Глава 15

Глава 15

Харпер закончил рассказ, устало глядя в ночное небо. За эти три часа к нам дважды подходили патрульные полицейские, чтобы осведомиться — все ли в порядке? Конечно, офицер, просто два приятеля, которые давно не виделись, лежат на песке и вспоминают молодость. Не о чем беспокоиться. И они уходили.

За то время, что Леон рассказывал, Йорген успел переодеться в свою любимую пижаму и сменить сигару на чашку кофе. Он молча слушал, отпивая маленькие глотки и развалившись в кресле, больше чем когда-либо похожий на постаревшего Майка Хаммера, только без шляпы. Я понимал, что он осторожничает, не желая при Харпере выкладывать, что узнал сам. В то же время, видимо, его новости и правда могли подождать, если он не поведал их сразу.

— Жаль, что мне недолго осталось… — Харпер смотрел на звезды, пальцем вычерчивая контуры созвездий. — Жаль, что я не видел всего этого раньше…

Черное небо в серебряных точках, остывающий серый песок, ленивый шум волн, подкатывающих к самым ногам, ветер — теплый и прохладный одновременно. Запахи океана и тишина вокруг, не нарушаемая людьми, но впитывающая и волны и ветер и шелест листвы…

Харпер разделся и залез в воду, радуясь как ребенок. Я не возражал, тем более что теперь мог спокойно поговорить с Йоргеном.

— Тринидад Боливар?.. — Ларс улыбнулся. — У тебя талант придумывать имена.

— Тут главное спонтанность. Что ты узнал?

— Я проследил путь Конкорда до небольшого частного аэропорта на окраине Нью-Джерси. «Линкольн» до сих пор стоит там на стоянке. Надо полагать Конкорд улетел, вот только куда? В базе данных аэропорта числится Джеймс Конкорд, которому принадлежит гражданский вертолет и небольшой пассажирский «Боинг» для дальних перелетов. Рискну предположить, что вертолетом пользуются для перелетов по стране и, в частности, чтобы добраться до С-28, а самолетом — для путешествий в Бразилию, например. Сейчас Конкорд взял вертолет. Кстати, по-моему, твой подопечный тонет.

Прозвучало довольно буднично.

Но я уже и сам понял, что больше не слышу плеска воды и радостного фырканья Харпера, который, не умея плавать, изображал большого моржа.

Кинув кпк на песок, я бросился туда, где полминуты назад видел краем глаза макушку мистера Харпера. Забежав в воду по плечи, я, как был в ботинках и пиджаке, нырнул до самого дна.

Ничего. Мутная зелень была спокойна и пуста, мешая что-либо рассмотреть. Значит, его отнесло дальше в океан. Вынырнув на секунду, чтобы глотнуть побольше воздуха, я опять ушел под воду, опускаясь все глубже и глубже.

Проплыв метров двадцать, увидел внизу, среди кораллов, большое светлое пятно. Конечно, это был он. Лежал лицом вниз, покачиваясь в воде и ни о чем себе не заботился.

Схватив Харпера за плечо, я рванулся вверх, — туда, где свозь зеленую толщу воды едва пробивался лунный свет. Легкие разрывались, уговаривая выдохнуть и снова вдохнуть, чтобы остаться здесь навсегда, в обществе Харпера, кораллов и равнодушных голодных рыб.

Вылетев на поверхность, хватая ртом воздух и чертыхаясь, я перехватил тело поудобней и поплыл к берегу, от которого нас отнесло уже довольно далеко.

Еще через десять минут я вытащил Леона на песок и жал ему на грудь, чтоб выдавить из легких океан. Мистер Харпер не желал просыпаться, его сердце молчало, видимо решив, что с него хватит и пора на покой. Размахнувшись, я ударил его в грудь, затем еще раз, еще…

— Не сломай ему ребра, Марс, — швед философски наблюдал за мной с экрана.

Сердце шевельнулось, вздрогнуло и, будто нехотя, сократилось, потом замерло, отдыхая и раздумывая и повторило подвиг. Разжав Леону челюсти, я вдыхал в него спасительный воздух, ритмично нажимая на грудную клетку до тех пор, пока, содрогнувшись и выплюнув прилично морской воды, он не задышал самостоятельно.

