5. Рэми. Пробуждение

Нам более интересно не то,

что рассказывают,

а то, что скрывают.

Гарун Агацарский

Полет закончился. Ветер все еще перебирал перья крыльев, слизывал капельки пота с разгоряченной кожи. Все так же манила мягкость облаков, алая красота встающего над землей солнца, но покоя внутри, искрящегося восторга уже не было.

Аши мыслями был на земле, рядом с носителем. Неспешным шагом проходил по человеческим воспоминаниям, вглядывался в приблудного оборотня и улыбался.

— Дождался. Я тебя дождался, мой мальчик.

Нудный дождь расчерчивал окна, обострял запахи, кутал сосновый лес в серые сумерки. И не пускал на улицу — хватало немногого, чтобы вымокнуть до нитки. Что еще хуже — замерзнуть до костей, а привыкший к теплой Ларии Бранше мог вынести все, кроме холода.

На третий день Рэми сказал, что медведица ушла, и Бранше вздохнул с облегчением: опасный зверь под боком — это все же слишком. Впрочем, здесь много чего было «слишком»: звери следовали за заклинателем пушистой свитой, прислуживали и ластились, ненавязчиво присматривая за гостем. Чувствовали оборотня. И в то же время не осмеливались даже зарычать, ведь заклинатель оборотня приютил, оборотню благоволил и оборотня приказал не трогать. Но и предупреждали, что если гость только посмеет…

Бранше не смел, даже желания не было. Да, Рэми и его семья — недомерки, те, кто в Ларии годились только в качестве домашних зверюшек… но это не Лария. Здесь приходится общаться и с такими. Потому Бранше улыбался и корчил из себя недоумка — еще несколько дней, и он сможет уйти. Пусть только дождь закончится и нога заживет.

Нога уже почти зажила, а вот дождь заканчиваться и не думал — лил и лил холодную влагу, превратив все вокруг в липкую грязь. «Еще немного, и поплывем», — невесело шутила Лия, а Бранше кривился и ловил себя на дикой мысли, что ему уже и не хочется отсюда уходить. Что смешливая Лия и ее строгая мамаша стали почти родными, а молчаливый заклинатель…

Бранше внимательно следил за Рэми и понимал, что мальчишка как-то не похож на кассийца: слишком темноволос, слишком тонок в кости, слишком гибок, со слишком выразительным взглядом. Дивно все это.

Шелестел на улице дождь, мягко потрескивал огонь в печи, пятна воды на окне гоняли по стенам неясные тени, резвились, играли на руках Рэми мыши. И показалось на миг, что еще немного, и темные глаза хозяина станут излишне серьезными, вспыхнет в их глубине и пожаром разольется зеленое сияние, тихие слова польются бальзамом на израненную душу, а ласковая сила окутает мягким коконом.

Рэми что-то прошептал мышам, осторожно ссаживая их с ладоней на скамью, и наваждение отхлынуло так же быстро, как и пришло. Бред. Но Рэми так подходила роль виссавийского целителя, как костюм, пошитый опытным портным.

На следующее утро дождь слегка стих, будто притомился, и Рэми с самого утра ушел в деревню. На кухне было уютно, тепло и спокойно. Пахло свежей выпечкой, мукой и запеченными яблоками. А еще молоком, солеными огурцами и много чем, отчего рот сразу наполнился слюной и захотелось попробовать… всего. Да и если притворяться поваром в столице, то следовало подучиться. И ходил Бранше за Рид и Лией по пятам, записывая рецепты кушаний и зелий. Благо, Рид была терпеливой, отвечала на все вопросы и охотно раскрывала секреты.

Еще бы не раскрывать, подумалось, глаза отводит. В травах, конечно, она разбирается, но лечит далеко не этим: от Рид тянуло чем-то, что тревожило и манило, как лунный свет летней ночью. Знакомое и домашнее, будто свое, уютное и ласковое. Бранше все казалось, что где-то он уже это чувствовал, только все вспомнить не мог, где. И потому просто кутался в чужую силу, как в теплое одеяло, хотя в Ларии…

В Ларии все было иначе. В Ларии маги были врагами, а магия — угрозой. И самого Бранше, хоть слабого, а мага, в Ларии сначала называли выродком, потом оружием. И встреть такую, как Рид, на тропинке, и разбираться бы Бранше не стал — вцепился б в горло, выдирая проклятую жизнь с черной кровью.

