Глава 10. Мужские разговоры

В детстве я думал, что являюсь идиотом. Именно идиотом — не дураком, не кретином, не олигофреном. Конкретно идиотом.

Хотите знать, почему?

Потому что так называл меня отец. Почти каждый день, по поводу и без. Я привык, что это мое второе имя: Эрик-идиот. Или — Идиот-Эрик, двойное имя, как за границей. Там, где никто не знает моего родного языка, это имя сошло бы за норму, как и любое другое.

Но увы.

Только в средней школе выяснилось, что это определение грешит неточностью. Я не так уж плохо учился — как обычный парень. Некоторые предметы удавались мне лучше, некоторые — хуже. Я все чаще ругался с отцом, все больше жалел мать и в разговорах наедине, как и положено подростку, шумно требовал, чтобы она вызывала полицию каждый раз, когда отец повышает голос. Наши отношения так и не наладились до моего переезда в столицу.

Но с тех пор я ненавижу, если из меня делают идиота. Само слово можно не произносить — я очень хорошо чувствую, когда это происходит.

* * *

Стемнело; во всем здании полиции свет горел только в каморке сержанта и в угловой комнате верхнего этажа — кабинете Тонина. Зайдя внутрь, я сразу же заметил новую деталь, которую следователь повесил так, чтобы ее видел каждый.

— Как раз говорил следователю, что его напускной патриотизм выглядит… слишком напускным, — Дик проследил мой взгляд. — Спору нет, такие красные уголки есть во многих кабинетах, но простому работяге Тонину как-то не к лицу.

Прямо над рабочим креслом висел портрет — новый, в простой черной рамке. Я усмехнулся — какой смысл вешать у себя портрет заместителя генерального прокурора, если тот, возможно, даже не подозревает о существовании Мелахи и Тонина в частности.

— Он мог бы повесить портрет премьера. Так многие делают.

Дик не ответил и я решил, что самое время переключить разговор на нужную волну.

— А ведь ты был совершенно прав. По поводу Турица, — я постарался придать голосу раскаяния и восхищения одновременно. — Он гонялся за мной словно сумасшедший, а ведь я видел его дочку второй раз в жизни. Оскара Крамена он знал гораздо дольше. Может быть, тот еще в школе к ней приставал, а папаше много не надо — злопамятен как черт. Думаю, стоит арестовать его прямо сейчас и допросить с пристрастием, может быть, Тонин…

Здесь я заметил, что Дик меня не слушает. Он пролистывал туда-сюда страницы дела Кесьлевского и Урсава, кивая в такт собственным размышлениям. Мысленно усмехаясь, я предпринял еще одну попытку.

— Дик, это же очевидно. У него достаточно сил? Вполне. Времени? Вечерами он свободен, лавка закрывается после шести. Мотив? Основной пункт нам уже известен, а детали можно из него вытрясти…

— Кесьлевский и Урсав, — Дик оторвался от папки толщиной в пару кирпичей и посмотрел прямо на меня. — Какой мотив убивать этих двоих? Нет ни единого намека, что они когда-либо обращали внимание на девчонку Ларие. Они учились в разных школах, жили в разных районах — с чего бы папаше Турицу затаить на них злобу, прокрасться в заповедник и так жестоко убить? Тебе не кажется, что это слишком длинная подготовительная цепочка для господина Прямолинейность?

Значит, мои жалкие измышления не пропали даром — Дик повернул свои мозги в другую сторону. Я, не собираясь так скоро выходить из роли, наморщил лоб.

— Ну, мало ли — может быть, она тоже ходила в заповедник.

— Свидетели такого не припомнят.

— Но Туриц мог заподозрить что-то в этом роде…

— И устроить засаду? На собственную дочь? — Дик покачал головой, ухмыляясь. — Твоя фантазия, Проф, даст фору любому сценаристу фильмов ужасов. Впрочем, скоро нам приведут месье Буля, и мы у него спросим, кто же той ночью посещал его заповедник.

Я почувствовал, что меня дурачат. Дик то ли раскусил фарс, то ли успел вычитать новую информацию в протоколах.

Дверь распахнулась, в кабинет вошел хмурый Тонин.

— Я не могу держать здесь Буля дольше положенного, — сообщил он. — Через три часа он должен выйти на свободу, даже если виновен во всех смертных грехах.

