Глава 19. Снова в Мелахе

Я с силой захлопнул крышку ноутбука и ринулся на вокзал. В голове постоянно стучала навязчивая мысль, что я куда-то опаздываю. Не на поезд, нет. Просто опаздываю.

Билет мне достался неудачный, один из последних — купе рядом с уборной, верхняя полка. Все места уже были заняты, народ укладывался спать — я наскоро умылся, забрался под одеяло и включил ноутбук снова.

Может быть, я уже опоздал.

Все новостные ленты передавали одно и то же — зверское убийство. Я открыл сайт, на котором помимо прочего выкладывали сообщения очевидцев, а не только официальную версию — и погрузился в чтение.

«…прямо в середине импровизированного выступления перед собравшимися. Несмотря на плотное кольцо охраны, несколько человек подошли к Саблину вплотную — кто-то протянул блокнот для автографа, кто-то выкрикивал ему в лицо наболевшие вопросы. В настоящий момент составляются фотороботы этих людей, однако никто не может сказать, замешаны ли они в убийстве или оказались случайным прикрытием. Двое были задержаны на месте, в настоящее время никаких обвинений им не предъявляется. Оружие так и не было найдено….»

«…я стоял довольно далеко, на ступенях фонтана. Мне нравился этот человек — Георг Саблин, я искренне соболезную его родным. И соболезную всем нам — замена ему найдется не скоро. Он собрал настоящий крестовый поход против организованной преступности — и мафия не осталась в долгу. Я говорю мафия, потому что не верю, что его убил какой-нибудь воришка. Я видел, как он упал, залитый собственной кровью…

— «…в настоящий момент так и не получено разрешение службы безопасности на публикацию каких-либо фотографий убитого заместителя генерального прокурора Георга Саблина. Очевидцы уверяют, что его буквально взрезали каким-то острым оружием. По наиболее смелым версиям, удар произошел снизу. Возможно, полиции стоит искать очень худого преступника, карлика или подростка».

Я почитал еще немного, потом убрал компьютер, закрылся с головой — в купе работал кондиционер — и попытался уснуть. Ничего не вышло — в голове роился десяток несвязанных мыслей, я бросил попытки избавиться от них и начал думать.

Ненавижу думать в одиночку.

Рациональной частью моего мозга я понимал, что между газетой, оставленной Маргретой Рипл, и убийством нет никакой связи. Все аналитические — и обычные — газеты в тот день вышли с одинаковыми заголовками. Она, как администратор серьезного заведения, должна читать подобную прессу — в этом нет ничего необычного. Несмотря на убийства в Мелахе, Саблин действительно взялся за работу серьезно — за пару месяцев с момента назначения было произведено пять громких арестов и поговаривали, что в прокуратуре скопилось предостаточно материалов для десятка новых. Он заставлял полицию работать втрое — нет, вчетверо — эффективнее обычного, и не разделял столичную работу от работы в провинции. Зло должно быть наказано — банальнейшая истина, которую он так любил повторять в своих многочисленных интервью.

Зло, в отличие от простых граждан, отнеслось к его обещаниям серьезно.

Между убийством Саблина и Мелахой не было никакой связи. Между Саблиным и Робинсоном — тем более. Но что-то не давало мне покоя.

Не могу сказать, сколько спал в ту ночь, и где проходила грань между фантазиями и снами. Я проснулся за десять минут до остановки совершенно разбитый, выполз из поезда, настойчиво отгоняя мысль, что наверняка что-нибудь забыл в купе и побрел в знакомую забегаловку выпить кофе. Мелаха встретила меня первыми заморозками — я похвалил себя, что не забыл шапку и перчатки. Если бы не погода, произошло бы полное дежавю — те же таксисты на остановке у забегаловки, тот же лесной пейзаж, еще более безжизненный, чем пару недель назад и та же раздолбанная дорога в город.

Вот только на этот раз я приехал один и по собственной воле.