А тут разбираться пришлось. И к себе прислушиваться пришлось. А сам Бранше так и не мог понять — маг ли на самом деле Рид или ему только чудится? Превратиться бы в зверя — другая сущность к магии более чувствительна — да нельзя. И выдавать себя нельзя, и уходить… пока не узнаешь, почему так опаляет грудь амулет удачи.

За крупный, с хорошую монету, рубин на цепочке, переливающийся кровью, король заплатил много золота. Говорят, что в храмах над амулетом корпели годами, что заключили в рунах золотой оправы самые сильные заклинания, что пролили на алтарях много жертвенной крови. Говорят, что Ир и Яр сами явились в облаках густого дыма, полного запаха благовоний, благословили магическую вещицу и подарили королю надежду. Говорят, что к тому, кто носит этот амулет, судьба благоволит так, как не благоволит ни к кому из смертных… и что это было единственным, что могло отсрочить смерть Мираниса…

Много чего говорят. Но сейчас амулет жег кожу огнем и в голове клубился проклятый туман. Удача? Ради близнецов, какая удача? Сначала, едва перейдя грань, Бранше свалился в яму, нажрался грязи и, что хуже, повредил ногу. Теперь на несколько дней застрял в лесном доме, а в столице в это время принца могут и убить. Может, уже убили. И тогда задержку король не простит, и придется уходить за черту вслед за проклятым Миранисом.

Но торчать в домике приходилось, и ночью Бранше вслушивался в шорох дождя за окном и крутился на жестких простынях, не в силах заснуть. Зачем амулет привел его сюда? А что привела сюда проклятая «удача», сомнений не было.

Рэми вздохнул на соседней кровати, перевернулся на спину, раскинув руки, и Бранше вдруг понял, что глаза заклинателя широко открыты, невидящий взгляд уставился в потолок, но мальчишка явно все еще спит.

Застрекотала вдруг, рванула к окну белка, а амулет запылал на груди так, что захотелось его скинуть. Но Бранше, уже не замечая ни боли, ни усиливающегося страха, медленно встал с кровати, подошел к Рэми, вгляделся в круглое лицо мальчишки.

Гуляли по смуглой коже тени, приоткрылись в испуге губы, почудилось в глубине расширенных зрачков сапфировое пламя, и яркой звездой вспыхнула на лбу Рэми синяя руна.

— Он ведь не маг, — прохрипел Бранше и отпрянул, зарычав: широкой тенью мелькнули где-то рядом крылья, раздался тихий смех и все вдруг пропало.

Бранше моргнул. Почудилось? Рэми вздохнул глубоко, закрывая глаза. Успокоилась белка, соскочила с подоконника, взобралась заклинателю на грудь и свернулась клубочком, посматривая на гостя поблескивающими в полумраке глазками. И амулет вдруг перестал жечь, а внутри разлилось тепло — Бранше, наконец-то, понял, зачем он в этом доме. Ради заклинателя и его странного дара.

Остаток ночи Бранше проспал даже спокойно. Проснулся на рассвете, одновременно с Рэми, сел на кровати и внимательно глянул на играющего с белкой заклинателя. Ни следа дара. Ничего, выдающего в нем мага. Может, приснилось?

Рэми шепнул что-то белке, поцеловал острую мордочку и посмотрел с интересом на гостя:

— Что-то не так?

— Все так… — ответил Бранше.

В горле вдруг нестерпимо пересохло, и Бранше, сам того не замечая, потянулся к стоявшему на столике кувшину.

— Не пей этого, — сказал вдруг Рэми, вставая с кровати. — Мама принесла ночью, это мой отвар, боюсь, тебе он может навредить. Я схожу, принесу тебе травяного чая.

