Глава 21 - Позор Ференци

— Меня обманули? — царственно пророкотал Юнг, поворачиваясь вокруг своей оси, словно ища взглядом папу. — Его препохабия нет дома?

— На Сицилии он сейчас, открытку прислал, — ответила мама.

— Еще не вернулся, — одновременно с ней произнесла тетя.

— А кто тогда разослал нам приглашения от имени д-ра Фрейда? — вопросил Задгер.

— Я!

Все воззрились на Эрнеста Джонса.

— У меня экстренные… экстраординарные новости от него, и я обязан вам их срочно сообщить. В письменной форме невозможно, — объяснил Джонс.

Все стащили стулья в приемную, расселись, и Адлер открыл заседание. Юнг ерзал на месте и вполголоса возмущался, что зря мчался сюда из Цюриха.

— Мои психоаналитические друзья, — скорбно возвестил Эрнест Джонс. — Я получил известие, которое необходимо срочно донести до всеобщего сведения. Оно не терпит отлагательства. Д-р Фрейд прислал мне письмо, в котором говорится… — Джонс расправил исписанный листок. — Я вам сейчас зачитаю. «Дорогой Джонс! — пишет мне он. — Мы прибыли на Сицилию». Дальше он описывает, как добрались, где остановились и какие достопримечательности посетили. А вот и суть, для чего я вас всех сегодня собрал. «Мой компаньон по путешествию — прекрасный товарищ, но он мечтателен настолько, что это меня беспокоит, и его отношение ко мне явно инфантильно. Он не прекращает восхищаться мной, что мне не нравится, и, наверное, остро критичен ко мне в своем бессознательном, когда я легко это принимаю. Он был слишком пассивен и чувствителен, позволяя делать с ним что угодно, как женщина, а у меня на самом деле не хватает гомосексуальности, чтобы принять его как женщину. Это путешествие породило во мне сильную тоску по реальной женщине». Каково?! А?! Нет, посмотрите сами. Эдди, посмотрел — передай по кругу. Чтобы вы убедились, что это его почерк! Вот конверт, вот марка, вот почтовый штемпель. Это не подделка, это письмо, собственноручно написанное самим д-ром Фрейдом с Сицилии.

— Ну, — проронил Юнг, пока Психоаналитическое общество, фыркая и шушукаясь, изучало фрейдовское письмо, постепенно передавая листок по кругу (до самого Карла весточка еще не долетела), — и зачем нужно было выдергивать меня из Цюриха, чтобы я мчался сюда на поезде, бросив своих больных, и сам ты, Эрнест, зачем бросился в Вену аж из Амстердама, хоть за проезд и не ты платил, а мадам Лоу, все равно не понимаю, — когда эту твою сенсацию я уже обнародовал на нашем съезде в Мюнхене.

— То были твои голословные утверждения, Карл, а в этот раз я предъявил доказательство, письмо, написанное рукою самого д-ра Фрейда. Макс, передай ему. Карл, вот, сам посмотри.

— То есть ты, Эрни, снова выносишь на рассмотрение вопрос снятия кандидатуры нашего Великого Учителя с должности главы движения, — сказал Штекель.

— Во-первых, у нас нет кворума. Из иногородних только двое… — начал Закс.

— Нет, я не предлагаю исключить д-ра Фрейда. Фрейдисты без Фрейда — это сапожник без сапог, нет. Тем более, он же сам пишет, что Ференци строил из себя женщину. Сам д-р Фрейд оставался мужчиной. Нет повода… Зато Ференци, вот Ференци, как вы сами видите, больше не имеет права осквернять собой ряды нашего движения, и, несомненно, именно этого хотел д-р Фрейд, сообщая мне о возмутительной выходке нашего бывшего коллеги Шандора Ференци. Я сделал все, как того хотел наш великоумный предводитель. Если бы д-р Фрейд пожелал оставить Ференци в наших рядах, он бы не сообщил мне, не написал это письмо. Я со своей стороны могу свидетельствовать о полнейшей психоаналитической профнепригодности д-ра Ференци. Я, как вам всем известно, пытался проходить у него учебный анализ, но вынужден был прервать курс, потому что д-р Ференци беспрестанно меня перебивал и принимался рассказывать о своей жизни и своих горестях. Мое терпение лопнуло, когда в кабинет ворвался разъяренный муж одной из его больных, обвинил его во врачебной профнепригодности и устроил драку. К такому доктору, как Шандор Ференци, опасно ходить. И мы с д-ром Фрейдом, свидетельствующим в письме, заявляем, что Шандор Ференци не выдерживает требований, налагаемых профессией психоаналитика, и подлежит исключению из нашей ассоциации.

Поднялся гвалт — и не утихал, пока с места не встал Адлер, громыхнув:

— Коллеги! Надеюсь, вы еще не забыли, что в отсутствие д-ра Фрейда обязанности председателя Венского Психоаналитического общества исполняю я. И я хочу отметить, что личная переписка д-ра Фрейда не равняется выступлению последнего на заседании Общества. Его утверждение о поведении Ференци, хм, ночью в сицилийской гостинице, могло бы считаться голосом за исключение, будь оно разослано всем нам, снабженное соответствующим призывом, а поскольку было изложено только в личном письме к д-ру Джонсу, не может считаться эквивалентом голоса на нашем собрании.

— Но мое свидетельство! — не уступал Джонс.

— А где сам, хм, обвиняемый? — возразил Адлер. — Ференци где?

— На Сицилии, — напомнил Федерн.

— Не будем говорить о нашем с вами или моем собственном личном отношении к д-ру Ференци, человек он, конечно, весьма своеобразный, — морщась в отвращении, продолжал Адлер, перекрикивая гул, в котором слышались споры, психоаналитик нужен д-ру Ференци или сразу психиатр, — но, коллеги, исключать члена из общества в его отсутствие на заседании, не предложив ему высказаться в свое оправдание — а я хочу вам напомнить устав! — против правил, принятых нами на первом съезде.