— Зря… — это было первое, что сказал этот сукин сын в приступе кашля, после того как открыл глаза. — Зря, Джим… Утонуть лучше, чем чувствовать, как превращаешься в живой гроб…

— Много ты понимаешь! — Я был чертовски зол и не пытался этого скрыть. — Пуля в голову еще лучше. Тебе достаточно было попросить. Одевайся.

Харпер слабо усмехнулся, перевалился на живот, кое-как встал на четвереньки и только потом смог выпрямиться. Бледный, с трясущимися руками, он неловко подобрал свою одежду и медленно натянул на себя. Ветер подул с новой силой и Харпер задрожал. Возвращаться с того света было неприятно.

— Идем к машине.

Я подхватил Харпера под руку и мы побрели обратно, увязая в мокром песке.

— Я вижу, ребята, у вас сейчас дела поважнее, — Ларс налил себе еще кофе. — Джеймс, когда освободишься, дай мне знать.

И он отключился.

Когда у тебя много имен, главное — не запутаться в них.

Я довел Харпера до машины, уложил на заднем сиденье и укрыл своим пиджаком, сперва хорошенько его отжав. Завел двигатель и включил печку.

Мы медленно ехали по цветному асфальту, мигавшему розовым, синим и зеленым неоном. Со всех сторон нас обступали ночные улицы, такие непривычные без нескончаемых пробок, гудков и спешащих людей. Многие окна еще светились, изобличая в себе жизнь.

Люди спали, ругались, приходили с работы, уходили на работу, ужинали или сидели с пивом у телевизора… Заказывали на дом пиццу, суши или парочку шлюх… Жили в интернете, занимались любовью, укладывали детей, совершали преступления и принимали душ…

Тысячи желтых прямоугольников, миллионы человеческих судеб.

Говорят, жизнь в Нью-Йорке не затихает ни на секунду. Он никогда не спит. Охотно верю. Должно быть, все мегаполисы такого ранга ведут себя одинаково. И все же, в ночном Нью-Йорке дышалось явно свободнее.

Машина уже достаточно прогрелась, но Харпера все еще бил легкий озноб. Тем не менее, он смог пересилить себя и, приподнявшись, с живым любопытством разглядывал ночной город. Ночные джунгли из стекла и бетона. Которые никогда не спят.

В чем-то я его понимал. Осознавая, что скоро умрет, он ценил то, что не умели ценить все обычные люди. Когда человек осознает, что каждый вдох может стать последним, он жадно впитывает жизнь вокруг, он блаженствует от каждого вдоха именно потому, что тот может стать последним. Если знаешь, что в следующую секунду умрешь, то все повседневные страхи отступают и исчезают, чтоб отпустить твою душу на волю. И это делает человека свободным.

А если ты ни о чем таком не задумываешься, то разбазариваешь свою жизнь как попало. Как бы спишь на ходу. Чтобы в следующий миг попасть под машину — например.

Или упасть пьяным с лестницы и свернуть себе шею. После той вечеринки, куда тебя звали приятели и куда тебе так не хотелось идти. Но ты все же пошел. И когда ты добрался до дома, ты чувствовал себя настоящим героем. Еще бы, ведь ты же сам добрался до дома.

А потом ноги подвели тебе и ты покатился вниз неуклюжим клубком, чтобы найти на финише свою смерть.

Не стоило тебе идти на ту вечеринку. Интересно, ты успел об этом подумать, пролетая последние ступеньки?..

А может сложиться так, что тебя застрелит случайный грабитель. Обычное дело, привычная тема газет. Твое счастье, если он убьет тебя сразу, но, может статься, рана окажется слишком тяжелой, но сразу ты не умрешь. Тогда ты будешь лежать где-нибудь в грязной подворотне, думая о том, каким идиотом был в этой, уже прошлой жизни и, вдобавок, судорожно корчась от боли. А если жажда жизни или самоуверенность будут слишком сильны, ты поползешь, оставляя кровь на асфальте, к ближайшей телефонной будке, чтоб вызвать скорую. И не доползешь пары метров. Или не дотянешься до трубки. Дотянешься, но телефон окажется сломан.

