Параграф 27. «Гнилые доски»

Пришёл в себя я, когда надо мной склонилась перепуганная вахтерша. По её бледному трясущемуся лицу видно, что мою персону преждевременно записали в пассажиры поезда готового вот-вот отправиться на «тот свет».

— Я… кху-кху… жив. Спасибо за заботу

— Заботу?! Да ты меня саму чуть в могилу не спровадил! Знаешь, как бешено трепыхается сердце?! — разразилась негодующим криком пострадавшая.

Знаю. У самого неимоверно барабанит и печёт в груди.

Вахтёрша продолжает причитания, но головная боль, пульсирующие виски, эхо в ушах не дают внятно разобрать в её полуматерную тираду, да мне и не хочется понимать. Минуты три валяюсь на холодном полу, пытаясь привести мысли в подобие порядка, что под непрекращающиеся причитания пожилой женщины оказывается невероятно трудно.

— Совсем уже… дегенераты… в голове… как вас земля… с такими мы… никакой ответственности! Будьте… надо к… хоть какой-то… пьянь!

Кажется, ещё чуть-чуть, и она начнёт пинать меня ногами. Неуклюже поднимаюсь, опираясь на металлическое заграждение.

— Я не пьянь, уважаемая, Любовь Петровна. Чем-чем, а вредными привычками никогда не страдал.

Услышав своё имя, вахтёрша поджала губы, поток брани остановился.

— Прошу прощения, не хотел Вас напугать, это получилось непреднамеренно. Сам недавно испугался, потому удирал со всех ног. Люди в посёлке порой, мягко говоря, шокируют.

— Мы тут многое пережили, а вот чего вас приезжих столько чудаковатых мне действительно не понятно, — правой рукой Любовь Петровна будто отмахнулась от всего общежития.

— В каком смысле «чудаковатых»?

— Да во всех! Куда ни посмотри, куда ни плюнь — попадёшь в какого-нибудь кислолицего. Если не унылый еле живой хмырь, бродящий по округе аки призрак, то обязательно хамло и безманерный невежа! Откуда таких убогих набирают? Сегодня вот буквально приходили из управления заводом два гонористых молодчика. Заявляют такие: «Давай нам, бабка, ключи от комнаты Лихачёва». Ни тебе «здрасте», ни намёка на уважение. Знай только погоняют, мол: «Давай шустрей, а то уволим». Что ж это за народ такой пошёл?

Женщину не на шутку задело такое обращение, она вот-вот разразится проклятиями на весь белый свет. Впрочем, понять её можно. А ещё…

— Простите, Любовь Петровна, можете, пожалуйста, повторить, к кому приходили эти двое?

— Лихачёву. Семёном, кажется, звать. Он чёт там набедокурил, потому выселяют. Даже вещи его самостоятельно выносили.

Я ощутил, как зашевелились волосы на моей голове. «Выселяют» значит, ну-ну.

— Получается, эта парочка вынесла все его вещи?

— Не, выносили другие. Те чистоплюи сами мусор выкинуть не смогут, из-за своих дорогих костюмчиков. Они привели с собой шесть заводских мордоворотов в форме охранки, приказав им таскать все вещи, кроме мебели. С ними, кстати, обращались не лучше, чем со мной. Диву даюсь, почему бугаи ещё не наваляли этим двум паршивцам по первое число. Мне даже ключи не вернули! Оставили их в двери! Ещё поиздевались: «Сходи сама, старуха, тебе полезно, смотри в лестницы не навернись». А у меня колени больные! И спину стреляет!

— Я могу принести Вам ключи.

— А тут ещё ты с… — женщина осеклась, с подозрением оглядела меня сверху вниз и обратно. — С чего вдруг такая услужливость?

— Какая услужливость, о чём Вы? — моё лицо изобразило искреннее непонимание. — Просто досадно, за поведение тех моральных уродов, да и я в некоторой степени провинился перед Вами. Вот хоть малость заглажу вину.

— Ишь, какой совестливый! Хорошо, ступай, буду ждать. Комната триста тринадцать, — по виду вахтёрши совершенно ясно — она мне не поверила, но от помощи решила всё-таки не отказываться.

Миновав заграждение, направляюсь в некогда жилище Семёна. В других обстоятельствах моя помощь была бы искренней, однако Любовь Петровна права — сейчас мной движет отнюдь не желание помочь вернуть ключ, а стремление попасть в саму комнату «переехавшего».