Кто бы мог подумать…

Знакомый лопоухий парень в наушниках — Вадик, Владик… нет, Стасик! — воззрился на меня так, словно увидел привидение. Судя по всему в городе нас с Диком считали чем-то вроде посланников дьявола, которые появляются из ниоткуда и утаскивают кого-нибудь с собой обратно в преисподнюю. Я крикнул ему принести кофе и снова открыл ноутбук — с прошлой ночи ничего не прояснилось. Пара свидетелей кричала на форумах, что искать надо якудзу, но им никто не верил.

Я тоже не думал, что дело в якудзе.

Чтобы не пугать еще и таксистов, я дождался рейсового автобуса. Пару остановок мы ехали вдвоем с водителем, но потом начал набиваться народ и я едва выбрался на нужной остановке. Обычный рабочий день, что тут скажешь. Добравшись в буквальном смысле огородами до дома Туриц-Ларие, я легко определил, какие окна принадлежат спальне Тори и бросил пару камушков.

Все это время я думал только о деле, клянусь. Я встречался с Павлом, встречался с Ив, лазал по сайтам и даже ринулся в Мелаху, сам не понимая, зачем.

Когда окошко распахнулось, я сразу все понял.

Можете не верить, но убийство Робинсона, доктор Рипл и Дик — даже Дик! — вылетели у меня из головы быстрее, чем стартует ракета на Луну. В ореоле рассыпанных по плечам пшеничных волос на меня смотрели самые красивые на свете глаза, и я стоял, как дурак, улыбаясь и ничего не говоря.

Тори прижала палец к губам и пропала в комнате. Я выбрался из зарослей и медленно пошел вниз по дороге.

Она догнала меня через пять минут, показавшихся вечностью. Мы как-то неловко помедлили и резко обнялись, прильнув друг к другу, словно к целебному источнику. Потом так же отпрянули, смущенно глядя в землю. Я чувствовал себя школьником…

Нет, неправда. Я чувствовал себя так, как никогда раньше. Ни в школе, ни в институте. Ни с одной девушкой мне не хотелось быть достойным чего-то. Я осторожно предложил руку, и она взяла меня под локоть. Я чувствовал себя рядом с леди из прошлого века, хотя на Виктории были длинные хлопковые брючки и футболка, поверх которых она набросила полупальто.

Холодный ветер взметал снежную пыль с травы и деревьев; мы шли сквозь ледяной туман в сторону центральной магистрали.

— Я подумала, стоит поговорить с...

— Тебе очень нужно на занятия сегодня? — перебил я.

— Нет, не так, чтобы…

— Тогда идем!

Мы вскочили в проезжавший мимо трамвай. Я с трудом помнил, что где находится с Мелахе, поэтому вышел тоже наугад — рядом с зоопарком. Тори что-то порывалась сказать, но я не слушал, купаясь в эйфории.

Мы отправились смотреть на моржей и тюленей, которые, наверное, единственные в городе радовались окончанию лета. Потом кормили голубей, ели сладкую вату — я успел забыть ее вкус! — и, конечно же, сразу за зоопарком оказался парк аттракционов и большой торговый центр.

— Эрик… — сотканная из мечты девушка рядом со мной смеялась, блуждая по комнате кривых зеркал. — Эрик, это…

— Просто молчи, — приказал я, притягивая ее к себе. — Слова не имеют значения.

И она знала, что это так.

— Эрик, я должна тебе сказать что-то…

Тори удалось вставить слово, пока я вытирал пятнышко мороженого с ее щеки. День уже перевалил за полдень — откатавшись на каруселях, мы посидели на лавочке в парке, разбивая мерзнущих уток на пары и подначивая селезней, мимо лениво катили коляски молодые мамаши и в целом эта среда казалась мне лучшей за всю жизнь, ну или по крайней мере за последние лет десять.

