Глава 9. Сумбурный понедельник

— Что ты сказал, Проф? Я не…

— Ты прекрасно все расслышал, Дик! Прекрати валять дурака, хотя бы передо мной. Я сказал то, что сказал — я выхожу из игры. Вполне может быть, твоя цель высока и благородна, ты явно имеешь четкий план и я даже готов допустить, что это дело государственной важности, но с меня хватит. Я даже не знаю, на кого ты работаешь! Это таинственное удостоверение видели все, кроме меня, черт бы тебя подрал! Родители уже сошли с ума, разыскивая меня по моргам и больницам. Чудо, если деканат пока не выставил мне расчет и не предъявил обвинение в срыве учебного процесса. Квартирная хозяйка через несколько дней потребует плату, заметит мое отсутствие и выкинет мои вещи на помойку, взяв нового жильца. С меня довольно, Дик. Было очень весело играть в шпиона, в детектива, в бездомного скитальца и агента под прикрытием — но дальше я пас, спасибо. Сегодня же вечером сажусь на поезд и возвращаюсь в столицу.

Выпалив это все на одном дыхании, я скрестил руки на груди — если верить психологам, эта поза означает, что человек закрыт для доводов собеседника, — и уставился на носки своих ботинок. Дик тоже смотрел в сторону, словно не слышав моей пламенной тирады — или переваривая услышанное. Наконец, он поднялся и вышел из забегаловки; я, волей-неволей двинулся следом.

Похоже, он не собирался меня останавливать. Даже слова не сказал!

Мы двинулись по главному проспекту в сторону нашей гостиницы; худо-бедно я начал разбираться в этом маленьком, унылом городишке, который хотел вычеркнуть из памяти и желательно поскорее. В непроглядной темноте мимо сновали редкие машины, слепя фарами глаза, дул пронизывающий ветер и не хватало только дождя, чтобы ощутить себя как дома. Но дома не было…

Если я и надеялся найти здесь что-то похожее, надежды не оправдались.

— Да пропади все пропадом, я вообще не понимаю, зачем здесь торчу! Словно пятое колесо в телеге, которая и без меня прекрасно катится себе неизвестно куда. Я здесь лишний элемент, слабое звено… еще неизвестно что. От меня нет пользы в расследовании, то под ногами…

Тут я заметил, что Дик говорит. И не сам с собой, но, по обыкновению, скорее бурчит под нос, чем обращается к собеседнику.

— Я не стану повторять, Проф, что твоя жизнь в опасности. Им известны твои данные, место работы, несложно вычислить, где живут твои родители.

— Ты сказал, им ничего не угрожает!!! Ты сказал, их не станут трогать, ты обещал! — я сорвался на крик.

Дик, словно не замечая моей истерики, продолжал говорить.

— Возможно, уже сейчас ты являешься подозреваемым в убийстве вахтера — полиция не любит сложных вычислений, и если один жилец исчез в тот самый день…

— Я все это знаю, Дик, — перебил я его, кое-как успокоившись. — Давай внесем ясность — я собираюсь свалить как можно скорее и сделаю это.

— Хорошо, не буду повторяться, — неожиданно согласился он. — Хочешь уехать — твое право. Не стану удерживать.

Ну вот, все сказано. Те самые слова, которые…

Проклятый коп! Он даже не пытался делать вид, будто я — не пустое место. Какого черта таскать меня по всяким Турицам, везти сюда на поезде, устраивать в гостиницу? Я — всего лишь обуза, ненужная ветошь, случайно прицепившаяся по пути…

А Дик все говорил, и я в ужасе понял, что пропустил несколько предложений.

— …делать, как тебе заблагорассудится. Я остаюсь, пока не выясню, кто жестоко прикончил трех здоровых парней. Вполне вероятно, этот же человек убил никому не известного бомжа в столице. Может быть, эти случаи никак не связаны, но я в это не верю. Безусловно, я могу справиться один, — здесь он сделал паузу, будто пропуская часть мысли. — Впрочем, если ты решил окончатель…

Мы сами не заметили, как подошли к отелю. Сквозь стеклянный фасад залитый светом холл был как на ладони; я прищурился, разглядывая фигуры внутри.

