Глава 18

Глава 18

В Нью-Йорк я вернулся поздно ночью — все рейсы были задержаны из-за вечерней непогоды. Дождь с ветром хлестали так, что все прохожие с зонтами напоминали Мэри Поппинс, которая вдруг передумала улетать.

По Нью-Йорку ползли огромные многокилометровые тоскливые пробки — дождевая завеса мешала увидеть все, что было дальше пяти метров без скидки на свет фар. Вереницы машин заполонили все улицы — бесконечные железные караваны неоновых глаз. За лобовым стеклом таилась однообразная серо-черная холодная мгла, бывшая фоном для человеческого мельтешения вокруг. Прижимаясь к домам, бежали пешеходы, стремясь скорей укрыться от бешеной стихии, мечтая о доме, теплом свитере и горячем чае с коньяком.

Еще в Вирджинии, шагая через поле к вокзалу, я выслал Йоргену все содержимое флешки, сжато пересказав то полезное, что было в наших с миссис Наруто беседах. В сторону Ларса полетели мегабайты информации, самого сильного сейчас для нас оружия.

Швед смотрел на экран, задумчиво хмурясь.

— Тут почти все зашифровано. Не думаю, что сложно. Мы получили даже больше, чем рассчитывали. Здесь много всего — личные дела, донесения, рапорты, отчеты об операциях, планы объектов… Бинго. Нам повезло. Дай мне пару дней, Марс. Я свяжусь с тобой, как только закончу.

Так я получил кратковременный отпуск. Вернувшись в Нью-Йорк и забрав «додж» со стоянки в аэропорту, я медленно ехал в общем потоке сквозь пелену дождя и вспышки молний. Незадолго до этого я связался с Полуксами, а после с Пинкусом — все было тихо и мирно, никаких перемен. Харперу стало лучше, — он унаследовал от Мэнхарта отличное здоровье. Хоть какой-то плюс в его положении.

Светофоры гасли один за другим, потом зажигались вновь, между машинами бегали постовые в дождевиках, размахивая руками и что-то крича, но их голоса тонули в раскатах грома, так что особой пользы от этого не было.

Огромный город переживал дождь. Трудно было представить такое в Джейн-Эйр — должно быть, там в такую непогоду люди сидели перед горящими каминами и играли в покер, отгородившись от всего мира и отдав городишко на откуп стихии, чтобы наутро застать его новорожденным и чисто вымытым. В Нью-Йорке такой фокус не проходил. Не тот масштаб.

За три квартала от Робин-роуд столкнулись несколько машин, которые мне пришлось долго объезжать, петляя в числе прочих невезучих по параллельным улочкам. Дождь зарядил еще сильнее, хотя, казалось, куда уж больше?.. Барабанная дробь капель сменилась на пулеметные очереди, которые моментально расстреляли меня, когда я вышел из машины, чтобы открыть гараж.

Полуксы опять не спали, ожидая вестей. Я сказал лишь, что скоро, возможно, мы узнаем, где находится Мэнхарт и, не исключено — Ровена. А затем перейдем в атаку. Пока же все упирается в техническую сторону дела, которая зависит от Йоргена, а потому мы вынужденно ждем несколько дней. На этом я отправил их спать. Если приходится ждать, лучше делать это во сне.

Казалось, миллиардер нисколько не беспокоился о своей осиротевшей империи — видимо, все нужные винтики крутились и без него. Если бы не беспокойство о дочери, он, наверное, также радовался бы неожиданной изоляции, как и Айронс. Роксана выглядела спокойной, вот только лицо чуть побледнело и вокруг глаз залегли тени.

Я поужинал остывшим бакалао, проверил все двери и окна, погасил везде свет и лег на диване в гостиной. Включил телевизор, — вдруг что-то полезное. Пощелкал каналами. Новости были, но нас не касались, — так, обычная ерунда. Выключил и уснул.

В ту ночь я видел сны. Обычно так не бывает, я просто проваливаюсь в темноту и все. Та ночь была исключением.

…Детство, город Аврора, штат Огайо. Помесь Джейн-Эйр и обычного городского пейзажа. Аврора — небольшой город, все знают друг друга или почти все. Четверть жителей — итальянцы. Мы с бабушкой тоже жили в итальянском квартале, там были самые дешевые квартиры. Мы перебрались в Штаты, когда в России началась гражданская война. Я помню, как долго учил язык, не понимал обычаев и юмора этих людей. На улице меня били, я был маленький и тощий, а детям всегда надо над кем-то издеваться, — развлечение не хуже других. Почти у всех ребят были ножи, даже у девчонок. Маленькие перочинные, охотничьи, кухонные, всякие… Район считался неблагонадежным. Если патрульные копы видели у подростков ножи, всю компанию забирали в участок, ножи отбирали, владельцев на сутки запирали по камерам. Это считалось престижным. Если полиция к тебе не придиралась, на тебя начинали косо поглядывать и сторониться — в лучшем случае.

Меня ни разу не забрали в участок и у меня не было ножа — все это знали. Но это никого не напрягало — я умел быть незаметным. Я рано усвоил, что в большинстве неприятностей люди повинны сами. Я избегал компаний, шумных сборищ и не открывал рта без нужды. Это с лихвой окупалось.

Еще я умел замечать мелочи. Как Амели. Не знаю, откуда это пришло. Было и все тут, как-то само собой. Только француженка видела странные мелочи, порой забавные, а я — полезные. Я подмечал походку людей, их голоса и привычки, — всякий раз, когда кто-нибудь оказывался рядом. Я мог мысленно примерить на себя чье-то лицо или слова, пытаясь угадать, что думает их носитель. Обычное развлечение для меня в то время.

У нас был сосед — старый Мигель, мексиканец из Эль-Пасо. Сухой загорелый старик с длинными черными усами, почти нетронутыми сединой. Он разменял седьмой десяток, но годы ему не вредили. Любил поболтать и много чего рассказывал о своей солнечной родине. Однажды я узнал от него, что в старые времена, когда в Мексике запретили бои на ножах, местные мастера закаляли свои руки настолько, что ударом пальцев могли пробить человека насквозь. Ножи им были уже не нужны.

Мне было лет десять тогда. На следующий день после школы я раздобыл пару досок, с десяток ржавых гвоздей, а пилу и молоток одолжил у Мигеля. Я распилил доски на отрезки длиной в локоть и сколотил их квадратом, который обтянул старым тряпьем и веревкой. Получился щит, который можно было вешать на стену. Я приколотил его к дереву во дворе и отныне по часу в день проводил у этого дерева — полчаса перед школой и полчаса после. Я закалял руки. Я бил в щит кулаком, потом пальцами — вторыми костяшками, полусжатый кулак. Мигель говорил, это называется «лапой дьявола». Затем кончики пальцев — все пять, затем указательный, безымянный и средний, как самые сильные. Большой палец — он был слабее, усилие приходилось расчитывать, плотно прижимая к нему согнутый указательный. Мизинец был самым слабым, чтоб не сломать его, я начинал с самых легких тычков. После пальцев в ход шли ладони — основание, которым удобно бить в подбородок, затем ребро, но ладонь горизонтально подкручивалась так, что напоминала топор. Длинные размашистые хлесткие пощечины по стволу дерева, его я тоже обвязал тряпками, чтоб не остаться без рук. Боковые удары локтем, совсем легкие и очень болезненные поначалу, пока руки как следует не окрепли.

Много раз хотел бросить, но каждый раз утешал себя тем, что полчаса утром это совсем не много и вполне мне по силам. О том, что вечером будет еще полчаса, я старался не думать до тех пор, пока этот вечер не наступал. Потом я жил до следующего утра и все повторялось вновь. И так день за днем. Месяца через три руки достаточно загрубели, суставы уже не распухали и новых ссадин не появлялось.

Через полгода я решил тренировать рост. Я был очень маленьким и сутулым и в этом были свои плюсы. К примеру, я мог бы стать отличным квартирным вором, если бы захотел. Учителей вокруг было множество. Вместо этого я хотел немного подрасти.

Я давно уже заметил, что отношение людей зависит от того, как ты выглядишь и как себя держишь. К коротышке относятся иначе, чем к великану. Но если коротышка держится спокойно и уверенно, а здоровяк паникует, рост зачастую отходит на второй план. Так было, когда Энди Дюфрейн одержал победу над четырьмя охранниками одним лишь своим холодным спокойствием, пока они решали, как лучше сбросить его с крыши…

Все так, но я хотел вырасти, потому что был уж очень маленьким и не желал с этим мириться.

Я зарылся в школьную библиотеку, штудируя книги и интернет. Спортивная гимнастика, гимнастика йогов, общая анатомия человека, строение скелета и мышц… Все, что казалось мне полезным, я переписывал в отдельную тетрадь, потом перечитывал, правил, вычеркивал…

Через неделю я стал растягивать тело. По вечерам после школы часа через два после ужина, я спускался во двор, подходил к стене дома и делал стойку на голове, подложив для мягкости куртку. Затем залезал на дерево и повисал на ветке метрах в двух над землей. Висел, считая сперва до тридцати, потом до пятидесяти, а когда слегка пообвык и спина перестала ныть, уже и до ста.

Жарко. Серая пыль и песок кружатся в воздухе, когда ветер дует с реки.

Я спрыгиваю с дерева и умываюсь у пожарного гидранта в углу двора. Опять выхожу на солнце, вытягиваюсь вверх, вставая на носки и тянусь всем телом с поднятыми над головой руками, медленно считая до двадцати. И так десять раз. Наклоны головы вбок — десять раз, стараясь достать ухом до плеча. Наклоны вперед, чтобы коснуться земли руками — двадцать раз. То же, но назад, чтобы коснуться пяток — еще двадцать. Закидываю ногу на нижнюю ветку дерева, получается чуть ниже уровня груди. Тридцать наклонов, меняю ногу.

