Эти коварные бабы (18+)

— Иди, говорит, в лес, принеси, говорит, ёлку детям. Да попышнее, да позеленее. Дура баба, тебя бы заставить по сугробам таскаться, в следующий раз бы подумала, прежде чем говорить, — нога провалилась в снег по самое мужское, и Петрович смачно выругался, вспомнив всю родню жены и прибавив к ней пару чертей и Лешего. Снег набивался в сапоги, таял и противно холодил пятки.

Оставив на время застрявшую ногу, ёлкодобыватель сел в сугроб и закурил. Как бы он ни ворчал, но зимний лес ему нравился. Серые тучи нависли над головой, и вокруг стояла такая тишина, что звуки, казалось, вязли, как в болоте. Что-то потрескивало, временами хлопали крылья и раздавался тревожный вороний крик. А ёлочек не было. То, что встречалось Петровичу, скорее походило на облезлые колючие метёлки, чем на пышных красавиц, которых жена разглядывала в журналах и мечтала водрузить в углу комнаты. А с пустыми руками возвращаться нельзя — сам виноват, забыл вчера купить ёлку в городе, а сегодня уже тридцать первое, не гнать же опять машину за полсотни километров ради деревяшки, когда под боком есть лес?

Лес-то есть, а ёлок в нем нет. Петрович щелчком запулил бычок в сторону и начал вытаскивать застрявшую ногу из сугроба. Шаг вперед, и вторая нога тоже провалилась глубоко в снег. Тишину леса резанул отборный мужицкий мат. Здесь не было детей, при которых приходилось сдерживаться, и Петрович смаковал крепкие выражения, словно пробовал заморский деликатес. Настроение поднялось.

— Эка тебя разобрало, — послышалось откуда-то сбоку.

Метрах в трёх от Петровича стоял настолько заросший мужичок, что его глаза едва виднелись из-под спутанных волос и лохматых бровей. В центре лица выступал большой красный нос, а все остальное скрывала густая борода, торчащая лохмотьями в разные стороны. Ростом незнакомец был «метр с кепкой», в толстой поношенной шубе, отчего походил на волосатый шар. Шар этот стоял прямо на поверхности рыхлого снега, из которого Петрович никак не мог выбраться.

— Подсоби-ка, — Петрович протянул мужичку руку. Тот, кряхтя, помог ему выбраться из снежной трясины ближе к густому березняку, где снег был не таким глубоким.

Отдышавшись, Петрович опять протянул руку:

— Николай.

Мужичок помедлил, а потом ответил на рукопожатие.

— Леший, — неуверенно представился в ответ.

— Леший? Лёха, что ли?

— Да нет, Леший, — мужичок вздохнул.

— Мда, намудрили твои родители с именем, — Петровичу стало жалко сгорбившегося собеседника. Оба помолчали, а потом Петрович встрепенулся. — А почему бы нам не того? За знакомство, типа?

Красноречивее слов оказалась вынутая из-за пазухи поллитрушка рябиновки.

— И то дело говоришь! — Леший потер руки и облизнулся.

От журчания горячительного стало веселее. Петрович плеснул в металлическую кружку и протянул собутыльнику, который уже принюхивался к повисшему в воздухе горьковатому запаху. Леший опрокинул настойку в рот, шумно занюхал воротом шубы и протянул тару назад. Когда и Петрович выпил, оба присели в сугроб и закурили.

— Чё дома-то не сидится? У вас же праздник там какой-то сегодня.

— Да жена, чтоб ей неладно было, отправила за ёлкой. Грозная она у меня, попробуй ослушаться — может и скалкой приложить, и без выпивки в праздник оставить.

— Э-э, я-то думал, только моя Кикимора на такое способна. Совсем бабы озверели, — Леший тяжело вздохнул.

— И не говори. Орёт целыми днями, всё ей не так. А главное, деваться некуда — пропаду я без неё, идти некуда, да и кому я такой нужен?

— И то верно. Без них нам никак.

Оба помолчали, задумавшись о своих горьких судьбах. Наконец Леший кашлянул.

— А что если бы ты вместо ругани слышал от жены ласковые слова? Она тебе «козлина окаянная», а тебе чудится «сокол ненаглядный»?

— А что, поди, неплохо было бы, — Петрович улыбнулся, представив, как Катерина называет его соколом.

— Тут такое дело… Ты сперва выслушай, не горячись. Я ведь и в самом деле Леший, владыка леса. Только хворь со мной приключилась, какая только у нечисти волшебной бывает — не могу для одного себя колдовать. Человек нужен, обычный, чтобы колдовством поделиться. Давай я на нас ворожбу наведу? Жена гадость скажет, а мы услышим супротивное.

— Ты чего, и правда так можешь? Во, брат, выручай! На всё пойду, лишь бы ругани жениной больше не слышать! — Петрович радостно хлопнул Лешего по плечу и снова полез за пазуху. Трясущимися от возбуждения руками щедро плеснул в кружку, протянул Лешему, а сам приложился прямо к бутылке.

— Только учти, отменить заговор я смогу только через год, в этот же день, так что коли не понравится чего — терпи до тех пор.

— Да понял я, понял! Давай скорее, темнеет, а мне еще ёлку искать.