— Тонин, что вас беспокоит? — Дик снова уткнулся в бумаги. — Я уже говорил, слава крутого детектива мне ни к чему. Если сможем, мы расследуем это дело и тихо уедем.

— Вы так и не объяснили, какого черта вам сюда лезть вообще?!

— Не объяснил, действительно, — кивнул мой напарник. — Вам ни к чему знать о другом убийстве, которое мы расследуем в столице. Следы ведут в Мелаху — поэтому мы вынуждены поворошить здешнее осиное гнездо.

— Вы что, не понимаете? Это не игрушки! Крамен и так уже сидит из-за вас…

— Крамен сидит сам из-за себя. Нельзя бросаться на свою женщину с кулаками, даже если мир завертелся в обратную сторону. Согласны, Тонин?

Следователь пробурчал что-то невнятное и уселся в углу, скрестив руки. Дик улыбнулся.

— Замечательная компания для плодотворного допроса! Будем надеяться, месье Буль поможет восстановить хронологию того вечера и ночи, раз уж отказался это делать в первый раз.

* * *

Расставшись с Викторией, окончательно уверенной, что я обязательно отведу все подозрения от ее отца, я двинулся в полицейский участок — медленно, как будто сгибаясь под тяжестью услышанного.

Нет, не услышанного. Я не услышал ничего нового, ни капли правды — очевидно, эта милашка была не способна даже на такую малость.

Но я шел, и пока шел — заставил-таки свой котелок варить хоть немного. Как я уже повторил выше, чувство идиотизма было мне не в новинку.

Тори наплела разной чуши. Сначала она указала на меня Тонину — совершенно наобум, как я понял. Просто потому, что объявить виновным незнакомца — проще. Дельце не выгорело — да и как оно могло выгореть? Пусть Тонин устал и зол, пусть ему не терпится сбагрить это дело — но на первом же слушании меня бы отпустили. За отсутствием улик и мотива.

Теперь она снова врала. Врала вдохновенно, в уголках глаз блестели — погодите, сейчас придумаю поэтичный образ — да, вот…блестели хрустальные слезинки, плеч вздрагивали от малейшего шороха. Она куталась в простую вязаную кофту, очень толстой, грубой вязки — очевидно, довольно теплую. Но все равно лгала — и отводила взгляд.

Она заявила, что видела с Краменом свою однокурсницу. Ту самую, которая уехала за границу неделю назад. Я слушал и не верил ни единому слову, но только подойдя совсем близко к зданию полиции понял, в чем дело.

Возможно, детективная стезя мне не светит. Но я все-таки догадался — а это уже немало. Так отчаянно она могла покрывать только одного человека.

* * *

Дик велел привести Буля; мы трое сразу как-то подсобрались, памятуя о недюжинной силе хранителя заказника. За окном постепенно приближался вечер — ветер подул сильнее, по небу побежали дождевые облака. В распахнутое окно залетела пара листьев с ближайших берез, я нагнулся и подобрал их — сквозь тоненькие, испещренные прожилками листики проглядывали высотные здания. Где-то там, далеко, на меня надеялась Тори — или мне хотелось так думать, по крайней мере. Моя злость на заключение под стражу трансформировалась в какое-то упоение мыслью о том, что она нуждается в моей помощи.

И о том, что я раскрыл ее маленький секрет.

В комнату ввели рычащего — по обыкновению — Буля. Налитые кровью бычьи глаза оглядели исподлобья каждого из нас и наконец остановились на моем напарнике. Бешеная ненависть напугала бы любого — но Дик, весело улыбнувшись, указал на стул и откинулся в кресле поудобнее.

— Наконец-то, господин Буль, мы сможем пообщаться в тихой обстановке, более приличествующей культурной беседе. Уверен, вам найдется что рассказать, а следователь Тонин постарается не обижаться на вас за ложь на предыдущем допросе. Начнем?

Чтобы удержать Буля на месте, силы молоденького сержанта не хватило. Хранитель заказника тряхнул наручником, который связывал его с конвоиром — того швырнуло в сторону, он не удержался и плюхнулся на колени, едва не расшибив голову об угол стола. Буль довольно оскалился, исподлобья переводя взгляд с Тонина на Дика.

— Шли бы вы все знаете куда! — проревел он.