Рядом с гидрантом крохотный цветник, обнесенный заборчиком. Его разбила тетя Роза, которая дружит с моей бабушкой. Заборчик невысокий, мне по плечо. Встаю спиной к калитке, закидываю на нее ладони, так что руки оказываются вывернутыми в плечах. Приседания пятнадцать раз.

Адово пекло в тени, на синем небе ни облачка, серая пыль ложится на потную шею и плечи.

Наклоны стоя, касаясь лбом коленей — двадцать раз. Здесь главное, как следует поджать шею, чтоб ткнуться в колени точно лбом.

У стены валяется старый матрац с торчащими пружинами. Там тень и там чуть прохладней. Валюсь на него и пару минут лежу неподвижно, слушая как кровь стучит в голове, затем заставляю себя встать. Сажусь прямо, одну ногу поджимаю под себя, другую вытягиваю. Наклоны к вытянутой ноге — двадцать раз. Меняю ногу. Точнее пытаюсь, но ее сводит судорога и приходится долго растирать, теряя время.

Лежа поднимаю ноги за голову. Коленями надо касаться лба, а пальцами — матраца за головой. Десять раз. Потом, когда я уже привык, я просто складывался в такой позе пополам и замирал, отсчитывая тридцать секунд, потом шестьдесят.

Переворачивался на живот, сгибал ноги и брался за лодыжки, поднимал голову, выгибал спину — кораблик, десять секунд. Тут же, без пауз — поза моления плюс кобра, пять раз. Сидя, ноги скрещены, руки в замок вытягиваю вверх, пять раз. Сидя наклоны, касаясь ладонями пальцев ног, а головой — коленей, десять раз. Лежа, поднимаю ноги за голову по уже известной схеме, десять раз.

Встаю. Вытягиваюсь всем телом вверх, как в самом начале, плюс наклоны, касаясь носом коленей — пауза в пять секунд, четыре раза. Падаю на матрац. Кобра сорок секунд, переворачиваюсь — березка сорок секунд. Лежа, поднимаю ноги за голову, замираю — двадцать секунд.

Встаю, развожу руки в стороны — наклоны через стороны к ногам, чтобы коснуться ладонью земли — пауза в пять секунд. По два раза в каждую сторону.

Опять ложусь на матрас — кобра вверх, вправо, влево, снова вверх — пять раз. Повисаю на ветке дерева — минута. Приседания на одной ноге, корпус наклонен вперед, руки в стороны, взгляд вперед — десять раз на каждую ногу.

Все. Падаю на матрас, придавленный духотой, пылью и своими усилиями. Встаю, ковыляю до гидранта, снова падаю.

Каждый второй, проходя через двор, крутит пальцем у виска или качает головой с улыбкой или без. Они не понимают, зачем это нужно. Они живут всю жизнь в своих убогих телах и совершенно не понимают, зачем это нужно. Пекло, пыль, нечем дышать, все нормальные люди спасаются от жары, только я изгибаюсь на старом грязном матраце, заворачивая голову к небу.

Это нормально. Для меня.

Что бы ты ни делал, всегда найдутся те, кто скажет, что ты молодец. Еще больше тех, кто скажет, что ты неудачник.

Ну и?..

Да ничего. Делай, что считаешь нужным, учись думать своей головой.

Чего я хотел? Да ничего особенного. Выжить. Выбраться отсюда. Заработать достаточно денег. Просто спокойной жизни и чтобы ничего не бояться. Чтобы все это было, надо быть сильным. Это очень просто, даже для десятилетнего человека.

Здоровое тело — это очень много. Здоровая голова — состояние. Грех было бы это не использовать и не тренировать. Одно время я не понимал, почему другие не делают то же самое. Потом перестал удивляться.

У ребят постарше были пушки. Старые, подержанные, но вполне рабочие. Они сбивались в банды, делили улицы, придумывали себе клички и нашивки, расписывали стены. Часть их погибала в уличных перестрелках, не дожив до двадцати, другие подсаживались на наркоту и тоже умирали, только медленнее.

В районе доков жил один парень — Бык МакДжи. Его считали отморозком, у него была своя банда и шесть приводов в полицию. Конечно, он был шпаной, никто из серьезных людей не захотел бы иметь с ним ни малейшего дела, но среди нас, подростков, его звериная тупость создала ему ореол крутизны и какой-то неуязвимости.

К любому мог подойти Бык МакДжи. Обычно, при его появлении любой здравомыслящий человек тут же бежал прочь со всех ног. Если же это не удавалось, он просто отдавал все свои деньги и все ценное, что у него было. Таким образом он отчасти покупал себе здоровье и, по итогам встречи, мог отделаться простым визитом к врачу, а не тяжелой госпитализацией со множественными ушибами и переломами.

Отец его, говорят, был шотландцем, а мать ирландкой, а сам он был рыжим, словно лисица и злобным, как стая гиен.

Я делал свою гимнастику на позвоночник уже полгода, тело привыкло и запросило новой нагрузки. Я начал бегать по утрам, обычно, недалеко от дома.

Однажды в воскресенье утро выдалось особенно жарким. Шесть утра, но из-за палящего солнца уже нечем дышать. И я побежал к реке — время было, к тому же у воды намного прохладней. Здесь даже воздух был особый, полный совсем не городскими запахами.

Я неспешно бежал по кромке песка, поджав локти к груди и стараясь дышать в такт бегущим ногам. Я воображал себя паровозом, который мерно катит по рельсам — раз-два, раз-два…

Я добежал до бывшей конторы старого Абрахамса, которая уже лет пять как пустовала выбитыми окнами и провалившимися дверями. Мэр часто обещался снести эти убогие руины, но все тянул до выборов осенью. Здесь изредка ночевали бродяги, кормившиеся у реки. Эта часть пристани считалась заброшенной. Деревянный причал тихо гнил в зеленой воде, обрастая мхом и ракушками. Обломки досок, кирпича, пустые бочки, какие-то железяки и бетонные блоки — все это было разбросано тут и там, образуя завалы в рост человека.

Я остановился, отдыхая, чтобы бежать обратно.

Из-за ближайшей кучи мусора вышел Бык МакДжи и молча уставился на меня.

Так…

Бежать.

Но куда? Я уже и так битый час бегал и вымотан до предела, он догонит меня без труда. К тому же, он лучше меня знает порт.

Я оглянулся. Вокруг ни души. Его дружков тоже не видно, хоть что-то хорошее.

Может, в воду? Не поплывет же он за мной… Я посмотрел на Быка. Тот вынул из кармана пистолет, уставившись в мою сторону, но в то же время сквозь меня. Зрачки у него были мутные, губы нервно подергивались. Похоже, наркота.

Нет, убежать не успею. И я пошел к нему.

— Сэр, мистер МакДжи, сэр, — я говорил быстрым высоким придурковатым голосом, вложив в него побольше испуга и раболепия.

— А я везде ищу вас, сэр… ведь я должен вам денег…сэр…

Красное лицо МакДжи удивленно скривилось. В глазах, на секунду прорвав пелену, мелькнуло недоумение. Он явно не понимал что происходит, — такого сценария в его голове не было.

Вот и хорошо — трудно стрелять и удивляться одновременно…

Мне надо было подобраться поближе, тогда появлялся шанс.

Шажок, еще шажок.

— Это все, что у меня есть, сэр, сто семьдесят долларов, — я сунул руку в карман и забренчал ключами, — я копил их всю жизнь…

Он посмотрел на мой карман, по-прежнему ничего не понимая.

— Та щоб вi были здоровi, пан-атаман! Нешто я ни разумiю?..

Кажется, я даже что-то пел.

Между нами метр. Можно было бы достать ногой в колено или в пах, но в ответ он вскинет пушку, даже падая, — а с такого расстояния не увернуться. К тому же, такая туша отлично терпит боль.

Что вокруг? Кучи мусор со всех сторон, — ни палок, ни арматуры поблизости нет. Пыль и песок под ногами, но попробуй-ка наклонись — пуля всяко быстрее.

Битый кирпич вокруг. Много битого кирпича. Это хорошо, но опять же, как дотянуться, не спровоцировав выстрел?..

Он был высоким, намного выше меня. До глаз мне не достать, но горло…

Я сделал последнй шаг, следя за пистолетом и не переставая что-то жалобно лепетать. Глянул за спину МакДжи расширенными от ужаса глазами, как будто там стояли Кейси Джонс на пару с Роршахом и Микки Маусом в придачу.

МакДжи непроизвольно дернулся, чтоб оглянуться.

И я всадил ему пальцы в горло. Средний, указательный, безымянный, вместе — подобие штыка, только практичнее.

МакДжи пошатнулся, голова откинулась, он сделал шаг назад. Тут же, без пауз я прыгнул на него, ударил плечом в живот, одной рукой хватая ствол, другой — штаны в районе паха, сжимая и выкручивая, что есть силы.

Он весил больше меня раза в три, но это больно, очень больно… Пусть даже от десятилетнего ребенка. Законы физики тоже никто не отменял.

И он не устоял, рухнув навзничь и подняв тучу пыли. Не отпуская ствол, я нашарил другой рукой ближайший обломок — замах — и обрушил его на голову МакДжи.

Раз!..

Второй!..

Третий!..

Еще!..

Все. Он лежал неподвижно, ни о чем не заботясь, оставив меня глотать пыль в наступившей тишине.

Я встал, пошатываясь и тяжело дыша, чувствуя, как нерастраченный адреналин гоняет кровь, требуя выхода. Насилу удержался, чтоб не ударить МакДжи еще раз.

Огляделся, прислушался. Никого. Мне определенно везло, день можно было записывать в разряд удачных.

Все также ярко светило солнце, плескалась вода и пели птицы. На свете ничего не изменилось. Впрочем, все это пело бы, плескалось и светило и в случае моей безвременной кончины, когда б мой труп с дурной руки МакДжи отправился на дно…

Да, кстати, надо спрятать тело. Иначе может быть себе дороже.

