Глава 11. Отцы и дети

На лестнице я так торопился, что обогнал Дика на целый пролет — в голове зрел коварный план мести завравшейся девчонке, в успехе которого я практически не сомневался. «Ковать железо пока горячо» — не слишком литературное выражение, но зато весьма подходившее к моменту. В коридоре первого этажа гуляло эхо: я узнал голос Тонина, а другой показался смутно знакомым. Маячившая впереди цель сияла все ярче, но уже на пороге слова Дика заставили меня задержаться.

— Услышал знакомое имя и не смог пройти мимо. Вы — близкий друг господина Крамена?

Я сделал шаг назад для лучшего обзора и притворился, что изучаю развешанные на стене инструкции для младшего оперативного состава. Неизвестный мне собеседник Тонина говорил низким, торопливым голосом; я совершенно точно слышал его прежде. Внешность мужчины не говорила ни о чем — жилетка поверх теплой байховой рубашки, крепкое, чуть полноватое тело, подпоясанные широким ковбойским ремнем потертые джинсы и окладистая борода. Я все силился вспомнить, где же мог его видеть.

— Не то, чтобы близкий… — мужчина замялся под пристальным взглядом Дика. — Мы просто общаемся… болтаем за кружечкой пива, ну вы понимаете. Павел — мужик в порядке, вот я и подумал…

— Пришли навестить?

— Мне пришлось отказать Карелу, — поспешил встрять Тонин. — Крамен немного не в себе, и сейчас будет лучше…

— Ну да, все правильно, — кивнул Дик и следователь ретировался, на мой взгляд немного поспешно. — Значит, вас зовут Карел…?

— Карел Дайва, я работаю здесь неподалеку, на пивоварне.

— Работаете на пивоварне, а пить пиво ходите в отель? — шутливый тон Дика обманул бы кого угодно, но не меня.

— Я мало пью, — невесело усмехнулся Дайва. — Вот как устроился на пивоварню, так и бросил, считай. А в отеле у нас с ребятами вроде как сходка, место чтобы посидеть и поговорить в тишине. Другие пьют, я им не мешаю.

И тут я вспомнил — это был тот самый мужик, который остановил наседавшего на меня в баре скотину. Первый день в Мелахе… Я притаился за углом, готовясь броситься на выручку, если Дик начнет зажимать моего спасителя.

— И все-таки, долго продержат Павла?

— Вы видели, что он сделал со своей женщиной? — ответил мой напарник вопросом на вопрос.

Карел Дайва замялся, но, наконец, кивнул.

— Я заглянул сначала к Софии… предложил помощь и все такое. Она держится молодцом.

— Это никак не улучшает шансы господина Крамера на быстрое освобождение. Нанесение тяжких телесных повреждений, тем более женщине, тем более своей любовнице…

— Будет суд?

— Скорее всего, — Дик пожал плечами. — Учитывая, что я сам был свидетелем драки, вряд ли расследование займет много времени. Скажите, господин Дайва, вы знали Оскара?

— Конечно, я знал мальчишку! Он ползал между нашими столами, пока не окреп. Не слезал с рук — такой баловник был. Это ужасная, ужасная гибель — в таком возрасте, от рук какого-то маньяка…

— Вы думаете, это не было хладнокровное запланированное убийство?

— Да кому это нужно?! — искренне, насколько я мог судить, изумился Дайва.

— Например, кому-то недовольному его чересчур обширными любовными похождениями.

Резким взмахом руки мужчина отмел эту версию.

— Послушайте, у меня у самого дочурка, она учится… училась с ним в одном классе. Приходится выслушивать всякие…знаете там сплетни и хиханьки и все такое. Я вам одно скажу — против воли Оскар никого не насиловал, понимаете? Все они гуляли с ним, потому что он был привлекательный парень, милая мордашка и все такое. За словом в карман не лез, за этим делом тоже.

