Глава 16. Возвращение

Мерный стук колес укачивал, и я крепился изо всех сил, чтобы не уснуть. На нижней полке Дик что-то пролистывал под тусклым светом прикроватной лампочки. Я надеялся, что он скоро закончит, и мы сможем поговорить, но, похоже, мой бывший товарищ вообще не собирался ложиться.

Я стал думать, что хочу сказать — много и ничего. Что тут скажешь, если вроде как кругом виноват — и при этом не чувствуешь себя виноватым?

— Дик, я должен тебе сказать кое-что.

Тишина.

Я чувствовал себя идиотом. Невиноватым идиотом. В юмористической литературе — – излюбленное явление, но я не шибко радовался перспективе выглядеть клоуном. Не хочет отвечать — его дело, но выслушать ему придется.

— Дик, я скажу, а ты сам решай, что с этим делать. Робинсон не убивал мальчиков. Он приезжал повидаться с Глэдис, а не с Эммой. Только у него даже это не получилось — патер Захария стоял на страже и выпроводил его, даже денег на билет дал. У него не было с Эммой никакой привязанности, он ее насиловал, пока Глэдис не было дома. И Эмма его ненавидела, уж можешь мне поверить. Павел, наверное, догадывался и поэтому угрожал Робинсону. У Робинсона не было причин убивать Кесьлевского и Урсава, думаю, убийца Крамена просто подстроил, чтобы выглядело похоже. Если только это не был сам Буль. Я согласен, что Павел угрожал Робинсону, но он его не убивал. Дик, очень важно, почему Эмма оказалась в сумасшедшем доме. Она может быть главной свидетельницей, если ее не признают спятившей.

Воцарилась тишина, я сглотнул и облизал губы.

Дик по-прежнему ничем не выдавал, что слушает мою тираду.

Я набрал побольше воздуху. Сердце не колотилось бешено, как это бывает, если очень страшно, а наоборот — замерло, словно прислушиваясь. Я не хотел расставаться с Диком вот так, по-плохому.

— Дик, я… я хотел извиниться. Это все получилось из-за Виктории…

Послышалось хмыканье.

— Точнее, так получилось, потому что я дал сдуру обещание молчать. И не выполнил его. И решил, что могу сам провести расследование, раз Тори отказывается давать показания. Я хотел все рассказать тебе…правда…только никак не удавалось найти подходящий момент.

Снова хмыканье, на этот раз откровенно издевательское. Пора завязывать с нытьем.

— Дик, я просто хочу извиниться. За неприятности, если таковые тебе причинил, и за свое поведение. Спокойной ночи.

Больше всего на свете, свернувшись на полке лицом к стене, я надеялся, что услышу что-нибудь в ответ. Так в детстве я ждал, что отец, после очередной перебранки, все-таки зайдет ко мне в комнату. Мы часто с ним ссорились, несмотря на уговоры матери — слишком не совпадали во взглядах на жизнь. Я считал его — и считаю до сих пор — в своем роде слабаком. Приспособленцем, который ни разу не сделал попытки улучшить быт нашей семьи. Переехать в столицу, например, отдать меня в элитную школу. Мать надрывалась на работе, а вот отец — уставал ли он? Может быть, умело скрывал нагрузку? Я так и не знаю, и уже давно не слишком волнуюсь по этому поводу. Самостоятельная жизнь, работа, квартира в столице отдалили меня от родителей, а взаимопонимания так и не возникло.

И я не хотел, отчаянно не хотел, чтобы все повторилось с Диком, таким не похожим на моего отца, человеком слова и действия. Не хотел, но чувствовал, что иначе и быть не может.

Поезд резко качнуло, и я чуть не скатился с полки. Дик был уже на ногах — его словно подбросило в воздух. Он выглянул в окно, резко задернул шторы и выключил прикроватную лампочку. На мой испуганный взгляд он так и не отреагировал.

Я сел, не зная, стоит ли спускаться. Вполне возможно, я просто буду мешаться под ногами, но если случилась авария, из поезда лучше выбираться. Приняв такое решение, я соскочил на пол и надел куртку, всем своим видом демонстрируя готовность помочь.

Дик приоткрыл дверь, держа в руках пистолет. В коридоре маячил один из конвоиров.