У меня пылали щеки и уши. А папенька знал, кому слать компромат. У любого другого скандальное письмо заплесневело бы в шкафу, а дохтур Джонс швырнул письмецо в народ, как бомбу. Чем же Шандор так не угодил папе, что тот ему отомстил руками Джонса? Отказал ему?! Я представила: папа снял комнату в гостинице, они заходят, а там — одна кровать. «А я где буду спать?» — «Здесь». — «А вы где?» — «Да здесь же!»

— Вот как оно — ездить за границу за чужой счет! — злорадствовал Задгер. — «А сегодня ты будешь моей женщиной, потому что я не могу без секса. А если нет, домой ты пойдешь пешком».

— Бесплатный сыр, — похабно посмеиваясь, гомонили все, — халява… Съездил с Учителем! Побеседовал с наставником о психоанализе!

— Пусть вспомнит, как расплатился Один за право испить из источника мудрости, а Вишну — за сударшана-чакру! — не впечатлился Юнг. — Хотя речь может идти и о том этапе внутренней алхимии, который называется «соединение Луны и Солнца», и подобные трансформации богато представлены на средневековых алхимических гравюрах.

— При чем здесь европейские алхимики и чакры, — не выдержал Адлер.

— Оккультисты средневековой Европы еще до непосредственного контакта с восточными практиками догадывались о системе чакр, — отрезал Карл. — Доказательством этого служит книга «Практическая Теософия» Иоганна Георга Гихтеля. 1696 год издания.

— Доктор Юнг, — проблеял Отто, — но я читал этот миф. Про Одина и источник мудрости. Одину выкололи глаз. При чем здесь то, что сделал доктор Фрейд с Ференци?

— Я имел в виду, что не стоит так переживать за шоколадный глаз Ференци. Но вы, секретарь-первокурсник, увы, неспособны уловить двойную метафору, — провещал Карл.

Может, Шандор и не отказал, просто папаше не понравилось. Может, он морщился, стонал и всячески показывал, что ему неприятно. Или один раз вынужден был согласиться, отмучился, а во второй раз — отказался.

У него уши сейчас не горят, там, на Сицилии? Наверно, горят, а он и знать не знает, что папашенька, эпистолярный дискобол, опять схватился за излюбленное оружие — и своим метким броском через Мессинский пролив опозорил его перед коллегами.

Мне вспомнилось «Толкование сновидений». Анализируя один свой сон, папа вспомнил, что родственники его друга из Берлина по большому секрету рассказали ему, что этот друг загремел в больницу, его оперируют. «Только ты никому не говори!» Папа обиделся: «То есть как «никому не рассказывай»? Они думают, я такое трепло?» В то же время папик злорадствовал, что друг, видно, при смерти, его оперируют, и страшновато за друга — может не выжить, и приятно: «Он-то умрет, а я-то останусь». «Как приходится раскрываться, демонстрируя алгоритм толкования сновидений по моему методу! — писал папа. — Выставляешь себя каким-то злыднем среди всех тех благородных, что тебя окружают!»

Друг из Берлина у папаши был один. Я знала, что новаторский метод дяди Флисса состоял в проведении хирургического вмешательства на определенных точках в носовой полости, соответствующих всем внутренним органам. Экспериментируя на себе, он, как мне было известно, два раза попадал в больницу, и другие лор-врачи устраняли последствия его экспериментов.

Значит, папа решил, что дядя Флисс при смерти, и подумал: «Не пропадать же его труду! Передам его черновики другим, пусть хоть кто-то воспользуется». Папа хотел, чтобы дело Флисса не погибло в безвестности, чтобы его наработки были опубликованы! Папа хотел как лучше — а Флисс оказался очень даже жив и прибежал разбираться, почему мой отец отдал его черновики Свободе и Вейнингеру!

Так я всегда оправдывала отца в случае с Флиссом, хоть и понимала, что для самого Флисса папины добрые намерения превратились в медвежью услугу.

А Ференци, наверно, теперь сам выйдет из общества. Как ему удастся после спровоцированного папашей скандала сохранить дружбу с Учителем? Проглотить обиду? Сказать: «Д-р Фрейд не ожидал, что Джонс так поступит. В этом нет вины Учителя!» и делать вид, что ничего не произошло?

Ему ведь обязательно напишут, что сегодня случилось. Или лучше было бы умолчать, чтобы его не травмировать? Пусть лучше не знает, как его обсуждали за спиной? Что мне делать — я должна сейчас встать и обратиться к дядькам-психоаналитикам, прося их не писать Шандору? Или написать ему самой, объясняя, как радостно эти люди его распинали, — что ему с ними нечего ловить?

Тем временем Хичман поинтересовался:

— Когда Фрейд появится, мы будем заново поднимать вопрос?

— Пусть сам Фрейд и поднимает, — отрезал Адлер. — Д-р Ференци, к счастью, живет в другом городе и по большей части не мозолит нам глаза.

Психоаналитики со смешками забормотали, что если бы Ференци таскался сюда каждую среду, его бы давно уже выставили.

— Сойдет в качестве клоуна, — заметил Штекель, — но изредка, изредка.

— В больших дозах это невыносимо, — подхватил Виттельс. — Вот и Учитель не выдержал.

— А мое свидетельство? — взвыл Джонс. — Он ввязался в драку с мужем больной!

— Он с ним не дрался, — пискнула я, из пересохшего горла вырвался невнятный хрип. Прокашлявшись, я повторила: — Он не дрался! Он прислал папе письмо, что тот… герр вбежал в кабинет, устроил скандал и надавал Шандору по мордасам. А он ему сдачи не дал.

Если бы дал, даже если бы замахнулся, а тот успел бы увернуться, — Ференци наверняка бы описал свой взмах как «Я его пинками вышвырнул из кабинета». Я знаю, мальчики склонны преувеличивать свои подвиги на поле боя.

Я продолжала:

— Так что Шандор не дрался с этим посетителем, не преувеличивайте, д-р Джонс!

— Д-р Ференци спровоцировал человека!

— Человеку нужно учиться сдерживаться, он уже давно не в школе!

Психоаналитики заухмылялись.