Отвар? Стоило Рэми выйти, как Бранше потянулся за кувшином и принюхался к зелью. Перед глазами вновь потемнело, а сердце кольнуло — магия. Как пить дать магия, настолько сильная, что почувствуешь даже без шкуры зверя. Для Рэми отвар? Рид, небось, постаралась, только вот зачем?

Любопытство было сильным, внезапно вспыхнувшая любовь к хозяевам тоже, и Бранше некоторое время сидел неподвижно, разрываясь между первым и вторым. Но на улице вновь завыл протяжно Клык, ударил ветер в плотно закрытые ставни, а Бранше вдруг понял — боги сердятся. И если он сейчас ничего не сделает, то застрянет в этом доме надолго.

Короткое заклинание далось нелегко — голос сипел, кувшин дрожал в ладонях и пряно пахнущий отвар шел мягкой рябью. Синий туман магии просочился через стенки кувшина, впитался в тщательно вымытые доски пола, а амулет удачи вдруг отозвался ласковым теплом. Доволен. Только вот сам Бранше почему-то доволен не был…

Гадливое чувство не проходило все утро. Рэми быстро позавтракал с домочадцами и куда-то убежал, дождь не прекращался, перестук капель за окном успокаивал. Вновь надев маску добродушного и глупого толстяка, Бранше месил тесто, прислушиваясь к разговору матери и дочери.

Женщины говорили об Эдлае, хозяине окрестных земель и замка. Вроде как архан уже много лет в замке не появлялся, а тут заявился со всей свитой и с молоденькой хорошенькой воспитанницей, Аланной.

— Не понимаю, почему Аланна ходит вечно печальная, — пожала плечами Лия, отрывая кусочек теста и пробуя его на вкус.

Бранше вслед за сестрой Рэми распробовал тесто на языке. Благодаря крови оборотня любой вкус он запоминал хорошо, правда, мучного не любил. Но ощущение на языке правильно приготовленного теста ему пригодится.

— Красивая, богатая, — продолжила Лия. — Опекун ее почти не замечает, так то и во благо. Более страшного человека в жизни не видела — как глянет, аж дрожь пробивает. До самых костей, понимаешь?

— Может, она просто одинока? — заметила Рид, подавая дочери чашу с соусом.

Стоявший рядом Бранше оторвался от теста и тихо спросил:

— Это зачем? — показывая взглядом на пучок зелени в руках Рид.

— Это пряность, — заметила Лия, помешивая соус. — Порежешь?

Бранше с трудом сдержал усмешку. У нормальных людей пряность, а эту траву собирали с любовью: в нужное время и в нужном месте. От нее так сильно пахло чем-то большим, чем обычной травой, что Бранше не выдержал, поднес пучок зелени к носу и вместе с горьковатым ароматом вдохнул другой: мягкий и нежный.

Ай да колдунья. Умница! Своей магией не довольствуется, берет силу у самой земли. Одна такая травинка — и болеть не будешь, уставать не будешь, да и удача мимо не пройдет. Магия? Да нет, простая женская мудрость.

— Как можно быть богатой и одинокой? — пожала плечами Лия, вытягивая из печи горшок с супом. — Да и вообще.… У нее есть хариба.

— Кто такая «хариба»? — поинтересовался Бранше.

Он старался как можно больше узнать о Кассии. Ему ведь своего играть, а это оказалось гораздо сложнее, чем он думал.

Предел между Кассией и Ларией был закрыт уже давно, и о кассийцах знали не так и много. Двадцать пять зим назад в Кассию отправили младшую принцессу, чтобы подружиться с соседом. Но дружбы не получилось. Львина погибла, оставив единственного сына, Мираниса, а Кассия и Лария как были чужими, так и остались. Больно уж они разные — кассийцы и ларийцы. Недомерки и оборотни.

