Глава 17. Странные разговоры

Доктор Маргрета Рипл не торопилась отвечать — она просто смотрела на меня, надежно защищенная зеркальными стеклами новомодных очков. Мы сидели у журнального столика в глубоких и жестких современных креслах и пили травяной чай — без запаха и без вкуса. Кабинет сиял чистотой на грани стерильности: по правую руку стеллажи, а в них идеально ровные, подобранные по цветам папки с документами, внизу — коробки, тоже совершенно одинаковые. Левая стена оставалась пустой, чтобы подчеркнуть солидность дипломов и грамот, развешанных в рамочках строго в шахматном порядке. В дальнем углу — кулер с холодной водой, на подоконнике, занавешенном жалюзи — два цветущих кактуса. В противоположность обстановке, на овальном рабочем столе наблюдался некоторый хаос, но даже в нем при желании можно было найти упорядоченность — бумаги сложены на одном углу, телефон, чехол для очков и чистые стикеры — на другом, строго в центре — защищенный ноутбук-трансформер.

Она определенно создавала у клиентов впечатление уверенности — иначе и быть не могло. Они должны понимать, что не напрасно тратят деньги на лечение. Но я ощущал себя неуютно — может быть, потому, что пришел не за душеспасительной терапией.

— Ваш рассказ выдает талант писателя, господин Эмрон. Вы пробовали записать эту историю на бумагу?

Дурацкий вопрос. Я поморщился, стараясь скрыть за гримасой удовольствие от комплимента. Начинает манипулировать сразу же, с первой фразы. Типичная черта любого психотерапевта или фирменный стиль?

— Доктор Рипл, мне очень надо увидеть Эмму. Если она что-то видела, если…

— Господин Эмрон, вы должны понять и меня, — Маргрета встала, демонстрируя идеальные линии тела и дорогой покрой темно-лилового брючного костюма. — Я отвечаю за всех пациентов, независимо от того, как они сюда попали. Когда они выздоравливают — а это случается довольно часто, могу вас уверить — я желаю им удачи и выпускаю в большой мир, словно родившихся заново. Но пока они здесь, в этой, если угодно, колыбели для взрослых, я должна в первую очередь думать об их благе.

— Даже если на кону правосудие и чья-то искалеченная жизнь?

Она помолчала, но долю секунды, не более.

— Даже если так.

Эта белокурая, эффектная и такая до невозможности логичная женщина с едва заметным макияжем и длинными ногтями выводила из себя. Какие предложить аргументы в мою пользу?

— Доктор Рипл, но хотя бы увидеть ее…

— Эмма находится в депрессии, из которой нашим специалистам так и не удалось ее вывести. Ей противопоказаны дополнительные расстройства, воспоминания, тревоги. Понимаете? Ваш разговор может длиться пару минут, которые будут стоить месяцев лечения.

До меня дошло, что я тупица.

Скажете, поздновато? Дик бы точно сказал. Но лучше поздно, чем…

Откуда у пьянчужки Глэдис, такой несобранной и асоциальной, деньги на клинику в столице для дочери? Ведь центр — не бюджетное учреждение, это указано на сайте и даже выделено отдельной строкой. Благотворительность? Но откуда спонсор, кто он, почему именно Эмма Стоун из далекой Мелахи?

Я в свою очередь поднялся.

— Тогда может быть, небольшая экскурсия послужит мне утешением?

Попытка — не пытка.

Она развела руками. Стекла очков блеснули в лучах энергосберегающих ламп.

— Увы, посторонним у нас разрешено не так уж много, — и тут она улыбнулась.

Улыбнулась искренне, и я бы сказал с азартом. Вы видели улыбку игрока, который собирается делать новую ставку? Когда в кармане полно фишек, фортуна примостилась за плечом…

На долю мгновения передо мной оказалась задорная молодая женщина в дорогом костюме и очках.