— Знаем, — вдумчиво кивнул мой напарник, подходя ближе, пока сержант трясущимися руками отстегивал наручник. — Вы, Ким, можете быть свободны, а господину Булю я сейчас объясню, где он оказался и на что стоит и не стоит рассчитывать.

Это был грязный удар. Настолько грязный и молниеносный, что Буль, онемев, рухнул на колени, зажимая ширинку свободной рукой. Для наручника в стене оказалось кольцо; подтащив хранителя за свободный наручник, Дик защелкнул замок. Тем временем к Булю вернулся дар речи — бешено вращая глазами, он излил на присутствующих столько бранных слов, сколько я не слышал за всю свою жизнь. Мы трое молча ждали, пока он выдохнется.

Я заметил на ширинке небольшое темное пятно и невольно посочувствовал лесничему. Дик, напротив, никакого милосердия не выказывал — он отшвырнул в сторону стул, и Булю пришлось стоять, сдвинув ноги: наручник не давал ему сесть на пол. Тонин, подняв бровь, пробормотал:

— В случае разбирательства… вы понимаете… я буду обязан…

— Конечно, Тонин, в чем вопрос, — любезно протянул Дик, усаживаясь за стол. — Вы же в любом случае включите это в рапорт, не так ли? Начнем, пожалуй. Представьтесь.

— Грязный сукин сын!!!

Буль рванулся к столу, цепь от наручников, казалось, готова лопнуть от напряжения. На шее и лбу вздулись багровые вены, с уголков рта капала слюна — сейчас я уже вспоминаю лицо не так четко, но эти подробности врезались мне в память. Тонин поморщился, Дик не проронил ни слова. Я на всякий случай пересел на диван в дальнем углу.

— Представьтесь, или мне придется решить проблему ваших детородных органов кардинально.

Угроза подействовала.

— Ты что, сука, отмороженный, бля?! — Буль нехотя вернулся к стене. — Луис Буль.

— Спасибо, — совершенно серьезно ответил Дик. — Итак, господин Буль, расскажите нам, как вы провели вторую половину дня восемнадцатого апреля этого года.

— Как надо — так и провел, все уже записано.

— Постарайтесь освежить в памяти этот вечер, пожалуйста.

Монотонность в сочетании с вежливостью раздражала даже меня, что уж говорить о лесничем.

— Гребаный в рот, тебе что, непонятно?! Я уже все рассказал, два раза!

— Придется повторить, — невозмутимо ответил Дик.

— Выпроводил посетителей, закрыл ворота, сделал обход, лег спать.

— А как же репортаж для «Утра Мелахи»?

— Какой еще ссаный репортаж?!

— Вот здесь, — Дик пролистал пару страниц прежнего протокола, — вы утверждаете, что впустили на территорию заповедника Влада Урсава и Лема Кисьлевского, так как, цитирую, «парни сказали, что посетители вечно лезут в объектив». Вы не упоминаете, во сколько они ушли. В нашу прежнюю встречу позапрошлой ночью вы, напротив, утверждали, что Влад и Лем проникли на территорию без вашего ведома. Так что случилось на самом деле, господин Буль?

Лесничий затряс головой.

— Что за херня?! — проревел он, наконец.

— Давай, Луис, хватит, — Тонин пожал плечами, доказывая бесполезность препирательства. — Ты впустил мальчишек или они зашли сами — простой вопрос.

— Я не собираюсь закапывать сам себя, слышишь?? Мне не нужно, чтобы всех собак повесили…

— Зачем всех? — Дик оторвался от протокола. — На вас повесят только дачу ложных показаний и сопротивление следствию — этого хватит на небольшой, но надежный срок весьма далеко отсюда. Вы этого добиваетесь, господин Буль?

На мгновение я подумал, что стоит вот прямо сейчас потребовать у него доказательств этой бравады. Тонин, допустим, видел какую-то бумажку, но Буль не знает, что Дик — не коп. Достаточно поставить под сомнение этот допрос — и еще неизвестно, придется ли бедняге отвечать.

Я взглянул на Дика и промолчал. В этот момент он действительно хотел разобраться — я в это верил, что еще оставалось?

— Я впустил Кисьлевского. Одного, — Буль облизал пересохшие губы и сглотнул. — Он предупредил, что Урсав придет позже, может быть не один. Я спросил, с кем еще. Кисьлевский посмеялся и сказал, чтобы я не беспокоился — все будет тихо. Я решил, что Урсав придет с девушкой.