Ну конечно. Катерина Дайва — та миловидная тихоня, которая видела Оскара с какой-то девушкой в вечер убийства!

— Отцов порой не слишком волнует добрая или недобрая воля дочерей, особенно лет до тридцати, — покачал головой Дик.

— Может быть, но в нашем городе я таких убивцев не знаю, — твердо ответил Дайва.

— Из материалов я понял, что господин Крамен сам обнаружил тело сына? Вечером, когда все разошлись.

— Да… как-то внезапно все узнали… я уже не помню, кто позвонил мне, я только успел дойти до дома. София вроде кому-то первая позвонила и рассказала… не знаю, в общем. Он совершенно обезумел — Павел, то есть. Не выпускал тело из рук, отталкивал медиков… хотел одному полицаю руки оторвать — прямо так и кричал.

— Его задержали?

— Нет, зачем? Вкололи пару шприцов успокоительного, София его уложила прямо в холле отеля. Я посидел, пока нас всех опрашивали — когда последний раз видели, что говорил и все такое. Потом сказал Софии, чтобы звонила, если что — и пошел домой. Помню, с женой советовался — рассказывать Коте или нет. Котя — это моя дочь, — спохватился он.

— Понимаю, — кивнул Дик. — Мы немного знакомы с вашей дочерью, она выглядит рассудительной девушкой. А потом начались эти ежедневные поминки в баре?

— Да… сначала мы думали, ему легче станет и все пройдет. Потом думали, что вернется из столицы и пройдет. Но, похоже, это уже стало традицией — от нее не легче, не тяжелее. Просто факт и все такое.

— Господин Крамен ездил в столицу?

О, этот скучающий, совершенно будничный вопрос — я прямо чувствовал, как внутри все сжалось в ожидании ответа. Уверен, Дик ждал его так же сильно.

— Да, совсем недавно. В один момент собрался и поехал — словно его хворостиной гнали. Мы радовались, что появилось какое-то дело… Но похоже не помогло.

— Похоже, — кивнул Дик и протянул руку. — Благодарю за беседу, господин Дайва. Следователь Тонин сообщит вам, когда можно будет навестить Павла Крамена.

Быстрым шагом Дик пронесся мимо меня, даже не повернув головы. Похоже, Карел Дайва оказал следствию гораздо больше помощи, чем ожидал.

На долю секунды я понадеялся, что он меня не заметит. Но не тут-то было.

— А, Проф. Ты это слышал? — его всегдашняя невозмутимость улетучилась. — Наконец что-то забрезжило, наконец-то! Пойдем-ка со мной, надо вставить пару пистонов этому разгильдяю!

— Кому? — я нехотя поплелся следом. — Что забрезжило? Ты понял, кто убил Оскара Крамена?

— Да чихал я на Оскара Крамена, проклятие! — Дик шагал так быстро, что я едва поспевал за ним. — Чихал и снова чихал. Наконец-то у меня появилась версия… слабая, конечно, но версия. И твоя информация…

Он не успел договорить, так как пролетел лестницу за секунду, перепрыгивая через две ступеньки, и ворвался в кабинет Тонина.

— Какого черта, дорогой следователь!

Тот аж подпрыгнул в кресле.

— Какого черта вы утаиваете настолько — он сделал паузу, — настолько важную информацию?

— О чем вы? — Тонин, казалось, устал так, что уже не боялся ничего.

— О Крамене, — постепенно остывал Дик. — О Крамене и его треклятом визите в столицу.

Тонин непонимающе уставился на него. Так как Дик не особо распространялся о настоящем расследовании, его претензии к следователю выглядели еще более неуместно.

— Дик… может быть, спросим самого Крамена?

— Спросим, само собой, — Дик вышел, хлопнув дверью.

Я поспешил следом, скорчив для Тонина виноватую физиономию. Тот брезгливо махнул рукой.