Я не помнил, когда в последний раз видел родителей в романтическом настроении. И мать и отец были далеко не стариками, но при этом даже следы нежности давно стерлись из моей памяти. Утро каждый встречал будничным кивком, и оба родителя начинали кружиться вокруг меня, всячески демонстрируя, что я — то самое, что их объединяет и то, что приносит им радость. Поначалу — в пору учебы, когда я только недавно переехал в столицу и жил в общаге — мне льстило подобное внимание, я думал, это признак проснувшегося уважения отца и гордости матери. Со временем мне стало казаться, что это, скорее, незамысловатый способ бегства от супружеской жизни; я не хотел представлять, как они в молчании проводят вечер за вечером в мое отсутствие.

— Подожди, ничего не говори, — я коснулся ее губ так легко, как только мог. — Пойдем, покажи мне твои самые любимые места.

Виктория улыбнулась — так грустно, что защемило сердце.

— Ты совсем меня не слушаешь…

— Потому что все неважно, радость моя, милая моя, подарок мой. Я увидел тебя и понял…

— Мне нужно позвонить куратору группы. Это буквально минута, — она упорхнула.

Я любовался издалека, как она что-то импульсивно объясняет по мобильнику — ведь прогульщики всегда оправдываются напористо и громко, это естественное следствие стыда и предчувствие раскрытия лжи.

Потом она вернулась — чуть нахмуренная, взяла меня под руку.

— Идем, я покажу тебе мое самое любимое место.

Я обрадовался, что Тори отказалась от попыток что-то мне рассказать. В конце концов, мне столько раз за последние дни доказывали, что все под контролем, я хорошо запомнил наставление Дика не вмешиваться и поэтому считал себя вправе посвятить любимой девушке все свободное время.

Да, Виктория — моя любимая девушка. Разве могло быть иначе?

Мы постепенно приближались к центру города; под ногами кружились жалкие остатки опавших листьев — Мелаху постепенно накрывала зима. Я слышал, что снег здесь выпадает только под новый год тонким, прозрачным слоем и тут же тает, чтобы вернуться на неделю суровой метелью в феврале. Мы дошли до центральной площади — фонтан уже умер и рабочие проводили демонтаж оборудования, запечатывая центральную композицию в большой деревянный короб. Впервые в жизни я не хотел никуда — только быть здесь, сейчас и с ней. Тори, неторопливо шагая рядом, осторожно сжала мой локоть.

— Мне всегда хотелось, чтобы не как у… чтобы не как у родителей. Без ругани, без ссор. Поэтому так долго…

Я вспомнил, что у меня есть соперник — пусть и мертвый. Настала пора избавиться от него.

— Неужели ты не видела, что из себя представляет Крамен?

— Я знала Оскара с детства. Он не всегда… он был хорошим. Мы играли, много разговаривали. Я знала его так, как…

— Люди меняются, — буркнул я.

— Если бы Оскар видел… Я думаю, что могла бы помочь.

Мне захотелось уколоть ее, сделать больно. Я был лучше этого мифического Оскара, которого она сама себе придумала. На его месте существовал лишь бабник, папенькин сынок, не знавший удержу — а вовсе не принц на белом коне. Я хотел сказать, что только дурочки надеются изменить мужчину — на деле все получается иначе.

Много чего я хотел сказать, но промолчал.

— Если ты его оплакивала, значит, он был не таким уж плохим.

Мы спускались вниз по проспекту — той же дорогой, которой шли первый раз. Я начал подозревать, что нет у нее никакого любимого места — просто знакомый маршрут. Тори, опустив голову, ускорила шаг.

— Мне кажется или мы…

Вдалеке действительно показалось знакомое здание полиции. Я почти бежал, не в силах догнать девушку. У самых ворот она остановилась и резко повернулась ко мне.

— Ты очень нравишься мне, Эрик. Я давно хотела это сказать — ты правда мне нравишься. Но это не значит, что я забуду про Эмму. Я весь день пытаюсь тебе сказать что-то очень важное, но ты… ты ничего не хочешь слушать! Ты эгоист! Ты говорил, что тебя волнует… что тебе не все равно.