— Они так уже поступали?

— Нет, они всегда ходили вместе.

— Приводили в заповедник девушек после закрытия? — уточнил Дик.

Буль молчал.

— Вы их видели во время вечернего обхода?

— Нет.

— Во время утреннего?

— Я их и не искал, твою мать. Думал, они давно ушли.

— Итак, резюмируем. Кисьлевский приходит в заповедник около шести вечера, предупреждает, что Урсав на подходе. Они могли открыть ворота без вас?

Молчание лесничего было красноречивее слов.

— Итак, Кисьлевский открывает ворота Урсаву и тому, кого Урсав привел с собой. Они уходят в глубь заповедника, и там их тела находят следующим днем двое кумушек, уединившихся для беседы. Судмедэсперт констатирует смерть и приблизительное время — два-три часа ночи. Расширим диапазон до часу — четырех утра. Таким образом, само собой, что вы их не видели во время утреннего обхода — они были уже мертвы. Но как не заметить группу из минимум трех человек во время вечернего? Нас с профессором вы обнаружили быстро.

— Вы стояли прямо на тропе, — последовал ответ.

— Что ж., из этого я могу заключить, что с тропы вы стараетесь не сходить в ночное время. Разумно. Надеюсь, вы рассказали правду, потому что иначе в следующий раз вернетесь сюда в роли главного подозреваемого.

Буль вскинулся было, но взгляд Дика пригвоздил его к месту.

— Можно увести свидетеля и привести следующего. Время ужина еще не подошло.

Сутки за решеткой не оказали на Крамена-старшего никакого воздействия. Мятый воротник рубашки лоснился от пота, щетина на лице топорщилась в разные стороны; образ воплощенного страдания удачно дополняли сжатые кулаки и наручники. Тонин заерзал на стуле — он явно чувствовал, что сегодняшний допрос будет весьма отличаться от первого. Дик листал бумаги; дождавшись, пока сержант усадит Крамена на стул, он подчеркнуто медленно выпил давно остывший кофе и посмотрел на задержанного.

— Представьтесь, пожалуйста.

Я ожидал от Крамена такой же реакции, как от лесничего, но ошибся.

— Павел Маркович Крамен.

— Славянин? — уточнил Дик и немедленно перешел в атаку. — Когда умерла ваша жена, господин Крамен?

Мужчина опешил. Я тоже.

— Какое вам дело…

— Здесь вопросы задаю я, — отрезал Дик. — Когда умерла ваша жена?

Кулаки сжались, но Крамен удержался.

— Восемь лет назад.

— То есть вашему сыну не исполнилось и десяти лет, верно?

Кивок головы.

— Я видел протокол вскрытия вашей жены Джен, господин Крамен. Согласно выводам судмедэксперта, смерть наступила мгновенно, вследствие перелома третьего и четвертого шейных позвонков. Данное происшествие произошло, говорится в отчете, после падения миссис Джен Крамен с лестницы в вашей гостинице. Также документально подтверждено, что ваш общий сын, Оскар, находился в этот момент в школе. Где были вы, господин Крамен, когда умерла ваша жена?

Ошибочно полагать, будто все люди обладают одинаковой способностью чувствовать, говорил Ремарк. Я видел, как слово за словом Дик безжалостно впечатывал хозяина гостиницы все глубже в стул, и последовавший вопрос лишь окончательно добил беднягу.

— Я не делал этого! — завопил Крамер, срываясь. — Я никогда не тронул бы Джен… Джен, моя маленькая Дженни…я так любил ее, я любил ее, слышите?!

— Софию вы тоже любили? — вкрадчиво поинтересовался Дик.

— Софию… — казалось, Крамер не сразу понял, о ком идет речь. — Да… да, я люблю ее, она хорошая..

— Такая хорошая, что вы избили ее до потери сознания?

Мужчина вскинул руками, силясь сказать что-то, но захлебнулся воздухом. Тонин, поморщившись, налил из кулера воды и протянул Крамену. Несколько жадных глотков и тот пришел в себя.

— Эта женщина… София не должна была говорить так про Оскара, — он цедил слова, не поднимая глаз. — Я любил ее, любил ее дочь, помогал — она не должна была… не имела права так говорить про моего сына, понимаете?