В камере Павла Крамера недавно убирались — блестел невысохший пол. Заключенный лежал лицом к стене на узкой койке и никак не отреагировал на наше появление. Дик уселся на единственный стул, я примостился у решетки.

— Мы знаем, что вы ездили в столицу на прошлой неделе. Что вы там делали?

— Идите к черту.

— Господин Крамен, я задал достаточно простой вопрос и не уйду без ответа.

— Ваше дело. Можете тут сидеть, сколько влезет.

Сейчас я думаю, Павел не собирался особенно скрывать свою поездку. Просто упрямство и то, как Дик провел предыдущий допрос — все это взбесило его, он не собирался больше поддаваться, не собирался отвечать человеку, который посмел отзываться так плохо о его сыне. Солгать чуть-чуть — невозможно, говорил Гюго и был прав. И тогда и сейчас Павел Крамен кажется мне глубоко несчастным человеком, но искренним. Правда, я не могу говорить за Дика.

— Господин Крамен, из вашего отказа можно сделать далеко идущие выводы. Подумайте.

— Идите к черту, я же сказал.

Дик вышел, я следом.

— Первым делом отыскать билеты в базе данных железной дороги, — он говорил вроде со мной, но в сторону — в обычной своей манере. — Точно зная день прибытия и отъезда, можно копать глубже. Выяснить, есть ли знакомые, встречал ли его кто-нибудь, кто видел, как он садился в поезд. Все это сложно выяснить из Мелахи, но билеты — в наших силах. Нужно ехать на вокзал.

Я слушал вполуха.

— Мне нужна скорость… — тут он словно вспомнил, что не один. — Проф, ты сможешь занять себя до моего возращения, надеюсь?

В его глазах светилось лукавство, и я вздрогнул. Хуже некуда, если Дик догадается о моем плане — и главное, о намерении опередить его в расследовании. Пускай себе дергает за пустую ниточку — ключ ко всему Эмма Робинсон, а ключ к ней — Тори Ларие, которой отводилось в моих планах совершенно особое место.

— Да без проблем, Дик. Погуляю тут.

Лукавство в его взгляде сменилось подозрительностью; я никогда не умел хорошо врать и поспешил ретироваться. Уже смеркалось, а впереди ждала куча дел.

На самом деле я даже обрадовался, что Дик задержал меня с повторным допросом Крамена. Как раз наступил конец рабочего дня, и не пришлось слоняться по округе, наблюдая за стрелкой часов.

Мой любимый Ремарк, помимо прочего, утверждал, что женщинам ничего не нужно объяснять — с ними надо действовать. Поэтому я отбросил идеи, включавшие многословные и путаные объяснения и отправился ва-банк. Впрочем, что тут объяснять? Достаточно упомянуть, что курс педагогики в обязательном порядке включает психологию юношества.

Чтобы успеть точно к закрытию, пришлось поймать кстати подошедший трамвай, который колесил по центру города довольно долго прежде чем выехал в нужную сторону. Мимо проплыли знакомые резные павильончики; у дверей супермаркетов суетились уставшие люди, солнце медленно садилось за лесом, окрашивая редкие облака в насыщенный перламутр. Народ все чаще выходил, все реже садился — приближался конец маршрута. Я выскочил на предпоследней остановке и бодрым шагом свернул на нужную улицу, старательно скрывая дрожь в коленях. Этот осенний вечер выглядел слишком безмятежно, чтобы умирать.

Вот что значит точно рассчитанное время — Мартин Туриц как раз запирал дверь мастерской, когда я свернул на тропинку и остановился, на всякий случай соблюдая расстояние. Гравер был человеком вспыльчивым, и мне не хотелось снова пускаться в бессмысленное бегство.

Он обернулся. Прошла пара секунд, прежде чем мое лицо соединилось в его голове со вчерашним днем — кулаки сами собой сжались, шея побагровела.

— Явился за новой взбучкой?

По крайней мере, он не бросился в атаку, отдав в мое распоряжение минуту или около того.