Я поднял пистолет и осмотрел. Автоматический кольт 911 или вроде того — магазин маловат, зато патрон мощный. Наверное, не устареет никогда.

Это был мой первый пистолет. Я снял майку и обернул ей кольт, огляделся и засунул сверток в проломленную бочку. Может, МакДжи был мертв, а может жив — в любом случае, вздумай он очнуться, мне хватило бы кирпича, а пистолет только наделал бы лишнего шума.

Впрочем, не стоило пускать на самотек. Я осторожно приблизился к телу и пнул его в коленку. Ничего. Поднял камень и запустил МакДжи в лоб. Голова дернулась и только. Ну и ладно, но тело в любом случае лучше спрятать. Вот только куда?

Скажете, слишком здравые мысли для десятилетнего мальчика? Может быть. Может быть, на вашем месте я и сам бы так думал, но где написано, что все десятилетние дети по определению не дружат с головой? Да ни черта подобного. И я не видел в этом ничего особенного, для меня это было чем-то простым, на уровне здравого смысла — сделай все как следует и избежишь неприяностей. Это ведь как зубы почистить, не так ли? Может, мне не давалась математика в школе, но с головой-то я дружил всегда.

Сбросить с причала? Он всплывет, доплывет до города и наделает шума. Дружки МакДжи будут рыскать по улицам, а мне еще пистолет прятать. Можно чем-то обвязать, чтобы пошел ко дну… Можно, можно… Я задумчиво огляделся. Закидать хламом? Собаки отроют. Что же делать?..

Я прошелся туда-сюда, крутя головой и прислушиваясь. А если?.. Секунду…Что это там?.. Ну-ка…

Там был люк. Обычный канализационный люк, на крышке стояла бочка с остатками масла, не слишком тяжелая с виду. Я пнул ее посильней и она покатилась к причалу. Так… Пошарив вокруг, я нашел обломок трубы, подцепил крышку, налег… Еще. И еще раз. Крышка сдвинулась больше чем наполовину, этого было достаточно. Я пошел обратно.

Тело все так и лежало. На всякий случай контрольный камень — по нулям. Ну и отлично. Подцепив МакДжи за шиворот, поволок. Как здорово, что люк был рядом. Жара, пробежка, адреналин — меня потихоньку трясло. Я остановился, чтобы унять тошноту. Опять потянул.

Ну вот и люк. Перевалил тело через край. Оно свободно упало вниз, в сырую темноту. Раздался всплеск. Пусть крысы разбираются — живой он или мертвый…

Сел рядом, отсчитал минуту, прислушиваясь к стуку сердца. Пот заливал глаза.

Вставай.

Задвинул крышку, сверху старый ящик и пару досок. Ну вот, кажется, и все.

Вернулся, забрал свой сверток с кольтом и медленно побрел домой, устало глядя прямо перед собой. Пройдя с квартал, забрался в речку и сразу стало легче. Куда бы спрятать кольт?..

…А тело всплыло через неделю и удостоилось лишь крохотной заметки в одной из городских газет.

…Рекрутское депо морской пехоты Пэррис-Айленд, неподалеку от Бофорта, Южная Каролина. За физподготовку у нас отвечал капрал Тортуга — здоровенный мужик в черных очках с навечно поломанным носом.

В первый же день он смерил меня взглядом и сказал:

— Рядовой, с выносливостью у тебя все в порядке, это видно. Иначе бы тебя здесь не было. А вот силы не хватает. Надо нарастить мяса. Иди сюда.

От повел меня в угол спортзала и показал на пару небольших гирь.

— Тридцать фунтов. Отныне каждое утро встаешь на час раньше других — с сержантом я договорюсь. Шесть кругов вокруг казарм, затем сюда. Берешь в каждую руку по гире — одна рабочая, вторая для противовеса. Смотри — поднимаешь рабочую руку так, как поднимал бы груженную тачку за ручки, но только выше — к самой груди. Не поднимай ее так, как обычно качают руки — развернув запястье к себе. Твоя рука должна двигаться так же, как если бы ты заводил мотор у бензопилы. Тогда не будет впустую перенапрягаться запястье. Двадцать пять раз каждой рукой. Затем, без пауз, берешь гирю двумя руками и закидываешь за спину — поднимай из-за головы на трицепсы. Не спеши, чтоб не повредить запястья и локти. Двадцать пять раз. Потом пауза в десять минут. Потом опять гири. Опять пауза и опять гири — всего три повтора. Все ясно?

Я кивнул.

— Не пропускай ни дня и у тебя будут нормальные руки и неплохая спина, да и плечам кое-что достанется. Свободны, рядовой.

На следующее утро я встал на час раньше других…

…I see a red door and I want it painted black

No colors anymore I want them to turn black

I see the girls walk by dressed in their summer clothes

I have to turn my head until my darkness goes…[1]

…Алжир, 2100-й год. Поселок Зафар на самом краю пустыни.

There's no sun in the sky[2]

There's no sun in the sky

Мы едем в раскаленном хамви[3] по не менее раскаленным улицам. Мы — это Саммерс, я, Бетани и Джонс. Мы с Саммерсом впереди, он за рулем, я рядом с М4 наизготовку.

There's no sun in the sky, no God's eye

Это радио. Негромко, чтоб не мешать, но все же лучше, чем без него.

На приборной доске качается игрушка — девчушка с гитарой в гавайской юбке из красных перьев, талисман. Впереди еще пять хаммеров, мы едем на базу.

Would you go that far?

Would you go that far?

Крыши, проулки, окна — взгляд привычно скользит, подмечая опасность.

Где же, где?..

Так и будешь искать, пока не вернемся, пока не окажемся в относительно безопасных стенах ангара.

Жара, воздух дрожит, на синем небе ни облачка.

Through the oceans and seas

Through the mountains and trees

Где же?..

Крыши, проулки, окна… лестницы, двери, балконы… Еще брошенные машины, сумки, даже собаки. Бегущие мимо дети. Пятилетнему пацану ничего не стоит цепануть на кузов кусок пластида, пока машину обстреливают с крыш.

Погано стрелять в детей, но очень хочется жить. Не хочется глупо умирать.

Would you find black oak?

Would you find black oak?

On the middle hill

On the middle rock

Привычно похрипывает рация, на базе нас уже ждут.

On the middle hill

On the middle rock…

Неужели спокойно пропустят?..

Маленькие белые домики своими глинянными стенами обступают нас со всех сторон, дорога то и дело круто сворачивает, особо не разгонишься.

Местные прячутся по домам, кое-кто на улице, оружия не видно.

…Впереди громыхнул взрыв.

Тут же очнулась рация:

— Носорог-один, РПГ на крыше, десять часов!..

Застучали пули, затрещали автоматы, по крышам с обеих сторон побежали повстанцы.

Позади стреляли Бетани и Джонс. Саммерс резко вдавил газ, уходя направо в переулок — может, там был тупик, а может и нет, но впереди-то точно ничего хорошего. К тому же, если бы нас взорвали, наш хаммер запер бы всю колонну — это вам не Бродвей. Мы попали на параллельную улицу. Саммерс кричал в рацию:

— Говорит Носорог-шесть! Кто может, уходите направо, здесь можно прорваться!..

Я глянул вверх — по крышам бежала толпа, у двух за плечами висели «мухи». Переключил на подствольник, высунулся в окно, прицелился — граната улетела в толпу. Грохот, крики, тела раскидало в стороны.

Позади нас из проулка вылетел еще один хаммер и рванул следом.

Поворот.

Впереди, домов через пять, дорогу перегородил грязно-белый пикап с пулеметной турелью, приваренной к днищу. Рядом с десяток повстанцев взяли нас на прицел. Еще столько же бежали нам навстречу, стреляя как попало на ходу.

Я сдернул с жилета осколочную, рванул чеку и запустил по улице как бросают камешки по воде, а следом швырнул еще две.

Утроенный взрыв оглушил всех, в ушах зазвенело, пикап с турелью взлетели на воздух, толпу посекло осколками.

Не сбавляя скорости, Саммерс врезался мордой хаммера в горящие останки пикапа, отшвырнул их, протаранил пару безумцев с винтовками и резво погнал дальше.

— Сзади! Сзади!

Это кричал Джонс, не переставая стрелять.

Что там?..

Я обернулся, меняя магазин. Саммерс вильнул в сторону, пытаясь уйти…

Поздно.

Нас нагнал взрыв, подтолкнул, подкинул, перевернул тяжеленный хаммер, как картонную коробку и швырнул об землю, обдав пламенем.

От удара я выключился секунд на пять, а когда открыл глаза, увидел собственные колени, так меня скрючило. Кабину смяло в комок, искорежив внутри все, что было можно. Вывернув шею, первым делом наткнулся на перевернутую фигурку в красной гавайской юбке — единственное, что уцелело. Саммерс был сжат между рулем и сиденьем, голова его выкрутилась под жутким углом, должно быть, он умер в момент удара…

Глянул назад — там дымился металл пополам с кровью.

Захрипела рация — гляди-ка, живая. Вот только помехи, ни черта не понятно… Сунув ее в карман, стал выбираться. Плечо болело так, будто выбито, но — нет, подвигал, прислушался, ничего, нормально. Перед глазами все плыло, одни лишь красные круги были четкими.

Так… спокойно. Ты просто крепко приложился головой, бывает. Ну, может, пара сломанных ребер, это не в счет.

Давай, не спи. Двигайся. Вот будет смеху, когда при таком-то везении, ты попадешься местным ублюдкам…

Дверь поддалась не сразу. Я ударил ногами, еще… и вывалился наружу. Посыпалось стеклянное крошево. Кое-как встал, стряхнул осколки, огляделся.

Метрах в пяти полыхали останки второго хаммера. На другом конце улицы ко мне бежали фигуры в красных беретах.

Шатаясь, я, как мог быстро, протиснулся меж двух домов, направо, еще раз направо, толкнул первую попавшуюся дверь. Винтовка осталась где-то в хаммере, но на бедре висел нож, в руке пистолет, в запасе еще одна граната — не так уж мало в итоге. Во всяком случае, могло быть намного хуже.