Дик, оборвав фразу, рванул к дверям, словно за ним гналась стая гончих. Я поторопился следом и стал свидетелем отвратительной сцены.

— Прекрати, слышишь? Да прекрати, здесь же моя дочь!!

Еще удар, прямо по лицу. Потом еще.

— Мне плевать на твое отродье, слышишь?! Тебе было плевать на Оскара, почему я должен…

Дик подоспел как раз вовремя, чтобы отвести очередную оплеуху. Некоторое время Крамен-старший извивался в его руках, выкрикивая непристойности в адрес сожительницы, потом затих.

— Звони Тонину! — мой напарник кивнул на телефон за стойкой администратора. — Скажи, пусть приезжает и арестует эту нецивилизованную скотину.

За этим последовал чувствительный удар Крамену под ребра. И еще один. Павел охнул, выругался и сразу как-то обмяк в Диковых клешнях.

— Так оно и проще — все равно я собирался вас завтра допросить, господин отелевладелец. Вашему безутешному горю пора слегка развеяться, — Дик рывком поставил его на ноги и оттолкнул к стене.

***

Остаток вечера я просидел с маленькой Амели, пока приехавший с Тониным парамедик осматривал Софию. На лицо пришлось наложить шов, но в целом женщина выглядела молодцом, и сказала, что подавать заявление не будет. Про вечерний поезд пришлось забыть; я отвел сонную малышку в ее комнату и спустился вниз.

Дик сидел рядом с Софией Гуэр, держа наготове стакан воды и пачку бумажных носовых платков.

— Он как с цепи сорвался после нашего разговора, — пояснила она Дику. — Некоторое время мы не пересекались, но я не люблю долго ходить вокруг да около. Просто повторила ему то, что уже говорила вам. Его сынок был тем еще гаденышем, и добрая часть девчонок в этом городе рассталась с девством намного раньше запланированного по его милости. Это мое мнение и тот факт, что какой-то псих убил его, ничего не меняет. Прошлое всегда останется прошлым.

Заваливаясь спать, я ничего не сказал Дику, но решил поучаствовать в завтрашних допросах. Для очистки совести. Я настроился дождаться допроса Крамена и насладиться тем, как мой напарник вытрясет из него всю душу. А потом я заставлю его показать мне эту карточку — не уезжать же из Мелахи в вопиющем неведении?

***

С утра, едва продрав глаза, мы спустились вниз и получили вкуснейший завтрак — видимо, в качестве вознаграждения. Выглядела София осунувшейся, маленькой Амили нигде не было видно. Яичница с тоненьким, идеально прожаренным беконом, чай с корицей и лимоном, хрустящие, тающие во рту тосты — я снова и снова убеждался, что принял правильное решение. Я так соскучился по прелестям обычной жизни за эти три дня: из меня вышел бы плохой попаданец в средневековые миры, которые сейчас встречались в каждой второй плохо слепленной фантастической книжке. Я вряд ли протяну долго без нормальной душевой кабинки, свежих простыней и хорошо приготовленной еды. Все это я выдал молчаливому Дику, который словно не заметив никаких изменений в нашем рационе, умял все и поднялся.

— Идем, Проф, надо успеть в колледж к одиннадцати.

— Почему? Ты уже предупредил…

— Нет, одиннадцать — это время, когда ранние пташки еще не сбежали с последних лекций, а совы — как раз продрали глаза и явились ко второй паре.

Я пожал плечами и залпом влил в себя остатки чая, хотя не могу не признать — в его словах присутствовала весьма правильная в отношении студентов логика. Набросив пиджак, я выбежал из отеля, силясь догнать чересчур прыткого напарника. Почти бывшего напарника.

На улице внезапно похолодало — я приготовился к тому, что по возвращении в столицу меня ждала гораздо худшая погода. На улице, несмотря на ясное небо, дул пронизывающий ветер, сворачивая опавшие листья в перекати-поле, которые то и дело наталкивались на прохожих, сбивая с размеренного шага. Обогнув сквер, мы прошли вверх по центральной улице до ближайшей трамвайной остановки, проехались немного в давке, свойственной любому рабочему понедельнику — но, безусловно, это не была «давка» в понимании столичного жителя — и через несколько остановок вышли на кольце. Я все время таращился в окно, в предвкушении расставания с Мелахой, надеясь увидеть в ней что-то положительное, после всего пережитого негатива. Мимо меня проплывали новостройки, магазины, украшенные погасшими фонариками деревья и бездомные коты, в унисон тянувшие свою песню на крышах. Здесь можно было бы остаться в тишине и наслаждаться жизнью — но дальше эта мысль улетела в никуда. Почему Дик все утро молчал, оставалось только гадать — обиделся на мое дезертирство, готовился к допросу студентов или просто предпочитал молчание. Изредка я слышал его бормотание:

— Так-то оно так, само собой… однако момент все же никудышный…

Или:

— Ты понимаешь, вроде все так и надо — однако есть же заковыка…

Я почти не вслушивался в эти реплики, зная, что они адресованы не мне. Возможно, в его разуме существовал некий Дик-два, который все время задавал каверзные вопросы и требовал на них ответов. Мне тогда было все равно — да и сейчас, признаюсь, тоже.

Добравшись до колледжа, гордо именуемого «Колледжем прикладных и точных наук города Мелаха», мы, само собой, направились первым делом в кабинет директора. Таинственное удостоверение Дика творило чудеса — мы были приняты сухощавой дамой в больших очках ровно через десять минут после преодоления первого и единственного препятствия в лице дежурного охранника.

Госпожа Мелинда Роувен приняла нас в кабинете, отделанном мебелью с претензией под красное дерево, уселась за широкий стол и поправила дужки очков. Она явно приготовилась к долгой изнуряющей обороне.

— Я уважаю ваши полномочия, как представителя власти, — она чопорно смотрела на Дика поверх очков, — однако для студентов подобные допросы — это стресс и только с позволения родителей…

— Вашим студентам больше двадцать лет, — Дик не стал садиться, хотя в кабинете, кроме длинного стеллажа с документами, стояло широкое кресло и пара стульев. — Таким образом они уже не нуждаются в присутствии ни родственников, ни социального работника. Времени не так много, госпожа Роувен — вы должны понимать, что все трое убитых — ваши студенты и, таким образом, пока преступник на свободе — именно их сверстникам грозит наибольшая опасность. Чисто логически.

Дама побледнела, но стойко держала удар.

— Следователь Тонин уже опрашивал всех, кто мог иметь отношение….

Дик хрустнул суставами пальцев.

— Госпожа Роувен, мы оба знаем, какие вопросы задавал миляга Тонин. Кто кого видел, кто с кем говорил и как же так получилось. Я хочу задать другие — и вы боитесь, что они окажутся неподходящими, не так ли? Увы, этого не в силах избежать никто — но если мы будем поменьше трепаться сейчас и больше времени посвятим расследованию, то результат в общем может оказаться намного продуктивнее. Для начала я хотел бы послушать вашу краткую характеристику отношений других студентов с тремя покойными.

— Никто в этом колледже…!!! — взвилась директриса.

— Само собой, — вежливо улыбнулся Дик. — Просто расскажите нам.

Выяснилось, что Урсав и Кисьлевский были неразлейвода, а с Краменом общались мало, однако все трое были известными заводилами, любителями женского пола, а посему в число их знакомых можно смело записывать весь колледж, кроме, разве что, первого курса. По поводу их успеваемости директриса сделала было вид, что о мертвых плохого не говорят, но тот самый Диков взгляд мигом заставил ее вспомнить, что учились все трое неважно, чуть лучше других Кесьлевский, так как хотел стать журналистом, не имел родителей и уже начал подрабатывать. Худшие результаты — я совсем не удивился — демонстрировал Оскар Крамен: его мало интересовала учеба вообще, он появлялся на уроках физической подготовки, чтобы блеснуть мышцами, на математике откровенно зевал, а на гуманитарных предметах клеил девочек. Все трое должны были в этом году закончить второй курс и перейти на последний, третий.

— Как вы полагаете, госпожа Роувен, какие шансы были у Крамена закончить ваш колледж с более-менее приличными оценками?

Директриса снова замялась.

— Ну, сложно сказать… все-таки бедняжке предстоял еще год…бывает, они исправляются.

— Госпожа Роувен?

— Как раз накануне его смерти… — директриса аккуратно приложила накрахмаленный платочек к уголкам глаз и снова поправила очки. — Как раз накануне я виделась с мистером Краменом… точнее, я виделась с ним утром того дня.