Бывает. Таких случаев миллион.

Бах[1] утверждал, что ни одно желание не дается нам без силы на его исполнение.

Он врал. Есть исключения. С пулей сорок пятого калибра в кишках точно далеко не уползешь.

Я не говорю, что смерти надо бояться или не бояться. Надо просто иметь ее в виду.

К смерти спокойно относятся врачи и могильщики, иногда копы, кое-кто из солдат.

К смерти спокойно относятся наемные убийцы. Потому что смерть перестает быть чем-то страшным, когда становится нормой жизни.

А жизнь — слишком ценная штука, чтобы разбрасываться ей как попало. Только и всего.

— Ли… Леон, слышишь меня?..

— А?.. — он нехотя оторвался от окна.

— Если начнет мутить и почувствуешь, что вот-вот вырубишься, постарайся меня позвать, о’кей? Я вколю тебе стимулятор.

— Хорошо. Джим, скажи…

— Погоди-ка минутку. Надо поесть.

Я приметил на очередном перекрестке ночную закусочную и притормозил у обочины, чтобы купить чего-нибудь пожевать. Через пару минут я вернулся с парой объемных пакетов, набитых всякой всячиной и двумя большими стаканами дымящегося кофе. Передав Леону его порцию, неспешно тронулся с места, прихлебывая из своего стакана.

— Я хотел спросить — зачем ты это сделал? Ведь я все равно умру… от удушья или остановки сердца… Но тогда тебе придется избавляться от тела. А если бы я утонул, не было бы лишней возни.

— Ее и так не будет. И ты не умрешь. У меня на тебя планы.

— О чем ты?.. Я сам слышал, что сказал врач — слишком поздно, это неизлечимо. Так или иначе, я все равно загнусь, вопрос времени.

— Не торопись.

Я достал кпк.

— Сегодня суббота?

— Не знаю… — он удивленно уставился на меня.

— Нет, сегодня не суббота, — ответил я сам себе и набрал номер с карточки.

Хотя Пинкус и просил звонить в любое время, вид у него был довольно заспанным. Стало быть, даже врачи иногда спят.

— Доктор, у вас есть криогенная камера?

Пинкус зевнул.

— Боже, я только уснул… Пришивали когда-нибудь голову трупу?

— Нет. Причем здесь это?

— Неважно. Просто поверьте мне, что это утомляет. Да, у меня есть криогенная камера. Что вы задумали на ночь глядя?..

— Это правда, что при сильных отравлениях пациента возможно спасти, если вовремя охладить тело, чтобы замедлить реакции в организме и поэтапно вывести яд?

— Да, — Пинкус медленно кивнул. — Я полагаю, речь идет о нашем общем знакомом? Мистере, эээ… Харпере?

— Так точно, сэр. Что скажете?

— Что вам сказать? Некоторый шанс есть, но вы хотя бы представляете, сколько это стоит?

— Скажите мне, док.

Пинкус задумчиво потер лоб.

— Что ж, гарантии давать трудно, но если он выдержит весь курс лечения — я хочу сказать, если его организм настолько крепок, чтобы не отбросить коньки, пока я делаю все необходимое — где-то, примерно, семьдесят тысяч.

— Семьдесят тысяч долларов?

— Да. Если нам повезет. Но некоторый шанс есть.

— Сколько времени это займет?

— Ничего не могу обещать, но где-то месяц, не меньше.

— О`кей, док, по рукам. Как вас найти?

— Мой врачебный кабинет расположен у меня дома, неподалеку от бара Джека.

Он быстро объяснил как проехать.

— Хорошо, часа через три я буду у вас. Последнее, доктор — все ваши пациенты проходят лечение инкогнито, не так ли?..

Взгляд Пинкуса был укоризненным.

— Не обижайте меня, молодой человек. Жду.

И он положил трубку.

[1] Американский писатель Ричард Бах, создатель «Чайки Джонатана Ливингстона», «Иллюзий» и других необычных книг. Данная цитата взята из его «Карманного справочника мессии».