— Разрешите доложить? — донесся до меня шепот. — На путях что-то было заложено, сильных повреждений нет. Федералы уже на подходе. Что…

— Очень хорошо, что на подходе — пускай работают. Узнай у машиниста, когда сможем тронуться. От арестованного не отходить, в туалет не выпускать, — прошептал в ответ Дик. — Я буду в коридоре.

Конвоир исчез. Мой спутник запахнул плащ, но пистолет не убрал. Он смотрел на меня, я — на него. Мой взгляд умолял поверить мне. Не знаю, смог ли передать эту мысль телепатически, как это бывает в любовных романах и прочих дурно написанных книгах. По крайней мере, старался.

— Остаешься здесь, свет не включать. Наверх не залезай, сиди тихо.

Он помолчал.

— В твоем уравнении все еще остались неизвестные, Проф. Это удручает.

Он скрылся, плотно притворив за собой дверь. Я сел на кровать, борясь с искушением запереться. Я сидел, не шевелясь, чтобы не совершить что-то глупое — или просто не выдать себя.

Только сердце колотилось как бешеное. Неизвестные в моем уравнении… что за чертовщина?! О чем это он? Поезд по-прежнему стоял, несколько человек — или один и тот же? — пронеслись мимо купе, и все снова стихло. В голове царила каша, и я очень скоро понял всю тщетность рассуждений о происходящем. Меня сковал страх и все-таки где-то глубоко в душе я надеялся, что это не просто так.

Что-то случилось и я… и мы вместе… и…

Возвращения Дика я не помню, как тронулся поезд — тоже. Так и уснул сидя.

Под утро меня разбудил топот ног — я кое-как продрал глаза, разогнул затекшую спину, помассировал шею и выполз в коридор. Дик куда-то запропал, поезд мерно катился среди увядающих деревьев — мы проезжали дворцовый комплекс в одном из столичных пригородов. До центрального вокзала оставалось от силы полчаса.

Любопытство потащило меня в купе к Павлу — тот сидел, безучастно разглядывая собственные носки. Один конвоир ковырялся в зубах, остальные тоже пропали.

— Все так суетятся… доброе утро.

— Говорят, кто-то забрался в поезд ночью, — безо всякого интереса ответил Крамен. — Поэтому прибываем с опозданием.

— Забрался в поезд? Но для чего?

— Наверное, Бэтмен пришел спасти меня, — невесело усмехнулся хозяин отеля.

— Кому нужно освобождать вас? Вы-то невиновны… настоящему убийце это выгодно.

— Понятия не имею.

При мысли о том, что я просто заснул, даже не заперев купе, у меня выступил холодный пот. Но кому понадобилось вламываться в поезд? Тем громилам или новым? Так и гоняются за Диком?

Мы постепенно, еле-еле вползали в черту города. Я бывал в этих районах всего раз или два от силы — унылые серые девятиэтажки, ряды гаражей и несколько фабрик — вот и все убранство. Небо хмурилось — я успел соскучиться по солнцу в Мелахе, которое так редко скрывали облака. Наконец, в сопровождении двух конвоиров появился Дик — сама серьезность после бессонной ночи.

— Марш к себе, — скомандовал он, и я подчинился.

До самого приезда мы молчали. Дик посматривал в окно, словно торопился вернуться в город. Я, напротив, забрался к себе на полку и делал вид, что сплю, наблюдая за ним из-под прикрытых ресниц. Ужасно претило вот так расставаться.

Впервые за много времени хотелось написать «утренние страницы». Этому упражнению учили на многих курсах литмастерства: каждое утро, прежде чем приготовить завтрак, выгулять собаку или отвести ребенка в школу, необходимо сесть и честно исписать три страницы всякой фигней. Той самой, которая лезет в голову и мешает творить — неоплаченные счета, проблемы с женой и ее родителями, злой босс и его секретарша и все в таком духе. Принцип прост — выплесни на бумагу свои заботы и больше сил останется на работу с текстом. Должен признаться, мне помогало — но хватило ненадолго, месяца на три. Потом бросил — от банальной лени, а еще, потому что завелась очередная подружка и даже ночевала несколько недель подряд. Совместное пробуждение отвлекало от «утренних страниц».

