Параграф 2. «Что нас не убивает - делает нас злее»

Первое, что меня встречает в помещении — огромная железная ограда, перекрывающая дальнейший ход по коридору, и небольшая будка вахты, будто впаянная в ограду.

В самой будке за столом сидит и безмятежно похрапывает седовласая крепкотелая бабуля. Похоже, она никого не ждала, так как на часах уже половина десятого — все должны быть на работе.

Я тактично кашляю. Картина не меняется, Морфей всё также крепко держит старуху в своих объятьях. Приходится кашлянуть гораздо громче. Эффекта ноль.

— Бабуль, подъём! Инспекция! — на третий раз, мой голос слышно на весь коридор первого этажа

От её внезапного подскока кажется, будто и стол в испуге подпрыгивает до уровня моих глаз.

— ЧТО?! Я НЕ СПАЛА! БУМАГИ ПРОВЕРЯЛА! — полувопль пожилой женщины эхом отдаётся в моей голове наказанием за столь грубое пробуждение.

— Тише-тише, мать. Я всего-то сказал: «Доброе утро». Сейчас ведь ещё утро и, надеюсь, доброе?

Вахтерша подозрительно щурит глаза, глядя на меня.

— Че-е-е? Не инспекция?

— Да какая вообще инспекция? Вы о чём? Я — новый сотрудник завода. Из приезжих. На заселение направили сюда.

Моё лицо выражает искреннее недоумение и доброжелательность, однако бабуля по-прежнему смотрит крайне недоверчиво.

— Да? Ну ладно. Наверно, присни… тьфу! Почудилось! Вас тут шастают толпы, попробуй за всеми уследи!

Мой взгляд мимоходом проходит по «заградительному рубежу».

«Подобное ограждение больше подходит для обезьянника, потому проблем с «уследить» возникать не должно».

— А подобные методы пропускного режима разве не являются нарушением правил пожарной безопасности?

От этой фразы лицо вахтерши искажает недовольная гримаса.

— Че-е-е? Ничего не знаю! Иди с директором завода разбирайся по этому поводу — он всем заправляет.

«Понятно, всё как всегда...»

— Ладно, мать, не кипятись. Дай просто мой пропуск в общежитие, ключи от комнаты и карточку от проходной завода. Ну, ещё впустить меня было бы неплохо.

— Не так быстро! Фамилия?!

Старушка снова переходит в режим ультразвука, вызывая у меня головную боль и напряжение барабанных перепонок.

«Зря всё-таки её разбудил таким «добрым утром». Может, тогда удалось бы избежать дискомфорта от оруще-визжащего голоса».

— Чернов.

— Виктор Михайлович? — вахтерша смотрит на меня с хитрецой.

— Нет. Константин Михайлович. Не революционер. Ни на каких собраниях председательствовать не доводилось.

— Смотри-ка, знает историю. Вот твой пропуск, ключ и карточка. Постарайся не терять. Тебе на пятый этаж, направо. Там сориентируешься.

— Уж постараюсь.

Передо мной отворились «священные врата», и мой путь продолжается.

Преодолевая узкий коридор первого этажа, а затем подъём по лестнице, я не могу отвести взгляд от окружающих стен и потолка — настолько они ужасающе обшарпаны, покрыты следами сырости и плесени.

«Становится всё интересней...»

Наконец, черед дошёл до пятого этажа.

Стены, усеянные дверьми в жилые помещения, отчаянно нуждаются в покраске, линолеум на полу «изъеден» дырами, от потолочной побелки остались лишь воспоминания.

К ключу в моей руке прикреплена бирка с номером шестьсот.

«Хм. Ну, хоть с номером повезло».

По рекомендации вахтерши шагаю в правую от лестницы сторону, примечая — кухня тут общая и, скорее всего, не одна.

Моя комната оказалась крайней в правом крыле пятого этажа. Она и ещё одна напротив с номером пятьсот девяносто девять. Тут-то я понимаю, что общежитие блочного типа. Небольшой коридор за общей входной дверью разделяет две комнаты, а также ведёт в санузел, размещённый в отдельном помещении.

«Интересно, кто у меня сосед? Есть ли он вообще? Впрочем, сейчас не до этого».

Затаив дыхание, я открываю дверь своего жилья.

Представшее перед моими глазами зрелище можно назвать как минимум впечатляющим. В плохом смысле.

Комната-квадрат, входная дверь встроена посреди одной из четырёх отсыревших и местами покрытых плесенью стен. Извести на потолке не осталось, половые доски подгнили, линолеум частично отсутствует. Дряхлая мебель, включающая неказистый деревянный стол, стул, гардеробный шкаф, гладильную доску и кровать-полторашку без матраца, свалена в общую кучу. К стене справа от меня прислонён старенький холодильник «Смоленск», над ним висит заржавевшая полка для посуды. По углам раскиданы «шторы» паутин с запутанными в них коконами мух. В стену напротив входной двери вмонтировано небольшое окно, через него открывается вид на разлагающийся посёлок. Сквозь потрескавшуюся древесину оконной рамы слышится свист сквозняка.

Глупо было надеяться на что-то лучшее, и всё же надежда была. Наверно, хотелось хотя бы мизерного просвета в этой дыре.