— Ваш сын был самым лучшим, так, по-вашему?

— Конечно, неужели вы не поняли? Мой мальчик был..

Еще немного и нас ожидало нашествие соплей. Дик одним резким взмахом треснул кулаком по столу.

— Ваш мальчишка-неуч перетрахал половину колледжа, прогуливал занятия, посещал ночами заповедник черт его знает зачем — выпивка, наркота или что-то еще, и после этого он самый лучший? Да вы хоть знаете о десятой доли его похождений? Вы знаете, что каждый второй папаша в городе радостно пришил бы вашего подонка и не поморщился?

— Не смейте так говорить!!!

Крамен вскочил и бросился на Дика прямо через стол. Мой напарник жестом остановил нас с Тониным и отвесил мужчине такую затрещину — практически неуловимым движением — что тот рухнул обратно на стул. Его голова мотнулась в сторону пару раз, видимо, по инерции.

— Вы поступали со своим сыном как баба — поэтому и получили оплеуху вместо настоящего удара, — жестко добавил Дик. — А теперь вы прекратите вести себя, как нытик, и расскажете, что именно произошло в тот день, когда убили Оскара.

Крамер жадно осушил стакан с водой. На левой щеке багровело пятно.

— Я работал в гостинице с самого утра. Не видел, как Оскар завтракал, но уходя, он кивнул мне. Это был следующий день после экзамена, последнего экзамена. Он так радовался…

— Эмоции приберегите для жалостливых любителей пивка в вашем заведении. Когда вы встретились снова?

— Вечером, за ужином.

— Время?

— Шесть часов, как обычно. Оскар был…пожалуй, он был возбужден. Радовался, сильнее чем утром. Я спросил, что такого произошло — он сказал, что все самое интересное впереди.

— То есть он ожидал встречи с кем-то? Радостной встречи? Ваш сын делился с вами любовными подвигами?

— Про встречу я ничего не знаю, девушек он не скрывал…но мой сын…

— Расскажите про вашу беседу с Мелиндой Роувен.

Крамен дернулся, уголок рта пополз вниз.

— Мне все равно, что она там напридумывала. Оскар учился не хуже других.

— Оценки говорят об обратном, — вежливо напомнил Дик.

— Учителя относились к нему предвзято. Требовали, чтобы зубрил учебники от корки до корки. Мой сын… мой сын не был идиотом! Он…

Остаток фразы утонул в рыданиях. Тонин позвал сержанта, и Крамена буквально волоком вытащили в коридор. Дик хмуро рисовал на листе какую-то диаграмму, и мне пришлось держать брови приподнятыми дольше минуты, прежде чем немой вопрос дошел до адресата.

— Крамен заранее знал, с кем встречается в этот вечер. Знал, но при этом ничего не сказал отцу.

— Это была не девушка? — я постарался, чтобы мой голос не выдал внутреннего ликования.

Я был на один шаг впереди Дика, и собирался и дальше опережать его.

— Возможно, — задумчиво потянул мой напарник. — Хотя… что еще может представлять радость для безмозглого великовозрастного оболтуса после окончания сессии?

Силуэт Дика четко очерчивали лучи заходящего солнца — он казался монолитом, вытесанным из черного, непроницаемого тумана.

— Ты вроде собирался сваливать, Проф?

Он подначивал меня. Что ж… у меня было, что ему ответить.

— Я влип из-за тебя, разве не так? Из-за тебя оказался в этом чертовом городе, потерял работу, слоняюсь без паспорта и копейки денег! Скажешь, нет? Как я должен к этому относиться, с сочувствием? Дело государственной важности, не? Кто я — агент разведки, доносчик полиции, шпион на полставки? Дик, во что ты меня втянул?! Отвечай нахрен немедленно, мне до чертиков надоели эти игры в молчанку!

Он молчал. На секунду я испугался, что Дик сейчас выйдет из комнаты и больше не вернется.

— Проф, ты ведь мог отказаться.

— Ты сказал, что я умру, — тихо процедил я. — ТЫ. СКАЗАЛ. ЧТО. МЕНЯ. УБЬЮТ.

— Тебя действительно могли убить.

— Тогда какого черта ты говоришь, что у меня был гребаный выбор?!