— Я придумала, как вас утешить, — снова блеснула ослепительная улыбка. — Небольшой ужин в приятном ресторане? Скажем, часов в семь вечера?

О да, это так мило. Безусловно, она пала жертвой моей неотразимости. Сейчас мы отправимся ужинать, она будет мило вздыхать, невзначай коснется носком туфли моей голени, не притронется к изысканной еде, и мы как можно скорее окажемся в постели. С самым невероятным результатом, само собой.

Фу.

Я чуть было не произнес это «фу» вслух. То, что простительно провинциальной студенточке, выглядит совершенно иначе в исполнении столичной львицы. Нуждайся она в мужике, нашла бы в три счета, не моргнув глазом.

Однако она может что-то рассказать про Эмму. Хотя…

— Доктор, буду откровенен. Я высоко оцениваю свою привлекательность, однако не питаю иллюзий по поводу стрел Амура. Вам что-то нужно, и, вполне возможно, все можно решить прямо сейчас, без ужина и притворства.

Ее глаза сверкнули. Клянусь, я это видел, несмотря на очки.

— Вы правы, — она чуть склонила голову набок. — Не подумайте ничего такого, но вы совершенно не в моем вкусе. Ужин не добавит вам очков в моих глазах и не откроет дверь в палату Эммы. Но мне, как лечащему врачу, важны детали. Вы были в Мелахе, видели ее родных, друзей. Их слова могут дать ключ к ее излечению.

Каких родных?! Она что, не знает, что у Эммы только мать и та спилась окончательно? Каких друзей, если есть только Тори?

Я осознал свое превосходство и не уверен, что мне удалось скрыть его от проницательной Маргреты Рипл. Я был на шаг впереди светила психиатрии, и это подкупало. Она обломала меня с постелью и собственным обаянием, ну и пусть. Не упускать же такой шанс!

— С удовольствием отужинаю с вами, — тут я позволил себе улыбнуться, но не слишком широко. — Встретимся в «Айсберге», на центральной площади. Вам подходит?

— Конечно.

Она тоже улыбнулась. Тоже с превосходством, но я не обратил внимания.

— А сейчас прошу меня извинить, работа не ждет, — передо мной внезапно открыли дверь.

Вот как. Могу катиться на все четыре стороны.

Как же, работа ее не ждет. Я вышел, но доктор Маргрета шла следом, очевидно, не слишком доверяя персоналу. Мы прошли по стеклянному коридору, мимо игровой комнаты, уставленной фикусами и завешенной коврами, в которой как раз делали влажную уборку, мимо одинаковых дверей без надписей, за которыми могли скрываться палаты, кабинеты или камеры пыток. Может быть, где-то совсем рядом, за стенкой, находилась Эмма…

От этой мысли хотелось что-нибудь сломать, но вряд ли подобный шаг улучшит ситуацию.

Мы расстались у лестничной площадки. Ее рукопожатие было очень жестким и холодным. К тому же благодаря каблукам, она была выше на пару сантиметров. Скрепя зубы, я начал спускаться на первый этаж. Навстречу мне два санитара вели под руки новенького пациента, взятого «тепленьким», может быть из постели.

Бедняга, наверное, женился неудачно. Или дети перестали терпеть выходки папаши.

Я поднял глаза, когда поравнялся с пациентом, и окаменел.

Мимо, не поднимая головы, в нелепой клетчатой пижаме и ночном колпаке, шел Дик. Точнее, его вели. Первый порыв был — броситься, отбить у извергов, растрясти и разговорить наконец. Я запнулся на ступеньке, схватился за перила и тут вспомнил голос, который настойчиво стучал в голове все это время: «Если мы встретимся — ты меня не знаешь». Может быть, Дикобраз не просто рубил связи, избавляясь от обузы? Может быть, он знал…

Догадывался или допускал?

