Глава №5

1

Шкад оказался местным мельником, не чуждающимся и купеческого дела. Односельчане во многих вопросах зависимые от этого улыбчивого и добродушного упитанного человека, который когда речь заходила о деле становился скрупулезен и строг, испытывали к нему самые разнообразные чувства одновременно, от благодарности и уважения, до зависти и опасения, от добрососедской симпатии до ненависти. В разные моменты те или иные чувства преобладали, но никогда не выходили за границы разумного и балансировали вблизи почтения. Но в отличии от крестьян, Сатофай для рачительного мельника была просто гостьей.

Вот и сейчас девушка наслаждалась сидя на широкой чисто вымытой ступеньке крыльца и вдыхая ароматный пар, идущий от кружки с горячим травяным чаем. Во дворе члены большого семейства мельника занимались домашними делами, а сам Шкад с самого времени, когда хлеб в печь поставили, ушел работать. Но сейчас со стороны улицы раздался его смех, такой же, как накануне, когда дрожащий староста попросил его присмотреть за волшебницей. Сатофай улыбнулась, вспомнив прошедший вечер. Ей было немного совестно за свой поступок, но в то же время она была довольна тем, что сделала. Девушка не ожидала, но её приняли в этом доме словно дорогую давно не виденную родственницу или старого друга: с искренними улыбками накормили вкусным ужином, нагрели воды, чтобы она смогла вымыться с дороги и выделили укромный угол в избе. Засыпала девушка так, как будто в мире не было никаких поводов для беспокойства, и проснулась только когда весь дом наполнился запахом свежего хлеба. Она спала без снов.

Сейчас, думая о произошедшем, Сатофай наблюдала, как Лиске — одна из дочерей Шкада, развешивала белье, а её младшая сестра ходила за ней с тяжелой корзиной, полной мокрых вещей. Вот малая поставила свою ношу на траву и решила отдохнуть, но тут мимо прокралась кошка, всем своим видом показывая, что она охотится, и девочка подгоняемая любопытством, забыла о порученном ей деле и тихо-тихо пошла за зверем. А Лиске, не заметившая побега, попыталась не глядя взять следующую рубаху и протянула руку туда, где полагала была корзина. Но там ничего не оказалось. Тогда Сатофай хихикнув прошептала одно из заклинаний и корзина легко поднялась с земли и, повинуясь воле волшебницы, начала следовать за старшей дочерью мельника. Шутка обнаружилась только когда глава дома открыл калитку и появился во дворе. Мельник сначала удивленно замер, а потом засмеялся так громко, что все обернулись к нему, в том числе и Лиске, заметившая, наконец-то, странное поведение корзины.

2

Утреннее происшествие знатно позабавило семью мельника, поэтому хозяин дома попросил Лиске составить Сатофай компанию как только выдастся свободная минута и взять вечером на девичьи посиделки и погляделки. Вот и провела волшебница весь день наблюдая за хлопотами и расспросами, а ближе к вечеру принарядилась, как и другие девушки, и, взяв папку бумаги и перо с чернилами, вышла за ворота.

Дочери мельника с корзинками с рукоделием весело щебечущей стайкой вышли на площадь и застали возле стоящего в центре колодца шумную толпу. Собравшиеся с ведрами женщины привычно по уже не раз повторенному кругу бранили друг друга и сетовали на то, что не успели набрать воды, как осталась опять одна муть. Но при этом раз за разом сбрасывали вниз ведро и поднимали наверх еще больше грязи.

Но вот и большой дом по ту сторону освещенной вечерним солнцем площади, куда и направлялись. В просторной горнице уже собралось с полдюжины гостей и еще больше ожидалось в скором времени. На низеньком столике в центре лежали связанные в пучки лучины, а рядом с протянувшимися вдоль стен лавками стояли резные и кованые светцы, подставки под пяльцы и пряжу. Юные девушки, поприветствовав друг друга, расселись на привычные места и принялись за принесенную с собой работу, а Сатофай, устроившись в углу недалеко от двери, взялась за рисование. Спустя всего лишь четверть часа в комнате собрались уже более двух дюжин рукодельниц.

Горница попеременно наполнялась то смехом, то разговорами, то пением. А за окнами темнело, поэтому света от лучин, расположенных на стенах, уже не хватало и мастерицы зажигали все больше и больше щепленок. Сатофай тоже запалила в ближайшем светце дополнительный огонек, но тени на бумаге переплетались и казалось, что рисунок меняется сам по себе. Волшебница начинала злиться — очередное видение из позавчерашнего сна ускользало из-под пера. Тогда решение пришло само: «Тен!», сказанное резким шепотом, — и перед ней возник шарик живого огня, который после нескольких поправок потока вложенной в него силы замерцал все быстрей и быстрей, а потом засиял ровно и ярко.

А тем временем внимание собравшихся было занято отнюдь не чудесами, а новыми гостями. С шумом и криками распахнув дверь в комнату ввалились с дюжину юношей и устроили представление, желая показать себя в лучшем виде. Скоро должна была начаться неделя сватовства, поэтому молодежь, чающая брака осенью, спешила найти того, о ком просить родителей. Вот юноши и не пропускали ни одно из подобных собраний, на которых развлекали девиц байками и музыкой, заодно присматриваясь к их мастерству.