Внутри никого не было. Полумрак, после уличного солнца я мало что различал. Сквозь закрытые ставни слышны голоса — береты, подбежав к хаммерам, искали меня.

Глаза чуть привыкли и я рассмотрел лестницу, приставленную к стене. В потолке был люк, ведущий на крышу. Я тихонько толкнул его, держа пистолет наготове.

На крыше никого. Оно и понятно — домик стоял в отдалении от места обстрела хаммеров, а все главные силы сейчас были стянуты туда.

Стрельба между тем затихла. Похоже, никто не ушел. Кроме меня. Но это тоже ничего не значило — до своих километров двадцать, большей частью пустыней. Вокруг головорезы-фанатики. У меня есть рация, но посылать сюда группу, чтобы спасти одного, рискуя потерять еще многих?..

Я вполз на крышу, не поднимая головы, втащил за собой лестницу. Домик был выше прочих — крохотный шанс, когда начнут обыскивать квартал. Чуть приподнялся, чтобы оглядеться — на западе, шагов за двести, линия домов обрывалась и начинались пески. Последние дома были густо обсажены пальмами и кустарником, довольно высоким, чтобы задерживать горячие волны пустынного ветра. Если я доберусь туда и спрячусь в кустах до ночи, то в темноте смогу добраться до своих. Если же рвануть в пески сейчас, то, еще вернее чем пули, меня убьет солнце, ведь у меня даже фляги с собой не было. Если… я на секунду прикрыл глаза. Пулю в лоб никогда не поздно, а значит, пока жив, надо дергаться и пытаться, а там как получится…

Как получится… Внизу протопала группа, человек пять, что-то громко крича на своем. Хорошо еще, что у них не в чести собаки. С собаками было б сложнее. Я подождал еще минут пять — никого. Надо торопиться. Должно быть, они решили, что я сразу ушел в пески и поспешили следом, но скоро вернутся, чтоб обыскать все вокруг.

Я приподнялся — по-прежнему тихо, не считая криков далеко за спиной. Перебросил тело через край, повис на руках, спрыгнул. Миновал соседний дом, еще один еще. Они стояли близко друг к другу, — полметра, не больше. Кое-где между белых стен рос невысокий кустарник. Пока что мне определенно везло.

Через полчаса я выбрался за черту поселка. Повстанцы вернулись и начали проверять дома, но начали с тех, что стояли неподалеку от хаммеров и в этом мне тоже повезло. Пока я пробирался к спасительной роще, мимо дважды пробежал патруль. Пришлось вжиматься в землю, надеясь на чахлый кустарник и тень между домами.

Оказавшись в спасительной прохладе, я первым делом забрался в самую гущу листвы и выкопал неглубокую яму, помогая себе ножом. Лег в нее и засыпал сперва ноги, потом живот, грудь, набрасывая поверху сухих веток. Рацию пришлось выключить, чтобы не выдать себя шумом. Опустил голову, закрывшись большим пожелтевшим пальмовым листом, замер.

Счастье, что нет собак. Оставалось ждать, потому что молиться я не умел.

Потекли минуты. Я лежал, ни о чем не думая, стараясь выбросить все из головы, потому что, дай только мозгу волю, и он тут же сойдет с ума. Особенно, если надо ждать.

Минут через тридцать, а может и больше, в рощу вошел патруль, но далеко забираться не стал, ограничившись тем, что прошел из конца в конец, громко переговариваясь. Кто-то догадливый хлестнул очередью по кустам, но пули прошли стороной и я едва не засмеялся от счастья. За один этот день я исчерпал свою удачу на год.

Они ушли, а я остался лежать, понимая, что чувствует мясо, запеченное на углях.

Солнце еще и не думало гаснуть, поджаривая землю на всю катушку — видимо, я сойду с ума раньше, чем настанет время бежать. Опять потянулись минуты.

Небо погасло часов через шесть. Примерно четыре сотни минут. Двадцать пять тысяч секунд — за точность не ручаюсь, я много раз сбивался, дважды теряя сознание.

Когда достаточно стемнело, я потихоньку пошевелился, сел, подвигал руками, ногами и смог подняться.

Ничего, главное — жив.

В глазах поплыло и я упал на колени.

Так.

Секунду.

Спокойно.

Дыши. Дыши, чтоб тебя. Подумаешь, обморок. Ерунда, доберешься до базы, напьешься воды, отлежишься…

Я плохо соображал, мог только себя уговаривать, побуждая тело к движению.

Встал.

Так. База на юге. Задрал рукав, чтоб взглянуть на компас. Да, вот именно там. Туда мне и надо. В ту сторону…

Я сделал пару шагов, качнулся, схватился за пальмовый ствол, оттолкнулся и побрел дальше.

Двадцать километров. В моем состоянии десять часов. Если не выключусь. Если…

Я шел и шел, переставляя непослушные ноги, уговаривая их — еще шаг, еще… Прочь от проклятой деревни. Уж лучше я сдохну от солнца в пустыни. Или… от пули… но только сам… сам…

Все погибли. Все. Как же так?..

Кажется, я бредил наяву.

Через час прилично похолодало. Дышать стало легче, но взамен меня стало трясти.

Еще через полчаса я упал. Меня бил озноб.

Я не дойду.

Вставай.

Нет.

Вставай. Еще не все.

Я не могу.

Можешь.

Нет. Это все. Финиш.

И я отключился.

Я провалился в бездонную тьму и парил там, блаженствуя, совершенно счастливый. Наверное, это была смерть.

Обратно меня вернул звук детской погремушки. Такой забытый, что я себе не поверил. Что за дьявол, откуда в пустыне дети?.. Я лежал, не открывая глаз и надеясь, что звук все-таки исчезнет и я снова уйду в темноту.

Но он не исчез. Наоборот, стал только громче и будто перемещался.

Да что же такое, в самом-то деле?.. Уже и умереть спокойно нельзя…

Я открыл глаза и увидел звездное небо. Ночь.

Повернул голову. Серый песок… Так близко, что я видел каждую песчинку…

Рядом, в полуметре, свернулась клубком гремучая змея, выставив хвост, который нервно подрагивал, глядя в небо.

Проклятье…

Серо-желтая морда уставилась на меня, чуть покачиваясь, нервно выбрасывая язык и сжимая кольца…

Вот ведь…

Адреналин придал телу сил, я едва сдержался, чтоб не вскочить.

Нельзя. Не успею.

Лежи спокойно. Лежи.

Миллиметр за миллиметром я отползал от нее, ожидая броска. Не было и речи о том, чтоб стрелять — я сейчас и в луну бы не попал.

Пять сантиметров, десять, еще пять… Я полз так медленно, насколько позволяло дрожащее тело.

Ну, нет. Тебе я не достанусь. Зря что ли, я так глубоко забрался в эту чертову пустыню, чтобы погибнуть от укуса какой-то гремучки? С таким же успехом я мог бы остаться в хаммере…

Клацая зубами от холода, я отполз настолько, что между нами свободно проехал бы «Абрамс». Змея успокоилась и поползла прочь. Странная тварь, — можно подумать, это был ее личный кусок пустыни…

Попытался встать. Не получилось, лишь свело судорогой обе ноги, которых я уже почти и не чувствовал. Чертыхаясь, сел и принялся растирать ноги.

Рация. Дьявол, как это я забыл?..

Ожившая рация разразилась шипением и хрипами, будто свора голодных зомби лезла на свет. Я раз за разом повторял свои позывные, но так и не услышал в ответ человеческой речи. Сунул свистящую коробку в карман и заставил себя подняться, уповая, что кто-нибудь меня все-таки слышал и сигнал запеленгуют.

Куда мне теперь?.. Хорошо, хоть есть компас…

Меня качнуло, но я устоял.

Где база?.. Я глядел на светящуюся стрелку.

Юг. На юг.

И я побрел под бульканье рации и завывание ветра. Меня охватила апатия, казалось, я никогда отсюда не выберусь. Я мог лишь упрямо переставлять ноги в свинцовом песке.

Шаг за шагом, шаг за шагом… Вереница следов, которую за мной заметал ветер.

Через какое-то время я опять отключился.

Очнулся, встал, не зная зачем и снова пошел.

Упал. Прополз пару метров. Опять встал, выплюнув сухими губами песок.

Не знаю, сколько раз это повторялось, но, когда я в очередной раз открыл глаза, то увидел перед собой два песочных багги, ощетинившихся пулеметами. Какие-то шаги, голоса… Мне было уже все равно…

Я упал в знакомую тьму.

…В следующий раз я очнулся уже на базе под простыней на больничной койке.

…На Свалке дозиметр включать нельзя. Не рекомендуется. Это знает всякий, кто хоть раз там бывал. Горы мусора фонят так, что прибор заливается, что соловей и все тебя слышат — и твари и люди.

По уровню рентген Свалка уступает лишь ЧАЭС, это всем известно. Прими водки, возьми антирадов — и вперед. Зачем тебе цифры?

Эти были залетные, сразу видно. Двое в куртках, двое в жилетах, один и вовсе при ватнике. Сбежал, что ли, откуда? Ну, так надо было в другую сторону бежать, теперь уж поздно.

Один игрался с дозиметром, должно быть, с трупа снял.

Я лежал на холме в кабине старого «ЗиЛа» шагов за триста, но даже отсюда слышал это трещание.

Ну, такие долго не проживут. И правильно.

Я так легко говорю — лежал. На деле меня защищал армейский «скат», прикрытый плащом, да два огненных шара на поясе. Плюс душа, плюс мамины бусы, плюс антирады. И все равно, в висок заметно позванивало.

Зачем я туда полез? Да человечка ждал. К месту подошел, а там уже и эти нарисовались. Вот и пришлось поиграть в индейцев. Схоронился я с винтарем и биноклем, затих — уж очень любопытно, они в низинке меня ждали, еще кого-то или так, отдыхают по дурости?..