В висках стучала барабанная дробь, кровь прилила к голове, в глазах заплясали огоньки. Пришлось задержаться на лестничной площадке между этажами и перевести дыхание.

Дик просил не узнавать его. Он не сумасшедший ни секунды и, тем не менее, он здесь, в центре доктора Рипл. Это значит…. Это значит…

Я кубарем сбежал с лестницы, пронесся через холл, даже не обратив внимания на давешних симпатичных девушек за стойкой, и выбежал на улицу.

Если Дик здесь, это может означать только одно — он тоже собирается найти Эмму. Найти и поговорить.

Это значит…

Я плюхнулся на скамейку на трамвайной остановке, переводя дыхание.

Это значит, Павел Крамен невиновен и все об этом знают.

Но молчат.

Я задыхался, буквально умирал от желания что-нибудь сделать. Как-то помочь. Дебильное, совершенно не свойственное мне в прошлом желание. Однако с чего начать?

На этот раз никакого «идти своим путем». Нужно выяснить, что за планы у Дикобраза, что он делает, чтобы не навредить — но как? Еще раз пройтись по мифическим адресам Управления? Бесполезно. Точно так же бесполезно соваться в полицию — там меня просто ласково выпроводят, а то и на заметку возьмут. Я не знал ни телефона Дика — скорее всего, он его не носит — ни адреса, ни родных, ни друзей.

Хотя постойте.

Одного друга, или хотя бы доброго знакомого можно найти. Только скажет ли она хоть слово?

Я бросился к подземке, на всякий случай, оглядевшись. Кому и зачем за ним следить? До медицинского городка ехать довольно долго, с двумя пересадками. Я промчался по платформе, вскочил в поезд и занял свободное место прямо перед носом у хорошенькой грудастой блондинки, которая скорчила обиженную рожицу и проковыляла на своих двадцатисантиметровых шпильках в другой конец вагона. В другой раз, милая девушка, в другой раз вы получите не только место, но и предложение выпить чашечку кофе. Только не сейчас.

Я снова и снова прокручивал в голове факты, которые никак не желали складываться в паззл. С одной стороны — история фанатичной привязанности Павла Крамена сыну, который уж точно не мог никого убить, но зачем-то ездил в столицу в день смерти Робинсона. Полиции так и не удалось добиться от него правды. С другой стороны — трагедия в семье Эммы Стоун: пьющая мать Глэдис и насилующий отчим, который внезапно возвращается из столицы, чтобы вымолить прощение, но натыкается на патера Захарию и уезжает. Вскоре его находят убитым. Патер Захария, несмотря на свою приторную набожность, выглядит достойным кандидатом в убийцы, только вот мотив рассыпается в прах.

И с третьей стороны — Виктория Ларие, ее влюбленность в Крамена-младшего и ночные походы местной молодежи в заповедник, включая Урсава и Кесьлевского, которые однажды закончились смертью обоих. Замешан ли в этом Буль, образина-лесничий, зарабатывавший на подростковых гормонах немаленькие деньги? Зачем убивать дойную корову? Но если корова начала мычать?

Я сделал пересадку в центре, потом еще одну и вышел у медицинского городка. Последний раз, когда мы с Диком пробирались ночью по берегу реки, здесь не было ни души — но сейчас в комплексе кипела жизнь. Тут и там сновали машины скорой помощи, у больниц на скамеечках сидели посетители, и, несмотря на холод, несколько больных отважились накинуть на больничные пижамы пальто и выйти в сад. Мимо, шумно обсуждая запущенный случай атеросклероза, протащилась группа студентов. Я внезапно ощутил прилив нежности к неоперившимся созданиям, которых и сам учил.

Пожалуй, стоило провести выходные за сбором дополнительных материалов к коллоквиуму. Ссылки на видеохостинги, цитаты, интересные факты. Пособирать статистику в соцсетях. Ребятам понравится.