Но сейчас я очень хотел к ним вернуться. Излить на бумагу все свои подозрения, стыд, страхи и разочарование — и всучить Дику на прощание. Пусть разбирается.

Ни бумаги, ни ручки при себе у меня не было.

Наконец, показались знакомые дома, которые сменил вокзальный забор. Под окном потянулась серая полоса перрона. Дик, не торопясь, накинул хорошо знакомое мне пальто и вышел. Я, не желая наблюдать его удаляющуюся спину, выскочил следом.

В столице изрядно похолодало — накрапывал мелкий дождь, холодный ветер хлестал по щекам и, казалось, с минуты на минуту пойдет снег. Приближалась зима — довольно ранняя в этом году. На перроне три конвоира окружали инертного, явно не думающего о побеге Павла Крамена, пока один из них куда-то звонил. Может быть, вызывал машину — не пешком же идти в управление полиции? Дик, чуть в стороне, разглядывал носки идеально вычищенных ботинок.

Я должен был гордо прошествовать мимо, бросив на прощание что-нибудь сакраментальное.

Но не смог.

— Дик…

— Проф, с этой минуты мы не знакомы. Ты понимаешь?

Будете смеяться, но у меня встал ком в горле. Я даже не заметил тогда, что он снова назвал меня этой дурацкой кличкой.

— Если встретишь на улице, если тебя заметут по обвинению в изнасиловании, если подашь в суд на соседку — ты меня не знаешь. О деле Павла Крамена слышал краем уха, газет не читаешь, криминальная хроника тебя не интересует. Ведь так, не интересует?

Он впервые за долгое время посмотрел мне в глаза. Тем самым взглядом, и я кивнул.

— Вот и хорошо. Судебный процесс будет не скоро, просто забудь об этом. У тебя много работы, творческой энергии, пиши, читай лекции, навести родителей, — он сделал многозначительную паузу.

— А те двое…

— Забудь. Тебя никто не преследует, Павел Крамен уже никому не причинит вреда.

— А что было с поездом…

Эти слова заставили одного из конвоиров, несмотря на теплую погоду нацепившего шапку-ушанку и длинное пальто, обернуться в мою сторону. Дик помолчал, потом резко мотнул головой.

— Ничего. Неизвестно. Скорее всего, ложная тревога. Тебе стоит об этом забыть как можно скорее.

— Разве меня не будут вызывать…

— Вряд ли. Ты присутствовал при допросе, который и так запротоколирован. Нет смысла. Если интересно — включай новости, но не слишком часто.

Я думал сказать, что мне некуда идти, негде преподавать и мои родители вряд ли будут слишком рады возвращению блудного сына с пустым карманами и головой, но внезапно передумал.

Хватит уже нытья, надоело.

— Спасибо тебе, Дик, — вот и все. — Я сделаю все, как ты сказал. Прощай.

Развернулся и зашагал прочь изо всех сил. Еще несколько мгновений и я умолял бы его простить меня, дать шанс все исправить и не выкидывать вот так, словно ненужный балласт.

Но именно этим балластом я и был.

Точка.

Я дошел до своего дома — точнее, бывшего дома — пешком, так как просить денег на транспорт… ну, вы понимаете. Слова Дика о том, что я должен все забыть, не шли из головы — мне-то казалось, он предложит хотя бы зайти в управление, пусть в приказном порядке, но… Я ощущал чудовищную пустоту — и никчемность. Какой я профессор, если кафедры у меня уже нет? Какой писатель, если не сделал ни одной записи? Какой сын, какой друг…ну и дальше по наклонной. Самобичевание в натуральном виде — и пока я шел, я успел замерзнуть и набичеваться всласть. Выше крыши, как говорят.