По дороге шел парень. Обычный такой, ничего особенного. Сталкерский серый комбез, аксу за плечом. На плечах дождевик с капюшоном, руки в карманах.

Конечно, он тоже услышал трещание. Свернул с асфальта, чтоб обойти стороной, на ходу переводя аксу на огонь.

Но только планируй-планируй, а Зона все одно переиначит по-своему.

Раз — кусты расступились и выпустили на свет кабана и с десяток плотей.

Два — кабан поскакал к бандитам, а плоти — к парню с аксу.

Три… да что там, — три… Потом все смешалось, как водится. Зона…

Сталкер все делал грамотно — короткими очередями бил в морды плотям и только прицельно. Но плоти неповоротливы только на вид или с сытости, когда же надо, они будут прыгать тебе, что тот кролик. Такие юркие твари…

У бандитов случился геволт — там дважды пальнули с обреза, кабан завизжал и поднял ближайшего на клыки. Отбросив, погнался за следующим. Тот цепанулся ватником за кусты, запутался и кабан его затоптал. Я ж говорил…

Плоти меж тем оттесняли парня в низинку. Тот выпустил в крайнюю остаток рожка и спрыгнул, рванув из гранаты чеку.

Ргд — хорошая штука. На таком расстоянии никого не щадит. Кабана порвало прилично, когда он драл третьего в бронике. Дотрещался.

Сталк оглянулся. Из кустов встали двое. Эти были умней, заховались до лучших времен. И правильно, три трупа — приличный обед для стада. Был.

У одного обрез, у другого пм. Гоп-стопники, мать их…

Обрез дернулся и завалился в кусты, пм охренел — это я немного помог — что, сука, не ожидал?..

Пма шатнуло — сталк выстрелил ему в голову. Из кармана стрелял, молодец, не все так умеют.

В низинку посыпались плоти. Сталк не стрелял — на бегу перезаряжая аксу, ломанулся к тропе на Кордон. И правильно — эти скоро отстанут, жрачки полно, а будешь стрелять, еще кто припрется. Береженого бог бережет. Или кто там еще?..

Я огляделся еще раз и стал потихоньку спускаться с холма.

…Мы с Яриком возвращались из Припяти, он взялся меня провести за посильные деньги и артефакты, — все что найдем два к одному. Мы шли на Янов, торопились, чтобы успеть до заката. Закатами в Зоне лучше всего любоваться из укрытия, факт.

Уже подходили к Копачам, когда я остановился и поднял руку. Ярик занервничал, закрутил головой.

— Э-ээ, ты чего?..

— Тише. Обожди-ка…

Я снял с жилета гранату, рванул кольцо и, размахнувшись, забросил в кусты шагов за сорок от нас. Рвануло, громкий визг, из кустов разлетелись ошметки.

Ярик, присев, уже держал винтарь у плеча, поводя прицелом вокруг. Шепотом:

— Что там?..

— Идем, посмотрим. Только тихо. Вроде…сидел кто. Добрые люди по кустам не сидят…

Оглядываясь, в два ствола наготове, мы дошли до кустов. Раздвинули, присмотрелись. На земле лежал труп, наполовину разорванный взрывом. Щуплый, невзрачный, только башка огромная, шишковатая, в бурых наростах. Тряпье какое-то, ни ствола, ни снаряги. Будто человек, но только черта с два…

— Етить-мать, контроллер!.. — Ярик присвистнул и с подозрением уставился на меня. — Как же это, а?.. Как же ты его, а?.. За сорок шагов… с ума сойти…а он нас нет…

— Ярик, — я укоризненно покачал головой, — я же просил…

Тот ошарашенно сплюнул, махнув на меня рукой — мол, ладно, свои же похороны отсрочили — считай, не каждый день.

— Вчера выброс был, — я пнул контроллера ногой, — у этих мозги крутит. Вот, до сих пор не прочухался. Наше счастье…

— Бляаа… да ты святой! Тебя как талисман с собой брать можно!

— Не говори ерунды. Идем.

— Точно, святой! Заговоренный…

С тех пор среди сталкеров меня стали звать Святым.

…Алжир. Иду по улицам какого-то города, одного из многих, где оставляли наш батальон. Походный лагерь за городской чертой, иду к своим. Город считается относительно безопасным. Это значит, что мы уже прошлись здесь огнем и мечом, сведя угрозу повстанцев до минимума.

Иду и насвистываю. Каждому хорошо по-своему. Мне хорошо, когда не стреляют.

Ride with the devil, hide with the Lord[4]

I got no pistol, ain't got no sword

I got no army, ain't got no land

Ain't got nothing but the stone that's in my hand

Stone in my hand, stone in my hand

Ain't got nothing but the stone that's in my hand

Я не хотел в армию. Меня туда призвали. Но когда началась заварушка в Сомали, я сам пошел в спецвойска. Патриотизма тут не было, только голый расчет. Подготовка там была таковой, что шансы выжить вырастали в разы.

You say you want a revolution, well, get on board

We'll start a new crusade, we'll start a Holy war

Don't need no orders, don't need no plan

I don't need nothing but the stone that's in my hand

Stone in my hand, stone in my hand

I don't need nothing but the stone that's in my hand

Stone in my hand, stone in my hand

I don't need nothing but the stone that's in my hand

Все, кто стремился попасть в спецвойска, в целом, делились на две категории. Одни считали, что это круто, другим же просто хотелось повоевать.

Были еще и третьи — они утверждали, что должны умереть за Родину, но, в конечном счете, все либо сводилось к тому, что это — круто, либо им просто хотелось повоевать. То есть, — поубивать себе подобных и поглядеть на чужую смерть. За родину. С какой бы буквы она не писалась.

You build your fighter jets, you drop your bombs

You kill our fathers, you kill our moms

Kill our brothers and our sisters, and our uncles and our aunts

Still I'm fighting with the stone that's in my hand

Stone in my hand, stone in my hand

Still I'm fighting with the stone that's in my hand

Stone in my hand, stone in my hand

All the love that's in my heart and the stone that's in my hand

…

— Леди, джентльмены и прочие формы жизни…

Полковник на базе Клейтон считал себя остряком.

— Завтра вы приступаете к прохождению курса спецподготовки, после чего отправитесь в Сомали…

Blood runs the gutters, smoke fills the sky

Every son that suffers, every mother cries

So if you've had enough and you're ready for your stand

I'll be waiting with the stone that's in my hand

Stone in my hand, stone in my hand

I'll be waiting with the stone that's in my hand

Stone in my hand, stone in my hand

All the love that's in my heart and the stone that's in my hand

…Боксерский матч. Где — не помню, но, кажется, где-то в Северной Африке. Все города перемешались воедино, все лагеря и стоянки, типовые мобильные базы… Песок и джунгли, джунгли и песок — кому вообще интересны эти названия?..

Мы развлекались как могли, устраивая по вечерам то, что не запрещалось. Даже поощрялось — из любого котла полезно изредка выпускать пар.

Я в одном углу, Финли в другом. Вокруг зрители. Греггс — он сейчас рефери — командует нам сходиться. Нейтон Мозли стучит по пустой кастрюле — гонг.

Мы кружим в середине. Финли бьет справа в голову — мимо. Еще раз, я уворачиваюсь. Двойка в челюсть — закрываюсь и бью в ответ. Тот отступает, уходит в сторону — боковой и тут же снизу вверх — достает. Шатаюсь и получаю прямой в нос.

Прощай нос, ты был хорошим другом.

Тупое чувство раздвоенности — конечно, хочется сблевать, но мозг запрещает, крича, что не время.

Футбольные тренеры на юге учат игроков кусать язык, чтобы не отключиться. Кровь сорвет тебе башню адреналином и до смерти напугает противника.

Я кусаю так, что потом два месяца меня никто не может понять, даже если я просто матерюсь. Кровь заливает грудь, но, главное, — я в сознании. Хорошее чувство — нечего терять… Я бросаюсь на Финли…

…

— Говорю тебе, нас выбросят ночью. Я слышал у штаба, два капитана говорили про этот бросок.

— Нелогично. Именно ночью нас и ждут. Нас перестреляют при приземлении…

— Забросят за шесть километров от лагеря. Пойдем по джунглям как взвод тарзанов...

Обед. Время принимать пищу для нашей роты. Мы сидим за столами, сколоченными тут же, на свежем воздухе, неподалеку от полевой кухни.

Вокруг африканские джунгли, ночью высадка с воздуха. Влажность давит, сжимая легкие, мешая нормально вдохнуть. Но все же легче, чем в первые дни.

— Не понимаю, почему не накрыть его авиацией?..

Это Гек Финн, мой приятель. Серьезно, его так зовут. Родители были с юмором.

Мы сидим рядом, работая ложками. Никто не знает, будет ли завтра обед. А если и нет, то где его похоронят — отправят тело домой или оставят на удобрение в джунглях. Хотя мертвецам, это, в общем, без разницы…

Я пожимаю плечами.

— Хотят сделать тихо, берегут самолеты… Да мало ли…

— Тихо так и так не получится… Не понимаю…

— Эй, парни, — это Майерс, он сидит рядом с Финном, — а вы замечали, что всегда, когда мы идем в атаку, самолеты поддержки летят в обратную сторону?..

Мы киваем, смеемся, это старая шутка.

Финн вытаскивает из миски червяка и бросает в траву. Доедает остатки супа.

Гудок — наш обед окончен.

…Городской бой. Не помню, где… все так перемешалось… Глинобитные стены, крашенные известью, пальмы,… мечети… Наверное, Восток… может, Африка?..

Нас три отделения в этом квартале, поддержка с воздуха, пять вертолетов… Красота, почти воскресная прогулка.

Штурмуем домик в самом конце квартала, приметный, больше остальных. На возвышении.

И все бы хорошо, но надо взять живым. Приказ.