Четверо мертвы и одна в психушке… и все еще под большим знаком вопроса оставались преследователи, едва не убившие нас с Диком сначала в столице, затем в Мелахе. Кто они были, кто их послал, и почему они скрылись так внезапно, не добившись результата? Даже если федералы их обезвредили, эти двое — лишь часть чего-то большего.

Я добрался до морга и обнаружил, что и здесь толпился народ. Вопреки обрывочным воспоминаниям, морг оказался большим зданием и кроме судмедэкспертизы, патологоанатомов и охранника, здесь были залы прощания для близких и даже маленькая часовня. Как раз сейчас около ее дверей собралась большая группа, и надежда на конфиденциальный разговор таяла сама собой.

Но попытка, как известно, не пытка. В определенном смысле.

Охранник пропустил меня к Элен Варовски без единого слова — видимо, уже само ее имя ставило посетителя выше простого смертного. Маленькая женщина резво сновала между тремя столами, каждый из которых занимал огромный электронный микроскоп. На стук в дверь она, как и положено настоящему ученому, не обратила ни малейшего внимания.

— Госпожа Варовски…

Ноль реакции.

— Госпожа Варовски…

— Вообще-то я занята, разве не заметно? — отрезала ученая дама, не отрываясь от созерцания чего-то буро-красного в чашке Петри. — Что вам нужно?

— Я пришел по поводу Дика.

— Кого?

— Вы, наверное, забыли, я приходил к вам…

— Я ничего не забываю, — отрезала та, двигаясь все быстрее. — Что вам нужно?

— Мне кажется, он в очень большой опасности. Я хочу помочь.

Вот здесь она остановилась. Точнее, задержалась буквально на минуту и просверлила меня своим птичьим взглядом. Потом резко развернулась на огромных каблуках и скрылась в хранилище.

Я стоял и ждал — а куда деваться?

— Роберт постоянно находится в опасности. Это его жизнь. Чем вы хотите меня удивить?

Ах, эта милая привычка Элен Варовски постоянно отвечать вопросом на вопрос.

— Я знаю, я видел его… и я хочу помочь так, чтобы не навредить, понимаете?

— Не очень. Не мешайте — вот лучшая помощь.

— Вы не знаете, где он оказался… я думал…

— Роберт сам разберется. А сейчас мне некогда.

Да уж, заметно. Я поплелся прочь, совершенно не зная, чем занять себя до вечера. Интригующий ужин с доктором Маргретой казался далеким и не имеющим настоящего отношения к делу.

Если не удастся с ее помощью поговорить с Эммой, какой во всем этом прок?

Забавное ощущение: я всегда понимал, что Дик — это прозвище, но теперь, узнав настоящее имя, почувствовал себя не у дел. У Дика — то есть Роберта — были настоящие друзья, достойные его доверия. Раньше некий Дикобраз — таинственный, язвительный и сильный — принадлежал только мне, был частью моей истории, а теперь оказалось, что есть некий Роберт, который принадлежит всем. И эти двое — одно и то же лицо.

Последняя — и единственная — ниточка, которая вела к Дику, оборвалась. Теперь совершенно неизвестно, каков его план, каково прикрытие и как можно ему помочь, не навредив. Блеснула дерзкая мысль на ужине с Маргретой ляпнуть что-то вроде:

— Кстати, милая доктор, у нас больше общего, чем вы думаете. Мой дядя (сват/сосед/начальник/учитель в школе/нужное подчеркнуть) как раз улегся в вашу клинику подлечить нервишки. Я могу его навестить, конечно?

Это весьма развеселит проницательную доктора Рипл.

Вчера выпал первый нерастаявший снег. Я поправил шарф, достал из кармана шапку — похоже, к середине дня мороз усилился. Деревья в белых узорах стояли неподвижно, словно скульптуры, дорожки в больничном парке были подметены и посыпаны гранитной крошкой. Город на том берегу реки казался пейзажем, нарисованным для услады пациентов неведомым художником.