Ключей у меня не было, конечно же — пришлось звонить в дверь. Мне открыл новый консьерж, одутловатого вида старик — я сказал, что мне нужно поговорить с хозяйкой квартиры номер пятнадцать, и он ушел звонить. За это время я беспрепятственно поднялся по лестнице, не особо торопясь — и, само собой, обнаружил запертую дверь. Послонялся по коридору, припоминая какие-нибудь радостные события из прошлой жизни, чтобы не так тягостно было расставаться и выслушивать жалобы домовладелицы. Чем больше хорошего вспоминалось, тем меньше я хотел уходить. Все-таки почти пять лет…

Послышался скрип лифта. Я приготовил самую скорбную из возможных поз и прикрыл глаза. Госпоже Бьянке Колесовой принадлежали все четыре квартиры на этом этаже — она проводила время в заграничных путешествиях и не так уж часто проверяла, как все идет. Главное — вовремя получить оплату и не создавать шума. Поэтому я не слишком тешил себя надеждой, что бальзаковский возраст госпожи Колесовой и необъятного размера бюст сыграют хоть какую-то роль в моем оправдании.

Она выплыла из лифта и немедленно рухнула в мои объятия.

— Дорогой господин Эмрон! Эрик… можно я буду называть вас Эрик? — я растерянно кивнул, робко прикоснувшись к массивному плечу. — Наконец-то вы приехали! Я уже собиралась уменьшить вам квартплату в связи с долгим отсутствием. Надеюсь, конференция прошла хорошо? Здесь творились сущие ужасы, господин Эм… Эрик. Представляете, убили Монтегю, нашего консьержа! Вы таким чудом разминулись с убийцей!!

Она отстранилась, и я что-то пробормотал, вроде как слова благодарности и сочувствия Монтегю.

— Знаю, вы потеряли ключи. Господин из Управления оставил для вас сверток на столе, а ключи я сделала новые. Вот, возьмите, пожалуйста! Надо бы с вас приглашение на ужин вытребовать, за услугу, — она глупо хихикнула и порозовела.

Я открыл дверь, все еще находясь в столбняке. Все прибрано, на кухне — никаких следов нашей с Диком борьбы, никаких обломков ноутбука. На столике в прихожей — свежий паспорт и запечатанная коробка с сотовым телефоном. Госпожа Колесова, все еще хихикая и намекая на ужин, наконец, откланялась. Я остался один посреди собственной квартиры, тупо оглядывая привычные стены. Мир в моей голове перевернулся.

Я отошел только через полчаса. Умылся, залил в чайник свежей воды. Кинулся звонить родителям. Мне ответила вполне жизнерадостная мама, которая тоже знала о конференции — какой к черту конференции?? — сказала, что сожалеет о проблемах сотового оператора в том городе и надеется, что у меня все в порядке, и я не слишком похудел. Ее беспечное стрекотание в трубке оказало на мой мозг слишком сильное воздействие — я начал думать, что спал и видел сон. Если бы не отсутствие ноутбука…

Пообещав маме выбраться в выходные за город, я позвонил на работу, прямо в деканат. Мои руки дрожали.

В деканате трубку взяла заведующая научным сектором — вот непруха! — госпожа ван Кон, старая дева азиатской внешности, вечно ко мне придиравшаяся во время защиты диссертации.

— Добрый день, мисс ван Кон. Это Эрик Эмрон…

— А, господин Эмрон! — довольно бодро ответила та. — Рада, что вы уже вернулись. Сможете завтра выйти на работу или нужен дополнительный выходной? Вас замещал профессор Маки, но вы сами знаете, он довольно рассеян.

То, что меня замещал Маки, было в порядке вещей. Хотя намного чаще я замещал его сам, так как Маки страдал нервными расстройствами и лежал в клинике по месяцу, а то и более. Но вот то, что Ванконша — простите за местный слэнг — говорила со мной так любезно, являлось не просто чудом — чем-то сродно второму пришествию.

— К… конечно, мисс ван Кон. Завтра буду с самого утра.

— Мы знаем, что вы не сможете сделать доклад о материалах конференции, господин из Управления особо заострил на этом внимание, но неофициально могу сообщить, что декан очень горд тем, что вы представляли наш университет. Думаю, так и до гранта недалеко.

Она тоже хихикнула, но довольно сухо.

— Чуть не забыла, Эрик. Вам восстановили пропуск — больше его не теряйте, пожалуйста — сможете забрать завтра у охранника. До встречи.

Я подвинул кресло к окну, заварил чаю — и сел. Просто сидел так час или два кряду, ничего не понимая. Точнее, понимая все.