Леший с укором глянул на ёрзающего рядом Петровича, взял горсть снега и зашептал над ней. Снег начал менять цвет, стал красным, потом синим, зеленым, желтым и снова белым. Тогда Леший раскрыл пятерню и дунул на ладонь. Снежинки метнулись в воздух, закружились вокруг мужиков, понабивались в уши и вдруг резко присмирели и опустились вниз. Петрович помотал головой, глянул на Лешего — тот выковыривал снег из ушей — и тоже принялся чистить уши.

— Ну вот, теперь можно и по домам, — Леший поднялся и начал отряхиваться. — Спасибо, выручил, за это дам я тебе ёлочку — загляденье, из собственных любимиц. Только, чур, после праздников принеси её в лес да в сугроб ровненько воткни — она весной опять расти начнет.

Рядом с Петровичем возникла пушистая зимняя красавица, словно с картинки сошла.

— Ух ты ж ё!.. — он почесал затылок, повернулся к Лешему, чтобы поблагодарить, но рядом никого не было. Посмотрел Петрович по сторонам, подивился и зашагал к дому, радостный, что одним махом решил две проблемы — и ёлку нашёл, и на жену управу.

— И где ж тебя, милый, носило-то? — с порога закудахтала жена, сдвинув брови. — Замёрз, поди, голубок. Иди, я тебя чаем горячим напою, да рюмашку плесну, чтоб болячка какая не привязалась.

Петрович выронил ёлку и уставился на жену, не веря собственным ушам.

— Ах, а ёлочка-то какая! Загляденье! — продолжала суетиться Катерина, недовольно поглядывая на мужа. — Это ты из-за неё так долго по лесу блуждал? Ой, не стоило, мне бы и обычная сгодилась.

— Катюха, — в горле у Петровича пересохло, голос охрип, — плесни-ка водички.

Ёлка, конечно, красивая, не обманул Леший, но раньше жена бы всё равно нашла, к чему придраться.

— Умаялся, бедненький? Да ты заходи, не стой в дверях, словно не родной.

Жена скрылась в кухне. Петрович сбросил дублёнку и прошёл в гостиную, где уже стоял накрытый для гостей стол. Плеснул в рюмку из графина, залпом выпил, крякнул.

— Пей-пей, милый, праздник же! А вот и закусочка, — Катерина поставила на стол хрустальную вазочку с сельдью. — Гости скоро начнут подходить, я тебе приготовила праздничный костюм, но если устал, можешь не переодеваться.

Петрович резко обнял жену за талию, притянул к себе и поцеловал в губы.

— Эх, Катюха, люблю я тебя!

Жена сморщила нос и зло зашипела.

— И я тебя, ненаглядный мой.

Убежала на кухню. Петрович развеселился и отправился переодеваться: раньше бы сделал это неохотно, под крики жены, а теперь сам пошёл, потому что праздник, гости на носу и жена вон какая нарядная.

Несколько дней длилось ликование Петровича, каждый день благодарил он Лешего за такой подарок. Жена ни разу слова грубого не сказала, хоть и хмурилась, да называла ласково, одно удовольствие слушать. Стало у Петровича настроение игривое, то легонько шлёпнет жену по пухлому заду, то зажмёт в углу да целовать начнет. Катерина поначалу вырывалась, а потом начала игриво поглядывать и загадочно улыбаться. Однажды ночью подкатил Петрович к ней с супружеским предложением, вспомнил молодость, уж постарался так постарался.

А на следующее утро радость закончилась.

— Олух окаянный, опять продрых до обеда? — вроде бы улыбнулась жена, да всё равно обидно такое слышать. Жена кошкой выгибается, мурлычет. — Не мужик, а тряпка затасканная, тобой только пол подтирать...

— Леши-и-ий!

Тридцать первого декабря Петрович ковылял по лесу, всматривался между деревьев и всё ждал, что вот-вот возникнет из ниоткуда прошлогодний знакомый. Ноги вязли в снегу, носки промокли. Выбившись из сил, он присел под деревом и закурил.

— Эх, только не бей меня, — раздалось над ухом. Рядом стоял сгорбившийся Леший. — Просчитался я малёк с заговором.

— Да чего уж там, бывает, — Петрович не стал сердиться на нечисть, протянул сигарету. — Такие они бабы, коварные.

— Ага.

Оба вздохнули. Потом Леший встрепенулся.

— Но ты не отчаивайся! Я другое заклинание придумаю, чтобы не всё выворачивало, а только плохое, — нечисть замахала руками.

— Погодь! — поднял руку Петрович. — Спасибо тебе, Лешак, за помощь, но дальше я сам. О многом мне пришлось подумать за прошедший год. Хорошая у меня Катька, жена-то, и ругает по делу. Как раньше не бросила — ума не приложу. А я чего? Только отмахивался от неё да мужикам жаловался. В общем, надо было не ворожить, а прислушаться, за ум взяться. Бабы ласку любят, тогда и они ласковые.

— Молодец, Петрович, всё ты верно понял, — Леший похлопал приятеля по плечу, подмигнул и забормотал что-то под нос. Петрович почувствовал, как из каждого уха вытекло по тёплой капельке. — Готово! Может, обмоем?

— Не, брат, я завязал.

— Ну, как хочешь. Если что, ты знаешь, где меня найти, — Леший задом отступил за дерево, под которым сидел Петрович.

— Спасибо, брат, — уже в пустоту пробормотал Николай.