И в этой веселой суматохе Сатофай вдруг почувствовала себя лишней, забытой. Не удивительно, ведь у всех уже давно появились те, кто представляет особый интерес, поэтому незнакомка с закрытой густой сеткой половиной лица удостоилась только мимолетных взглядов.

— Все правильно, — прошептала волшебница и открыла чистый лист.

— Скучаешь? — неожиданно раздался вопрос над левым ухом. — Я к тебе пересяду, ты ведь не против? У тебя тут и посветлее будет.

На лавку рядом устроилась одна из хохотушек, до появления новых гостей бывшая в центре внимания, и развернула своё вязание. Девушка была красива той спокойной красотой, которая не кричит о себе, но раскрывается если всмотреться чуть пристальнее. Сатофай наметанным взглядом художника оценила и черты лица, и позу, наполненную уверенностью и свободой в каждом движении.

— Не против, — улыбнулась волшебница. — А у вас часто такое творится? — она кивнула в сторону остального собрания.

— Мы собираемся каждую неделю, но обычно только девушки и молодые жены. А юноши приходить начинают где-то с середины зимы и после недели сватовства не показываются. Сегодня еще тихо. Часто они так бедокурят, что петухи кричать среди ночи начинают от испуга. А в этот год девиц на выданье просто намного больше, чем женихов…

— А ты почему не пытаешься понравиться им? — волшебница набросала фигуру соседки и бросила в её сторону очередной цепкий взгляд.

— А я еще не хочу замуж. Мне пока и так хорошо.

— Ну раз хорошо, то пусть так и будет. А покажи свою работу.

Рукоделие соседки — плетеное крючком кружево — было выполнено так хорошо, что казалось цельным и состояло из ажурных дырочек.

— А ты можешь сделать похоже, но чуть погуще? Или в два ряда?

— Могу. Послезавтра отдам, если еще не уедешь от нас.

— Несколько дней-то я отдохну, ты успеешь.

3

Следующий день после ночной встречи прошел так спокойно, что ничем не запомнился. Но вот прошел и следующий день, который Сатофай вновь провела за пером и бумагой, слушая разговоры о вновь ожидаемом в этом сезоне неурожае. Ветры уже не первый год играли с жителями дурную шутку, разбивая облака о вершины гор, и все дожди и весь снег оставался по ту сторону Иззубренных. Конечно, засуха была не настолько сильной, чтобы жители начали голодать, но концы с концами сходились впритык. Отсюда и ежедневные ссоры у обмелевшего колодца, и хмурые взгляды мужиков, и обострившийся страх перед Шкадом.

В этот день волшебница решила пройтись по деревне и окрестностям, поэтому, взяв в спутницы Лиске, вышла за ворота. И как раз вовремя. Чтобы застать любопытную сцену на площади: недавняя знакомая с посиделок рукодельниц с двумя полными ведрами пыталась пройти мимо парня весьма внушительного вида, который настойчиво пытался помочь ей и забрать коромысло.

— Бедная, если так пойдет и дальше, то уже этой осенью ей придется стать его женой. Уже третий год проходу не дает, а теперь, когда в очередной раз урожая не будет, её семье будет тяжело с семью-то дочерьми. Родители не упустят сватовства, несмотря на то, что она уже не раз отказывала, — не дожидаясь вопроса насплетничала Лиске.

— Значит вот оно что… — чуть наклонив голову тихо откликнулась Сатафай и остановилась в задумчивости. Помедлив с минуту, девушка встряхнула краем легкого плата и продолжила твердым голосом: — Я бы хотела видеть старосту и всех, кто принимает решения в деревне. Я подожду у колодца.

Дочь мельника застыла в удивлении, но через пару секунд побежала обратно в дом. Через час вокруг места встречи собрались почти все обитатели деревни. Волшебница, вальяжно расположившаяся на бортике и покачивающая веревку с пустым ведром, оставила свое занятие и встала перед теми же людьми, что несколько дней назад вышли встречать её к окраине. На губах девушки играла ледяная улыбка — единственное, что выдавало её эмоции.

— Старейшина, если колодец будет всегда полон до краев, вы будете процветать?

— Да, уважаемая, но…

— А что бы вы за это отдали? Вам ведь нужно напоить поля перед тем, как их засеять.

— А стоит ли такой дар жизни одного из вас?

— Жизни?! — собравшиеся отшатнулись на полшага, и повисла тишина.

— Да, жизни. Через день-другой я отправлюсь дальше и заберу с собой одного из вас. Взамен у вас останется вода. Согласны?

— Дайте нам время обдумать ваши слова, уважаемая…

— Хорошо, я собиралась на прогулку. Жду вашего ответа по возвращению.

Пока Сатофай шла в по улице, за её спиной гремела тишина. Девушка вернулась только в сумерках, освещая дорогу таким же огоньком, каким воспользовалась во вторую ночь пребывания в деревне. Около колодца её ожидало полное согласие с поставленными условиями.