— Вы часто так поступаете?

— Все-таки учебный год закончился, и вызывать его в колледж было бы… я сказала мистеру Крамену, что если Оскар не возьмется за ум, этой зимой его отчислят.

— Интересно, — только и сказал Дик.

Когда мы выходили, получив разрешение побеседовать с одногруппниками убитых, госпожа Роувен продолжала сидеть в кресле, теребя кружевной платочек, и повторяла:

— Ах, если бы я только знала… если бы я знала…

Едва поспевая за Диком по коридору, я услышал его бормотание:

— Ну, допустим отец намылил ему шею…но это ничего не доказывает… может быть, побег? Бунт? Наркотики?

Я словно слышал его мысли, но и сам видел, что они ведут в тупик. Отец Крамена не мог причинить своему сыну вред, как ни крути — для этого он слишком сильно его любил.

***

До большого перерыва оставалось минут пятнадцать. Нам выделили пустую комнату, больше похожую на подсобку, чем на лекционный зал. На полу лежал толстый слой пыли; в углу громоздилась макулатура, занавески в нескольких местах прогрызла моль. Я вооружился найденной на пустом стеллаже газетой, кое-как очистил стулья и две парты.

Дик отмалчивался, никак не реагируя на мои старания — я подозревал, что он крепко обиделся. Эта обида поддерживала во мне чувство собственной значимости, от чего крепла уверенность в правильности принятого решения. Но таращиться в окно было глупо; я предпринял робкую попытку завязать беседу:

— Видишь, благодаря Эстерхази оказалось, что семья Тори ни в чем не виновата. Он стольких девочек…

И в этот момент Дик словно с цепи сорвался.

— Это все из-за нее, из-за девчонки, так?

— Что ты…

— Она тебя отшила, подставила, а потом, когда ты ее пристыдил, не бросилась на шею со слезами раскаяния? Так? Ты ждал, что цыпочка растает от собственной никчемности и твоего благородства, Дин Кихот? Поэтому и не стал ябедничать ее громиле-папаше?

— Дик, перестань! — кажется, я даже покраснел.

— А зачем? Ты сваливаешь, между нами вроде все ясно — чего молчать? Признайся, не привык, что милашки бывают такими черствыми?

— Прекрати! И вовсе я ничего такого от нее не ждал, зачем мне…

— Да затем, что эта дуреха тебе понравилась. А после дурацкой выходки с Тониным она тебе все равно понравилась, даже еще больше. Этакая стервочка-целочка, а?

— Заткнись!!! — проревел я, вскакивая.

— А то что? — оскалился Дик, намекая на первую нашу драку у меня на кухне, закончившуюся полным разгромом. — Ты весь такой из себя мальчик-чистюля, и все девочки у тебя были рафинированные, столичные, все знают правила игры и дело идет гладко, как по нотам. А здесь, мой милый Проф, еще та глухомань и провинция, здесь девушки иные — дикие и неприрученные. Таких еще укрощать надо и завоевывать, а этому делу ты совершенно не обучен.

— Да мне плевать на нее, слышишь?! — заорал я, для пущей убедительности шмякнув кулаком по столу. — С чего ты вообще взял, что мне есть до нее какое-то дело? Я себе найду в сто раз лучше, как только вернусь домой.

— Говоришь, плевать? — усмехнулся Дик, остывая. — Посмотрим.

Очень скоро мне предстояло узнать, что он имел в виду.

***

За дверью послышались сдержанные смешки и торопливый шепот. Студенты везде одинаковы — они отпускают сальности даже перед допросом, не говоря уж про экзамены. Там, за дверью, может быть что угодно — для них существует лишь здесь и сейчас.

На мой вкус лучше повзрослеть раньше, чем позже.

В дверь осторожно постучала секретарь — миловидная старушка со списком однокурсников убитых.

— Большое спасибо. Думаю, начнем…

За приоткрытой дверью раздался взрыв смеха; какой-то парень буквально зашелся в поросячьем визге. Секретарь неодобрительно покачала седой головой.

— Все шуточки им… Мир перевернется — и то не заметят. А Памела больше всех норовит…

— Памела? — Дик быстро пробежал глазами список. — А, вот — Памела Гринвуд. Ее и пригласите, если не трудно.