— Арханы — наши высокорожденные, — терпеливо, как маленькому ребенку, пояснила Рид. — Возле каждого из них есть человек, который подчиняется только ему — хариб. Говорят, что хариб для архана — подарок богов. Его «тень». И появляется он в жизни своего архана внезапно… боги его приводят. Это как у вас с перевоплощением в зверя — не появится вовремя хариб, архана изгоняют, как неугодного богам.

«Ладно говоришь, — подумалось Бранше. — Даже слишком ладно для деревенской. И о нашей Ларии откуда столько знаешь?»

— «Тень арханы» не помеха одиночеству, — заметила Рид, отвечая на вопрос дочери и добавляя в соус порезанную Бранше зелень. — Аланна, как ты говоришь, вечно сидит взаперти, а ее хариба…

— Любезничает с Каем, — скривилась Лия.

Бранше лишь пожал плечами и невинно спросил:

— А тебя это задевает?

— Нет, — неожиданно смутилась девушка. — Лили уедет, а Кай… он ведь серьезно, это видно. Нравится ему Лили, а хариба арханы не оставит.

— Не оставит, — подтвердила Рид. — И потому твоему другу Каю стоило бы быть умнее, а не влюбляться в Лили. Я не знаю точно, но говорят, что между арханом и харибом странная связь. Магия. Узы богов. Почти как между телохранителями и повелителем. Умирает повелитель — уходят за черту и его телохранители, хотят они этого или нет. Но умирает архан — и его хариб сам восходит на погребальный костер. Я не знаю, магические узы это или любовь, иногда разобрать сложно.

— Понимаю, — ответил Бранше.

— Лия, — встрепенулась вдруг Рид, — я что-то слышала. Может, Рэми вернулся?

Лия бросила на стол нож, выглянула в общую залу, а Бранше — за ней. И сразу же вспомнился дрожащий в ладонях кувшин и синее марево магии, а по душе разлилось сомнение — что будет с заклинателем без магии этого зелья? Но сейчас Рэми выглядел как обычно: мокрый и уставший, сидел он на лавке у окна и стягивал сапоги. Набухший от влаги плащ уже лежал рядом, а Лия подбежала к брату, протягивая ему сухую одежду:

— Скорей бы закончился этот дождь. Принесу тебе горячего супа.

— Спасибо, сестренка, — устало прошептал Рэми, пригладив влажные волосы.

Через мгновение хозяин уже переодевался, а Бранше, которому не сиделось на месте от любопытства, начал задавать вопросы.

— Был в деревне? — спросил он, когда Лия поставила на стол чашу с супом, приятно пахнущим мясом.

— Поешь со мной? — ответил Рэми вопросом на вопрос, отламывая кусок хлеба.

— Спасибо, меня уже покормили. Ну же, не томи!

— Был, — Рэми взял ложку и принялся за еду, а Лия тихонько села рядом, прислушиваясь к разговору. — Ожидают купеческий обоз. Он должен был приехать несколько дней назад, и люди обеспокоены.

— Обеспокоены? — переспросил Бранше. — Чем?

— Вчера в соседней деревне нашли еще одно тело, — взгляд Рэми метнулся в сторону Бранше, потом вернулся к супу. — Поговаривают, что в лесах завелась нечисть. Людям незачем так изувечивать… им достаточно обухом по голове — и в болото. Да и силенок на такое у простого человека не хватит, — взгляд Рэми стал настороженным, и Бранше почувствовал его страх. — Боятся, что людей с обоза тоже нечисть погубила, только я не верю. Думаю, обоз задержал дождь.

— Почему дождь?

— Потому что эта нечисть убивает людей поодиночке. Раньше убивала…

— Проклятый дождь! — прошипел Бранше, которому не хотелось слушать про местных тварей. Это не его хлопоты: оборотни, да еще и приученные охотиться на магов, нечисти были не по зубам.

— Вижу, не терпится в столицу? — Бранше заметил внимательный взгляд Рэми, но отвечать не спешил, задумчиво прожевывая пирожок. Не дождавшись ответа, хозяин продолжил:

— А дорога сейчас нелегкая. Коня у нас, как ты знаешь, нет, у тебя — тоже. Идти пешком в ненастье никому не в радость. Да и с твоей ногой до столицы хромать долго будешь.

