-8-

Дело было так.

На кафедру вошёл парень — два неуверенных шага от дверей к столу. Галка молча подвинулся к стене, освобождая для него стул с краю. На кафедре всегда принимали гостей, даже если незнакомых и в такой поздний час. Пришелец благодарно кивнул, но вместо того, чтобы сесть, вцепился в спинку стула и подёргал, как будто проверяя на прочность.

— Ты кто такой, человече? — Аша подняла лицо от ладоней. — Ты как на наш факультет забрёл?

— Да я вообще с минус второго этажа. Вы тут Туман не видели? Я её ищу.

Аша фыркнула, заглушая его последние слова.

— Не там ищешь. Иди в Северный корпус.

Стул под его рукой нервно дёрнулся и переступил с ножки на ножку. Он не замечал — или делал вид, что не замечал — траурного молчания на кафедре, и назло ему улыбался.

— Это же двенадцатая кафедра, правильно? У меня уникальная память на числа, я не мог перепутать. Нет, я буквально месяц назад с ней виделся. Ну или месяца два. Меня вообще-то зовут Свет. Она про меня ничего не говорила?

Галка бросил на него предупредительный взгляд, но опоздал, Аша уже поднималась из-за стола.

— Чего тебе нужно? Издеваться пришёл, да? Ещё один умник. Катись лучше отсюда, пока не помогли.

Свет оставил стул в покое — тот ударился ножками об пол. Отступать у него ума не хватило, только выставить перед собой руки.

— Да в чём дело?

Всё могло закончиться очень быстро, но Галка выставил руку, преграждая Аше путь, и повернулся к гостю.

— Ты что, тот самый Свет? С факультета математики? Которого заперли в подвале? Туман говорила, мы, правда, не очень поверили.

Он одёрнул футболку, как будто этим жестом собирался подтвердить: вот, смотрите, я настоящий. Футболка была настоящей — серой, в пыльных разводах. И номер, выведенный чернилами на правом запястье, настоящий, правда, поблекший.

— Ничего удивительного. Я и сам в себя не очень-то верил. Но меня выпустили. Представляете? Заявление наконец-то подписали. И я сразу сюда. Я ей обещал, что приду.

Аша медленно опустилась обратно на стул и пальцами закопалась в спутанных волосах. Её голос донёсся глухо, как из-под земли.

— Бред какой-то.

— Туман ушла в Северный корпус, — произнёс Галка, прерывая затянувшуюся паузу. — Но я думаю, тебе бесполезно туда ходить. Она даже не аспирант теперь, а проректор. Тебя к ней просто не пустят.

Свет ещё секунду постоял над ним и сел.

— Может, я чего не понимаю, но не припомню, чтобы аспиранты за месяц становились проректорами.

— Что ты не понимаешь? — Аша вздёрнула голову, и от её взметнувшихся волос по кафедре прошёлся сквозняк. — Кинула тебя твоя Туман, и нас всех заодно. Убежала к лучшей жизни. Обиделась она, понимаешь ли. Недооценили её, видите ли.

Свет неуверенно улыбнулся.

— Если обиделась, может, поговорить с ней? Я могу.

— Как ты поговоришь? Сказано же — не пустят. Ну кому ты там нужен? Скажут: катись отсюда мальчик, без тебя дел полно. Проректора со всякими аспирантами не общаются.

Свет взялся за угол стола, как будто намеревался его отломать.

— Тогда пусть она сама к нам придёт. Нужно сделать что-нибудь ужасное. Чтобы проректор не имел права не отреагировать. Я сделаю. Нет, даже лучше, если мы все вместе сделаем.

— Угу, — буркнула Аша, отворачиваясь к стене. — А потом нас всех в порошок сотрут. Спасибо, но я пока что жить хочу.

Галка в задумчивости разглядывал правила прошлогодней конференции, пришпиленные кнопкой к доске объявлений. Свет терзал облупившийся лак на углу столешницы. В тишине кафедры громко тикали часы. Раз — и часы замолчали. Остался только шум воды в трубах, но такой глухой и далёкий, как будто даже университет не желал прерывать траурного молчания.

Потом Аша всхлипнула.

— Это нечестно! — Она стукнула кулаком по стене. — Просто взять и уйти. Что мы ей такого сделали? Ладно нас предать, но Шефа за что? Он теперь даже из кабинета почти не выходит. Ни с кем не говорит и постарел разом лет на сто. Никогда ей не прощу.

— Знаете, — сказал Свет и выпрямился. — Лучше уж решиться и быть стёртым в пыль, чем задыхаться тут, в дурацкой неопределённости. Вы как считаете?

— Я знаю. — Галка сорвал со стены объявление о конференции и скомкал с такой яростью, как будто в листке бумаги таилось всё мирское зло. — Я с тобой. Мы придумаем такое, что ректор за голову схватится. Не вернём Туман, так хоть отсыпем ему на орехи. Пусть подёргается, пижон. Всех не отчислит.

Аша провела по лицу рукавом свитера. У неё на щеках остались алые следы. Не ясно — то ли от слёз, то ли от злости.

— Ну что, я собираю всех? Встретимся в чёрном коридоре, как всегда. И тихо, чтобы Шеф не слышал. Теперь мы сами за себя отвечаем.

***

На входе в факультет висел покосившийся транспарант — красной краской по склеенным вместе старым расписаниям — «Долой ректорский произвол!». На последнее слово и восклицательный знак краски почти не осталось, потому их дорисовывали чернильными ручками.

Простым аспирантам вход в деканат был заказан, но я рванула дверь, так что едва не сорвала криво привешенную табличку «обед», и окунулась в помещение, отдающее запахом тины и мышей. Здесь горела лампа с абажуром из старых протоколов, и освещала она единственный круглый стол — неприступную крепость посреди общего беспорядка.