Стоило секретарю выйти, смех прекратился.

Памела, без стеснения закрывшая дверь ногой, оказалась девушкой раскованной во всех отношениях — она носила клетчатую черно-белую юбку с длиной на грани приличия, розовую челку заправила за ухо, из которого свисало сразу три сережки, а полупрозрачная блузка обтягивала весьма заметную грудь. Она жевала жевательную резинку и, усевшись напротив Дика, закинула ногу на ногу и выдула огромный пузырь. Тот, не смутившись, поаплодировал двумя пальцами.

— Это че, опять какая-то дрянь психологическая? Все дуриков выискиваете?

До меня дошло, что директриса даже не удосужилась объяснить группе, зачем они собрались.

— Милое представление, барышня, — искренне улыбнулся Дик. — Вы так со всеми незнакомыми мужчинами общаетесь?

— А тебе что, завидно? — пожала та плечами. — Чего надо?

— Часто трахалась с Краменом?

Я чуть не подскочил, однако деваха и бровью не повела.

— Когда как, я не записывала. Иногда пару раз в день, иногда — через две недели. Вокруг него много сучек вилось, он их прям притягивал — ну и я тоже в сторонке стоять не буду, надо мужика — найду быстро.

— Какой Казанова… — потянул мой напарник. — Например, Виктория Ларие — она тоже с ним спала?

— Зануда Тори? Тори — девочка-целочка? — Памела громко и неприятно рассмеялась. — Да вы что, она же у нас недотрога. Если он и спал с кем-то из сладкой парочки, то уж скорее с Эммой… хотя тоже вряд ли. Он не выносил христанутых.

— Эмма — лучшая подруга Тори? — уточнил Дик, уж не знаю зачем.

Мне все больше хотелось придушить милашку Памелу.

— Да, прям штучка-липучка. Две дурочки-отличницы, вы ж понимаете…

— Не совсем, — только сейчас я понял, что Дик разделяет мои чувства.

— Ну… — на секунду стушевалась девушка. — Ну они ботанки, все записывали на парах, хотя на кой черт? Эта Тори особенно… Из кожи вон лезла, чтобы получить хорошую отметку. Эмма с нее списывала иногда.

— А что, у Эммы было мало времени на задания? Она была верующей?

— Да я-то откуда знаю? Это мамаша у нее тронутая на религии, а дочь — просто тронутая, уж не знаю на чем. Маленькая тронутая гадючка. А Тори всем давала списывать — но никому не давала. Ха, смешно правда? Давалка-недавалка!!

— Следи за выражениями, тварь! — я не выдержал и как следует рванул ее стул, лишь в последний момент удержав от падения назад. — Еще раз услышу…

— Спокойнее, Профессор, — Дик улыбался. — Мы еще не все выяснили. Ходила с другими в заповедник на вечеринки?

— Вечеринки? — та захлопала глазами. — Какие вечеринки?

— Те самые, — хмыкнул мой напарник.

Он поднялся, медленно расстегнул пальто, которое так и не снял. Я таращился на это представление, не зная, как реагировать; Памела облизнула губы, почувствовав, что мяч на ее поле.

Пальто внезапно обрушилось мне на руки — еле успел поймать. Затем Дик так же медленно расстегнул пиджак, отвечая на гримасы малолетней кретинки легкой ухмылкой.

А потом сунул руку в карман и вытащил пряжку. Не ту, которая принадлежала Робинсону — а другую.

— У меня хорошая память на лица, — буквально прошептал Дик, протягивая пряжку к ее лицу. — Помните, как ваш приятель чуть не лишился своих штанов?

— Твою мать! — выругалась Памела, лопнув очередной пузырь из жвачки. — Ну, допустим, ходила. И что с того?

— Что ты, очевидно, была в заповеднике в ту ночь, когда погибли Кесьлевский и Урсав. И дальше из этого следует…

— Это папаша его замочил. Все уже в курсе, только мудила Тонин никак не допрет. Ссыт его допрашивать.

— Чей папаша? — вежливо уточнил Дик, не отвечая на мой изумленный взгляд.