«Кажется, я знаю, как проведу весь этот день».

Следующие пять с половиной часов кажутся вечностью. В какой-то момент даже готов плюнуть и бросить всё, убеждая себя, что смогу жить и так. Не убедил.

В процессе генерального выгребания грязи, пыли и других «радостей» заброшенной старой комнаты я узнаю, что сейчас в распоряжении жильцов лишь холодная вода — теплая появится ближе к зиме. Во всяком случае, должна появиться по заверениям вахтёрши. А ещё женщина выделила мне для уборки веник, совок, моющее средство, растворитель, резиновые перчатки, швабру, ведро и кучу тряпок.

Пока я привожу своё место жительства в приемлемый вид, насколько это вообще возможно, стыд за утреннюю «шалость» не даёт мне покоя. В итоге пробую искупить грешок шоколадкой, оставшейся нераспакованной за время моего путешествия до Сплавнинска.

— Это вам, — протягиваю шоколадную плитку пожилой женщине. — В честь нашего дружеского знакомства и в признательность за моющие средства. Простите, если утром чем напугал.

Она удивлена, но удивление быстро сменяется благодарностью.

— Вот уж спасибо, милок! Давненько уже не пробовала шоколада. Возьму его домой — с дедом под чай полакомимся. Так-то из сладкого у нас только сахар продают, — вахтёрша очень рада сладкому презенту, улыбка «до ушей». — Меня Ниной Алексеевной звать.

— Костя Чернов, приятно познакомиться, — повторно представляюсь я. — Неужто в здешних магазинах даже конфет нет? Что они вообще продают?

— Каши, хлеб, соль, сахар, картошку… Я особ-то по магазинам не расхаживаю, своим хозяйством живу. На мой век мне хватит.

«Видимо, со снабжением тут не лучше, чем с горячей водой».

— А магазин одежды? Бытовой техники? Спички-то у вас продают? — мой разум требует хоть каких-нибудь чётких ответов.

— Конечно. Одежда продаётся на вещевом складе. Технику можно найти на бывшей оптовке. Только техника уже почти вся старая — беу, или как оно там правильно говорится. Её там скупают и перепродают. Кстати, если куришь, спички с сигаретами там же найдёшь, в продуктовом их нет.

— Как… здорово. Ладно, всё понял, спасибо. Пойду к себе, пока не впал в отчаяние окончательно.

— Сперва тебе нужно кое-что взять.

Нина Алексеевна ведёт меня к кладовой, которая находится немного дальше поворота на лестничную площадку. Из неё достала практически новую простынь, подушку, одеяло, наволочку, пододеяльник, плед и более-менее чистый матрац.

— Вот, держи. Теперь ступай, милок. Завтра постарайся не проспать.

— Ага… — сил сказать что-либо ещё уже не осталось.

Естественно, ещё до заселения я внутренне готовился к потенциальным суровым условиям, но подобного никак не ожидал. Моё настроение достигает нового, доселе невиданного эмоционального дна.

Весь путь до комнаты меня не покидают размышления об услышанном.

«Покупка спичек в магазине, где приторговывают старой перекупленной техникой? Ну и бредятина. Если водила не соврал, большинство проживающих в Сплавнинске сами не местные… Как они тут живут? Завод им настолько хорошо платит, что они готовы мириться со здешними условиями? И куда смотрит руководство «Титана»? А местная администрация? Почему никто не пытается как-то привести посёлок в порядок? Уродство».

Заправляя постель, чувствую вскипающую злобу и дикую усталость. Самую долгую уборку в моей жизни можно справедливо считать за полноценный рабочий день. Да ещё без обеденного перерыва.

Как бы там ни было, теперь в моём закутке хотя бы можно терпимо жить. Особенно, если глаза большую часть времени держать закрытыми. Одежда и прочие вещи разложены по полочкам гардероба, что переставлен в левый от окна угол, а заправленная кровать — в правый. Паутина убрана, ликвидирована группа тараканов. Пол, стены и подоконник выметены и выдраены. Холодильник и посудная полка вымыты. Стол со стулом придвинуты к окну между койкой и шкафом, за которым стоит гладильная доска.

Жутко клонит в сон, однако есть хочется ещё больше, о чём желудок не преминул напомнить. Решив, наконец, «заморить червячка», я усаживаюсь ужинать, отдалённо сам себя ощущая подобием заморенного жизнью червячка. Хорошо хоть в магазин идти пока не нужно — обойдусь остатками того скудного пайка, что брал с собой в дорогу.

Пережёвывая бутерброд из колбасы, сыра и подзачерствевшего хлеба, смотрю в окно, за которым застыл безрадостный пейзаж. Хоть никакой войны тут не было, Сплавнинск всем своим видом убеждает в обратном. Разруха на уровне постапокалипсиса.

На часах чуть больше пяти вечера, скоро народ должен начнёт возвращаться с завода. Хорошо бы познакомиться с соседом, но сил хватает лишь кое-как доковылять до кровати и рухнуть на неё.

— Жи-и-изнь, ты — злобная…

Закончить я не успеваю. В полусонном бурчании моё сознание уступает место миру бессознательного.