Я уселся на скамейку прямо перед административным корпусом — огромным, выполненным в виде паруса зданием с идеальными стенами, облицованными молочным стеклом. До бесполезной встречи с пафосном ресторане вагон времени…Не зная, чем заняться, я даже ударил себя пару раз по лицу.

— Ты что делаешь, дружок? — высохшая морщинистая рука схватила мое запястье. — Думаешь, голова виновата, что она такая прочная?

У скамейки стоял аккуратный, маленький старик — в пижаме до пят, в наброшенном сверху теплом меховом пальто и высокой, облезлой шапке. Он укоризненно покачал головой и, не дожидаясь приглашения, присел рядом.

— С девочкой что ли расстался со своей? — ткнул пальцем в небо непрошеный собеседник.

Быть вежливым отчаянно не хотелось, но старик держал себя прямо и очень гордо — так, чтобы не давать даже повода для жалости.

— У меня нет девушки, не угадали.

— Так не бывает, — старик покачал головой. — Всегда есть кто-то, кого хотел бы иметь рядом. Даже если не знаешь ее имени.

А ведь старикан прав!

— Спасибо…. Спасибо вам! — пробормотал я, срываясь с места.

Все, что требовалось — это поскорее вернуться домой, к ноутбуку и немного везения. В старых маленьких городах вроде Мелахи все еще существовали телефонные справочники и, скорее всего, их издания теперь выкладывали в сети.

Такси домчало меня до квартиры быстрее ветра. К черту деньги, тем более от незаслуженной премии еще оставались некоторые крохи. Как раз сейчас появился реальный шанс что-то сделать — и никак не касаясь Дика. Пусть себе притворяется шизиком, сколько влезет.

На поиски телефонной книги Мелахи ушло минут десять. Чтобы успокоиться, я принял душ и заварил кофе — и то, и другое второпях, отчего вместо кофе вышла жиденькая бурда. В справочнике фамилии оказались расположены не по алфавиту, а по районам — пришлось проверять каждый в надежде увидеть знакомую фамилию. Фамилии Туриц в книге не было вовсе — видимо, гравер не признавал права на домашний телефон. А вот Ларие нашлось сразу две — один номер принадлежал семейной паре, очевидно, родителям или другим родственникам Веры Ларие, а второй — ей самой.

Дрожащими руками, молясь, чтобы Виктория уже вернулась с учебы, я набрал номер.

— Дом Туриц-Ларие, — послышался знакомый голос.

— Тори…

— Кто это?

— Это Эрик. Эрик Эмрон.

— Эрик? — кажется, она не поверила. — Но ведь… вы же…

— Да, я звоню из столицы. Тори, это очень важно. Я нашел Эмму.

— О боже!

Она замолчала.

— Почти нашел. К ней нельзя попасть. Очень строго. Что-то подозрительное происходит, Тори. Она в заведении, которое стоит много тысяч в месяц. У Глэдис нет таких денег, даже у Захарии их нет, я уверен. Однако она там с лета, не просто так. Тори, мне нужна твоя помощь.

Я решил, что нам пора быть на ты. Была — не была.

— Какое это имеет значение? — в ее голосе сквозил лед. — Что вам нужно от меня?

— Ты можешь приехать? — тут меня осенило. — Или хотя бы написать ей?

— Написать? Приехать? Может быть, скажете прямо, что у вас на уме? — ее тон не сулил ничего хорошего.

Я что, разговаривал на каком-то иностранном языке? Или девочки из провинции показывают коготки при любом удобном случае?

— Виктория, я не очень понимаю… Эмме нужна помощь, я думаю, что ее там держат против воли, понимаете? Если есть какая-то возможность связаться…

— С ней нельзя связаться! Вы в своем уме? Эмма больна! — Виктория сорвалась на крик. — Не смейте трогать ее, слышите? Я вас презираю, лжец, лжец! Не смейте даже думать о ней!