— Да Урсава, — презрительно бросила Памела. — Думаю, Лем набрал на него компромата — выше крыши. Он журналистом хотел быть, шнырял везде. Вынюхивал. Бывал дома у Влада, даже ночевал. Ну а папаша у него нефтяной воротила, струхнул, видать — или наш Лемик его шантажировать начал, он бы смог. Ну и замочил, а чтобы никто не подумал — и Влада заодно, у него еще дети есть. Или не хотел убивать, но так получилось — теперь уже одна херня. И ничего ему не будет, он уже давно всю семью за бугор отправил и сам свалил.

Ничего себе. От неожиданной версии у меня закружилась голова, я перестал понимать что-либо.

— Допустим, это интересная версия… — потянул Дик. — А как же…

— Оскар? Пффф… узнал, что к чему и тоже захотел свой кусок за молчание. То-то сиял в последний день как медный таз — хотя все экзамены завалил как первоклашка, вчистую.

— И Виктория не дала ему списать?

— Она же у нас недавалка! — расхохоталась Памела, начисто забыв мои угрозы. — Очевидно, не дала — он же снова ее послал, нашу серую мышку…

Если бы Дик ее не выпроводил, я бы точно нарушил неписаное джентльменское правило и врезал этой дуре.

— Почему ты все время переводишь разговор на Тори? — накинулся я на Дика, пока мы ждали следующего. — Ты думаешь, она в чем-то виновата? Или ее отец…

— А тебе не все ли равно? — подмигнул тот.

Я замолчал.

***

Катерина Дайва — очень худенькая, без капли косметики — выглядела как сущий подросток. Она села, сложив ладони между колен, и опустила голову. Дик молчал, я тоже. Девушка сглотнула и заговорила — ровным, спокойным голосом. Словно отвечала хорошо выученный урок.

— Оскар…. Он был хорошим парнем, — начала она. — Мы встречались два года назад, когда еще учились на подготовительных курсах.

— Он сильно нравился вам? А вашим родителям?

Дина смущенно теребила молнию на спортивной куртке.

— Да, он мне очень нравился. Но ему нравилось так много девушек… я решила… мы вместе с родителями решили, что лучше будет дать ему полную свободу действий, чем выставлять себя на посмешище.

— Мудрое решение, — поддакнул Дик. — Значит, ваши родители тоже его знали. А кто его недолюбливал, по-вашему?

— Да никто особенно. Все парни иногда ругаются, но когда дело доходит до учителей, обиды забываются и все дружно списывают или прогуливают.

Вот бы мне такую студентку! По ее тону нельзя было понять, как эта кареглазая скромница относится к прогулам — но к учебе она определенно относилась серьезно.

— А что учителя? — подсказал Дик.

— Многие не любили Оскара — он редко вел себя тихо на лекциях. Это казалось ему лучшим способом привлечь внимание, — спокойно пояснила Катерина

— Тогда, может быть, вы припомните — он петушился как-то особенно перед своей гибелью?

Девушка задумалась. На ее хорошеньком, несмотря на детскость, личике отразилось сомнение.

— Это может быть очень важно, Катерина. Вспомните как следует.

— Он устроил декламацию непристойных стихов на экзамене на средневековой литературе, — она улыбнулась. — Сказал, что в древние времена такое за неприличие не считали, значит, можно. Миссис Грин рассердилась ужасно — даже выгнала его из класса. Но ему было все равно — лишь бы произвести впечатление, этого он добивался.

— На кого же? Неужели в вашей группе остались равнодушные к его чарам?

— Да, была парочка.

— И кто же? — Дик бросил на меня торжествующий взгляд.

— Виктория и… и Эмма.

— Да вы сговорились все! — вырвалось у меня прежде, чем я успел заткнуть себя.

Девушка растерянно моргала. Дик улыбнулся одними губами.

— Что скажете про Влада и Лема?

— Лем был хороший парень, — вот тут слышалось явное одобрение. — Он из детдома был. Серьезный, уже работал. Хотел стать журналистом.

— Да, нам сообщили. У него мобильник был, правильно?

— Он с ним не расставался, — улыбнулась Катерина. — Оскар шутил, что телефон у Лема вместо девушки. Оскар вообще… часто шутил, не думая. И Влад.

— Да, мы услышали интересную теорию… если, конечно, это можно назвать..