А это он зря. Хромали и в худшую погоду, чай не самки изнеженные. Холодно, конечно, да не смертельно. Но послушаем, что он дальше скажет.

— А вот с обозом, в повозке — дело другое.

— И стоит немало, — мрачно заметил Бранше, обдумывая услышанное.

Оборотнем оно, конечно, не хуже, но ведь и поймать могут. А дозор шутить не станет: стрелу в бок — и разбираться не будет.

Лия поднялась со скамьи, собрала грязную посуду и скрылась на кухне — только черные косы мелькнули. Красива. Но Бранше было не до ее красоты.

— Если то, что ты говоришь, правда, — спокойно ответил Рэми, — и ты хорошо кашеваришь, то мы можем не беспокоиться, — Бранше уловил слово «если», но промолчал. «Кашеварил» он, конечно, похуже Лии, но вполне сносно — учителя не жаловались. — Я разговаривал с хозяином таверны. В обозах кухарей вечно не хватает. Хороший кухарь — редкость, любят они больше по городам в тепле сидеть, да в тавернах. А шастать в обозах тяжело для вашего брата. Да и платят там не слишком. Вот и приходится в пути есть то, что приготовит охрана либо ждать ближайшей таверны, а это не всегда выгодно и вкусно. Поэтому тебя возьмут в обоз. Платы не потребуют, сами заплатят. Но есть еще татуировка...

— Что за татуировка? — мигом насторожился Бранше.

И вздрогнул, присмотревшись к хозяину. Как-то неуловимо изменился этот Рэми. И если вчера он был спокоен, как вода в широкой реке, то теперь был похож на опасный омут — шагнешь и утянет. И било внутри колокольчиком: теперь рядом с заклинателем было тревожно, как рядом с красивым, но опасным зверем.

А Рэми тем временем посмотрел внимательно на Бранше, будто душу пронзил взглядом, и улыбнулся как-то странно. Он небрежно бросил ложку в чашу, снял с руки кожаные браслеты и толкнул их к гостю. Бранше браслеты взял, хотя брать не хотелось, вгляделся в замысловатые завитушки — украшение как украшение, только значки какие-то странные, непонятные, ну и легкий привкус магии, как у большинства вещей в Кассии. Но Рэми, видимо, хотел показать не совсем браслеты: закатав рукава, он протянул другу обнаженные запястья:

— Видишь?

Бранше сглотнул. О да, он видел… и раньше видел — на руках Рид и Лии, но не приглядывался, не думал, что это важно. А теперь… Это даже не было магией, это казалось настолько привычным, что Бранше даже ранее не заметил, не почуял хваленым чутьем оборотня. А стоило… маленькое чудо, завораживающе красивое, пробудившее внутри любопытного зверя.

Бранше провел пальцами по запястьям Рэми, пытаясь поймать пульс невидимой жизни. Перед глазами плыло. Мир исчез, остался лишь чарующий танец золота по тонкой коже. Нити играли. Издевались. Они видели его суть и то грозились выдать, то ласкали и успокаивали. Они жили своей жизнью, обладали своим разумом и даже дарили видения…

Молодой мужчина с золотистыми волосами. Оборотень. Своего Бранше узнает из тысячи. Рядом с ним — темноволосая женщина. Лицо ее в тени, а на руках — маленький мальчик. Черноглазый, темноволосый. А рядом — еще один. Светловолосый, как и отец. Вцепился ручонками в юбку матери и что-то шепчет, но что — совсем не разобрать.

Видение пришло и пропало, оставив чувство беспокойства и потери. Что-то Бранше упустил. Что-то важное. А нити знали. Они вновь насмехались, то показываясь, то прячась под рукав льняной рубахи.

— И после этого вы нас боитесь! — изумленно прошептал Бранше. — Что это?

