12. Рэми. Отчаяние

Ей лучше умереть, чем тянуть

кое-как и быть обузой и несчастьем для всех вокруг.

Эмили Бронте "Грозовой перевал"

Город встретил душной жарой. Зир постоял недолго во внутреннем дворике собственного дома, всматривался в столь непритязательное с виду крыльцо и уже знал, что случилось нечто не совсем приятное.

— Кто на этот раз? — спросил он бесшумно подошедшего Ириса.

И услышав ответ, тихонько вздохнул. Еще один темный маг… пятый за последние луны. Трое… трое носителей Шерена в столице.

— Тело спрятали?

— Да, — ожидаемо ответил Ирис.

Ветер встревожил ветви старой липы. И уже спокойнее Зир сказал:

— Ищи нового мага, что явился в столицу. Семнадцать зим, Рэми, заклинатель, со вшитыми в татуировки алыми рунами. Найдешь, не трогайте, не спугните, лично мне доложишь. И узнай… как там дела у нашего Гаарса. Осторожно узнай.

— Он убивает?

— Не-е-е-ет, — протянул Зир. — Но вполне возможно, что именно он нас спасет.

Раньше, чем на дороге появилось еще двое всадников, Рэми успел нырнуть в проклятый орешник. Чуть было не поскользнувшись на мокрых после дождя листьях, он вбежал на тонкую, едва заметную тропинку и, продравшись между двумя елями, внезапно остановился.

— Лови его! — кричал где-то Мир, и душу разрывало от сомнения. Что-то тянуло к оборотню, как на аркане, но что-то и ярилось, умоляя не сдаваться. А ведь Рэми уже почти сдался...

— Прячься, идиот! — раздался за спиной раздраженный шепот.

Чья-то сильная ладонь зажала рот, подавив невольный крик. Обожгло болью раненое плечо, грудь сдавило так, что дышать стало невозможно. Почти лишившись сознания, он чувствовал, как его тащат в ближайшие кусты, бросают лицом на кучу прошлогодней листвы, и что-то наваливается сверху, вжимая в гниющую мякоть.

Запах мокрой земли казался невыносимым, вызывая тошноту. В рот набились листья и земля, окатил с головой липкий страх. Для того он бежал от Мира, чтобы попасться кому-то еще?

— Молчи! Ради всех богов, молчи! — зашипел кто-то, а со стороны дороги раздался крик оборотня:

— Держи Рэми! Держи придурка!

— Сиди тихо, — прошипел кто-то на ухо, надавив на затылок.

Рэми сидел. Вернее, лежал. И усиленно старался не замечать ни ноющей боли в плече, ни накатывавшей волнами слабости, ни смыкающихся глаз.

Он вдыхал запах прелых листьев и слушал, как неподалеку кричит и ругается оборотень, как осторожно отвечает ему Арман, явно пытаясь успокоить… Как к двум голосам присоединяются другие. А вокруг начинает шуршать… И рвет душу паршивое сомнение. Может, пойти с Миром было умнее?

— Рожу спрячь!

Рэми повиновался, задыхаясь от запаха гнили, но надолго его не хватило. Осторожно оторвав лицо от преющих листьев, он выглянул из-за кустов на поляну и тотчас пожалел о своей смелости: стоявший на поляне Арман медленно опускал на плечи капюшон плаща. Тот самый Арман, которого Рэми еще не знал, а уже почему-то ненавидел.

Разве можно было не ненавидеть этот высокомерный взгляд? Эти прилизанные, словно нарисованные, светлые волосы? Это белоснежное, будто из льда высеченное лицо? Сжатые в презрении тонкие губы? Длинные пальцы, унизанные перстнями, что ласково поглаживали рукоятку кнута?

И разве можно сознавать, что ты гораздо сильнее, гораздо способнее, но этот… архан, а ты должен лежать в кустах! Дрожать от страха — и перед кем? Перед слабым магом, которого можно смести одним всплеском силы? Но он маг, потому что архан. А ты… ты рожанин, и потому колдун. Пусть и сильный. И даже через щиты Армана тебе никогда не проникнуть, не увидеть, каков этот архан на самом деле. Не дано тебе этого. Зато он и его подобные душу тебе выворачивают взглядом и думают, что имеют на это право.

"Ненавижу! Как же я тебя ненавижу!"

Сердце как ноет-то! Так и подмывает выйти, заглянуть в холодные глаза, вскинув голову, ответить на холодный взгляд гордым взглядом как равный. Как он всегда делал с дозорными. И иметь на это право!

— Удачи, целитель судеб, — прошептал вдруг Арман, и от его слов стало жгуче стыдно. — Ты исполнил свою часть договора, вернул мне Мира. Я исполню свою и в твоих поисках усердствовать не буду. Но ты же знаешь… Что не будь договора и тебе было бы не уйти.

И показалось, что внимательный взгляд Армана пронзает тронутые осенью листья и видит… и жалкого в своей боли Рэми видит, и того, кто все еще шипит в уши «прячься» видит!