— Памела? — грустно улыбнулась Катерина. — Она сама ее придумала. Играет в детектива. Я не верю, чтобы отец Влада мог его убить. Он не слишком симпатичный человек — мы с Владом почти начали встречаться год назад, но я передумала, побывав у него дома. Там такая муштра… мне кажется, с Лемом Владу было свободно. У них была взаимовыгодная дружба.

— Вы очень наблюдательны, Катерина.

Дик смотрел на нее в упор, спокойно — словно читая мысли.

— Я все это говорю, чтобы главного не сказать, — вдруг выпалила Катерина.

Внезапно я увидел на ее месте не отличницу, радость родителей и гордость учителей — а застенчивую девчонку, которая страдает от своей искренность больше, чем радуется при виде оценок. Я бы хотел учить такую студентку.

— Что вы имеете в виду? — Дик весь подобрался, словно хищник перед прыжком.

Еще немного и он выпустит когти, чтобы вцепиться в жертву.

— Я видела Оскара в… в тот день. Он шел мимо нашего дома, а я как раз вышла на минуту, чтобы встретить отца.

— Он был один?

— Он шел вдалеке, я узнала его по… ну облик в целом. Понимаете? И… с ним была девушка, но я ее почти не разглядела. Оскар заслонял.

— Она была похожа на Викторию Ларие?

Я заскрежетал зубами, но они меня не услышали.

— Я не знаю, — Катерина быстро-быстро замотала головой. — Я не знаю, правда. Она… она не показалась мне блондинкой…издалека.

— Но это был уже поздний вечер? — уточнил Дик.

Девушка кивнула и выбежала из комнаты.

Мы подождали, пока закроется дверь.

— Дик, это ничего не значит! Просто она увидела кого-то… это даже могла быть не девушка, а подросток… такое, знаешь ли, случается…

— Ну да, знаю, — он ослабился. — Но тебя это все равно не волнует, правда? Что ж, теперь поговорим с друзьями.

Выяснилось, что близким другом Оскара Крамена не отважился назвать себя ни один парень из группы. Все с ним общались, все тусовались, но никто не сказал бы, что знал его мысли. Но многие — как минимум четверо — подтвердили, что единственными «неоприходованными» в группе оставались Эмма и Тори, и что в последние дни Крамен особенно распускал перед ними хвост. Так как девушки везде ходили вместе, невозможно было понять, перед кем именно. Или сразу перед обеими.

— Он все мечтал с двумя, — липким шепотом сообщил толстый, одутловатый Герман. — Говорил, если в порнухе так показывают, то и в реале можно. Вряд ли кто-то из них на подобное согласился.

— Они его отшили? — уточнил Дик.

— Такой и отшивать не надо — достаточно сжатый кулак показать, — Герман оглянулся, словно девушки могли прятаться в шкафу или под столом. — Эмма у нас знаете… ну… палец в рот не клади. В смысле может психануть и врезать… Ну я не то хотел сказать, будто она псих…А еще его папаша приходил в тот день в колледж. Вышел весь белый от злости — многие видели. Но Оскар успел слинять…

За следующий час мы узнали много интересного, но совершенно ненужного о жизни всех трех убитых парней. Большая часть одногруппников знала их еще со школьной скамьи — ничего удивительного, школ в Мелахе было всего три. К концу допроса я разнервничался не на шутку — едва ли не каждого Дик обязательно спрашивал о Виктории. Только двое или трое высказали предположение, что Тори была влюблена в Крамена, однако, подобно остальным, подтвердили, что его девушкой или приключением на одну ночь никогда не была. Что касалось Эммы — я все время напоминал себе, что она была падчерицей убитого Робинсона, с которого все началось — то на ее счет мнения разнились сильно. Судя по всему, Эмма предпочитала довольно агрессивный стиль в одежде, носила много черного и с большим количеством разрезов, шнуровок и молний. И занималась какими-то единоборствами, но какими — никто не знал. Может быть и вовсе — йогой. Черные кудрявые волосы она стягивала лентой, которую могла неожиданно распустить — парням оставалось только пускать слюни. Многие из них теперь откровенно заявляли, что девушки были лесбиянками. Однако одногруппницы на подобное реагировали презрительно — многие из них до сих пор дружили со школьными соседками по парте: Мелаха была слишком маленьким городком, чтобы подобные парочки разбивались с поступлением в колледжи.