— Господин Туриц, я пришел сказать вам несколько важных вещей.

— Еще раз подойдешь к моему дому…

— Вы видите — я уважаю ваше пожелание, — насколько возможно терпеливо ответил я. — Поэтому и пришел встретиться здесь, на нейтральной территории.

— Говори, чего надо и вали.

Туриц подергал дверь, проверяя замок, и защелкнул рабочий портфель — потрепавшийся, но из очень хорошей кожи прекрасной выделки. В остальном он выглядел человеком, не слишком следившим за одеждой и внешностью — щетина грозила через пару недель стать бородой, джинсы протерлись на коленях и обтрепались внизу. На секунду мне стало его жаль — женившись из чувства долга, он вряд ли обрел надежный тыл и понимающую спутницу жизни. Вера Ларие определенно была сделана совершенно из другого теста.

— Я пришел предупредить вас. Человек, с которым я приехал, не выпустит Викторию из вида — он подозревает ее. Ее, а вместе с ней и вас, понимаете? Он думает, это она крутила шашни с Оскаром Краменом и остальными, а вы с ними разобрались из чувства мести.

Туриц нахмурился, переваривая услышанное.

— Что за хрень? — рявкнул он наконец, но без особого бешенства. — Ты же с ним заодно, недоносок! Зачем приперся тогда? Мою дочь никто и пальцем не тронет, ясно? Ни ты, ни твой дружок, понял?

— Он мне не дружок, — я состроил обиженное лицо. — Я искренне переживаю за Тори, господин Туриц. Она чудесная девушка, любой отец может гордиться ею. Я знаю, что она невиновна, в чем бы ее ни подозревали.

— Так скажи это своему приятелю.

Он прошел мимо меня, я устремился следом, держась на расстоянии. Безопасность превыше всего.

— Господин Туриц, он мне не приятель, и не станет слушать домыслы. Мне нужно знать больше, понимаете? Чтобы я мог прийти и доказать невиновность Виктории. Доказать, господин Туриц.

— Так чего тебе надо от меня? — все еще не понимая, гравер остановился и круто развернулся, уставившись мне в глаза.

В его взгляде явственно читалась угроза. Но маячивший впереди куш заставил проглотить собственный страх.

— Я пришел просить вашего разрешения поговорить с Викторией, — широко раскрыв глаза, я смущенно улыбнулся.

— Ты — придурок, — Туриц даже не пытался соблюсти видимость приличия. — Ты думаешь, я стану с тобой расшаркиваться? Полицейская ищейка, недоносок, лизоблюд! Я запрещаю тебе приближаться к ней! Запрещаю ей говорить с тобой! Запрещаю!!

Я забыл про план. Забыл, что собирался быть до конца вежливым и тактичным. Этот боров не заслуживал ни такта, ни вообще ничего.

Но я знал, что на самом деле ему причиталось. Пусть услышит хотя бы от меня.

— Ты думаешь, будешь вечно помыкать ею?! — я сделал шаг вперед, едва не перешагнув черту безопасности. — Ты думаешь, будешь указывать, кому что делать, как дышать, с кем говорить и все будут слушаться?! Ты что, совсем ополоумел?! Твой дочери — девятнадцать лет, она уже не младенец! Если ее мамаша до сих пор держит тебя на поводке, это не дает права отыгрываться на Тори!!! Ты хоть видишь, какую зашуганную лживую дуру ты из нее вырастил? Видишь?! Отвечай!

Он стоял, глотая ртом воздух. У меня в запасе еще была парочка ударов.

— Я пришел сюда, чтобы поговорить. Чтобы встретиться с ней и предупредить, в какую нехорошую игру она ввязалась. Но великий Мартин Туриц — отец, его слово — закон и поэтому никто не смеет и рта раскрыть в сторону его дорогой доченьки! Я порадуюсь, когда вас посадят всей семейкой — потому что вы грызете друг друга вместо того, чтобы помогать!