Дик все устроил, и даже словом не обмолвился. Успокоил моих родителей, уладил дела с квартирой и работой. Сначала я не мог представить, когда он нашел на это время, но быстро сообразил, что своим дилетантским расследованием сам же ему это время подарил.

Бедный малыш Эрик, за ним все еще надо подтирать лужицы и стирать пеленки. Несамостоятельный щенок!

Как же я злился на самого себя. Что не попросил как следует прощения, что влез туда, куда не следовало, что вел себя как последний кретин. Завтра мне расскажут, что это за господин из Управления, но какая разница? Дик нашел время обо мне позаботиться, а в награду получил безответственную обузу на своих плечах.

Я так и уснул в кресле, но проснулся еще затемно. Принял душ, собрал материалы и отправился на работу. Так прошла неделя — визит к родителям, приятная премия от декана, которая ушла на новый ноутбук, подготовка расписания на зимнюю сессию. И все было ничего, все как обычно — но что-то глодало меня изнутри, что-то липкое, мерзкое и очень живучее.

Промаявшись так какое-то время, я сел за «утренние страницы».

Я исписал вместо трех страниц десять и только тогда понял, в чем дело. В убийстве Робинсона. Я совершенно точно знал, что Павел Крамен невиновен. Я понимал, что стараюсь оправдать очередную авантюру… и хорошо помнил, что мне велели держаться подальше. Как можно дальше от всего этого.

Но я понимал, что не смогу вот так сидеть, ничего не делая. Не прощу себе этого никогда.

Честность возобладала над жаждой приключений — я отправился разыскивать таинственное Управление, где работал Дик. О том, что в стране такое есть, постоянно муссировались самые невероятные слухи — мол, это не разведка, но круче, не спецназ, но быстрее, не полиция, а чуть ли не личная правительственная охрана.

По крайней мере, Дик на спецназовца не походил, и личной охраной кого-либо не занимался. Ну разве что меня в течение недели.

В центральном отделении полиции на меня посмотрели, как на сумасшедшего. Огромная люстра вестибюля отражалась мириадом светящихся точек в стеклянных перегородках. Приемом посетителей занималась молодежь — подтянутые, в форме «с иголочки» ребята, которым даже я, наверное, казался уже не ровесником, а старпером. Меня тщательно проверили на металлодетекторе, потасовали от одной справочной к другой, чуть не отправили в приемник для загулявшей шпаны, но в итоге я оказался «на ковре» у лейтенанта Мерузы — моложавого, с легкой сединой на висках, с глубоким грудным голосом и очень подтянутого мужчины лет пятидесяти.

— Я слушаю Вас, господин Эмрон. Так уж вышло, что сегодня мой черед отвечать на дурацкие вопросы.

Он говорил совершенно открыто то, что думал. Я решил ответить тем же.

— Лейтенант, некоторое время назад я был… так получилось, что я сотрудничал с неким Управлением, точнее, одним из сотрудников. Я понятия не имею, как называется его должность — инспектор, следователь, агент или иначе — я не знаю адреса и даже фамилии. С таким набором информации я выгляжу более чем глупо, это ясно — но я предпочел сразу прийти сюда, а не собирать слухи и сплетни по мировой сети. Я предполагаю, вы понимаете, о каком Управлении идет речь. Я всего лишь хочу узнать адрес, потому что должен сообщить важную информацию тому человеку. Увы, мне не оставили никаких контактных данных для этого — поэтому я здесь.

Меруза, сложив руки перед собой, разглядывал меня в упор. Стену за его спиной украшали дипломы, памятные медали и портреты: министр внутренних дел и рядом с ним Георг Саблин, новая восходящая звезда столичной прокуратуры. Вообще довольно безжалостный тип, по крайней мере, на словах. Я хорошо знал его имя, потому что телевидение буквально кишело выступлениями и обещаниями разобраться с организованной преступностью в стране самыми радикальными методами.

Расследование убийства Робинсона выглядело совсем не так радужно, как изображалось в интервью. Меруза проследил за моим взглядом и слегка нахмурился. Хотя лейтенант сидел за рабочим, поистине необъятным столом, а я стоял, создавалось впечатление, словно это он смотрит на меня сверху вниз. Он был на своем месте, а я откровенно отвлекал его от работы всякой чушью.