— Это мы получаем от богов при рождении, — заметил Рэми, пряча запястья под лен. Сразу же стало легче, будто из густой темноты вывели в яркий день. — У матери и сестры такие же. По татуировкам мы встречаем, по ним выбираем друзей и врагов. А браслеты… — Рэми надел кожаный браслет, и тот крепко обнял запястье хозяина, будто его никогда и не покидал, — знак того, что я — глава рода.

— Тоже магические? — спросил Бранше.

— Не понимаю, что плохого в магии, — парировал Рэми. — У нас много магических вещей, которые делают цеха и жрецы, а многие арханы в Кассии чуточку владеют тайным искусством.

— И ты? — спросил Бранше, пронзая Рэми взглядом.

Хозяин промолчал и ответил лишь спустя долгое мгновение:

— Я — не архан. Арханов с даром называют магами и их благословляют. Таких как мы, рожан, обладающих даром, называют колдунами и их ненавидят. Маги без голубой крови — проклятие для Кассии. Их приносят в жертву богу смерти.

Рэми от ответа ушел, значит, о своем даре все же подозревает. И вопросы задавать умеет:

— Я надеюсь, ты не колдун.

Соврать? Сказать правду?

— Твоя мать… — Бранше перешел в нападение.

— Лечит травами, — оборвал его Рэми. Искренне. А ведь верит в то, что говорит.

— А ты? — Бранше показал взглядом на спавшую рядом с Рэми мышку.

— Дар заклинателя — это не магия, — Рэми на миг запнулся, потом взял зверька на ладонь и задумчиво провел пальцами по бархатной шубке, — это как цвет волос или глаз. Он просто есть, всегда. Магия — как вихрь: появляется и исчезает внезапно.

Да откуда ты знаешь-то?

— Но если ты колдун… — Рэми перевел взгляд на Бранше.

— Слабый!

—… то это все меняет.

И вновь хлопнули по воздуху невидимые крылья, и Бранше показалось, что глаза Рэми стали жесткими, мудрыми и полными сострадания. Как глаза статуи их бога судьбы, Иерена. «Его жестокость — твой урок», — было написано под статуей, и тогда Бранше посмеялся про себя, а теперь вдруг поверил. В один миг.

Не осмеливаясь вдохнуть лишний раз, он смотрел на Рэми и дрожал от страха. Пробежал по спине неприятный холодок, стало тяжело дышать… Вот зачем было зелье Рид — чтобы приглушать эту огромную силу, что лилась теперь из заклинателя тугими волнами. Он изменился и в то же время будто стал целым. Будто расправил за спиной невидимые крылья, обрел часть себя, очень важную часть, которой раньше не хватало. Ожил. И Бранше стало жутко от этой жизни.

— Не оборотень, говоришь, — продолжил Рэми, вставая из-за стола и подходя к окну. — Слабый колдун… не прибедняйся. Не такой уж и слабый. Плохо это. Без татуировки — и колдун. Проверят. Наши дозорные такие вещи издалека видят. И тогда тебе конец. А вот была бы татуировка, глядишь, и вопросов бы не было. И дар твой я спрятать смогу… Решишься?

— Решусь, — прошептал Бранше, сам не веря своим словам.

Он вдруг почувствовал себя марионеткой в руках опытного кукловода. Когда нити натянуты, а каждое движение подчиняется чьей-то воле, хотя кажется, что двигаешься, дышишь, думаешь сам. А не сам же…

Глаза обернувшегося Рэми опасно потемнели, вновь нагрелся амулет удачи, а в маленькой комнатке стало тесно и неуютно. И захотелось, до одури захотелось обернуться зверем, рвануть к дверям, под отрезвляющий дождь, да откуда-то Бранше знал — мимо Рэми теперь не пройдешь.

«Не пройдешь», — насмешничал взгляд заклинателя. И звери куда-то исчезли, и завыл за окном натужно волк, будто звал. И предупреждал. Поздно.

А Рэми улыбнулся одними глазами. И взгляд его растворил страх, отнял силы, и стало все равно. Лишь краешком глаза видел Бранше, как Рэми потянулся за пояс, как блеснуло в полумраке серебристое лезвие.