На самом деле, я кричал, конечно, не на гравера. То есть на него, да — но эти слова в равной степени был адресованы моему собственному отцу. Я выплескивал все то, что давно мечтал сказать ему в лицо, но мешало многое — и наши редкие встречи, и радость матери, которая к моему приезду старалась приготовить много вкусностей, и усталость после рабочей недели. Я молчал, каждый раз старательно игнорируя его грубые подначивания, его плоский юмор и обещал себе, что уж в следующий раз…

Так что разговор с Турцем можно считать репетицией.

«…его слово — закон» — это была волшебная фраза, которую Мартин ждал всю свою жизнь. Не от меня, само собой — от жены. Или от дочери, которая выросла застенчивой, но не покорной его воле. Он смотрел вокруг и видел самые обычные семьи, где жены терпеливо сносили выволочки мужей, при этом не забывая стряпать, убирать и следить за домом. Он слышал рассказы друзей, которые делились веселыми историями о тихих вечерах у камелька, когда все «подано-принято», и можно расслабиться, потягивая пивко под гул футбольной трансляции. Все это вызывало у него, готов биться об заклад, жгучую ярость — потому что дома его ждал совсем иной прием, и жена-феминистка не собиралась прощать давнего предательства даже девятнадцать лет спустя.

Я всерьез сжался в комок, готовясь позорно ретироваться. Лицо гравера покрывали красные пятна, он тяжело дышал, словно загнанная лошадь. Наконец, развернулся и пошел дальше.

— Ладно, идем. Спросишь все, что надо — а потом проваливай. И чтобы мы больше не видели ни тебя, ни твоего дружка поблизости. Понял?

Иногда грубость творит чудеса. С определенным типом людей, само собой.

— Спасибо за оказанное доверие, — с издевкой ответил я и зашагал быстрее, стараясь попасть в его гигантский шаг.

Всю дорогу я представлял себе изумленную физиономию Виктории и млел от предвкушения.

Свет в окнах не горел; спина Турица сама собой съежилась по мере того, как он медленно, словно нехотя открывал ворота, пропуская меня во двор. Дверь оказалась не заперта; щелкнул выключатель, я оказался в знакомой гостиной, все также больше напоминавшей музей, чем жилой дом.

— Тори, спускайся, девочка! — мне показалось, что Мартин старается выглядеть в моих глазах лучшим отцом, чем было на самом деле.

— Я не голодна, — донесся знакомый голос. — Мама оставила…

— Спускайся, я сказал, — все-таки гравер не слишком умел скрывать свои чувства. — Это важно, почему я должен звать дважды?!

На втором этаже скрипнула половица. Я метнулся к окну, стараясь принять выигрышную позу: лицо в профиль, глаза устремлены вдаль, руки сложены за спиной — герой романа Бронте, ни дать ни взять. Звук шагов едва доносился — судя по всему, Тори не слишком торопилась на зов отца. Еле сдерживаясь, чтобы не повернуться и не скосить глаза, я стоял и ждал.

— Что ты хотел, па… — она замолчала.

Я медленно повернулся, старательно глядя только на Мартина Турица.

— Я это… привел его — он хотел тебя о чем-то предупредить, — на этом словарный запас гравера иссяк, он заслонился от дочери открытой дверью холодильника и начал чересчур громко в нем копаться.

— Здравствуйте, Виктория, — я стоял, ожидая приглашения присесть. — Мне пришлось побеспокоить вашего отца, чтобы получить разрешение на разговор. Это очень важно.

Она часто заморгала, переводя взгляд с меня на холодильник и обратно. Потом торопливо села и разгладила юбку — длинную шерстяную шотландку.

— Садитесь, пожалуйста. Это так…

— Неожиданно, — подхватил я. — Да, после сегодняшних допросов выяснилось много разных моментов. Мне важно, чтобы между нами… чтобы между нами не было секретов, иначе я не смогу защитить вас.