— Нам очень не хватает расписания, — пробурчал Дик. — Все-таки Булю придется посидеть, пока мы допросим папашу Крамена. И надо проверить, нашел ли кто-нибудь мобильник этого гения от журналистики. Кто у нас там остался?

— Один приятель Урсава и Кесьлевского, — я вел список учащихся по его просьбе. — Сдал экзамены досрочно и свалил на море.

Дик объявил, что будет сидеть в комнате до окончания занятий и суммировать услышанное, а я отправился в отель. Уже в дверях до меня дошло, что все мои вещи в буквальном смысле надеты на мне и собирать особо ничего не надо. Может быть, стоило взглянуть как дела у Софии, но в ней не приходилось сомневаться — она справится.

За окном стих ветер, стемнело. Лужи высохли, а небо затянула тонкая пелена прозрачных облаков. Я развернулся, чтобы поймать такси до вокзала, и столкнулся лицом к лицу с Викторией Ларие.

— Пожалуйста…пожалуйста, вы же знаете, что это неправда! — девушка билась в истерике, вытирая рукавом залитое слезами лицо. — Вы же знаете, он ничего такого не делал! Между нами с Оскаром ничего… ничего…

Остаток предложения утонул в рыданиях.

Что оставалось делать? Я приобнял бедняжку, которая даже не сделала попытки уклониться, и повел в парк, на ближайшую скамейку. Слезы постепенно высохли, я подождал еще немного и осторожно вернулся к разговору.

— Если честно, Виктория, я ничего не понял. Кто не виноват?

— Мой отец… — всхлипнула та. — Мой отец не убивал Оскара!

— Конечно, не убивал, — пожал плечами я. — А с чего…

— Мне позвонила Котя. Катерина Дайва, то есть. Потом Рита, Тамма и еще пара ребят. Они сказали, их допрашивали обо мне. И что я — главная подозреваемая….в смысле, что из-за меня его…

Ну конечно — именно так Дик и думает. Громила-гравер не станет проверять, насиловали его дочь на самом деле или нет. Просто при малейшем подозрении…

— Ты ведь виделась с ним перед тем, как его убили? Виделась?

— Да…

— Он собирался с кем-то встретиться? Ты же указала на меня пальцем Тонину!

— Я…я не знаю. Он не сказал. Я все выдумала, правда!!

Врет. Каким-то пятым чутьем я чувствовал эту девушку едва ли лучше ее самой. Надавить или оставить? Если не расколю я — расколет Дик.

— Ты можешь мне доверять, Тори. Мой приятель действует грубо, но я не обязан сообщать ему все, что услышу.

— Вы поможете мне? Поможете доказать, что мой отец невиновен?

Я вспомнил своего старика. Рано появившаяся седина в волосах только красила его, за тонкими стеклами очков всегда блестели ясные, карие глаза. Он носил только твидовые пиджаки — считал, они скрывают тот факт, что он горбится. Мама никогда не ругала его за глаза — хотя вытерпела много скандалов и придирок, как и я в свое время. Они были не слишком гармоничной парой — но старались как могли. Я понял, как сильно по ним соскучился — вот бы прямо сейчас рвануть на поезд…

— Поможете, правда? — дрожащий голос Тори вернул меня в реальность.

— Я не знаю, чем могу…

— Можете, я уверена. Я вам расскажу… только не выдавайте меня, хорошо?

Начиналась скользкая почва. Сейчас эта милашка разоткровенничается, а я потом буду краснеть под пристальным взглядом Дика, не имея возможности опровергнуть его подозрения в отношении Мартина Турица.

— Тори, послушай. Давай внесем ясность. Я — никто, обычный преподаватель в университете. Но ведь есть инспектор Тонин — он всегда с радостью…

— Только не он!!! — выпалила она. — Никому нельзя говорить, слышите? Это…это будет очень плохо.

— Для кого плохо?

— Для всех.

Я должен был встать и уйти. Честно скажу — сейчас я думаю, что сильно ошибся. Оказавшись между двух огней, не имея возможность выбраться из проклятой Мелахи, я должен был сбежать. Просто и трусливо. Но вместо этого…

— Я знаю, с кем должен был встретиться Оскар.