Засел там…не то какой-то лидер, не то еще кто. И больно наше командование до него разговор имеет… а то бы забросать гранатами и по домам.

Шагов за тридцать развалины, там полдесятка нас, а остальные неподалеку. Поливаем окна, карауля любого, кто высунется.

Через дорогу пара стен осталась, сарай какой-то был. Надо туда метнуться, а там и справа обойти. У меня одна светошумовая есть, авось прорвемся.

Показываю своим на пальцах, чтобы прикрыли. Кричать бестолку — вертолеты низко, дым, грохот, лай пулеметов.

Вроде бы окна поутихли. Бегу, тут же в спину рявкают винтовки, чтобы с окон на меня никто не рыпался.

А вот и стены. Не засиживаться. Наверняка же видели. Граната или РПГ — и все, хана. Секундное затишье и на старт… вперед!

А вот и домик. Обхожу справа. Здесь окон нет, можно вздохнуть. Единственныя дверь в подвал, задний дворик в тени — их держать на прицеле нетрудно.

Двор — пустые коробки, бочки, какие-то доски, «паккард» без колес. Подвал — хлопнула дверь. Бросаюсь на землю, тут же вжикнула очередь. Дьявол, надо убраться с открытого места. Вскакиваю, бегу к ближайшему дому. Черт возьми, как невовремя. Не могли дождаться, пока я войду…

В спину прилетает граната, падает слева, шагах в десяти. Но я не слышу — вертолет опять снизился, поливая огнем все и вся. Узнаю, когда взрывная волна швыряет меня на белую обгоревшую стену.

Миг — и я глохну. Мало что вижу, в глазах все плывет. Надо очнуться, надо скорее очнуться. Трясу головой. Соберись…

Раз — я встаю. Ну, честно пытаюсь… Два — вокруг дым, кто-то пустил дымовую. Три — падает сверху приклад. И я отключаюсь.

…Я очнулся в каком-то подвале на грязном полу у стены. На меня плеснули водой. Голова разрывается, плохо соображаю, тошнит. Окон нет, голая лампочка с потолка. Перед ней трое в форме, у двух кепи, винтовки, посередине берет, видимо, офицер. Лиц не видно, свет бьет им в затылок. Молчат.

Оглядываюсь по сторонам. Слева и справа лежат два парня в штатовской форме, примерно в том же состоянии, что и я. Без шлемов, лица в грязи, но, вроде, не из моего батальона.

Берет рявкает на своем. Что?.. Наверное, хочет, чтоб встали. А вот дуло тебе в задницу. Мне и так хорошо.

Двое в кепи хватают солдат за шиворот и заставляют подняться. Берет расстегивает кобуру и в лоб мне смотрит черный ствол. Опять кричит. Ну, хорошо, но только из солидарности. Пошатываясь, опираюсь о влажную стену, встаю. Пистолет ныряет в кобуру. Что дальше?

Команда — и в нас глядят две винтовки.

Плевать.

Я-то, сука, сейчас сдохну и мне будет хорошо, а тебе еще на этом свете мучиться. Закрываю глаза — устали от света…

Жду.

Секунда. Вторая. Третья…

Резкий окрик. Залп.

Грохот такой, будто стены рухнули. Так кажется моим измученным ушам.

Вздрагиваю и вжимаюсь в стену. Жду тупых ударов, рвущих тело.

Их нет. В чем дело?..

Открываю глаза. Все то же — трое, у двоих винтовки. Смотрю вниз — два трупа скрючились у моих ног. Ширятся, объединяясь, два ручейка черной крови. Ползут к сапогам берета…

Тот говорит что-то снисходительным тоном.

Это ты зря пистолетик убрал…

Не поднимая глаз, я прыгнул вперед. Схватил берета за кисть, чтоб не вынул ствол и за горло. Закрываясь им от левой винтовки, швырнул прямо на солдатика в кепи. За спиной еще один, но сколько времени надо, чтобы в смятку раздавить человеку кадык? Пальцы — сильные? Тогда две секунды. На солдатика упал уже труп, харкая в потолок теплой кровью. Ничуть не хуже, чем та, что текла на полу.

Две секунды — много. Хватит, чтоб получить пулю в спину. Второй и выстрелил. Но меня там уже не было. Пуля прошила труп и его товарища по несчастью.

Кто сказал, что я хотел выжить? Я не хотел. Но этих троих я с собой заберу. Может, еще кого. Если повезет.

Да, второй выстрелил, но я уже был рядом с ним. Вплотную. На такой короткой дистанции любое оружие теряет свою силу. Миг — и он отправился вслед за теми двумя, хрипя раздавленным, почти вырванным горлом.

Все. Я медленно поднялся с колен. Адреналин утихал. Взять у берета форму, оружие и прорываться. А там как получится…

Дважды за последние сутки из темноты появился приклад и упал на мой бедный затылок. Все-таки, в углу кто-то стоял…

…Помещение было другим, уже не тот подвал с трупами. Но лампочка на шнуре была прежней. Кто им декор подбирает?..

Здесь было теплее — кажется, стены понизу были обшиты деревом. Не знаю, в глазах все двоилось, а углы, как и прежде, прятались в темноте. Отныне и впредь я буду очень внимателен к темным углам…

Если выживу.

Что, в общем, вряд ли.

А в раю, наверное, нет темных углов… Вы не знаете?..

Я ведь серьезно рассчитывал попасть в рай. А почему бы и нет?..

Я рассуждал так — если отсюда туда идет столько погани и все попадают в котел, чем же заняться ангелам божьим? Это же тотальная безработица, разве нет? Должны же они с ней как-то бороться?..

Кроме того, у многих пернатых и так рыльце в пушку… Не верите? Читайте книжку, если у вас крепкий сон.

Я был привязан к стулу, стоящему под самой лампой. То есть, сперва так казалость — привязан, — запястья онемели и мало что чувствовали. Я осторожно подвигал пальцами, чтобы чуть-чуть разогнать кровь. Нет, это не веревки… Быть не может?.. Аллилуйя! Я был прикован полицейскими наручниками. Даже не усиленными, с обычной цепью. И ноги не были связаны. Господь всемогущий! Сегодня что — Рождество?! Где же елка?..

Мне везло. Осталось этим воспользоваться. Наручники я разорву, — главное, чтоб это прошло незаметно, для открытого боя я сейчас слишком слаб. Я стал потихоньку вращать запястьями, чтобы выкрутить цепь.

Кто-то стоял в темноте — смутно угадывались два силуэта. Я видел ноги — брюки, гражданские туфли и полы пальто. Я никак не объявлял, что очнулся, до тех пор, пока не убедился, что нас всего трое здесь. Глаза привыкли к темноте и я уже понял, что углы пусты. Правда не знал — радоваться этому или огорчаться.

Наконец поднял голову и громко застонал, наполовину непритворно, впрочем. Затылок, шея, майка — все было в запекшейся крови, стянувшейся сухой коркой. Сколько еще осталость?..

Эти двое выступили из темноты. Лиц они не прятали, что было очень мило с их стороны. Хотя, скорее всего, у них просто не было причин их прятать. Кому я смог бы их потом описать? Чертям в преисподней? Там их и так знают. Кадры-то ого-го.

Я присвистнул бы, если б мог. Белокожие. Европейцы или американцы. Может, русские? В любом случае, не ожидал.

Тот, что слева — пониже и поменьше. Тяжелое пальто, как и у первого, на голове шляпа с полями. Цээрушник из прошлых девяностых. Черные перчатки, лицо под стать, все дела.

Лицо было и примечательным и нет. Вытянутое, худое, чисто выбритое — не очень-то запомнишь без усилий. Была в лице какая-то резкость, может, из-за тонких сжатых губ. Прозрачные очень светлые серые глаза. Мог бы быть директором средней школы. Любой бы писался кипятком, заходя к нему в кабинет…

Второй напоминал гориллу — вот, в общем-то, и все. Здоровый, как полбыка, с такой же мордой — тупой, упрямой, тяжеловесной. Этот будет бить до последнего, пока не оттащишь. Пальто потемнее, да шляпа побольше — наверное, стандарт униформы.

Еще они были в разном звании, ну или как там у них. Тот, мелкий, был главным. Так это чувствовалось. Может, конечно, напарники, но, все равно, у мелкого слово весомей, горилла все больше была на подхвате.

Так я глядел на них, а они на меня, не очень-то торопясь с разговором. Где-то заметно стучала вода — кап…кап…кап… то ли кран не закрыли, то ли труба протекает…

— Здравствуйте, мистер Хард. Если на вашем жетоне, конечно, выбито настоящее имя.

Это сказал мелкий, чуть покачиваясь с носка на пятку. Я молчал, мне было наплевать.

— Мистер Хард, — он говорил спокойно и сухо, будто предлагал мне оформить кредит, — мы хотим задать вам некоторые вопросы. Именно поэтому вы до сих пор живы. Надеюсь, вы это понимаете. От ваших ответов будет зависеть, что с вами будет дальше.

Я молчал. Он пожал плечами.

— Итак, начнем с формальностей. Вас зовут Филипп Хард, верно? Так написано на вашем жетоне.

— Не помню.

Я и сам удивился, как глухо звучит мой голос.

— Хм, — голос мелкого сделался мягче. — Вы — рядовой американской армии, не так ли?

— Не помню.

Они переглянулись.

— Ах, вот значит как… — казалось, мелкий был сильно разочарован. — А я-то думал, что вы умнее… Что ж, вы сами сделали выбор. Разрешите представить вам мистера Багли.

Горилла шагнула вперед.

— Мистер Багли продолжит беседу. Если вам не понравится мистер Багли, сможете снова позвать меня.

И он ушел, открыв темную дверь в конце комнаты.

Мистер Багли сделал еще шаг вперед и спокойно посмотрел на меня. Я на него не смотрел. Меня сейчас больше интересовало, есть ли в комнате камеры или двойные стекла или еще что-то в этом же духе. От этого зависело, как мне быть дальше.