А архан медленно натянул перчатки, тихонько свистнул. Раздался топот копыт, и из кустов орешника выскочил огромный конь. Рэми вновь вжался в листья, когда упали невдалеке на землю красные искорки, оставляя яркие звездочки, когда прошлись рядом огромные, черные копыта, когда конь захрипел, подчиняясь уверенной руке хозяина.

— Тише, тише, Искра, — сказал Арман, и его голос вызвал у Рэми новый приступ дрожи — будто где-то он уже это слышал… Будто не коня, а его Арман когда-то вот так успокаивал. Прятал за своей спиной и говорил, что бояться нечего, что стоявшая перед ними собака…

Ты сам так выбрал… Помни.

Арман встал между конем и Рэми, ласково поглаживая точеную морду животного. Раскосые глаза магического коня ответили хозяину теплом и вдруг уверенно пронзили раскрашенную осенью листву, встретившись взглядом с Рэми. Показалось или в самом деле где-то в пылающей жаром душе Огнистого шевельнулось… осуждение?

«Не выдавай меня, — молил Рэми. — Прошу...»

Конь понял. И вновь перевел взгляд на хозяина Лаская, прося прощения, что не выдал чужака. Стыдно-то как! Арман ловко вскочил в седло, заставил Огнистого развернуться и ускакал в туман.

И вскоре лес, будто забыв о людях, вновь ожил шорохом и пением птиц.

Рэми почувствовал, что его отпустили. Услышал, как кто-то рядом тяжело поднялся, вздохнул облегченно, стряхивая с плаща налипшие листья. И только тогда Рэми обернулся, впервые увидев лицо своего то ли друга, то ли похитителя. Сердце дрогнуло, раз, другой, с губ сорвалось глупое:

— Что здесь делаешь, Жерл?

— Я? Работаю, — тепло улыбнулся старшой, подавая Рэми руку и помогая встать. — А ты? Впрочем, не отвечай. Я рад, мой мальчик, что ты выбрал правильно.

Откуда ты знаешь о моем выборе?

— Был бы я так уверен, что правильно, — задумчиво ответил Рэми, очищая плащ от листьев. — Сказать по правде, я уже ничего не понимаю. Ни Мира, ни Армана.

— А имена? Не узнал? Особенно Армана?

Неожиданный вопрос заставил Рэми замереть. С чего ему узнавать имена? А ведь Жерл изменился. Странно изменился — постарел, осунулся. И взгляд его, всегда ясный, прямой, как будто приобрел оттенок безумия, да и где взгляд этот? Воровато шарит по листьям орешника, отказывается встречаться с глазами Рэми, будто Жерл стыдится. Боги, чего?

Впервые Рэми почувствовал скрывающие душу старшого щиты и впервые захотелось, очень захотелось те щиты убрать, чтобы проникнуть в мысли Жерла. Да вот только старшой такой вольности не простит.

— Изменился ты, — повторил мысли друга дозорный. — И уж не знаю, к добру ли, ко злу… Слишком большая сила — это ведь не только дар, это проклятие. И цена за нее бывает слишком высокой.

— Что ты об этом знаешь? — зло спросил Рэми. — Ты архан. А я рожанин! Колдун, не так ли? Моя сила до добра не доводит, но тебе жаловаться не на что!

— Пусть так, — не стал спорить Жерл.

Рэми прикусил губу, сдерживая вопросы. Еще недавно Жерл был близок, наверное, ближе, чем родной отец. А теперь? Теперь Рэми чувствовал, как ширится между ними пропасть, чувствовал, что что-то грызет Жерла изнутри, просится наружу и не находит выхода.

Он больше не доверяет. И Рэми ему не доверяет. Волнуется, душит в груди дурное предчувствие. И почему-то благодарит богов, что перестала болеть рана, лишь ныла, да и нытье то было едва ощутимым.

Сейчас не время быть слабым. Среди… врагов быть сильным необходимо. А Жерл мог быть теперь врагом. И хотя сердце Рэми кричало обратное, разум молча предостерегал — будь осторожнее. И Аши молчал. Будто притаился. Будто выдохся после побега от Мираниса и теперь выжидал, забыв и про свое ехидство, и про вечное вмешательство.

Как не вовремя! И как странно остаться вдруг одному, непривычно и немного страшно. Аши в последние дни всегда был рядом, так ради богов, почему?

Жерл тем временем отвернулся, встал, чуть расставив ноги, приложил ладони к лицу и ухнул. Из орешника справа раздался ответ. Еще один — со стороны дороги, а потом еще несколько — сзади…

— Мы не одни? — выдохнул Рэми. — Объяснись!

— Тихо! — прошептал Жерл. — Держись как можно ближе и вопросов не задавай. Помни, ты всего лишь рожанин, а твоей вольности этот дозор не потерпит.