— Спасибо за честность, господин Эмрон, — медленно, тщательно подбирая слова, ответил Меруза. — Я с интересом выслушал ваш рассказ. Если таковое Управление и существует — заметьте, я говорю если — то вряд ли кто-либо в этом здании облечен полномочиями разглашать его местонахождение. Безусловно, вы можете найти в свободном доступе несколько предположительных мест — и даже можете их проверить, это ваше право. Но мой совет — забудьте об этом. Если вам не оставили контактной информации, это сделано специально. Поверьте моему опыту — идите с миром.

Безусловно, я пошел с миром. Не ссориться же.

Но оставлять я ничего не собирался. Что ж… не хотят так, будем пробовать по-другому.

Если честно, я все-таки провел небольшой серфинг в сети — наудачу. Об Управлении знали многие, кто-то в открытую называл его управлением государственной безопасности, кто-то — отдельным полицейским подразделением, кто-то — шпионской сетью контрразведки. Ради очистки совести я прошелся по двум адресам, которые всплывали чаще остальных, но везде наткнулся на запертые двери, тяжелые амбарные замки и объявления о продаже или найме. В окнах не было света, поблизости не парковались машины. Шансы отыскать Дика таяли на глазах.

Что мне оставалось делать? Сложить ручки, заявить, что я сделал все, что мог и с чистой совестью продолжать жить, словно ничего не было? Возможно, кому-то это подходит.

Я всерьез собирался звонить Тонину в Мелаху и умолять о содействии, когда вспомнил о визитке, которую украл в доме Глэдис. Я без труда отыскал ее, потому что имею привычку ничего не выбрасывать, когда очищаю карманы перед стиркой. Складываю в кучку в прихожей, и когда груда бумажек достигает критического объема, сажусь и скрупулезно разбираю каждую. Не раз и не два я находил записанные на салфетках телефоны, литературные наброски и даже изменения в расписании собственных лекций. Я быстро разгреб накопившееся и отыскал визитку.

«Центр клинической психиатрии». На визитке значилось имя — доктор Маргрета Рипл, и номер телефона. Я уселся звонить.

Пришлось потратить много времени — телефон все время оказывался занят. Наконец, мне ответила шепелявая секретарша, которая довольно назойливо стала допрашивать меня о подробностях, которые я вовсе не собирался раскрывать:

— были ли у меня в роду страдающие психическими расстройствами;

— кто порекомендовал эту клинику;

— нуждаюсь ли я сам в немедленной помощи;

— лечился ли у других врачей;

— кем работаю, достаточно ли получаю, женат, есть ли дети;

— где проживаю и почему не хочу отвечать на такие очевидные вопросы.

В свою очередь я, стиснув зубы, настойчиво требовал личной встречи с доктором Рипл. Благодаря моей упертости выяснилось, что доктор Рипл заведует этим центром и потому обладает весьма ограниченным количеством времени. Я заверил Мисс Шепелявость, что смогу прийти когда угодно.

Наконец, она сдалась и назначила мне встречу на понедельник, рано утром. Я приоделся, отменил утренние лекции и отправился на другой берег реки, в элитный район с коттеджами и новостройками. Тоненький мост соединял его с парком, где я и Дик...

А, неважно.

«Центр клинической психиатрии» занимал шикарное пятиэтажное здание на самом берегу — я даже отметил собственную пристань с парой моторных лодок. Охранник на входе — пока еще не в здание, а только на территорию — изучил мой паспорт вдоль и поперек, долго рылся в картотеке, и только после этого прилепил мне прямо на свежеотглаженную рубашку противный кислотный бейдж с надписью «Посетитель». И внизу мелким шрифтом: «Досмотрено».

Шепелявой девушки в приемной не обнаружилось — на меня сверкали белоснежными зубками две очаровательные брюнетки, которые объяснили дорогу к доктору Рипл и на прощании даже помахали мне рукой.

Синхронно.

— И вот, дорогая доктор, я сижу в вашем кабинете и прошу разрешения увидеться с Эммой, если она действительно у вас лечится, в чем я почему-то уверен. Вы ведь поможете?