И бросила трубку.

Я ошарашенно смотрел на телефон, словно держал в руке гремучую змею. С нашего расставания прошло не так много времени, я зашел попрощаться и все ей рассказал тогда. Между нами не было недоговоренности…

Что все это значит?

Я стоял, пытаясь представить выражение ее лица. Озлобленное, подавленное? Что за бес в нее вселился от одного моего звонка?

Или это признак симпатии?

Непривычные мысли вызвали головную боль. Заглотив пару таблеток аспирина, я достал из шкафа тщательно отглаженный костюм, не поленился подобрать галстук точно в тон, проверил, на месте ли кредитная карта и телефон, после чего вышел из дома.

После разговора с Викторией, я совершенно не хотел видеть доктора Маргрету Рипл. Эта шикарная женщина была хищницей, и на сегодняшний вечер задача была не вырвать из ее костей Эмму, а самому не попасться в них. И желательно, не выдать о себе слишком многого.

Интересно, подобные мысли приходят в голову каждому перед беседой с психотерапевтом?

Ресторан, где мы договорились встретиться, находился на сорок первом этаже телевизионной башни. Из полностью стеклянного октаэдра открывался завораживающий вид на излучину реки, позолоченную лучами заходящего солнца и на главные доминанты столицы — купол оперы, шпили двух соборов и украшенное полотнищами в честь приближающегося Дня Освобождения здание правительства. Созерцать этот вид можно было до бесконечности, и этим объяснялась заоблачная цена на еду и особенно напитки. В летнее время на смотровой площадке тоже накрывали столики, но сейчас, к счастью, там стояли только урны для курящих. Уведомив метрдотеля, что скоро должна подойти дама, я выбрал столик из немногих свободных и спрятался за меню, делая вид, что поглощен его изучением.

— Господин Эмрон? — прозвенел над ухом железный голос.

— Можно просто Эрик, — выдав машинально дежурную фразу, я встал, чтобы подвинуть стул, но доктор Маргрета взмахом руки отмела эту попытку. — Добрый вечер.

— Добрый вечер, Эрик.

Она переоделась в светло-бежевый костюм, гибкую шею теперь украшало небольшое колье с едва различимыми бриллиантами, а руку — массивный браслет в египетском стиле. Облик смягчился, исчезла ярко-выраженная агрессия — теперь она больше походила на доктора и меньше — на директрису и психотерапевта. Маленькую сумочку в цвет костюма Маргрета положила на колени, а на стол — свежий выпуск вечерних новостей.

Вот и удачная затравка для беседы.

— Вы изучаете много информации в течение дня? — я сделал знак метрдотелю.

— Приходится, — коротко кивнула доктор. — Работа начальника кажется подчиненным раем, но, поверьте, часто мы смотрим сверху вниз, и рай видится где-то под ногами.

Банальные прописные истины, ложная скромность. Очевидно, она держала меня за идиота.

— Доктор Рипл, даже клятву Гиппократа умудряются толковать на все лады. Поэтому спрошу сразу, без обиняков — зачем вы назначили мне эту встречу, если не хотите позволить поговорить с Эммой?

Она улыбнулась — на секунду лицо приобрело знакомое хищное выражение. Губы сложились в узкую полоску.

— Вы мне понравились. Я все-таки не просто врач, и не просто психиатр, и не просто начальница. Скажите, Эрик, как вы относитесь к приключениям?

— Все зависит от приключений, конечно.

— А к романтическим приключениям? Когда жизнь словно американские горки, когда нет никаких обязательств, когда ты ждешь завтрашнего дня с болью и нетерпением, потому что сегодняшний день больше не повторится, но завтрашний станет таким же невозможно прекрасным?

Я забыл, что хотел заказать и тупо ткнул в первое попавшееся блюдо. На лице Маргреты выступил легкий румянец, глаза блестели, длинные ногти царапнули салфетку.