По словам убитого хакера, он узнал нечто… нечто. Стало быть, от него избавились именно из-за этого знания. Получается, приходившие «выселять» покойного либо заметали следы, либо что-то искали. Или же всё вместе.

Проход по третьему этажу, в очередной раз удивляюсь, насколько в общежитии тихо. Коридор этажа безлюден, никто на кухне не готовит, громко не переговаривается, в принципе не подаёт признаков жизни. Насколько мне известно, подобная тишина для общежитий не характерна, можно подумать, оно вообще пустует.

Дверь же с номером триста тринадцать открыта нараспашку, свет включен, в замке торчит оставленный ключ. Обстановка внутри напомнила мою собственную комнатку, во время заселения — пустота, за исключением нескольких основных элементов мебели, расставленных кое-как. Личных вещей не осталось. Ни обуви, ни посуды, ни остатков пищи. Вычистили всё, даже с кровати матрац унесли. И лишь не осевшая пока пыль может навести на мысль, о том, что недавно здесь кто-то жил. Искать сейчас какие-либо «улики» — напрасная трата времени.

Раздосадованный очередным поражением, поднимаю валяющийся стул и усаживаюсь практически посреди комнаты напротив окна. Неосознанно продолжаю блуждать взглядом по углам, стенам, потолку, полу. Пытаюсь вспомнить, как выглядело помещение, когда я пришёл в первый и единственный раз к ещё живому Семёну в гостях. Хоть то затихающие, то возобновляющиеся приступы мигрени не позволяют толком сосредоточиться, постепенно в памяти начинают всплывать подробности того вечера. Интересно, знал ли он тогда о том, из-за чего его впоследствии убьют? Настроение во время «празднования» заселения и знакомства у него было чуть выше уровня Марианской впадины, говорил множество странных вещей. Однако, вполне возможно, это обуславливалось особенностями характера в целом

— Что-нибудь дельное вспоминается? — прозвучал голос со стороны окна.

В оконном стекле призрачное лицо мёртвого хакера просвечивают слабые солнечные лучи, глаза бывшего жильца комнаты, не мигая, смотрят на меня. На этот раз его появление не застало врасплох. Даже страха нет. Наоборот, с лёгким для себя удивлением осознаю — в глубине души я его…

— Ты меня ждал, — фантом уверенно озвучил моё «озарение», продолжая пристально наблюдать.

Делаю глубокий вдох. Была ни была.

— Нужна твоя помощь.

Призрак усмехнулся.

— Неужели? Кажется, ночью ты так не думал. Впрочем, в итоге, после моих резонных «доводов», мы ведь договорились сотрудничать, правда? — Семён издевательски подмигнул. — Итак, чем могу быть полезен?

— Ты понимаешь, где мы?

Взгляд белесых глаз апатично прошёлся по окружающей обстановке.

— Скорее всего, в моей комнате.

— Именно. Как видишь, она пуста. От твоих вещей ничего не осталось.

— Этого стоило ожидать. Меня, помнится, на днях убили, теперь заметают следы. Всё логично.

— Поэтому твоя помощь и нужна! В каком направлении мне двигаться? Где искать зацепки?

Ответом стало равнодушное пожатие плечами.

— Там, где ты ещё не искал.

Во мне закипели эмоции.

— И это всё? Вся помощь?!

— Всё действительно важное я тебе сказал в день смерти. Попробуй теперь воспользоваться серой жижей, плещущейся в твоём котелке.

Мне жутко захотелось ему врезать, однако, виднеющийся сквозь образ мертвеца горизонт ясно даёт понять — ничего хорошего из этого не выйдет. Нужно взять себя в руки. Похоже, при жизни Семён реально был тем ещё засранцем, да только дураком он не был. Значит, нужно дословно вспомнить его монолог. Или заставить говорившего повторить его собственную фразу.

— В тот день произошло слишком многое, половина твоих увещеваний безнадёжно забыты. Сам-то в состоянии повторить сказанное тогда? Приступы амнезии не мучают?

Кровавые губы скривились, выражая недовольство. Один-один — ничья.

— Постарайся слушать внимательно хотя бы на этот раз, — начал призрак, и его голос зарезонировал с голосом из телефона, внезапно зазвучавшим в моей памяти. — Вам нужно бежать. «Титан» — гигантская ловушка, а мы здесь — подопытные крысы. Или нечто хуже. Большинство людей, которых ты видишь, такими раньше не были. Их изменили. Нормальными остались лишь управляющая верхушка завода. Это заговор. К сожалению, о происходящем я узнал слишком поздно. За мной уже идут. Помни — гнилые доски хранят множество тайн. Удачи.