— Устами младенца…

— А вот и выясним, была драка или нет, — вклинился Юнг.

— Вы мне не верите? — не унимался Джонс.

— Анна, письмо Ференци сохранилось? — осведомился Карл.

— Да, конечно! — Я не понимала, куда он клонит.

Карл воодушевился:

— Принеси его.

— Читать чужие письма нехорошо, дядя Юнг! Это Шандор папе писал, а не всему почтенному собранию.

— Анна, не обязательно читать. Мне дату, пожалуйста, — молвил Юнг.

Мы с Отто пошли к маме, взяли ключ от папашиного кабинета и вытащили из секретера то самое письмо.

Появившись на пороге приемной, где скучали, куря, психоаналитики, я назвала дату написания, и Юнг начал что-то чертить в блокноте.

— Ради интереса постройте соляр, возвращение Марса и символические дирекции плюс транзит на дату драки. Везде этот 24-й градус припечатан аспектами соединения. Сатурн делает тау-квадрат к вертикальной оси в нескольких методах подряд. Юпитер и Нептун, как управители восьмого поля, тоже вовсю фигурируют на пару с Лилит.

— И что это значит? — с квадратными глазами спросил Отто.

— Наводит на ассоциацию с тавроктонией Митры.

— Ты можешь попонятнее выражаться, Карл? — взвыл Адлер.

— Попонятнее для Фреда, доктора извозчиков и прачек! Для более точного гороскопа мне нужно посмотреть натал Ференци, и тогда я вам скажу, лично он в тот день дрался или нет. Но кто-то кого-то бил, факт.

— И тут у нас получается замкнутый круг, — быстро сказала я, — потому что мы с вами уже договорились, что не стоит осуждать психоаналитика за то, что посетитель бросился на него с кулаками.

— Замкнутый теодолитный ход, а не круг, — возразил Виттельс. — Потому что мы не знаем, за что именно пресловутый Ференци получил по передней части черепа.

— За лечение любовью, — сообщил Джонс.

Все понимающе зафыркали.

— Все же помнят, как он вопил, что лечил больных психоанализом еще до того, как узнал о существовании такого человека, как Зигмунд Фрейд! — хихикнул Федерн. — Как совпало-то, а!

Юнг побагровел, потому что смех заглушил его блистательную реплику:

— Одновременные изобретения, понимаете ли. Ньютон и Лейбниц. Дарвин и Уоллес. Попов и Маркони!

И в этот момент я заметила, с какой болью и гневом их слушает угрюмый Ранк. Никто не обращал внимания на тощего кудрявого парня в круглых роговых очках, и Отто мог позволить себе не держать лицо, сидя в уголке и безмолвно стенографируя. Ревнует! Боится за свое теплое местечко под крылом папаши! Мне даже захотелось потрепать его по взъерошенной башке: не переживай, мол, Отто, ты в Вене, Шандор — иногородний! Ведь не спросишь прямо, был ли у Отто секс с папашей! Если бы мне удалось подсмотреть или подслушать, что происходит в кабинете на первом этаже, когда Отто помогает отцу в тяжкой научной работе — но как поймать миг удачи, не попавшись им на глаза, когда требуется длительная, многодневная слежка! Но судя по страдальческому выражению на лице Отто, я не зря его заподозрила!

Юнг, все-таки привлекший к себе внимание с помощью Попова и Маркони, набрал воздуха и с апломбом продолжал:

— Я имею в виду, что Ференци, несмотря на то, что у него преобладает гуна Раджас, для чего-то все-таки нужен в нашем с вами Великом Деланье, так сказать. То бишь, прежде чем его исключать из рядов, необходимо посмотреть по Таро, по рунам, по наталу, чем чревато его изгнание и не пригодится ли он нам в будущем. А вы сплеча рубите, как Вишну по шее Раху, и будет теперь вечно живой хвост и вечно живая отрубленная голова — вспомните миф, кому от этого хорошо стало? Никому!

Джонс надулся. Я в очередной раз сбегала к маме — то чай, то сахар, то салфетку. Дверь была неплотно прикрыта, мама и тетя все слышали, лица у них были еще безрадостнее, чем у Джонса, и я подумала: за Шандора можно не волноваться, но в то же время нивелируется повод для шантажа Отто. Даже если я точно узнаю, что Ранк спит с папой, — угрозы в духе: «Отто, не ходи к нам больше, а то я всем расскажу …» — теряют вес.

— Не ожидал, что даже Карл, даже Фред выступят в защиту Ференци… — пробормотал Джонс.

— Все равно я впустую съездил, — припечатал Юнг. — Думал, что выполню вербальное подобие комплекса асан «Сурья намаскар», а Солнца не увидел. Только одни созвездия поприветствовал. Но я его дождусь. Фрау Марта! Пока его жидомасонского препохабия нет дома, постелите мне в его комнате!

— Вы знаете, Карл, у нас тут не гостиница! Для таких состоятельных господ, как вы, на Кертнерринг есть отель «Бристоль»!

Я хихикнула: мама назвала самую фешенебельную гостиницу, какую мы знали.

Психоаналитики разошлись, а Отто с той же угрюмой гримасой остался расставлять стулья и столы по местам.

Ревнует, завидует. Ведь это была поездка Отто. Папаша обещал его свозить на Кипр перед поступлением, но мои братья натравили на него собаку. Сорок уколов в живот, нельзя купаться. Отто остался дома. Потом папачиус обещал, что с ним поеду я — но в последний момент снова переиграл: и на Кипр мы не поедем, там опять начали постреливать, и вообще я не поеду: он берет с собой Ференци. Почему — не изволил объяснить. «Тебя мы и так слишком балуем, — сказала тетя, — разрешаем школу прогуливать!» Меня так возмутило выражение «прогуливать» — где это я гуляю? Я из дома не выхожу! — что я не сразу нашла ответ на свой вопрос. Ему просто интереснее с восторженным коллегой: совсем другое дело — вещать о психоанализе не профанам, как мы все, а тому, кто поймет, оценит.

Мама на кухне восклицала:

— Надо было дочку с ним отправить! Может, они были бы счастливы! Жениха у дочери украл… Может, другого уже не будет!