Вот как… Рэми все более жалел, что не пошел с оборотнем, втянувшись невольно в чью-то не очень красивую игру. И чувства эти только усилились, когда из тумана вынырнул первый дозорный, окинув Рэми удивленно-неприязненным взглядом.

Но вопросов не задавал. Ни этот, ни еще четверо, ни пятый, что вел на поводу лошадей.

Когда отряд собрался, Жерл молча вскочил в седло и подал Рэми руку. Рэми подчинился. Привычно сел за спиной старшого, привычно обнял его за пояс и устроился поудобнее.

И совсем непривычно подкатила к горлу тошнота от знакомой крепкой смеси запаха лошадиного пота, вина и давно немытого тела. Да и молчание было непривычным — раньше в родном лесу вокруг были друзья, приветливые лица, звучали шутки и подколки.

А теперь? Тишина. Бесшумная скачка по молчаливому знаку старшого.

Пахнуло слева влагой. Брызнула из-под копыт вода неглубокого ручейка. Кони вскарабкались по крутому склону, перелетели через упавшую березу и выбежали на дорогу.

Вновь пустынную, подумалось Рэми. Сколько таких диких, полузабытых дорог вокруг столицы? И почему так вольно разгулялась нечисть у стен Андреана? Ведь на приграничье ее и не было, считай, — все дозорные били. А здесь и дозор сильнее, и высшие маги имеются, а от гадости избавиться они не могут? Или не хотят?

Ударили по бокам коней ветви орешника, лента тракта скользнула вниз, туман постепенно осел, а по обе стороны дороги показалось покрытое мхом болото. Увязали в подсохшей грязи копыта, пахнуло гнилью, и от нового запаха Рэми чуть было не вывернуло на плащ дозорного.

С трудом сдержав позыв к рвоте, он прикрыл рот ладонью и едва не свалился с лошади, когда дорога резко вильнула влево, и конь, летевший на полном скаку, чуть наклонился в противоположную от поворота сторону.

— Крепче держись! — шепнул дозорный, и Рэми вновь прижался к плащу Жерла. — Места здесь гиблые, лучше их проехать быстрее.

С болот раздался долгий, тоскливый вой. Испуганно всхрапнула одна из лошадей, тихо успокоил ее всадник, а Жерл прошипел сквозь зубы:

— Проклятье!

А когда-то в приграничье Жерлу не надо было волноваться из-за воя. Вооруженного отряда дозорных, да еще и посреди белого дня, там боялась любая нечисть. Да и звери…

— Тебе помочь? — спросил Рэми.

— Не смей даже думать! — ответил Жерл. — Ты забыл, что тебя ищут?

Забудешь тут…

Вновь резкий поворот, торчащие из болота гнилые стволы и едкий запах потревоженного багульника. И тень перед конем Жерла.

Лошадь заржала и поднялась на дыбы. Рэми, не удержавшись, полетел с крупа, больно ударился спиной о землю и откатился в грязь, избегая копыт следующего за ними коня.

— Живой? — в голосе Жерла послышалось беспокойство.

Наученный на тренировках с дозорными Рэми пересилил боль и лишь улыбнулся, вскочил на ноги, одним прыжком оказался возле коня Жерла, принял протянутую руку и вновь устроился за спиной старшого.

Но легче не стало — едва удерживаемая твердой рукой дозорного, лошадь под ними была подобно стреле, застывшей на натянутой тетиве. Ее страх передался частично и Рэми. Но сам он смотрел спокойно на стоявшего на дороге поджарого, похожего на крупного волка, зверя. Почему-то знал, что тварь, не спускающая взгляда с Жерла, не причинит им вреда. Знал и что тварь не простой зверь и заклинателю подчиняться не будет.

За спиной волновались другие лошади, сыпались короткие приказы, мягким одеялом стелилась успокаивающая сила арханов-дозорных, и слышались первые слова ударного заклинания.

— Нет! — оборвал нить магии Жерл.

Рэми привычно отстранился, не мешая старшому выхватить стрелу из висевшего за спиной колчана. Все же кое-то не меняется. И Жерл до сих пор носит с собой лук.

Зверь не двигался, не пугался, не пытался уйти от стрелы, хотя, судя по взгляду, понимал, что это опасно. Выжидал. Да и зверь ли это? Не бывает у зверей столь умных, понимающих глаз, не бывает скользившего во взгляде вопроса… и насмешки…

— Уходи, Ленар, — шепчет старшой. — Уходи, пока не получил стрелу в бок. Уходи!

«Зря ты это, Жерл, — Рэми вновь задрожал, когда в его разум пробрался чужой, холодный голос. — Не вздрагивай, твои псы нас не слышат. Ты, как всегда, окружил себя слабаками...»

Рэми прикусил губу, стараясь сдержать стон. Остальные, может, и слабаки… а вот он…

«Послушай, брат, — продолжил зверь. — Я знаю, ты меня ненавидишь, но все же выслушай. Откажись от лозы! Я помогу, я знаю магов, что способны тебя излечить. Откажись, пока не поздно...»