Да, почти половина сказанного вертелась у меня в голове на повторе, как плохая песня, пока тело бегом неслось к общежитию. Вторая же часть «предостережений» успела основательно подзабыться, но ценность её, в сравнении с первой, ничтожна.

— Ну, ничем неподкреплённые, кроме твоей смерти, рассказы о жутких манипуляциях заводского начальства бесполезны. Вот советом о бегстве я бы с радостью воспользовался. Кстати, сам сначала советовал нам валить отсюда, а после смерти заявился и чуть не довёл меня до нервного срыва, где логика?

Семён приподнял голову, закатывая глаза.

— Слышал такое фразу: «Если человек — дурак, то это надолго»?

Тут моё терпение иссякло. Обозлённый вскакиваю со стула с намерением высказать высокомерному говнюку всё, что о нём думаю.

Неожиданно на подходе к столу моя правая нога куда-то полупровалилась, из-за чего стремительное шествие едва не завершилось травмоопасным падением. Видимо, подвернул голеностоп, о чём он не преминул сообщить набором неприятных ноющих ощущений. Вот травмы для полного «счастья» мне и не хватало. Зато призрак, наверно, довольно злорадствует.

Однако, в оконном стекле его не оказалось. Исчез бестия! Пользы ни шиша, только ногу из-за него, возможно, повредил. Надоело! Всё надоело!

Пол подо мной заскрипел. Доски под сильно затёртым линолеумом в районе стола, похоже, пришли почти в полную негодность — можно подумать, что покрытие стелили не на дерево, а на глину или нечто подобное.

Дабы не повторить болезненный опыт, решаю осмотреться чуть лучше. Под столом рядом со стеной, в которую вмонтировано окно, вижу неровные края местами дырявого линолеума, будто по вертикали разрезанного на две половины. Оба края несколько загнуты, как если бы их неоднократно разводили в разные стороны.

Сам не до конца понимая зачем, отодвигаю стол в центр комнаты. Края линолеума начали раздвигаться, обнажая гнилую светло-коричневую древесину, местами обратившуюся в труху. Доски вовсе не напоминают нормальный строительный материал, скорее плохо спрессованные старые опилки. Кроме одного участка.

Среди ничем не прикрытого испорченного дерева ярко выделяется небольшая бежевая прямоугольная доска с закруглёнными углами. Явно новая, не имеющая ничего общего с устилающим пол мусором. Я наклонился над находкой, чтобы лучше рассмотреть и её потрогать, но мозг выдаёт вердикт раньше, чем пальцы коснулись поверхности. Доска-то кухонная — разделочная.

Зацепив указательными пальцами два угла, мне удалось её приподнять. Под доской обнаружилась неглубокая ниша. Схрон. Внутри лежит чёрный блокнот и полностью металлическая USB-флешка на длинной серебристой цепочке.

«Гнилые доски хранят множество тайн», — внутренний голос повторил неоднократно произнесённую Семёном фразу, истинный смысл которой открылся только сейчас.

Вот же плут! Почему нельзя было сказать об этом сразу?!

Подавив желание тут же ознакомиться с содержимым блокнота, аккуратно заправляю его за пояс под футболку со стороны спины, флешку кладу в карман штанов. Затем возвращаю на место кухонную доску, стараюсь более-менее разгладить линолеум, после чего передвигаю на прежнее место стол. Оглядываюсь. Убедившись, что нет причин дольше задерживаться в опустевшей комнате, выключаю свет, на ключ закрываю за собой дверь.

Через пару минут, неловко прихрамывая, я всё же приношу ключ с биркой триста тринадцать заждавшейся вахтёрше, встретившей меня фразой: «Похоже, ты не сильно торопился». Однако женщине пришлось сдержать очередную гневную отповедь — непреднамеренная хромота сработала громоотводом, поэтому она ограничилась лишь замечанием по поводу неуклюжести молодого поколения, пожелала мне выздоровления и посоветовала сделать йодовую сетку.

И вот, наконец, моя скромная обитель. Нога ноет, гудящая голова загружена роем мечущих мыслей, от дурных предчувствий сердце будто замирает. Руки крепко сжимают найденный блокнот, флешка лежит рядом на столе, сидя за которым я смотрю в окно, снедаемый чувством жалости к себе. Терзает ощущение, что дальше будет только хуже. Увы, выбор, как всегда, никчёмный.

Открываю блокнот…