— Думаешь, он больше здесь не появится? — мрачно спросила я.

— Анна, ну нет, конечно! Всё уже! — взмахнула руками тетя.

— Слышала, Анна? — подхватила мама. — Хватит прятаться, завтра ты пойдешь в школу!

Не от кого ждать поддержки. Мартина в гимназии били, а он не прогуливал. Но я не сдавалась:

— Но они же думают, что я со сломанной ногой в постели лежу. Ты представляешь, что начнется? «Анна врала! Анна прогуливала! Анна всех обманула — а родители ей в этом помогали!» И тебя вызовут к инспектору, и ты же будешь виновата.

— Ребенок дело говорит, — заметила тетя. — Когда приходили ее одноклассницы, ты же была дома… Ты не можешь сказать, что Анна тебя обманывала, где-то гуляла, потом приходила домой и говорила, что была в гимназии.

Появился Отто.

— Фрау Марта, кушать скоро?

— Подожди немного!

Ранк послушно отступил в коридор.

Мама вручила мне стопку грязной посуды, и я склонилась над раковиной. Теперь незачем дожидаться отца. Еще вчера я сказала:

— Мама, мне нужно конфирмоваться. Без этого меня не обвенчают.

— Пусть твой папашенька это тебе устраивает, он же у нас крещеный.

— Ну и что? — Я отказывалась понимать. — Почему ты не хочешь мне помочь?

— Они там знают своих прихожан — кто на мессу ходит, жертвует на церковь, исповедуется. Я не могу заниматься организацией этого, потому что человек, который не посещал, с явно еврейской внешностью, который ничего там не знает, будет выделяться, это — чужой…

— Но папа же все время занят, а ты не работаешь!

Мама — идейный противник христианства, она не поможет. Я поняла: придется ждать отца, чтобы он договорился со священником.

Теперь незачем.

Домой явился Мартин — и столкнулся с задержавшимся гостем.

— Д-р Юнг! Не ожидал… А отца нет дома!

— Я подожду. Не зря же я ехал, бросив своих больных!

— Пока вы будете ждать его… Ваши больные, как же они без вас, д-р Юнг! — не сдавался Мартин.

— Ничего, твоя мама мне сказала, что ждать всего три дня!

— А вы опять у нас ночевать будете?

— Нет, вот пообедаем, и пойду в гостиницу.

Юнг уселся в столовой. Пока Отто его развлекал, Мартин влетел на кухню.

— В армии отдохнет! Надо у него узнать, в этом году призыв уже был?

— Какой призыв? — удивилась я. — Д-р Юнг уже старый!

— В Швейцарии срочная служба каждый год по месяцу. Я не помню, до какого возраста, надо у Юнга спросить. Но, считай, всю жизнь.

— Радуйся, что ты здесь родился…

— Я и радуюсь.

Карл из гостиной плавно переместился в папашин кабинет и рассматривал репродукцию кольеровской «Леди Годивы», которую папа повесил вместо барельефа Градивы.

— Д-р Юнг, я хочу перед вами извиниться!

Карл напыжился и с высоты почти двух метров глянул на меня, как на букашку.

— За рисунок. Мне стыдно. Теперь вы можете у меня на лбу что-нибудь нарисовать.

— Что за ребячество, — поморщился Карл.

— Это потому, что вы рисовать не умеете! — поддела я.

— Я рисую — непрофессионально, конечно, я не учился. Высекаю по камню, леплю из глины, режу по дереву. В подарок невесте нарисовал Натараджу, слепил лингам господень и расписал, сколотил алтарь. Что я еще мог подарить невесте, бедный врач, жил я тогда во флигелечке при психбольнице, туда и невесту привел, прямиком из VIP-палаты.

— А чем она болела? — поинтересовалась я.

— Да не болела она вовсе. Просто эмоциональная, впечатлительная девушка с хорошо развитой фантазией. Ее родители оказались морально не готовы, когда она решила перейти в индуизм, и положили ее в больницу.

* * *

В VIP-палату вступил психиатр. Новоприбывшая пациентка съежилась на койке, подтянув колени к подбородку.

— Ничего не скажу, — заявила она Юнгу, — вы надо мной издеваться будете и унижать.

— Дорогая фройляйн Раушенбах, я же здесь, чтобы вам помочь! — заюлил Карл.

Девушка только мотала головой и плакала.

Но наконец Карлу удалось вытянуть из нее первое признание.

— Почему, — добивался он, — над вами должны смеяться?

Эмма высморкалась и пробормотала:

— Здесь же все отождествляют национальную, территориальную и религиозную принадлежность, а если что-то не совпадает, то надо скрывать в панике, реакция будет сами понимаете какая. «Не наши боги!» — это как минимум. «Предала веру предков!»

— Иисус Христос — немец? — фыркнул Карл.

— Он — привычный бог для местного населения.

— Навязанный нашим предкам правителями по политическим причинам. Я сам не христианин, дорогая Эмма. Признаюсь вам. А мой отец был пастором, то есть я рос в удушливой, липкой, навязчивой атмосфере оголтелой христианизации. Но, от противного… Отторжение, понимаете ли. Перекормили.

— Вы атеист?

— Вовсе нет. Я знакомлюсь с религиозно-мифологическим разнообразием народов мира. Расскажите мне, я вас пойму как никто иной, — как вы пришли к политеизму?

— Я видела богов. Меня воспитывали атеисткой, я, конечно, крещеная и конфирмованная, но это — необходимая формальность. Я считала, что поверю в бога, когда увижу доказательство его существования. И я увидела. Боги явились во сне. Теперь невозможно отрицать их существование.

— О! — воодушевился Карл. — Сны имеют первостепенное значение в новой психиатрии, адептом которой я являюсь, руководствуясь фундаментальным трудом Фрейда «Толкование сновидений». Когда я на обходе буду приходить к вам, вы будете ежедневно мне рассказывать свои сны, и мы вместе будем разбираться, о чем поведало ваше бессознательное. Я вас слушаю, дорогая.