«Не нужна мне твоя помощь!»

«Так ли? — голос оборотня вдруг окрасился усмешкой. — Дурак ты, Жерл. Отказался от меня, а сам так до конца и не понял — не я чудовище, а ты!»

— Не твое дело, тварь! — процедил сквозь зубы старшой.

«Когда-то я не был для тебя тварью, — в голосе оборотня послышалась грусть. — Когда-то ты считал меня опорой. А потом изменился. Выставил за дверь. Но я не в обиде, брат. Ты еще можешь все изменить».

— Уходи! — взмолился Жерл. — Ничего нельзя изменить!

«Я-то уйду, — ответил оборотень, а это точно был оборотень. — Но кому ты теперь плачешься в жилетку? Кому жалишься после каждого убийства? И чего ради убиваешь? Подставляешь своих людей? Ради него? Такого же, как и ты? Жертвы Шерена? Жерл! Очнись! Всеми богами прошу тебя! Пока не поздно! Пока не сделаешь нечто, из-за чего не сможешь жить! Например то, чего от тебя сейчас требуют… Ты на самом деле его предашь?»

Пропела вдруг стрела. Вонзилась у лап оборотня, задрожала от разочарования, и зверь оскалился, окинув старшого неприязненным взглядом. Жерл молниеносно выхватил из колчана новую стрелу и продолжил:

— В следующий раз не промахнусь. Не доводи до греха, богами молю!

«Помни, брат, я пытался», — ответил оборотень, отпрыгивая в сторону. Рэми и моргнуть не успел, как зверь исчез в осеннем лесу, будто и не было его тут никогда.

Воцарилось молчание. Тихо шелестели возле дороги осины, и все так же дрожала в грязи стрела…

Подозрительно затряслись плечи Жерла. Но рука дозорного крепко сжала поводья, сорвался с места конь, подчиняясь приказу всадника. И отряд продолжил свой путь. В таком же молчании.

Дорога резко пошла в гору. Летели кони, как стрелы, туман рассеялся, и вдалеке за равниной, показались стены города. Они все более росли, нависая над всадниками, все ближе была ведущая к столице вереница повозок, и кони дозорных маневрировали между кланяющимися рожанами, быстро приближаясь к распахнутым воротам.

Остановить их никто не пытался. Стоявший у ворот верзила-дозорный приветственно махнул Жерлу, и отряд вошел в городскую толпу, резко замедляясь.

Рэми не помнил города. Рана жгла болью, перед глазами плыло. Улицы, люди, лавки с товарами, городская вонь — все это было как в тумане. Далеко. Очнулся он, лишь когда разгоряченный скачкой конь Жерла заплясал во внутреннем дворе казарм.

— Куда дальше? — спросил Жерл, когда Рэми спешился. — Может, к нам? Рэми, мальчик мой, ты меня слышишь? Откуда такая бледность?

Рэми смотрел на старшого и не слушал. Вспоминал почему-то изученное тело Эли. Вспоминал испачканные в крови золотые волосы. Как боялся он рассказать о находке матери, как бледнел при виде тела молодой маг-следователь. И как прекратились убийства, когда уехал Жерл.

Принц-оборотень, значит. Чудовище.

Такое ли чудовище? Бранше, Мир, Ленар… они ведь тоже оборотни, но не убивают. А ты? Ты, Жерл? В самом ли деле не убиваешь? Кому верить? Тебе или Миру?

И как же больно смотреть в теплые глаза старшого и как же хочется ему верить… но ведь не оправдывался Жерл перед братом, даже не пытался… Будто Ленар был прав. Нет, более того, Рэми чувствовал, что тот прав. И что этот разговор, наверное, был больше не для старшого, а для него. Чтобы не верил. Чтобы не заставлял Жерла выбирать…

И запах. Запах от седельных сумок, от которого кружится голова. Пряный запах, тот самый, что гораздо сильнее, интенсивнее чувствовал Рэми на проклятой поляне. Запах выделений карри. Запах, знакомый нечисти, на который так легко привлечь пушистые комочки. Зачем тебе это, Жерл? Что ты творишь?

— Ничего страшного… — вслух сказал Рэми, глядя в глаза другу. Только вот другу ли? — Устал, проголодался. Путь был долгим, сам знаешь, да и коня у меня нет, вот и вымотался. А теперь прости, пойду я. Родня у меня в столице. Заждались, наверное.

— Родня, говоришь? — глаза Жерла недобро сузились. — Но что же, Рэми, если тебе так не терпится — иди. Не мне тебя задерживать.

"Не тебе", — согласился Рэми. Терпеливо выдержал дружеское объятие дозорного, заглянул в глаза Жерла и вдруг понял… Когда-нибудь они могут оказаться врагами. Могут! И больно от этого «могут» и противно, но сейчас Рэми ответил улыбкой на улыбку и вышел со двора казарм, сопровождаемый неприязненными взглядами отряда.