— Конечно, не все… — я опешил от ее натиска.

— Тогда ты мог бы меня выслушать! А теперь…

Она отвернулась.

За моей спиной внезапно появился Тонин.

— Вы арестованы, — он ловко заломил мне руку за спиной.

— Какого черта?!

— За бесчувственность и неумение общаться с девушками, — в голосе инспектора слышалась издевка. — И пока мы не установим вашу личность…

— Мой паспорт в кармане рубашки! — взревел я, вырываясь.

Тонин умудрился перехватить мои руки и нашарить документ.

— Действительно, паспорт, — он откровенно смеялся. — Что ж, господин Эмрон — вам придется проследовать с нами для разбирательства с вашим эгоизмом.

— Тори…

— Пойдем, Эрик. Сейчас самое важное — помочь Эмме.

Я освободил руки и выругался.

— Можно было обойтись без…

Кретин. Самый натуральный кретин.

Меня потащили в знакомый до боли — в прямом смысле — кабинет. Я не слишком упирался, но повторное предательство Виктории ранило меня — хотя, безусловно, она хотела как лучше Вахту нес незнакомый мне сержант, пол блестел после влажной уборки и на стенах коридора по-прежнему болтались выцветшие плакаты и инструкции. В кабинете явно кто-то тщательно прибрался, а портрет заместителя генерального прокурора пересекала траурная лента.

Тонин уселся за свой стол, мы сели на диван.

— Как я понял со слов Ларие, у вас появились доказательства невиновности Павла Крамена?

Следователя всегда отличала вежливость, это я уже заметил.

— Да. Есть человек, который может подтвердить его алиби в столице на момент убийства, — сухо прокомментировал я.

— Прекрасно, — по интонации я понял, что ничего прекрасного в этом нет.

Тонин ошибочно полагал, что дело о тройном убийстве снова вернется к нему злосчастным бумерангом. Может быть, он уже простил Дика за то, что тот отнял у него добычу и смылся.

— Однако свидетель рассказал мне кое-что еще. Это касается заповедника и тех студентов, что регулярно ходили туда по ночам. Нужно снова допросить их — только сами понимаете, никаких полномочий у меня…

— А где же ваш приятель? — ехидно поинтересовался Тонин. — Что-то я не получал из управления запросов…

— Он занят, — хотелось его придушить. — И эта поездка…

— …ваша личная инициатива, не так ли? — он скосил глаза в сторону девушки. — Должен признать, без документов ваш образ выглядел более законченным, что ли.

— Инспектор, это очень важно, — тихо сказала Тори. — Я получила сегодня письмо от Эммы. По электронной почте. Я…я очень испугалась, инспектор. Мне кажется, ей грозит опасность.

Маргрета Рипл разрешает своим пациентам пользоваться емейлом? Сказать, что я удивился, означало ничего не сказать. Или Стоун нашла способ воспользоваться им тайком — это больше походило на правду. Если так — она и правда попала в переплет.

Кажется, я начинал понимать Веру Ларие. Мне бы тоже пришлась не по нраву подобная подруга у собственной дочери.

— Эмме Стоун? — пожал плечами Тонин. — А при чем здесь…

— Для этого и нужно допросить снова эту шпану! Чтобы выяснить при чем здесь и при чем не здесь, — разъярился я. — Только время зря...

— Да вы сегодня его уже столько потеряли, что потерпите немного.

Туше. Вот поганец.

— Вы поможете? — напирала Виктория.

— Что вам написала Стоун? — увильнул от ответа Тонин.

— Она сказала, что я не умею за себя постоять, поэтому приходится другим. И что она не хочет никого видеть. Что за ней все время следят и главное — не подавать вида. Я спрашивала, нельзя ли ей позвонить — она говорит, что мобильник давно отобрали. Я думаю, надо убедить Глэдис навестить ее. Эмме очень плохо, я сразу это поняла. Она написала, что мы больше не подруги…

Тори расплакалась.