Эмма, дрожа, кивнула и, опустив голову, тихо заговорила:

— У меня был сон наяву. Я еще не заснула. Лежала, приподнявшись, опираясь на локоть. Но сон уже начался. Как бы две реальности: я понимаю, что я одна в своей комнате, но при этом, в то же время вижу: ко мне пришел черт.

— Как он выглядел?

— Как обычно рисуют чертей.

— Опишите.

— Выше меня. Черный. Верзила с рогами. Какой-то плоский, не объемный, мне так показалось… Знаете, как сгусток тьмы… Зовут Адрамелех.

— Откуда вы знаете, что это именно Адрамелех?

— Я это просто знала, он не представлялся.

— Но у Адрамелеха довольно экзотическая внешность, и рогов у него нет.

— А какая?

— Я вам принесу книгу, где есть изображение. Как будто муравьед стоит на задних лапах, с павлиньим хвостом.

— Вы хотите сказать, что если бы это приходил он сам, настоящий, то он был бы с павлиньим хвостом? То есть я не знала, как выглядит Адрамелех, и поэтому увидела традиционного черта? Но доктор Юнг! Демоны могут принимать любой облик…

— Он пришел к вам, и?.. — напомнил Карл.

— Берет меня за волосы надо лбом и припечатывает затылком к стенке. Держит и молчит. Словарного запаса не хватает выразить, зачем его сюда принесло. Как бы предупреждает или угрожает, но ничего не говорит: как будто ума ему не хватает или словарного запаса. Страшно, страшно, очень страшно! А несколькими днями ранее, доктор Юнг, мне снилось, как будто меня крестят в церкви люцифериан.

— Есть такая церковь? — заинтересовался Карл.

— Не знаю, есть ли где-нибудь такая организация. И я забыла, по чьей инициативе меня там крестили. То ли родители привели, то ли я сама пришла, то ли по совету друзей, то ли я только в этой церкви познакомилась с этими друзьями. Только помню, что ходила по эзотерическим магазинам. Одна. Причем родители и друзья в этом сне были не реальные, не те, которые у меня есть, а какие-то незнакомые люди в роли родителей и друзей… то есть подруг… Но я не обратила большого внимания на тот сон. Стало по-настоящему страшно и плохо, когда ко мне пришел Адрамелех. С тех пор я боюсь темноты. Я и раньше чувствовала себя неуютно, но после его визита стало невыносимо страшно выключать свет и ложиться спать.

— Получается, вам подселенца запустили, — сказал Карл. — Или вы подцепили с кладбища покойника или семиотрядного беса.

— Какого беса?

— Кладбищенского. День поминовения недавно был, вы посещали кладбище?

— Да. Проведывали дедушку. Но почему мама с папой не видят и не чувствуют демонов? Не признаются?

Уловив скепсис в последнем вопросе Эммы, Карл выдал неожиданный аргумент:

— Потому что вы — юная, целомудренная девушка!

Эмма вспылила:

— При чем здесь секс? Вы имеете в виду, что это я так хочу мужчину, а себе не признаюсь, и поэтому вот так по ночам мучаюсь, что аж черти мерещатся, а если бы я с мужем лежала, мне было бы не до того, так? А папа с мамой, получается, уже взрослые люди, бывалые, все знают, и поэтому им не хочется, у них не конфликтует инстинкт с разумом, порождая чудовищ?

— Понимаете, девственницам трудно пережить удары, поскольку женщина большую часть негатива через себя пропустит, а в девственнице оно "застрянет". И нет нормального энергообмена; девственница, как говорится, "заткнута", по сути — сосуд для энергии (копит её). Недаром все эти "права первой ночи", принесение девственниц в жертву и т.д. Ей нельзя участвовать в ритуалах, когда велик шанс подселения сущностей — в Самайн, Бельтайн, так как для сущностей девственница — самое лакомое мясо, добыча и стопроцентная жертва.

Эмма расстроилась.

— Ну вот, вы говорите то же самое, что моя бабушка: «Замуж ей пора, замуж!» — только у вас с эзотерической окраской! Замуж! За кого?! Или можно и без церемоний, главное — лишиться, да?! Вы на что вообще намекаете! Не свои услуги предлагаете, доктор Юнг?!

— Нужно сделать диагностику магического воздействия на вас — с помощью Таро и рун, — немедленно вывернулся Карл. — А после — чистку рунами, солью, отжиг свечой, отливку воском, и ставить защиту от дальнейшего вредоносного колдовства в вашу сторону, желательно зеркальную, то бишь любая порча, направленная на вас, сторицей вернется колдуну!

Эмма слушала с открытым ртом, и Карл понесся дальше:

— Когда я изготавливал набор рун — вырезал их на камнях, окрасил своей кровью, залакировал. Далее составил вису, чтобы во сне мне открылось, что нужно пожертвовать, прочел над рунами. Богам подходят пиво, хлеб, яблоки — а не сделаете им дар, они сами возьмут. И человек травмируется или пострадает материально.

— Вы подумали, что я поклоняюсь северным богам? — мрачно уточнила Эмма. — Хуже, доктор Юнг. Если бы ко мне приходили северные боги, все было бы проще.

— Расскажите, дорогая, как произошел контакт?

— Пришел бог, следом — богиня… — Эмма хмуро закуталась в шаль, все сильнее теряя желание продолжать разговор, но, вспоминая свой сон, немного оттаяла: — А потом они мне дали своего ребенка понянчить, а сами ушли, как бы по делам. Он забрался ко мне на руки и стал целовать меня своим хоботом, нежно-нежно. — Эмма заулыбалась.

— Индийская делегация? — подскочил Карл. — В самом деле неожиданно. Выходит, вас посетил сам господь Ганеша?

— Шива, Кали и Ганеша, — сообщила Эмма, приятно удивленная догадливостью Карла. — Они совсем не злобные. Злобными бывают только люди… Они что-то мне говорили, но я не запомнила. С добром приходили, ко мне — с добром, не фамильярно, но сами по себе они не злые и не добрые, это очень примитивно — разделять богов на добрых и злых. Только христианство — плоское, черно-белое, и Адрамелех был плоский и убогий, хоть и страшный. А индийские боги — они всеобъемлющие. В них есть все и сразу. Невероятной, огромной силы. От них исходил ослепительный свет. Величественные и лучезарные… Я поняла, что они берут меня под свое покровительство.