Дорогой кинжал… ларийской работы, жаждущий крови — но мысли тянулись медленно, лениво, а тревога растекалась по вычищенным половицам.

Горько пах букет на столе, переливом журчала за окном вода, прошила небо вспышка молнии, и где-то вдалеке каменным потоком прогрохотал гром.

Медленно, все так же не отпуская взгляда, Рэми снял браслеты. Невозмутимо закатал рукав и полоснул кинжалом по запястью. Прямо по золотым нитям.

Бранше вырвался из сонного оцепенения, дернулся было к заклинателю, но остановился в изумлении: рана была глубокой, а крови не было.

Странно. Страшно. И играют ярче нити, переплетаются в танце, окутывая кожу нежным маревом, и черной волной захлестывает страх. Что же ты делаешь, Рэми? Кто ты?

— Дай руку! — не просит, требует заклинатель.

И вновь натягиваются нити в пальцах невидимого кукловода, и становится жутко, потому что твоей воли тут уже нет, и судьба твоя — вот она, беспомощным котенком свернулась на протянутой ладони. Сожмет Рэми пальцы и…

— Дай руку! — голос Рэми глубокий, мягкий, как темная вода в лесном озере.

Манит. Ради близнецов, как же манит… и знаешь, что стоит подать руку, сомкнуть пальцы и тревога уйдет, а покой захлестнет с головой.

Но свобода рвет внутри бешенным пульсом. И нити напрягаются на пальцах бога судьбы, и ласковая, но чужая воля ведет к заклинателю.

Охватывают руку тонкие пальцы Рэми, обжигают холодом, и Бранше трясет. Не видеть, не смотреть на проклятый клинок… не вырывать руки, на большее не хватает...

Боль. Пронзают огненные нити, вплетают как бусинку в чужой узор, убивают. Такое нельзя пережить.

Вот тебе и простой заклинатель...

Когда Бранше очнулся, дождя уже не было. Он лежал на кровати в комнате Рэми, а хозяин стоял у распахнутого настежь окна в мареве восходящего солнца. Он задумчиво поглаживал грудь усевшегося на его руке сапсана, и взгляд его был спокоен и тих. Омут. Тихий омут.

Самозабвенно заливались птицы за окном, мягкий ветерок приносил запах липы и влаги.

— Красиво, — сказал Рэми, будто почувствовав, что гость проснулся. — Но ненадолго. Ночью будет буря.

Бранше с трудом сел на кровати, не веря своим глазам. Рэми сильно изменился за эту ночь: сила его возросла настолько, что слепила. И зверь внутри уже не рвался наружу, а забился в тень и жалобно скулил от страха.

— Что ты со мной сделал?

— Ничего, — пожал плечами Рэми. — Я принял тебя в свой род, подарил татуировку. И только. Теперь я могу дать тебе это.

Бранше долго не осмеливался поверить в то, что услышал. А Рэми никуда и не спешил: все так же стоял у окна, черной тенью на фоне кровавого неба.

Что это за страна? Что это за люди? Недомерки? Какие уж тут недомерки, если с такой легкостью ломают судьбы? А ведь сделал же оборотня кассийцем. Сделал? Кассийцем?

Бранше перевел взгляд на свои руки и вздрогнул: золотые нити окутывали запястья частой сеткой. Сияния не было, а нити мирно спали, сплетая частый рисунок. Именно так видят нити недомерки. И именно так теперь их будет видеть Бранше.

Рэми обернулся. Глаза его были задумчивы, слегка печальны. Такие бывают у недомерков от наблюдения за чем-то по их мнению красивым, «магическим».

Бранше не понимал, что магического в рассвете, но его друг-недомерок из школы говорил, что рассвет завораживает. «Делает чуточку умнее, придает силы». Может, кому-то и придает. Но у Бранше отнимает.

— Это лунный свет, — Рэми подал Бранше необработанный черный камушек, висящий на кожаном ремешке. — Камень колдунов. Он впитает в себя твою силу. И ты пройдешь мимо дозора.