Я обводил взглядом стены, пол, потолок в поисках еле видных красноватых глазков или бликов на боках объективов или зеркальной стене. Ничего такого я не нашел, но это могло ни черта и не значить. Придется рисковать, как всегда. А впрочем, что я теряю?..

Мистер Багли примерился и без замаха влепил мне затрещину открытой ладонью. Голова мотнулась, едва оставшись на шее, я перестал слышать левым ухом, часть лица онемела.

Стул покачнулся, но устоял. А жаль.

…хорошо. То, что надо. Главное, чтоб он не выбил мне остатки мозгов к тому времени, когда появится шанс…

— Ну что?..

Прозвучало довольно вежливо. Я молчал.

Мистер Багли задумчиво хмыкнул, протянул лапу и опустил мне на голову. Задрал и опять ударил плашмя, сверху вниз. Повторно разбитые губы и нос услужливо потекли кровью, плюс он разбил мне одну из бровей — кровь залила правый глаз. Теперь я не чувствовал почти все лицо. Ну, то есть, как… Чувствовал, но как сплошной кусок тупой боли. Особенно ныл сломанный нос.

Гилсби писал об одном отставном русском, лупившем ладонью так, что головы лопались, как кочаны. Этот что же, тоже любитель?..

Мистер Багли огорченно вздохнул, я его явно расстроил. Бросив на меня укоризненный взгляд, он ударил еще раз, сильней.

— Еще раз спрашиваю…

— Все относительно.

— Что?..

Он тупо уставился на меня.

Я выплюнул кровь ему под ноги.

— Все. Время, пространство… Эйнштейн говорил…

Слева наотмашь, так, что зазвенело в ушах.

Надо действовать, иначе он вправду выбьет мне все мозги.

Когда он опять замахнулся, я подставил плечо, пригнув голову. Стул упал на бок — не то чтоб удар был таким сильным, это я прицельно качнулся. Мистер Багли подумал и добавил ногой. Ну, это терпимее…

И я заговорил. Забормотал, плюясь кровью:

— Найди путь Иисуса…внутри себя…найди в себе… силы…противостоять… еврейско-коммунистическому…заговору…призванному…запятнать…христианскую Америку…отправь…свою лепту… на абонентский…ящик…Фокстрот…вызывает Ворон…ответьте… два-восемь-шесть…Фокстрот…прием…

Конечно, это был бред, но мистер Багли заинтересовался. А что ему еще оставалось?..

Я ожидал, что он подойдет поближе и наклонится, чтоб лучше слышать.

…ну же, давай, сделай мне подарок. Сегодня же Рождество, черт возьми… Побудь Санта-Клаусом, пока твой олень Рудольф не вернулся… я никому не скажу…

Я подсек бы его, добавил ногами и разорвал бы наручники, пока он валялся. А партер — это такое дело… Боролись когда-нибудь в партере с бультерьером? Что, нравится? А ведь он весит меньше вас… Просто ему нечего терять, главное, — добраться до горла. Вот и мне…

Но все вышло иначе.

Не знаю, то ли я недооценил мистера Багли, то ли он правда не был так туп. Может, шляпа придавала ему ума?.. В любом случае, он не стал наклоняться, а, зайдя мне за спину, поднял стул и поставил на ножки.

Ну и ладно… Мы только начинаем… В конце концов, я могу так падать до бесконечности…

Если раньше он меня не убьет. Что, в принципе, тоже решение проблемы.

Я продолжал нести ерунду, шепча что-то бессвязное, а он в сомнении хмурился и молчал. Неожиданно наклонился, взял меня обеими лапищами за горло и вздернул вверх вместе со стулом. Сжал. Заглянул мне в глаза. Развлекался.

Браво. Спасибо вам, мистер Багли. Ты еще глупее, чем выглядишь. Браво…

Я рванулся, хрипя и скалясь, выламывая руки — и наручники лопнули. В ту же секунду я обхватил мистера Багли ногами. Теперь никуда не денешься, теперь навсегда…

Помню сквозь кровавый туман — он удивился. Еще бы…

И он умер, не успев закричать. Рот раскрылся, но звука не было. Потому что оба моих больших пальца до отказа исчезли в глазницах мистера Багли, войдя прямо в уродливый мозг.

Каков диаметр человеческого глаза? Двадцать пять миллиметров. Потом тонкая костяная стенка, которую пробьет и ребенок. Потом головной мозг.

Ну а мой большой палец?.. Шесть сантиметров. У него не было шансов. У него просто не было шансов.

Мистер Багли был туп. Это его и сгубило.

Так он и осел на пол — огромной навозной кучей с разинутой пастью, а я упал на него.

Ффуу… Я кое-как встал и вытер майкой лицо. Денек еще тот. Впрочем, наверное, ночь уже. Дьявол, надо выбираться отсюда…

Я прислушался первым делом. Но, кажется, никого. Видимо, любые звуки из этой комнаты были в порядке вещей.

Огляделся. Пусто — ни мебели, ничего, не считая стула.

Ну, а что мистер Багли? Чем ты поможешь мне, старый кровопийца?

Я обыскал труп. Забрал — деньги, часы, фонарик, но, главное — пистолет и нож.

Снял с мертвеца пальто, кобуру. Подумал и взял себе шляпу. Может, тебе она шла и больше, приятель, но теперь она неплохо скроет мои синяки. Похоже, патрули у вас здесь спокойно относятся к людям в шляпах.

Последний раз взглянул мертвецу в лицо. Оттащил тело в угол.

Ты это что же, а?.. Заплечных дел мастер?.. Хотел пытать меня, просто избивая до полусмерти? Неужто ты не знаешь, тупой ублюдок, что я могу терять сознание от боли хоть сто раз в час? По своему хотенью, а? Хоть ты на куски меня режь и все равно ни один из них тебе ничего не скажет… И где вас только берут после этого? В инкубаторе для дебилов, не иначе…

Я тихо шагнул к двери. Надо идти, пока второй не вернулся…

…Я помню первую встречу с Прайсом. Я тогда уже вернулся в Америку с двумя боевыми ранениями и в чине капрала. Ранений на самом-то деле было побольше… намного больше… Но только кто их считает, верно?..

Вызывает меня наш полковник, хороший мужик, спокойный такой… вызывает, значит, и говорит:

— Поздравляю, капрал. По итогам проверки личных дел вы отправляетесь в тренировочный лагерь в горах Аппалачи. Свежий воздух, природа, отдохнете как следует… Да, кстати, знакомьтесь — капитан Джек Траутмен.

Он сидел в углу кабинета, сбоку от двери и наблюдал. В гражданской одежде, но чувствовалось, что нашего поля. В руках белая керамическая чашка с кофе. Когда полковник назвал его, встал, поставил чашку на стол, протянул руку:

— Ну что, поступаешь в мое распоряжение, сынок.

— Да, сэр.

В дверь постучали, заглянул лейтенант — подписать бумаги, срочно. Полковник махнул рукой — быстрее. Лейтенант прошагал к столу, разложив бумаги пасьянсом.

— Полчаса тебе на сборы, нас ждет вертолет. Торопись.

Ого, вертолет. Стоило ли гонять вертушку из-за одного человека?..

Сам Траутмен мне понравился — невысокий, ладный, с усами английского адмирала, переходящими в бакенбарды.

Собрав документы, лейтенант протопал к двери, по пути задев чашку с кофе и та полетела на пол.

Траутмен наклонился и поймал ее у самого пола — ни лужи тебе, ни осколков.

Вот так просто.

Раньше, чем я успел осознать, что случилось.

Раньше, чем любой из нас это успел.

Ну, прямо сцена из «Ронина».[5]

Я отправился собирать вещи.

Вечером мы уже были в лагере.

…Помню, как много позже, после отбора, он собрал нас в учебном классе. Нас шестерых. Первый инструктаж. Ткнул в меня пальцем:

…— Что касается тебя, Марс. У тебя чересчур перекачаны торс, грудь и руки. Ты слишком заметен. Но мы обернем это с пользой. Тебе достанутся роли охранников и копов. Главное — делай лицо поглупее.

Он обвел нас взглядом.

— Завтра начнем. Все свои прежние позывные забудьте. Отныне вы, — он показывал пальцем — Глетчер, Шэйп, Споук, Боггард, Чейзер и…

Палец остановился на мне.

… — Хоук. Мой позывной — Прайс. Свободны.

Учебный класс, теория. Тема — «Сбор информации и мимикрия.»

Инструктор — Прайс. Он стоит у доски и рисует схемы, выделяя тезисы римскими цифрами.

— Первое, что вам надо научиться делать — это молчать. Своевременное молчание может подтолкнуть собеседника на откровенность. Невовремя сказанное слово собьет его с мысли или вовсе заставит замкнуться в себе и вы ничего не добьетесь. Обычно человека достаточно правильно подтолкнуть, а дальше он сам — некоторые скелеты приходится связывать, чтобы они не выпрыгивали из шкафа. А забывать люди не умеют. Или умеют, но крайне плохо и не без помощи психотерапевтов. И все равно их тянет с кем-то поделиться. Главное — найти нужного человека и найти к нему подход. А дальше он скажет все сам и еще поблагодарит, ведь он сэкономил на психотерапевте. Поэтому — тщательно выбирайте контингент для общения. Не пытайтесь возить уголь в Ньюкасл[6] — ищите открытые двери. Умный высказывает не более двадцати процентов того, что обдумывает, а болван обдумывает не более двадцати процентов того, что высказывает. Язык у большинства людей работает куда быстрее мозга. Ищите болтунов.

Дальше. Внутри человека психическое и телесное тесно взаимосвязано. Приглядывайтесь к людям. Приглядывайтесь к их лицам и телам. Убогие люди — это, как правило, и есть ваши лучшие собеседники. Бродяги, сторожа на грошовой зарплате, мелкие служащие, любящие выпить. У них скучная и тяжелая жизнь, от которой они устали, а чья-то смерть для них — всего лишь повод опрокинуть рюмку на чужих похоронах. Зачастую, они достаточно настороженны, поэтому не наседайте чересчур. Лучше пропустите с ними стаканчик, пожалейте их и они вам поверят.