“Вот она, столица!” — думал он чуть позднее, с трудом привыкая к городской духоте. Стало тепло, даже жарко, взвилась над улицами густая пыль, и плащ оборотня уже не согревал, а мешал.

Но снимать его Рэми не стал, зная, что рана от скачки с Жерлом открылась и испачкала кровью подаренную оборотнем тунику. Да и спокойнее было с капюшоном, со скрытыми под плащом родовыми знаками.

Устав расспрашивать, куда идти, Рэми свернул на узкую улочку и пересчитал спрятанные в поясной сумке деньги. Монет было немного, на мальчишку-проводника точно хватит, хотя тратить их зря не стоит, но Рэми чувствовал, что долго на ногах не выдержит. Плечо болело все больше, городской воздух казался невыносимо тяжелым, перед глазами плыло, и Рэми, вспомнив недавний разговор с пегасом, оперся о высокий, овитый диким виноградником забор и позвал:

— Арис!

Никто не явился. Рэми сглотнул, представил, как пробирается в одиночестве через шумную, разноцветную толпу, как глотает придорожную пыль и каждое мгновение кто-то касается его плечом, бередя и без того пылающую рану. И нельзя застонать, нельзя показать, что что-то не так, надо идти вперед… только силы взять откуда?

— Явись, Арис! И без крыльев! Иначе сам тебе крылья оторву! — и тотчас устало добавил:

— Ты мне нужен… Пожалуйста…

— Рэми… мой друг, что же ты так? — раздался рядом ответный шепот, и Рэми облегченно подался вперед, прижался к теплой шее пегаса, чувствуя, как уходят на это последние силы. Арису он верил… надо же кому-то в этом проклятом мире верить!

— Хорошенький плащик, — с ноткой беспокойства заметил пегас, щеголяя симпатичными, хотя и скромными седлом и сбруей. — Вижу, что мы в городе. Вижу, что ты живой… пока...

— Живой… — протянул Рэми. И добавил:

— …пока…

Взобраться в седло получилось лишь в третьего раза. И лишь когда развеялась тьма перед глазами, когда хватило сил выпрямиться, он прошипел:

— Поехали!

«Еду! — на этот раз голос пегаса прозвучал в голове. — Скажи только куда?»

«Северный переулок. Второй дом от храма счастья. Сейчас у кого-нибудь спрошу… а ты запоминай, у меня нет сил...»

«Не надо никого спрашивать, — ответил Арис, и голос его показался Рэми преувеличенно бодрым. — Мы, пегасы, никогда не плутаем. Хочешь Северный переулок, будет тебе Северный переулок. Только что с хвостом делать будем?»

«Хвостом?» — с трудом сосредоточился на вопросе Рэми, борясь с очередным приступом слабости.

«С хорошеньким мальчиком, что удивляется появившейся ниоткуда лошади. Я ведь из-за него к тебе и не спешил. Знаю, что ты свидетелей не любишь… но когда понял, как тебе плохо...»

Рэми хотел возразить, что ему вовсе не плохо, но сил на спор уже не осталось. Ни на что их не осталось: удержаться бы в седле — и на том спасибо…

Пегас выехал на шумную улицу, и в толпе Рэми, как ни странно, стало легче.

«Рэми… я знаю, что тебе плохо, но с мальчиком надо решать… Я ведь его мысли давно читаю. Он не просто следит, он выжидает, подбирает момент, когда ножичком в толпе ударить… Рэми… прошу тебя… Не молчи! Хочешь, я его...?»

Рэми выплыл из волн слабости, бросил сидевшей у храма нищенке монетку и купил у разносчицы булку.

От свежего хлеба полегчало, но захотелось пить. Заказав у торговца кружку пива, Рэми одним глотком выпил половину, делая вид, что слушает мужчину, похожего на кабана в фартуке.

— Вижу, ты приезжий, — сказал толстяк, наклоняясь к Рэми. — Мой тебе совет, дружок, в городе после темноты не разгуливай. Плохо у нас теперь. Нечисть разбушевалась, а дозорные все поймать не могут. Трупы уже каждый день находят. Страшные… мой зять, как увидел, вторую ночь спать не может. А парень он крепкий, другого я бы в семью не взял. Говорит, на человека это не похоже — на кусок мяса, который кто-то кнутом сек. И по всему телу какие-то ямы странные… а крови, крови-то и нет. Вообще нет, понимаешь… Нету! Выпил кто-то!

Рэми сглотнул и скосил глаза чуть в сторону, туда, где рассматривал дешевые деревянные браслеты тонкий юркий мальчишка.

«Он?» — спросил Рэми, допивая пиво и отирая губы рукавом.

«Он, — подтвердил пегас. — Позволь мне! Рэми, позволь! Скажи только слово, и мальчишка отстанет!»

«Только не убей!» — смирился Рэми, отдавая жестяную кружку.