Тонин смутился, но лишь на долю секунды.

— Глэдис и ее отношения с дочерью меня не касаются, — отрезал он. — Можете ее навещать сколько угодно. Виктория, вы должны понимать — расследование окончено. Ясно? Ваш приятель из управления все закрыл и велел нам продолжать работать, словно ничего не было. С какой стати я сейчас стану все ворошить, поднимать фамилии, вызывать в участок..

— Потому что виновный так и не найден, не видно разве? — завопил я. — Павла отпустят, либо до суда, либо после. Кто-то прикончил троих парней из вашего не слишком большого города, а вам все равно?

— А какое до этого дело столичному пузырю? — в свою очередь подскочил Тонин. — Не хватает острых ощущений или это все — просто способ покрасоваться перед провинциалочкой? Вы себя спросите — какая разница, сядет Павел или нет?!

Ну вот, опять. Я и сам себя уже устал спрашивать — может быть, стоило пойти учиться в юридический, а потом в прокуратуру?

Я собираю материалы для будущих детективов?

Или мне действительно не хватает острых ощущений?

И на хрен кому-то знать мои мотивы?

— Ты вы не поможете? — я поднялся с дивана. — Этой ночью мне нужно уехать. Вопросов у меня немного — ответят и могут валить на все четыре стороны. Спросите лучше себя, Тонин, чем конопатить мне мозг — вам все равно, что будет с Павлом или нет? И с Эммой? Если все равно — то мы пошли.

Я взял его на слабо. Терпеть не могу этот прием и обычно радостно признаю, что да — слабо. Ну кроме тех случаев, когда речь идет о девушках, само собой.

— Что еще написала Стоун?

— Что она…. Что она в беде.

Тонин скривился. Сантименты ему не нравились.

— А по делу?

— Это все… Это письмо словно крик о помощи!

— Ладно, нужно составить список, кого вызвать и я отправлю машину, пока занятия не кончились. Буль вам нужен?

Судя по выражению его лица, он сильно надеялся на отрицательный ответ.

— Обойдемся, — буркнул я. — А разве он не сидит за нарушение?

— Отделался штрафом, — нехотя признал Тонин — Другого лесничего у нас нет.

Я сделал Тори страшные глаза, она чуть улыбнулась в ответ и от сердца тут же отлегло. У нас все получится, в этом нет сомнений.

Меня ждала большая папка с допросами — и я жадно погрузился в работу.

Тонин отправил машину, как только я разобрался со списками. Тори отсоветовала вызывать Джеки Роли и Пэм Гринвуд, я в свою очередь настоял на бычаре Питере — том самом, что напал на Дика в заповеднике и к нему мы добавили еще пару ребят. Когда их вводили в комнату, я удивленно скосился в сторону Тори, справедливо полагая, что она не захочет участвовать — однако моя смелая девочка сидела на диване, демонстрируя редкостную выдержку. На грани безразличия.

За это я любил ее еще сильнее.

Мы начали с Дэна Мягкова — веснушчатого, очень тощего дылды, усыпанного прыщами. Он то и дело поправлял слишком длинные штанины своих новомодных джинс и вытирал о колени потные ладони.

— Дэн, вам придется напрячься и вспомнить ту ночь, когда погибли Лем и Влад. Вы дружили с ними?

— Чего? — парень смотрел на меня мутными глазами из-под свисавшей до носа челки.

— Не чегокать тут! — шмякнул ладонью по столу Тонин. — Буль сдаст вас всех, стоит только намекнуть. Хотите статью за изнасилование и ближайшие пять-семь лет в колонии?

Мягков подпрыгнул на стуле.

— Ну помню… нет, не дружил, — ответил он сразу на оба мои вопроса. — Просто тусовались вместе.

— Господин Мягков, — язвительно прокомментировал Тонин, — большой мастер по самокруткам с легкими наркотиками, правда, Дэн? Поэтому с ним дружили многие.

— Ясно. Так вы вспомнили? — уточнил я. — Можете перечислить всех, кто с вами был?