Да, я шантажировал ее. Но мой шантаж преследовал гораздо более интересные цели, чем она могла себе представить.

— Спрашивайте, — девушка облизала губы, сглотнула, облизала снова — хо-хо, я заставил-таки ее поволноваться.

— Вы виделись с Оскаром перед гибелью?

— Д-да, — она помолчала, я терпеливо ждал. — Мы были вместе с Эммой, вообще нет — там была большая компания, просто мы с Эммой…

— Не разлей вода, как приклеенные все время, — буркнул из кухни Туриц, явно прислушиваясь к разговору. — Вот и нечего было с ней возиться, теперь проблемы сплошные.

До нас донеслось жадное бульканье.

— Мы лучшие подруги, — Тори опустила глаза. — А лучшие подруги ходят вместе, в этом нет ничего такого.

Только не очередная розовая мыльная опера!

— И Оскар вам нравился?

Я не надеялся, что она ответит честно при папаше. Но так приятно пощекотать нервы кому-то кроме себя.

— Мы давно знали друг друга… да он всем нравился, Оскар был очень хороший! — выпалила она и покраснела.

Я почувствовал укол ревности и сам себе удивился.

— Итак, вы видели его тем вечером?

— Да, был последний экзамен, мы гуляли у колледжа, ждали последних сдающих. Болтали о том, о сем, кто куда поедет летом, кто пойдет работать...

— И что же Оскар?

— Он весь лучился от счастья.

Я ощутил жгучую ярость в этой простой фразе и вздрогнул.

— Потому что хорошо сдал экзамены? — пришла пора проверить девочку на искренность.

— Да нет, — она окончательно смутилась. — Оскар учился… он учился средне, не так, чтобы… чтобы блестяще. Мальчишки редко..

— Понимаю, — улыбнулся я. — Тогда просто радость, что все позади?

— Наверное… — Тори быстро оглянулась на отца — тот как раз настраивал телевизор на нужный канал. — Он радовался свиданию, которое обещала ему… ну, та девушка…!

Из глаз брызнули слезы.

— Он снова выбрал не вас? — внезапно догадался я. — Скажите, а его отца вы видели? Говорят, он приходил в колледж.

Тори кивнула, не в силах отвечать. Я осторожно погладил ее по плечу и тут же отодвинулся — излишняя поспешность могла только навредить. Разбитое сердце идеально подходило моим планам.

Припереть ее к стенке при папаше? Я хотел этого, даже не представляете как — но тут меня осенило.

Как обычно, мои внезапные прозрения не вели ни к чему хорошему.

— Виктория, я должен вас предупредить — сегодня допрашивали Павла Крамена. Следствие считает, что Оскар собирался на свидание с Эммой, — она вздрогнула так сильно, что я окончательно уверился в своей правоте. — Поверьте, если бы я мог как-то помешать…но ваш отец уже вне подозрений.

Она закрыла ладонями лицо, совершенно игнорируя последнюю новость. Тревога за папашу на поверку оказалась обычным притворством. Я запоздало сообразил, что так и не увидел протоколов допроса Эммы Робинсон в кабинете Тонина.

— Наверное, надо предупредить Эмму прямо сейчас? Может быть, позвонить на сотовый или…

Она покачала головой. Я начал беспокоиться, что влез слишком глубоко туда, куда не следовало. Но мысль о том, что сейчас я по-настоящему могу опередить Дика, да еще и добиться своего, подогрела мое любопытство.

— Тори, я ваш друг. Я готов помочь, только вы молчите…

— Спасибо, я знаю, — она судорожно вдохнула. — Эмму им не достать, что бы ни случилось. Но я так хотела быть уверенной… я надеялась…

— Что с ней случилось? — выпалил я, перепуганный не на шутку. — Она сбежала?

— Мамаша упрятала ее подружку в дурку, — донесся грубый бас Турица. — И я скажу, что это было чертовски правильное решение.