Отдельная категория — люди религиозные. Общий алгоритм тот же — общайтесь с ними на их языке. Больше поддакивайте и обличайте. Избегайте фанатиков и священнослужителей. Ищите квазирелигиозных — тех, для кого религия — всего лишь отдушина для собственной неустроенной жизни. Такие часто любят посплетничать, — главное, их не спугнуть. Они уходят в религию, чтоб свалить на кого-то ответственность за собственные проблемы. Они ни за что не поверят, что это не Бог делает мир таким, а мы — люди. Только не вздумайте говорить им об этом. Если, конечно, вам не требуется их разозлить.

Дальше. Тщательно продумывайте собственную легенду. Вы должны выглядеть и вести себя в соответствии с ней. Прорабатывайте детали — дьявол, как водится, в мелочах. Но избегайте ненужной сложности и многослойности — тогда вас будет труднее подловить. Будьте честны — искренне верьте в то, что говорите и делаете на виду у кого-либо. Люди считают за истину вовсе не то, что истинно, а то, что понятно. Непонятно изложеная истина кажется ложью. Доступность изложения имеет решающее значение…

…занятия по ножевому бою. Инструктор — Прайс. Тот же лагерь в Аппалачах. Других курсантов уже нет, только нас шестеро. Большая лесная поляна, мало солнца, сыро. Мы работаем в парах — три по два. Через каждые четверть часа пары меняются.

… — Приготовиться! Рука!.. сердце!.. нога!.. легкое!..

…— Смени хват. Подкрадываешься к цели сзади. Нож должен пройти по его руке, разрезая соединительные ткани и отводя его палец от спускового крючка, а сам должен зайти слева — хватай ремень автомата, души его и бей в сердце… у вершины грудины… и вали его на землю… Очень хорошо!

…— Еще раз. Рука, горло, сердце,… нога, нога, рука,… легкое…хорошо! Хорошо!

…— Удар в бедро и перерезайте бедренную артерию, затем — второе бедро и вторую артерию. Вы заметите, что вам мешает его рука — это мелочь, но эта рука может помешать вам нанести ему смертельный удар в легкое — вы отбрасываете руку ему в лицо… и бьете в легкое!

…— Давай! Рука, нога, сердце,… нога, нога, легкое…

…— Раз — шея слева, два — шея справа, три — горизонтально через весь живот, четыре — от середины груди до паха, пять — в пах снизу вверх, шесть — под нижнюю челюсть…

…— Раз, два, три, — обеими руками — четыре, — пять, шесть…

…— Этот удар должен быть очень сильным — стремись достать позвоночник. Попробуй еще раз. Давай.

…— Смиритесь с мыслью об убийстве… кого бы то ни было…и о собственной смерти тоже…и тогда на практике…будет легче… Труднее научиться выходить из этого состояния…[7]

…Взрыв. Волной меня отбросило далеко в сугробы и я отключился. Очнулся оттого, что в ухе ожил передатчик, который вопил голосом Йорга. Пошатываясь, встал на ноги, не видя ничего, кроме багровых всполохов и дымящихся стен. Повсюду летал пепел, — как в Рождество, но только наоборот. В голове все гудело, поэтому я не сразу расслышал, что же кричит мне швед.

— Хоук, уходи! Уходи оттуда! Быстрее!..

— Где…Где остальные?..

Язык еле ворочался, так меня приложило.

— Остались внутри… Я не могу поймать их сигнал…

— Я иду туда...

Я сделал пару шагов.

— Нет. Слушай. Если они живы — выберутся сами. Если мертвы, ты уже ничем не поможешь. Поворачивайся и беги в лес у тебя за спиной. Старайся держать на север. С юга к тебе движется противник, человек пятнадцать, не меньше. Но шанс еще есть. Пошел!

И я побежал. Пошатываясь и натыкаясь на деревья, увязая в глубоком снегу, прикрывая обожженное лицо от слепящего ветра… Ночь еще не закончилась и луны, к счастью не было, потому что на белом снегу среди черных стволов я был отличной мишенью.

— Хоук, поднажми! Через полкилометра тебя будет ждать вертолет. Это не СБС, это мой человек. Он доставит тебя ко мне — в Центре тебе сейчас появляться нельзя…

Через какое-то время деревья расступились и я увидел черный силуэт вертолета, который хищно припав к земле, медленно раскручивал лопасти…

Я опять упал в снег и в полузабытьи чувствовал, как меня втащили в брюхо железной птицы. Сам полет почти не запомнился — я лежал на полу, а вокруг все плыло и качалось, искрясь и переливаясь всеми цветами радуги. В какой-то момент меня просто накрыло тьмой.

Помню, как приземлились… затем голос Йоргена:

— Давайте его сюда!..

Меня уложили и что-то вкололи. Голове как будто бы стало легче и я смог открыть глаза.

Серый потолок… серые стены…свет с потолка… я лежал на столе в темной комнате, рядом стоял Йорген в брюках с подтяжками, майке и в медицинских перчатках, набирая что-то из ампулы в шприц.

Я чуть приподнял голову. Точнее, сделал попытку, но стены тут же качнулись, угрожая схлопнуться и я больше не дергался.

— Потерпи, Марс…секунду…

Он закатал мне рукав и сделал укол.

— Ну вот, скоро будет полегче…

И я опять уплыл в черноту. Плескаясь в этих волнах, сквозь туман чувствовал, как с меня снимают куртку, бронежилет и рубашку.

Очнувшись, повернул голову и увидел совсем рядом бутылку. «Джек Дэниэлс».

Затем появилась рука, поставившая рядом низкий толстый стакан, а бутылка исчезла. В дно стакана плеснулось достояние штата Теннесси, наполняя его до краев золотисто-янтарной жидкостью.

Я посмотрел выше и увидел шведа. Он был сосредоточенно-мрачен и поминутно вытирал мокрый лоб и виски. Взял стакан и выпил почти половину, при этом рука его чуть заметно подрагивала и виски стекало по голой шее на грудь. Поставил стакан обратно, долил и бросил туда со звяканьем скальпель, зажим и крючки — дезинфекция… Вытер лоб.

— Ты уж прости меня, Марс, но других врачей поблизости нет…

Я опять отключился. На этот раз волны были кроваво-черными, они баюкали меня туда и сюда, уговаривая не возвращаться обратно…

Я очнулся от острой боли — кто-то копался в моем плече, выдирая из него кусок мяса. Склонившись надо мной, Йорген орудовал клещами и скальпелем и что-то при этом сам себе бормотал… Вот он торжествующе вскрикнул и выдернул из меня кровавый бесформенный кусочек металла. Показал мне, будто хвастаясь, и швырнул в стакан с виски. Пуля звякнула о стекло и медленно утонула, оставляя в янтарной ванне тонкие кровавые сгустки, ленивыми нитями вытянувшиеся вверх… Золотистая жидкость потемнела и пуля спокойно опустилась на дно. Вскоре следом за ней опустилась вторая, добавив темно-красных тонов в золотисто-коричневый. Они мирно лежали друг подле друга, понимая, что уже отслужили свое и на этом судьба их окончена.

— Теперь самое трудное… потерпи.

Он обколол мне грудь какими-то анальгетиками и вскоре я почти уже не чувствовал середины тела, с трудом умудряясь дышать. Сознание опять начало изменять мне… я падал куда-то вниз, затем возвращался обратно, пытаясь понять, что же изменилось, пока меня не было… Я видел, как Ларс разрезал мне грудь и сейчас рылся внутри, стараясь достать до сердца…

Когда ему это удалось, боль вытолкнула меня с того света и перекрутила все тело судорогами, заставляя дергаться над окровавленным столом. Ларс навалился всем весом, пытаясь не дать мне упасть и свободной рукой с размаху воткнул в меня шприц.

Через минуту стало полегче. Он вколол мне еще что-то и нечувствительность опять принялась потихоньку меня накрывать. Швед взялся за скальпель и, ругаясь вполголоса, снова полез мне в грудную клетку… А я отключился надолго. Во всяком случае, здесь у меня в памяти прочный провал.

Когда я снова открыл глаза, Ларс вытирал лицо полотенцем, устало и шумно дыша. Увидев, что я в сознании, он улыбнулся своими усами, взял пинцет и поднес к моему лицу, хвастаясь результатом усилий. Это была крошечная капсула, размером меньше муравья и совершенно невидимая, если бы не тускло-красный светодиод внутри, который мерно вспыхивал с частотой метронома.

Ларс еще раз довольно улыбнулся.

— Все, парень. Теперь ты свободен.

И я окончательно вырубился.

[1] Начальные слова песни «Paint it black» группы The Rolling Stones, — возможно, отсылка к фильму Стэнли Кубрика «Цельнометаллическая оболочка».

[2] Песня Коллектива Петра Налича «Black Oak».

[3] HMMWV — High Mobility Multipurpose Wheeled Vehicle, «высокомобильное многоцелевое колёсное транспортное средство», Humvee — армейский вездеход армии США. В дальнейшем Марс на гражданский манер называет их хаммерами. Простим ему это.

[4] Песня группы Everlast «Stone in my hand».

[5] Фильм «Ронин» ( Ronin, 1998) режиссера Джона Франкенхаймера с Робертом Де Ниро и Жаном Рено в главных ролях.

[6] «Возить уголь в Ньюкасл» — то есть выполнять бесполезную работу. Аналогично русскому — «Со своим самоваром в Тулу».

[7] Прообразом для этого сна послужила аналогичная сцена из фильма «Загнанный» (The Hunted, 2003) режиссера Уильяма Фридкина с Бенисио Дель Торо и Томми Ли Джонсом в главных ролях.