай, мой отец… но сегодня я поняла, что у меня нет никого. Что никто из вас мне не поможет. Скажи, Арман, почему? Почему ты мне улыбался? Почему клялся, что всегда будешь рядом! Ты же обещал! А теперь, когда ты мне нужен, где ты, «брат»? Почему я осталась одна? С этим вот…

— Убью ублюдка!

Арман скомкал бумагу и выкрикнул приказ:

— Нар! Эзра ко мне!

— Эзр в городе, мой архан…

— Один? — прошипел Арман, и когда Нар потупился, сказал: — И этот… давай мне любого мага, посильнее, а Эзра, когда вернется, под замок. Сколько раз говорил не ходить поодиночке, а им все мало!

Арман остановился на миг, приглушив свой гнев.

— Может, позвать наконец-то Лиина? — тихо спросил Нар. — Арман, ты не можешь его все время беречь. Да, он твой друг, да, он хариб твоего умершего брата, но как долго ты будешь его прятать от жизни? Мальчик закончил магическую школу, дозорные его знают, ему доверяют, несмотря на то, что он всего лишь рожанин, так не пришло ли время взять его в дозор? Ты же знаешь, как он жаждет служить тебе, жаждет быть тебе полезным, а не просто находиться под твоей защитой.

— Делай как знаешь, — ответил Арман.

Лиин был самым большим сокровищем, которое досталось ему от Эрра. Не хотелось бы его терять… но Лиин вырос, повзрослел, и Нар прав, хватит его прятать в магической школе. И в дозоре за ним будет легче приглядывать. В отличие от Эзра, Лиин всегда исполнял приказы. Беспрекословно. Потому что знал, что Арман зря отдавать приказы не будет. Видимо, разбалованного вниманием Эзра придется вернуть к отцу. Давно пора… хоть столь одаренные маги, увы, встречаются редко. Но лучше отослать, чем потом печалиться, что не досмотрел. Жаль только, что по донесениям, Эзр был единственным в отряде, кто сдружился с нелюдимым дознавателем. Но Майк большой мальчик, переживет.

***

И в тот же миг вновь ударила по стенам буря. Человек, стоявший под окнами, поднял на особняк воспаленный взгляд и шагнул в сереющую темноту. Ветер не осмеливался его даже тронуть, укутывая в плотный панцирь, а человек все брел и брел по улицам города, стекая на мостовую тьмой беспомощности.

— Что же, брат, пришло и мое время убивать.