— Вы что-то читали об индуизме?

— В том и дело, что нет. Только в детстве, когда читала пересказы мифологий народов мира. И ничего не смогла понять и запомнить. Очень сложно. А теперь они пришли сами

и защитили меня от демонов.

— Вы больше не боитесь демонов?

— Все еще боюсь с наступлением темноты. Очень боюсь. И читаю мантру Шиве, я стала читать соответствующую литературу, разбираться. Стала разговаривать с богами. И теперь я боюсь что-то не то подумать, пожелать зла кому-то, например, родителям, потому что они мне постоянно говорят… Они меня не уважают, доктор Юнг. Не любят и не считаются. Они всегда слишком заняты, а для меня у них только презрение и «Закрой рот». И как-то само получается, что возникает пожелание им всего плохого. И я боюсь, что боги услышат и все сделают. Само выскакивает: «Шива, покарай его!» — когда папа мне говорит что-то резкое. Теперь, когда я знаю, что есть боги, свалилась огромная ответственность. А страх демонов не пропал. Вглядываюсь в ужасе в темноту и прошу меня защитить — и думаю, не обнаглела ли я, клянчить! Когда я читаю мантру «Ом намах Шивайя», — всхлипнула Эмма, — то на втором слове я думаю о Наамах, как будто демона призываю! Я хочу избавиться от страха перед демонами, от мыслей, что повсюду демоны, а в мантре — напоминание о них! А другие мантры, более длинные — я знаю — не читаются без посвящения и защит. Нужно получить посвящение, инициацию или как минимум благословение, чтобы читать мантры. Триамбака, Гаятри и т.д. — не читаются по собственному желанию.

У Карла вертелся на языке вопрос, не собирается ли Эмма в Индию за благословением, но по здравом размышлении Карл промолчал: ясно, что перепуганная девушка, которой в собственном доме мерещатся демоны, боится шагу ступить. Какие там вояжи.

— Я попросила маму заказать мне кулон с изображением этих троих богов, их статуэтки, иконки с ними, лингам, четки из рудракши, колокольчик с трезубцем и все-все, что нужно для пуджи. Да, мы материально можем себе позволить заказывать из Индии. Но я не знаю, как это можно организовать, и я обратилась к маме. Сказала, что мне нужен алтарь. Рассказала про сны, про демонов, что я пообещала богам делать пуджу. Они начали издеваться. Я показала картинки богов — обозвали их уродами, стали кричать, что Шива женственно выглядит, оскорблять богов. Кричали, что мне пора замуж. Что мне мужчинка понравился. Они такие умные, они понимают, какое уродство нарисовано, а мне, дурочке, понравился, у меня же никогда вкуса не было. А потом, доктор Юнг, я решила всю ночь бродить по улицам, потому что мне страшно ночевать дома. Я долго не выдержала, потому что было скучно и страшновато каких-нибудь забулдыг. Я пришла домой пешком, в темноте. Родители уже телефонировали в полицию. А когда я вернулась и объяснила им, в чем дело, они пригласили священника.

— Атеисты?

— Да, они считают себя атеистами. Пришел иезуит, спросил: «Откуда вы знаете, что это были боги, а не демоны? Может, демоны поняли, что вы их боитесь, и приняли облик языческих богов, слащавых, смазливых, чтобы вам понравиться и проникнуть к вам в душу!» Я ему сказала, что он сам атеист. Что невозможно по-настоящему поверить в существование богов и демонов, если их ни разу не видеть. Это будет не вера, а попугайство. Тот, кто видел демонов и богов, ни за что не перепутает это мелкое, грязное, гадкое и страшное с величием богов. И что я не пойду в церковь замаливать, христианство всегда было мне чуждо, неинтересно, и раздражало. И меня сдали в психбольницу.

— Вот мы и проверим, демоны есть только в вашем доме, другими словами, у вас порча на помещение (а это вполне реально, ведь ваша семья весьма обеспечена, у вас множество завистников!), или демоны привязаны лично к вам и последуют за вами сюда.

— Мне так страшно здесь одной.

— С вами я!

— У вас много больных. У вас для меня максимум час времени, выделенного по расписанию.

— Но у вас же несомненная порча! Я обязан наблюдать вас особо тщательно! Я даже догадываюсь, какая именно. Есть такая порча — «Черта на ночь к врагу послать». На 29-й лунный день закапывают возле дома врага распятие с могильного креста. Распятие можно купить в лавке «Церковная утварь» и на три ночи привязать на кладбище к надгробному кресту, ведь нелегко отодрать от креста распятие. Перед этим, конечно, прикармливают кладбищенских бесов, Хозяина кладбища и покойника, с могилой которого работаешь. И говорят: «На христову муку закупаю, да черта к такому-то посылаю — ночами пусть изойдется да мукой голгофной для такого-то придется. Аминь». Собственно, словом «аминь» лучше не пользоваться в черной магии. "Адонай мелех нееман" — в переводе это значит "Господь есть царь всемогущий". Это ритуальная фраза, завершающая молитву, с которой в иерусалимском храме обращался к Иеховаху иудейский первосвященник. За ним её повторял и весь присутствующий на обряде народ. По сакральным законам языка фраза превращалась в акроним, то есть сокращалась до первых букв, а именно — алеф, мем, нун (АМН). На сегодняшний день этот акроним известен нам как слово "аминь".