— Спасибо за совет, — сказал он торговцу, благодаря его еще одной мелкой монеткой, — не беспокойся, родня у меня тут… и нет смысла мне по ночам гулять. Да и по переулкам глухим — незачем.

— Смотри, сынок! — тепло ответил торговец. — Вижу, человек ты неплохой, вот и жалко тебя стало. А коль своего коняшку недолугого продать захочешь, так у меня родня по стороне матери… мальчик есть, кого хошь продаст.

— Спасибо, — ответил Рэми, поглаживая шею ругающегося в голове "коняшку" и приказывая отступить в толпу.

Пегас слегка сбавил шаг. Улица сузилась. Крадя еще неясный солнечный свет, нависали над ней балконы, люди теперь попадались редко. Шарахнулась в переулок облаченная в лохмотья девчушка, калека на костылях проводил Рэми недобрым взглядом. Слишком ярко одетая женщина улыбнулась призывно, сладко. "Зря улыбается, — подумалось Рэми. — Только время и силы тратит".

Пегас еще раз свернул в одну из боковых улочек, и копыта его увязли в гниющих здесь отходах. Рэми вновь затошнило. Запросились наружу недавно съеденные хлеб и пиво, внутри все перевернулось и забаламутилось. Подавив позыв к рвоте, он поднес ко рту руку, согнулся в седле, пережидая приступ слабости. И тут краем глаза уловил тень. Мальчишка шел за ними следом. А Рэми так надеялся.

Пегас остановился, и Рэми вывернуло на гниющий капустный лист. Когда он выпрямлялся в седле, сплевывая на землю пропитанную желчным соком слюну, вдруг почувствовал толчок. Раздался стон, треск костей, и Рэми чудом удержался в седле, опершись рукой о ближайшую стену. И лишь когда из головы вышли остатки мути, он отер грязную ладонь о плащ и обернулся…

Прямо в грязи лицом вниз лежал неудачливый убийца. Молодой совсем, возраста Лии, он бился в агонии, все так же не выпуская нож из сжатых до белизны костяшек пальцев.

Рэми вновь замутило, на этот раз от гнева: «Я приказывал не убивать!»

«Или ты, или он! — заметил Арис. — Я выбрал тебя».

Рэми подался вперед и его в очередной раз вывернуло наизнанку.

«Чего ты хотел от меня, Рэми? — продолжал оправдываться пегас. — Оставить его гнить в этом переулке? Все равно бы умер, правда медленно и мучительно. Прости, но в городе милосердие часто оборачивается лишними страданиями. Даже если бы его кто-то нашел, этот кто-то прошел бы мимо!»

«Почему?»

«Ну ты, Рэми, даешь! — удивился пегас. — Это ты кассиец, не я! Не видишь татуировки?»

В одури лихорадки Рэми не то, что татуировки — храм Радона мог бы не заметить… Но к умирающему он все же пригляделся. Арис был прав: на нетронутой копытом щеке и в самом деле была небольшая, с полпальца, татуировка. Нарисованный паук, казалось, был живым и шевелил лапками, когда лицо мальчишки в очередной раз исходило предсмертными спазмами.

— Неприкасаемый, — прошептал Рэми, отворачиваясь.

«Неприкасаемый, — подтвердил пегас. — Этот — с рождения. В доме забвения он родился, в отстойнике, куда вы, кассийцы, замыкаете всех, кто вас не устраивает. Ах да, Рэми, ты ведь не любишь Виссавию за то же самое? За помощь избранным. А что вы делаете с теми, кто помогает неприкасаемым?»

«Делаем их неприкасаемыми, — продолжил Рэми. — О боги! Едем отсюда!»

Пегас как-то быстро заткнулся и послушался. Вывез Рэми из переулка, брезгливо отряхнул серебристые копыта и уверенно поцокал вправо.

Рэми молчал, не в силах избавиться от дурного послевкусия. И все вспоминал молодую девчонку, что родила сына от любовника. Как счастливый муж, согласно традициям, отнес сына в древний храм, пригласил на посвящение всю деревню, даже десятилетнего Рэми, и как разлилась по храму древняя мелодия. Как выступили на запястьях младенца знаки рода, да только вот не были то знаки рода мужа. И сник как-то мгновенно счастливый «отец», повернулся к жене и отвесил ей оплеуху.

А потом приехали в деревню смотрители с ближайшего дома забвения. Забрали воющую девку, прижимавшую к себе почему-то тихого ребенка, и вечером, когда Рэми вернулся домой, мать сказала:

— Лучше б ее сразу убили… Зря она ко мне не пошла… сейчас бы всего этого не было…

— Что такое дом забвения? — спросил тогда Рэми.