— Не надо впитывать, — прошептал Бранше, чувствуя, как вновь его захлестывает волна ужаса.

Такой силы нельзя не бояться. Ее не осилить, против не пойти. С таким пусть играются высшие маги, Бранше этот мальчишка уже не по силам.

— Тогда до первого дозора, — недобро улыбнулся заклинатель, отпуская сапсана.

— Мне все равно.

— Так ли?

Рэми подошел к кровати и безошибочно нашел на шее Бранше тонкую шелковую нить, выпустив из-за воротника амулет удачи. Вероломная игрушка чуть засветилась, кокетливо заиграла огнями, почуяв сильного хозяина. Только Рэми теперь ни к чему глупые амулеты.

Теперь он маг и немаг… Бранше похолодел — Рэми и сам не понимал, как опасен. Не видел своей силы. Не знал своего покровителя… не умел защищаться.

И тут Бранше почувствовал то, чего не чувствовал никогда — желание остаться. Броситься к ногам Рэми, служить ему до конца своей никчемной жизни. Зачем эта жизнь? К чему чьи-то приказы, интриги? Перед ним стоит некто, кто творит судьбы этого мира. Некто слепой. А слепого так легко… убить?

— Я передумал! — выдохнул Бранше. — Я… помоги мне...

Дай тебя защитить!

Рэми сел на кровати рядом с гостем. Глаза его на этот раз не были грозными — скорее печальными, пальцы выпустили лунный камень, оставив его покачиваться на тонком кожаном шнурке. Бранше упал на подушки. Несмотря на раскрытое настежь окно, ему стало нестерпимо душно. Он видел только камень, чувствовал его — черный сгусток около своей груди, мягкое покачивание, отраженный рассветный свет и легкое беспокойство, когда лунный камень вобрал в себя что-то бесконечно дорогое… бесконечно…

— Нет, — прошептал Бранше, погружаясь в тяжелый полусон.

— Главе рода не отказывают, — ответило что-то внутри.

Мелькнуло и холодом коснулось шеи знакомое до боли лезвие, ударили по воздуху невидимые крылья. Шелковая нить опала на груди, амулет удачи скрылся в ладони заклинателя, и его заменила тяжесть лунного камня. Но Бранше уже было все равно. Он спал. И видел дом. Мать, которую уже почти и не помнил, улыбающуюся младшую сестренку, хмурого старшего брата… как давно это было. Но сейчас это настоящее, а не щебечущие за окном птицы, не влажная шелковистость белки, что улеглась на плече. Впервые любимцы заклинателя признали Бранше своим, и это радовало и пугало одновременно.

— Что ты со мной сделал? — вновь спросил Бранше, погружаясь в тяжелый сон.

Омут. Омут покоя.

Аши сомкнул пальцы на амулете и глубоко вздохнул, наслаждаясь запахом липы. Как давно он не был в человеческом теле? Слишком давно.

Магическая вещица, сделанная чужими богами, обжигала ладонь. Напряглись до предела нити судьбы, и Аши провел пальцами по одной из них, безжалостно режа кожу. Алым бисером метнулась вниз кровь, впиталась в ярко-красный рубин. Камень на миг залился светом, потом вдруг стал прежним — темным и невзрачным на вид. Замер, насытившись силой кассийских богов.

— Я закончил тебя, — прошептал Аши, залечивая раны собственного носителя. — Хотя ты можешь стать моей ловушкой… но даже я не все могу изменить.

Камень мигнул, будто понимая, и заснул снова в ожидании встречи с наследным принцем Кассии. Аши положил амулет на тумбочку возле кровати, посмотрел в последний раз на оборотня и отошел в тень, растворившись в душе собственного носителя.

Через мгновение Рэми забудет большую часть того, что случилось. И проснется. Через мгновение… прикрыв веки, Аши вдохнул запах утра, растворился в перекличке певчих птиц и понял, что живет. Впервые за много веков… живет. Пусть даже и в теле своего носителя, пусть даже и замкнутый в цепи чужой воли, но живет.