— Вот потому мне и снятся хтонические божества, — печально поведала Эмма. — Во втором сне я видела их жизнь, их приключения, природу, битвы, но ничего толком не запомнила. Только помню, что с ними произошло что-то плохое, кого-то убили, и Кали плакала. Лежала на могиле и плакала. А потом, спустя несколько дней, когда я не читала мантры, мне приснились белокурая Прозерпина и два безымянных бога, один из них отсекает мечом жизнь человека и забирает его последний вздох, а второй, козлобородый, записывает. Они были одеты как музыканты струнного трио, со скрипками и виолончелью, и они хотели попасть в Ноев ковчег, а их оттуда гнали, потому что они боги смерти. Они остались на берегу. Им нужно было попасть на пароход, на паром, куда угодно, чтобы переплыть океан… А сегодня я не помню свой сон.

— Давайте я вам нарисую руническую формулу на запоминание сна. Я вам помогу составить правильную вису, и тогда вы положите бумажку с формулой под подушку, а наутро все запомните!

— Что такое виса?

— Вы даете рунам задание и оговариваете срок действия.

— Доктор Юнг, а не будет конфликта эгрегоров? Сегодня дергаем один, завтра другой — не сработает, а то и травмы с материальным уроном пойдут.

Карл мягко улыбнулся.

— Бог один, просто в разных местностях ему по-разному поклоняются и по-разному его называют и рисуют. Поэтому совершенно нормально, если мы будем использовать с миру по нитке, голому рубашка. Вы же беззащитны перед демонами. А мы сплетем вам рубашечку от них, да что там рубашечку, целый доспех! Вы же не знаете, как поступают в таком случае индусы, а европейские способы добиваться той же цели — тоже срабатывают. Я не знаю, какие мантры нужны для вызова пишачей, ракшасов, якшей и прочих бхутов, но у меня есть инструкции для вызова демонов из арсенала европейской церемониальной магии. Я их храню на тот случай, если поступит больной, с недугом которого справится только Астарот или Азазель. Все-таки согласитесь, что легче начертить сигил и прочитать заклинание, чем бегать по кладбищам с откупами, как наши пейзане, или перелопачивать тонны санскритской литературы, которая зачастую отсутствует в переводе. И таким образом, дорогая Эмма, вы можете работать в нескольких традициях: поклоняться господу Шиве и Шакти, делать джапу и пуджу, а в то же время применять руны, Таро, некромагию, церемониальную магию — Папюс, Кроули, гоэтия, работа с деревом Клиппот…

— Я сначала обрадовалась, что встретилась с таким эрудированным человеком! Думала, как мне повезло с доктором! А у вас в голове каша из эзотерических наработок народов мира!

— Но родство северного пантеона с шиваизмом очевидно! — воскликнул Карл. — Вы знаете, что на священных изображениях древних Тантр Шива был представлен с рыжими волосами и с рыжей бородой? Да! Его голову украшал медный шлем с козлиными рогами, руки и ноги были вымазаны кровью, а тело покрыто пеплом. В одной руке он держал человеческий череп, в котором было налито вино, в другой — держал палицу, на которой были остатки человеческой головы. Вылитый Вотан! А почему мы можем объединить шиваизм с некромагией? В писаниях говорилось, что "он обитает на кладбищах, поедая плоть трупов", а в одной песне на телугу Лакшми приходит к Парвати и спрашивает — извините за неточное цитирование, ведь я экспромтом, не готовился — она спрашивает: «За что ты, Парвати, любишь своего мужа, господа Шиву? У него спутанные волосы, он одет в тигриную шкуру, он ездит на быке и всегда в дороге, он увешан змеями — как ты могла полюбить его? У него нет своего дома, и спит он на кладбище».

— Так странно слышать от врача, что магия сработает, — брезгливо протянула Эмма.

— Потому что все эти рисунки, пуджи, заклинания и прочий церемониал требуются для того, чтобы самого себя настроить. Дать команду своему бессознательному.

— То есть вы считаете, что это все можно объяснить с материалистической точки зрения? — с явным облегчением переспросила Эмма. — Просто я покрасилась в рыжий, маме ужасно не понравилось — некрасиво, мол, вульгарно, «у тебя, у дурочки, никогда вкуса не было» — и мама схватила меня за волосы. Потому мне и приснилось, что черт вцепился в волосы мне… А в лицо мне тыкалась кошка. Она подходит, проверяет, жив ли человек. Почему она уже не спит, а человек все еще лежит. Вот и Ганеша.

Когда Эмма собралась замуж за Карла, родители снова прочитали мантру «У тебя, у дурочки, никогда вкуса не было», но Юнг уверил тестя и тещу, что без его круглосуточной помощи их дочка окончательно повредится в уме.

* * *

— Анна, в субботу ярмарка.

— Я ж болею.

— А это неважно, — осклабилась Софи. — Кто болеет, кто уезжает, кто внаглую отказывается участвовать («Девочки, то есть как это «не буду»! Ты предала школу!»), кто участвовал, честно полдня стоял за прилавком и ни копейки не наторговал — все равно, все должны в понедельник принести 20 крон на ярмарку. Ну, а если ты что-то продала, то сдать — 20 крон, а если больше заработала, то остаток выручки можно оставить себе. «Вот видите, девочки, как вам выгодно участвовать!» — учительским голосом проверещала Софи и вытащила из шкафа картонно-ватные крылья. Через минуту к крыльям присоединился младенческий чепчик, пояс для чулок, вязаные пинетки, плетеная крючком кружевная салфетка — все, что Софи сделала на домоводстве.

— Анна, давай юбку и что у тебя есть из вышивки. Мне же там за двоих…

— У меня недоделано.

— Но тебе же потом сдавать эту юбку, почему ты палец о палец не ударила?

Я пожала плечами.

— Ну, сидишь ты дома, но с тебя же потом спросят весь материал!

— Да, я знаю.

— Кстати, нам сказали, что участие в ярмарке для нас очень интересно: что все должны привести своих братьев, кузенов с друзьями, которые все это будут покупать. «Девочки, придут юноши, обязательно участвуйте в ярмарке, так глупо отказываться — вдруг свое счастье упустите!»

— Им так нужны эти чепчики, пинетки, — я затряслась от смеха.

— Да-да, обязательно привести молодых людей. Конечно, можно и родителей или подружку, но это второй сорт покупателей, вот как.