— Место для отверженных, — прошипела Рид. — Ни один закон не совершенен. В особенности тот, что дает главе рода над тобой полную власть, даже сделать из тебя тряпку в руках каждого нищего. Неприкасаемого, хуже зверя… Человека, которого не замечают, забывают, которого некому защитить. Если убьешь неприкасаемого — заплатишь немного в казну, как за убийство собаки. Если убьешь кого другого — пойдешь на виселицу. Чувствуешь разницу?

Рэми чувствовал. Чувствовал, что ему до боли жаль убитого пегасом мальчишку, и в то же время, не жаль. Потому что есть жизнь, которая хуже смерти.

Ноги коснулись цепкие ручонки. Рэми с трудом вынырнул из тяжелых, неприятных воспоминаний, подал монетку грязному нищему и осмотрелся.

Они выехали на широкую и более многолюдную улицу. Сновали туда-сюда всадники. Мальчишки возле лавок выкрикивали названия товаров, хорошенькие девчушки предлагали букеты «для любимой». Мелькнул в толпе синий балахон жреца силы, и Рэми посчитал это хорошим знаком, но тотчас мысленно сжался, заметив стоявшего в стороне дозорного.

— Дорогу! Дорогу! — раздался крик несущегося сквозь гонца, и Рэми отвел пегаса чуть в сторону, глядя, как прорезает многоголовое море всадник в ярко-красном плаще.

Вновь разболелась голова. Заныла рана, навалилась на плечи слабость. Снова затошнило, на этот раз от смеси запахов еды, трав, цветов, пота, конского навоза, грязи. Легче стало лишь когда Арис уверенно свернул в боковой переулок с глухими стенами по обе стороны.

Здесь было гораздо тише. Над оградами склонялись ветви деревьев, на дороге лежали в опавших листьях полусгнившие яблоки. Невдалеке над домами возвышался купол какого-то храма, разнесся над городом колокольный звон.

«Вроде, тут!» — прозвучал в голове голос Ариса.

Перед ними был высокий забор, сложенный из какого-то серого камня. В нем — обитая железом дверь с решетчатым окошком, закрытым передвижной створкой. На двери — не слишком умелое изображение зверя. То ли медведя, то ли волка — не понять.

Рэми тяжело вздохнул. Вовремя они! Рана уже не болела, а лишь обжигала болью. Лихорадило. И даже пегас, понурый, тихий, уже не шутил, а нервно перебирал копытами и косился в сторону всадника.

С трудом выпрямившись в седле, Рэми схватил подвешенный на цепи молоточек и лишь спустя некоторое время вспомнил, зачем.

Ударил молоточком в небольшой щит. Сначала неуверенно, потом, осмелев, сильнее. По ту сторону двери раздались тяжелые шаги. Со скрипом отодвинулось дверное окошко, и сквозь частую решетку Рэми с трудом разглядел заспанное женское лицо:

— Еще раньше прийти не мог?

— Простите, — смутился Рэми. — Я к Бранше…

— К кому еще… Этот ночью и не спит вовсе — приходит на рассвете и весь день дрыхнет. А теперь еще и приводит кого попало. Заходи уж, не стой! Мне некогда с тобой возиться.

Скрипнула дверь, пропуская, Рэми спешился и ввел пегаса в небольшой дворик. Цвели у крыльца ярко-красные астры, стоял в углу закрытый двухскатной крышей колодец. Копалась в песке пятнистая курица, настороженно смотрел на Рэми кудлатый пес. И везде царила какая-то странная тишина и столь неожиданная в столичном городе, столь неуместная, столь знакомая деревенская сонливость… Как дома.

"Где теперь этот дом?" — встрепенулся Рэми. И что с матерью, с сестрой? И почему он сам у чужих людей, сморенный болезнью и усталостью?

— Чего стоишь? — спросила худая как щепка хозяйка. — Идем уж.

Рэми вздрогнул, посмотрел на уже стоявшего под навесом Ариса и, поднявшись по ступенькам, вошел в дом.

Дом был старый. Пропах плесенью, пылью и трухой. От запаха не спасали ни ковер на полу, ни мягкая отделка, ни развешенные по углам ароматические травы. И царила здесь такая же сонливость, как и во дворе. Только двор был залит солнцем, а в доме был полумрак, от которого Рэми на время ослеп.

Пока привыкали глаза, он умудрился удариться об угол сундука, задеть подвешенный к потолку амулет и заставить хозяйку обернуться и кинуть:

— Мужчины!

Неприятный дом. И хозяйка какая-то неприятная.

Женщина остановилась. Чудом не налетев на нее в темноте, Рэми вдохнул запах влажных волос. Когда-то этот запах ему даже нравился, но теперь вызвал новый позыв к рвоте, заставив дернуться. Не заметив слабости гостя, хозяйка вновь зевнула, распахнула дверь и холодно бросила:

— Буди своего Бранше. На твое счастье он сегодня дома.