— Потому что выбор есть всегда. Даже когда речь идет о смерти.

Я хотел его придушить — больше, чем когда-либо до этого.

— Я не камикадзе, Дик. Не заметил? Я не чертов Джеймс-Бонд, я простой препод литературы. Бывший препод литературы, благодаря тебе. Дик, это тебя преследовал черт знает кто там в маске. Это ты застрелил его, застрелил вахтера, ты сделал так, что взорвали дом инвалидов. Дик, кто ты такой?

Вы думаете, он мне ответил?

— Чего ты хочешь, Проф? Допустим, сейчас я скажу тебе — и что ты будешь делать? Преисполнишься важности? Расстроишься? Сбежишь? Реши, чего ты хочешь — и увидишь, что это никак не зависит от раскрытия моей персоны.

— Ты для начала скажи, — давил я. — А там я подумаю, как быть дальше.

— Не, так не пойдет, — он перешел в мою часть комнаты и уселся верхом на стул. — Я не могу доверить такую важную информацию настолько безалаберному человеку. Проф, у меня есть цель — для этого я расследую убийство трех юнцов, которые, в общем, сами нарвались. Это мое мнение. Мне на них плевать — и на девчонку плевать, на следака, на трактирщика и его бабу. Меня интересует результат, и я его достигну. Рано или поздно. Ты здесь со мной, потому что так получилось. Внеплановое бесплатное приложение, можно так сказать.

— То есть на меня тебе точно так же плевать, верно?!

Не поверите, как меня задела эта мысль. Сам не знаю почему — но стало так больно, что я швырнул папки с дивана на пол — исписанные листы разлетелись по полу. Дик молча ждал.

— Ты спрашиваешь, чего я хочу? Хочу свалить от тебя, гребаного равнодушного придурка! Если тебе на всех плевать, как можно что-то там расследовать? Думаешь, люди такому все на блюдечке преподнесут? Или намерен выбивать кулаками, как из Буля?

— Если ты просто хочешь, уехать — почему не едешь?

— Потому что…

Я осекся. Признаться, что я раскусил Тори… что я хочу достать ее едва ли меньше, чем Дика…— значило подтвердить его правоту, что эта девчонка мне не безразлична.

Я начал понимать, что могу ей отомстить. Красиво, безболезненно…

Вот только нечего ему подносить подозреваемого на блюдечке. Надо запудрить ему мозг.

Запудрить мозг Дику.

Смешно.

— Я хочу увидеть моих родителей. Это сейчас самое главное.

Я бы убедителен, даю слово. Сказанное не сильно противоречило реальности — я изрядно волновался за стариков. Пришлось отвернуться, чтобы он не догадался.

— Так надо было сказать сразу, с самого начала, — мягко ответил Дикобраз. — Проф, твои чувства нормальны и понятны, нет смысла маскировать их злостью и угрозами. Моих родителей давно нет в живых, но могу представить, как… Уехать ты не можешь — этим ты поставишь под удар все наше предприятие. Да, я говорю — наше, потому что оно наше. Мы вместе взялись найти, кто убил этого бродягу, кто убил Крамена, Урсава и Кесьлевского — и нам придется идти до конца тоже вместе. Понимаешь?

Вся его тирада оказалась для меня полной неожиданностью. Точнее, превзошла ожидания.

— Дик, я не знаю…

— Я тоже пока не знаю, как можно связаться с ними. Мы должны подумать над этим вместе — завтра же с утра. А теперь, Проф, нам необходимо вернуться в отель и составить подробную хронологию произошедшего. Эти два борова наговорили с три короба, в этом необходимо разобраться по горячим следам. Может быть, еще на чем-то поймаем.

Я сидел и думал, кого предаю больше. Дика, используя его в качестве орудия мести Виктории, или Тори, которую хочу вынудить признать свое поражение. Я вроде как помогал следствию — но почему-то меня тошнило от этой помощи или от себя самого.

Дик накинул пальто и оглянулся с удивлением.

— Ты чего сидишь? От радости врос в диван?

— Дик…

Мой голос сказал ему почти все, я уверен.

— Дик, перед смертью Крамен виделся с девушкой.

— Которую звали..?

Я колебался еще долю мгновения, но ход уже был сделан.

— Которую звали Эмма. Падчерица Робинсона.

— Я рад, что не ошибся в тебе, Проф.