Она что, всерьез?

— Так значит, вы бывали в Мелахе?

О, это было неожиданно. Я напрягся, безуспешно гоняя вилкой по тарелке крутон, который полагалось есть руками.

— Да. Я познакомился там с разными людьми, довольно интересное место.

— И опасное, — Маргрета улыбнулась. — Вы согласны?

В замешательстве я повернулся в сторону окна — над берегом реки пылал заходящий солнечный шар. Вокруг чинно ужинали состоятельные и очень состоятельные люди, обычный вечер обычного понедельника — и только я чувствовал себя как уж на сковородке под пристальным взглядом. Даже зеркальные очки не могли скрыть его.

От немедленного ответа меня спас официант, как раз подоспевший с закуской и напитками. Некоторое количество времени было выиграно — но каждая секунда молчания затягивала петлю на моей шее.

— Я выйду покурю, — внезапно поднялась доктор. — Составите компанию?

Курить я бросил давно, лет в девятнадцать. Надоело, сменилась компания, появился первый кашель, который быстро надоел. Появились и первые девушки, которые не стеснялись выразить свое отношение к «поцелую с пепельницей».

Мы вышли на смотровую площадку. Дул пронизывающий, северный ветер, и на такой высоте мир под ногами казался далеким и безжизненным. Маргрета с наслаждением затянулась — она курила крепкие, мужские сигареты.

— Мы живем в красивом городе, — проблеял я, на самом деле совершенно не желая разговаривать.

— Этот город удобен, — пожала плечами доктор Рипл. — Смотрите, как геометрически правильно выстроена композиция перед зданием правительства. С одной стороны, есть место для толпы, с другой — четко организован подъезд для служебных машин, есть место для охраны. А совсем рядом — парк и заросли, где могут укрыться влюбленные парочки. Жить нужно там, где тебе удобно, Эрик.

Я обратил внимание, как интересно оттеняет браслет розовую кожу на запястье. Маргрета уже не девочка, сколько денег она тратит на косметические услуги, что выглядит так шикарно?

— Так вы подумали над моим предложением? Небольшое приключение пойдет вам на пользу, — она коснулась моих пальцев, но тут же убрала руку. — Никаких обязательств, ничего лишнего.

Нехорошие вопросы в голове множились, пока не доползли до критической точки.

Может быть, стоит согласиться и соскочить после первой ночи? Но голос разума учтиво подсказывал, что такая женщина не отдается, пока не убедится в своей совершенной власти над подопытным кроликом.

— Ваше предложение льстит мне, доктор Рипл. Однако вынужден отказаться — у меня уже есть девушка.

Только она об этом не знает, добавил я про себя.

— Правда? — левая бровь изогнулась в сомнении.

На слабо берем? Как же…

— Умелая маскировка, только и всего. Вы снова мне льстите. Давайте вернемся и выпьем?

Кровь отлила от бархатных щек. Маргрета с силой раздавила окурок в пепельнице.

— У меня срочное дело, господин Эмрон. Не трудитесь провожать. И думаю, ваши дела с моей клиникой решены окончательно.

Она ушла, забыв на столе газету. Перспектива доедать ужин не слишком привлекала, но почему бы не заказать еще и десерт?

Я развернул первую полосу.

«В честь празднования Дня Освобождения в столице выступит заместитель генерального прокурора Георг Саблин», гласил центральный заголовок. Очевидно, в очередной раз об успехах в борьбе с организованной преступностью. Я пробежал глазами еще несколько заголовков поменьше — про падение стоимости сырья, про закупки зерна у соседей и рок-фестиваль через месяц.

Решив сэкономить, я мужественно отказался от десерта и спустился вниз. Только тем, что с голодухи я двигался быстро, можно объяснить тот факт, что сильнейший удар по голове не раскроил ее совершенно.

Я рухнул без сознания, даже не поняв, что произошло.