— Мартин! — Я заглянула к братцу. Тот писал конспекты под музыку. Софи жестом попросила его сделать потише, и когда он выключил граммофон, я заговорила: — Ты нам поможешь? Софи кое-что задали, нужна твоя помощь.

— Ну?

— Мартин, затарься деньгами и в субботу ступай в гимназию на ярмарку, и приведи с собой как можно больше парней, вы будете покупать… — Я скорчилась от неудержимого смеха, а Софи взмахнула салфеткой с вишенками, вышитыми крестиком.

— А едой там торговать не будут? — уточнил Мартин.

— Если бы, — сказала Софи. — Вышивкой и вязаньечком!

— Ну и кому оно надо?

— Ты не хочешь меня поддержать? Если я не приведу покупателей — заметь, надо мальчиков привести! Родители не подходят!

— Делать мне больше нечего.

— Меня будут ругать, что я не привела.

— Покричат и перестанут, — отрезал Мартин, и мы поплелись агитировать остальных.

— Тут же психоаналитическое общество собиралось, почему вы к ним не подошли? — спросил Оливер. — Столько народу. Вдруг кто-нибудь бы и согласился.

Эрнст хихикнул:

— Представил: Анна приводит в гимназию строем все психоаналитическое общество!

— На костылях! — взвыл Оли.

— Кто? — не понял Эрнст.

— Анна. Она же якобы сломала ногу.

— Лучше на инвалидной коляске. У кого возьмем коляску?

— Давайте телефонируем Юнгу. Если он хочет помириться с папой, то пусть выручит его детей. И пусть он же коляску катит!

— Крыльцо высокое и без пандуса, — возразила я.

— Ну, тогда на костылях, — вернулся к первоначальному варианту Эрнст.

— Мальчики, — Софи потеряла терпение, — все это, конечно, смешно, но вы пойдете покупать у нас?..

— Вышивки! — захохотали братья. — Кому они нужны!

— Ну? — обернулась ко мне Софи. — Как обедать — то три брата, а для дела — ни одного!

В дверь позвонили. Явился Эмиль Шайдт.

— А мама не поверила, что д-р Фрейд уехал. И заставила меня все равно сюда идти. Фрау Фрейд, телефонируйте, пожалуйста, моей матери и скажите ей, что вашего мужа правда нет дома!

Тетя Минна выполнила его просьбу — не столько из вежливости, сколько чтобы позлить маму: опять тетка представляется женой доктора Фрейда!

Эмиль страдал:

— Фрау Фрейд, спросите у мамы: я теперь могу идти?

Тетя повесила трубку и сообщила:

— Эмиль, ваша мама сама сейчас сюда подойдет! Проверит, правду ли я ей сказала! Дождитесь, она вас домой заберет.

Тетя провела болезного в гостиную, и Эмиль начал знакомиться с семейкой своего доктора.

— Фройляйн Софи, вы прекрасны!

Софихен закраснелась, заулыбалась.

— Вы похожи на незнакомку из Сены.

— Ой, а кто это?

— Как же вы не знаете, это ведь эталон красоты, ею восхищаются поэты. Из Сены возле Лувра выловили утопленницу, прехорошенькую девушку ваших лет. Сделали ее посмертную маску. Вы так на нее похожи! Magnifique!

Софи попятилась.

— Теперь я буду сюда ходить, чтобы с вами увидеться, — прибавил Эмиль и вампирно улыбнулся. — Я же не знал, что д-р Фрейд прячет такую красавицу. Фройляйн Софи, вы так прекрасны, что хочется вам стихи читать! Хотите послушать?

Сестрица неуверенно кивнула.

Эмиль приосанился:

Рот девушки, что долго пролежала в камышах,

выглядел таким изгрызенным.

Когда ей вскрыли грудную полость,

пищевод был таким дырявым.

И наконец в полости под диафрагмой

нашли гнездо молодых крыс.

Самая младшая из сестричек сдохла.

Другие жили, питаясь печенью и почкой,

пили холодную кровь и прекрасно

проводили здесь юность.

Прекрасная и быстрая, пришла смерть и к ним:

всех бросили в воду.

Ах, как пищали крохотные мордочки!

— Фу! — резюмировала сестрица.

Эмиль раскланялся и развел руками:

— Стихи. Готфрида Бенна. Он патологоанатом и пишет о своей работе. Не всем же, фройляйн Софи и Анна, писать про любовь-кровь и розы-морозы!

— А где рифма? — возмутилась я.

— Верлибр!

Я уже знала — от любимых Эмилем поэтов — что крысы питаются утопленниками. В прошлый раз он читал папе стихи (то ли Гейма, то ли Тракля) об Офелии, на которой, как на съедобном кораблике, плыли крысы. И почему с нами нет Ланцера! Он бы оценил.

— А с чем вы обратились, если не секрет, ну так, в общих чертах? — спросила Софи.

— Я здоров, — фыркнул Эмиль. — Просто у моих родителей слишком узкие представления о так называемой психической нормальности. Они, видимо, считают, что нормальный человек обязан круглосуточно пребывать в эйфории, безостановочно улыбаться и твердить, что жизнь прекрасна, а я позволяю себе высказывать, что не просил, чтобы они меня рожали, им за это не благодарен, и рад был бы уйти из этой жизни елико возможно быстрее.

— Эмиль, позвольте мне, я, конечно, не психоаналитик, но вы, наверно, не радуетесь жизни во многом потому, что у вас нет любви. А если бы у вас была любовь, вы бы хотели жить ради нее!

— Люди добровольно уходят из жизни из-за этой самой любви, — ощерился Эмиль. — И если она даже и взаимная, то что в итоге? Помните, как у Бодлера, «Падаль»! И ты, красавица, и ты будешь как вооон та дохлая лошадь в канаве.

Наконец явилась мать Эмиля и увела его. На лице у нее застыло недоверчивое выражение: а может, доктор в кладовочке какой-нибудь спрятался, а вся семья его покрывает?

Софи расстроилась. Отняли кавалера, который ей делал комплименты, пусть и своеобразные!

— Ну, — поддела я, — почему ты его не пригласила на ярмарку в гимназию?