Петр покосился в сторону Тори.

— Лем, Чарли, Пэм…мм….Влад, само собой. Эмма за компанию. Еще Джеки, Юстас, Мона и…

—… и вы, — я радушно помог ему закончить фразу. — И как, весело было?

— Нормально, — мрачно буркнул Дэн.

— Спасибо, можете идти.

Примерно тех же результатов я достиг с коротышкой Юстасом Лири — он все время запинался, особенно тяжело ему далось имя Эммы, уж понятия не имею почему. Он перечислил, неловко косясь на Викторию, все те же имена.

Я дал сигнал пригласить Питера.

У громилы глаза налились кровью уже от одного моего вида. И от вида Тори.

Я задал ему все те же вопросы — под сверлящим взглядом Тонина, который для наглядности вертел в руках новенькие наручники — и получил все те же ответы. Эмма была там, я ничего не мог с этим поделать.

Ужасная мысль зашевелилась в моей воспаленной голове.

Следом за ней пришло озарение: я вытащил мобильник, нашел сайт «Центра клинической психологии» и беглую фотографию Маргреты Рипл и сунул под нос бычаре.

— Видел ее когда-нибудь?

Тот поначалу не хотел смотреть. Я со всей силы повернул его башку так, что едва не свернул шею. Тот завопил.

— Я сказал — видел ее когда-нибудь?

Питер проморгался — видать, звездочки перед глазами порхали.

— Ну? — наконец выдавил он, вглядевшись.

— Баранки гну! — рявкнул я. — Видел или нет?

— Ну видел.

На диване Тори растерянно смотрела куда-то между нами.

— Где, когда?

— Да не помню я когда… — отмахнулся от меня громила. — Месяца три уж прошло…точно. Экзамены тогда только начались вроде…не помню. Психологические тесты какие-то вроде...

А ведь Памела Гринвуд тоже приняла нас за психологов! Как это Дик упустил...

В этот момент в комнату ворвалось что-то яркое на огромных каблуках. Приглядевшись, я различил среди всех цветов радуги размалеванное женское лицо.

— Мисс Гринвуд, я же сказал вам что нет необходимости… — начал было Тонин.

— Вы затрахали его допрашивать! — заорала девушка. — Гребаные копы!

Она была явно под градусом.

— Ну померли и померли, хер с ними, ясно?! Что теперь, конец света? Пускай гниют себе, что вы лезете к другим? Что вам, больше всех надо? — тут она заметила сидящую на диване Викторию. — А ты, тихоня, целочка-девочка, ты чего — с ними заодно?

Тори покраснела.

— Ты чего, отмалчиваешься? Думаешь, подружка сбежала и ты не при делах? Слышите, она тоже все видела… они же не разлей вода, сиамские, твою мать, близнецы… ее вот допрашивайте. Скажи, Питер… сдай ее.

Тонин вызвал сержанта и обоих вывели.

Я тоже вышел следом в коридор, приводя мысли в порядок. Значит, доктор Рипл приезжала заранее — еще до убийства Оскара. Наверняка, встречалась с Глэдис — по-прежнему совершенно неясно, на какие деньги ее дочь прячется в психлечебнице.

В том, что Эмма прячется, я уже не сомневался.

Как и в том, что она убила всех трех молодых людей. Про убийство Робинсона и говорить нечего — он должен был быть у нее номер один.

Открытие меня напугало. Доказательств практически не было — а значит, требовалось их отыскать. И кто, кроме Глэдис, мог договориться о таком убежище? Как девчонке девятнадцати лет удалось справиться с тремя парнями — ведь только Робинсон был изрешечен пулями.

Но зато ясно, почему он позволил ей приблизиться. Думал, падчерица ничего ему не сделает, этот наивный бомж-педофил.

Ни слова Тори, поклялся я себе. Ни слова, иначе она не переживет.

Что-то внутри меня подсказывало, что она догадывалась.

Бедная моя девочка…