И, наконец-то, оставила Рэми одного. Стараясь не шуметь, он зашел внутрь небольшой комнаты, прикрыл за собой дверь. Как и во всем доме, здесь было темно, душно и невыносимо пахло свечами. Доносилось чуть справа тихое дыхание спящего, и Рэми, не желая будить Бранше, нащупал в темноте кресло, с трудом опустился на мягкую обивку, прикрыл колени плащом. И только тогда позволил себе забыться.

Проснулся он от шума голосов. Женщина кричала, юноша отвечал тихо, успокаивающе:

— Хватит с меня! Привести в дом злодея, которого ищет повелитель, дозор — это слишком!

— С чего ты взяла, что его ищут?

— Я с чего взяла? Я что, слепая или глухая? Да на рынке только об этом и говорят! Говорят, что сам старшой о мальчишке спрашивал! Арман что, дурак просто так за кем-то бегать? Строгий он, но хороший, коль приятеля твоего по городу сыскивает, значит, тот заслужил!

— Больно падкая ты на красоту Армана, — ответил Бранше. — Человека на улицу выгнать хочешь, даже не выслушав!

— А мне что, ради него на виселицу идти?

Больше Рэми слушать не мог. Невыносимо. Щеки налило жаром, боль в плече стала почти неощутимой и захотелось только одного — броситься прочь из этого дома и никому не навязываться, не нагонять на них беду.

Арман его ищет? Рэми знал, кто на самом деле его ищет — Мир. И разум шептал, что было бы умнее самому пойти к Арману, сдаться на милость оборотня, а там будь что будет.

Но что-то внутри противилось. Что-то искушало Миром, и сила искушения пугала. Почему? Откуда жажда покориться? И почему желание увидеть Мира, броситься к его ногам сильнее даже тоски по Аланне?

Дивно это. Неправильно. И Рэми уйдет из этого дома, но и к Миру не пойдет. Сдохнет под забором, а все равно не пойдет! Потому как знает — так быть не должно! А коль не должно, так и не будет!

Он поднялся с кресла, подождал, пока перестанет кружиться голова, осторожно, оберегая ноющее плечо, накинул плащ, и вышел. Хозяйка оборвала фразу на полуслове, опустив в пол глаза, а Бранше шагнул к Рэми с приветственной улыбкой. Улыбайся не улыбайся, а итак все понятно...

— Вы простите… — Голос сипел от слабости, но еще слушался, не дрожал от напряжения, не срывался на шепот… и на том спасибо. — Невольно слышал ваш разговор…

— Еще бы не слышать, — прошипел Бранше. — Алисна так орала…

— Вы зря спорите. Я пришел лишь навестить тебя, Бранше, а не остаться…

Показалось Рэми или в самом деле в простоватых глазах толстяка мелькнула тень гнева и разочарования? Чего ты хочешь, дружок? Чтобы гость ушел или чтобы остался? И чего добиваешься? Чего добивался тогда, в доме, ослабляя зелье матери?

— Не верю тебе, Рэми, — ответил Бранше, не заметив радости Алисны. — Слышал наш спор, вот и несешь дурь. Добрый ты, всегда таким был. Но своей «добротой» ты меня топишь. Дать тебе уйти? Из-за страха глупой бабы? А если я скажу «нет»?

Алисна заметно побледнела, сжала тонкие губы, но спорить с Бранше не стала. Рэми ее понимал. Выставить за дверь кого-то, кого не видишь, легко, но как это сделать глядя в глаза? Алисна, наверное, не умела… Рэми тоже не умел.

Но и навязываться не умел. Да и кому? Уставшей, озлобившейся женщине? Уши полыхнули огнем, и Рэми потупился, подобно хозяйке. «Не бойся, — успокаивал он мысленно, — я тебе мешать не стану. И Бранше не дам».

— Спасибо, брат, — сказал Рэми, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее. — На самом деле спасибо. Но я пришел, чтобы увидеть тебя, посмотреть, как ты устроился, а не остаться. У меня в городе тоже есть знакомые, у них и остановлюсь, да и от дозора они меня оберегут лучше.

До Рэми донесся облегченный вздох Алисны. Бранше, как ни странно, возражать больше не стал: похлопал Рэми по плечу, слава богам по здоровому, и кивнул:

— Нормально живу. Что со мной станется?

Рэми улыбнулся как можно более приветственно и мягко сказал Алисне, разбивая тягостное молчание:

— Если так боитесь чужаков, то к чему так легко пустили меня в дом?

— Гостя мы ждали, — голос хозяйки предательски дрожал. — Бранше, растяпа, забыл сказать, что Гаарса он ждал… вот я незнакомца и пустила…

А иначе развернула бы еще на пороге? Что же, отдохнул слегка — и на том спасибо… Рэми кивнул и напоследок сказал:

— Не пускайте незнакомцев, архана. А то и в самом деле нарветесь на злодея. — Хозяйка вновь покраснела. — Пойду уж. Может, еще встретимся, Бранше.

Куда теперь-то, боги?

Хотите продолжения, добавьтесь, пожалуйста, в читатели и отпишитесь в комментариях.