— У нас обед! — хором крикнули на меня трое сидящих за столом и синхронно указали на остановившиеся часы на стене. — Подождите за дверью.

Я пронеслась мимо завалов. То тут, то там из кучи бумаг торчали застывшие руки — кукольные, наверное. Мне не хотелось думать, что человеческие. Звякнули расставленные на столе чашки — я ладонями упёрлась в край стола, и все три лица сделались очень близко: два женских, одно мужское, но все бледные, с тёмными провалами глаз. Время и пыль стёрли их черты.

— Отмените обед. Вы кто?

Мужчина в костюме-тройке повернул запястье, чтобы взглянуть на часы, и выплеснул содержимое чашки прямо на скатерть.

— Вы что, не видите? У нас обед. Зайдите попозже.

Я его вспомнила: по университету ходила легенда о декане соседнего факультета, который зашёл в наш деканат, чтобы уточнить поправки в расписании, да так и не вернутся. Я хмыкнула и смела со стола всё, до чего дотянулась, не отрывая взгляда от их возмущённых лиц. Чашки, блюдца, тонкие серебристые ложечки канули в темноту, как в воду, раздалось только довольное урчание сумрака под столом. Я отпихнула ногой тянущуюся ко мне ложноножку беспорядка.

— У вас на факультете восстание аспирантов, и вы обязаны оказать мне любою помощь в его подавлении.

Они молча уставились на меня. Я переступила — под ногой хрустнул кубик сахара. Я не сказала самого важного, того, что вывело бы их из сонной послеобеденной одури.

— Это приказ ректора!

Всех троих смело, как ураганом, и на столе развернулась карта факультета. Я склонилась над ней, разглядывая знакомые изгибы коридоров, и машинально дёрнула верхнюю, самую тугую пуговицу на блузке.

Костюм проректора сковывал движения. Хуже всего вела себя узкая юбка — она то и дело задиралась, выставляя на всеобщее обозрение мои коленки, и я кучу времени тратила на то, чтобы одёргивать её. О том, чтобы прыгать через пропускные терминалы и бегать по лестницам, пришлось забыть.

Вообще, избранная должна выглядеть совсем по-другому, и распугивать своим внешним видом, как минимум, абитуриентов и преподавателей с факультета философии, но оставить прежнюю одежду Ректор мне не позволил.

— Они должны видеть, кто здесь кто.

…Я автоматически сунулась к карману, где всегда лежала россыпь разноцветных ручек, но вспомнила, что куртку вместе с сачком и другим скромным имуществом, у меня отобрал Ректор. Красный карандаш нашёлся в углу, в куче хлама. После минутной драки за него с комком пыли, я вернулась к столу.

Повстанцы захватили переход к столовой, типографию и архив отдела кадров. Переходы почти все были заблокированы. Я знала это из доклада охранников, которые всей толпой забились в хозяйственное помещение у главной лестницы и делали вид, что держат ситуацию под контролем и что остановили нашествие. Хотя тут и студенту было понятно, повстанцы не пошли дальше, вовсе не потому что испугались охраны, просто захваченного им было достаточно.

Я почёркала красным карандашом все занятые комнаты и коридоры и закрыла глаза, размышляя. Охранники мне тут не помогут. Они, конечно, клялись, что за приказ ректора порвут на груди последнюю портупею. Но кому нужна рваная портупея, если занят переход в столовую? А значит, у меня оставался только один выход, хотя идти на крайние меры я не хотела.

Трое из деканата осмелели настолько, что подошли к столу и уставились на карту.

— А давайте мы подкрадёмся и незаметно испортим их протоколы заседаний, а потом нашлём проверку? — сказал декан соседнего факультета.

Секретарь помотала головой.

— Нет, здесь нужно что-нибудь похитрее.

— Дайте бумагу. — Я вслепую нашарила карандаш, и первая буква выползла на пожелтевший листок. — У них — архив отдела кадров. А я всегда говорила, нужно лучше охранять архив. Что им бы сделала эта жалкая функция на постаменте?

На лестнице, ведущей в столовую, сидела Аша и доедала из банки сгущенное молоко. В неярком свете аварийной красной лампы она была — силуэт на фоне облупившейся штукатурки. Казалось — спугни, и она превратится в одну из теней, которые шевелятся в пыльных углах.

— Посмотри, что я нашёл, — Галка бросил ей на колени лист, найденный на доске объявлений. Угол его был оборван, он так и остался на доске, прикованный красной кнопкой.

Аша облизнула кончики пальцев, откинула с головы капюшон и сощурилась, чтобы разобрать красные буквы на белом фоне.

— Приказ ректора, аспирантам биологического факультета явиться в малый конференц-зал. Подпись и печать на месте. Это что, вроде мирных переговоров, да?

Галка пожал плечами из темноты.

— Как думаешь, пойти? А вдруг она явится с отрядом охраны? Или вообще вместо неё ректор придёт?

— Идём, ради того мы всё и затеяли. — Аша разгладила лист на коленях, сложила вчетверо и провела пальцем по сгибу, чтобы не растопырился в кармане.

Малый конференц-зал был совсем не то, что большой. Здесь между кафедрой и рядами столов промежуток — не больше двух шагов, так что выступающий и слушатели оказывались чуть ли не нос к носу.

Они пришли раньше, и ждали. Из-за приоткрытой двери не донеслось ни шёпота. Я вошла. Аша сидела на ближнем столе, скрестив ноги по-турецки. Мы с ней встретились сразу же взглядами. А потом, когда глаза привыкли к полумраку, я различила и остальных.

— Значит, так, — произнесла она, крестя руки на груди, вся собранная, стянутая в узел и больше не страшная. — Вот наши условия: отменить еженедельные отчёты, в библиотеку пускать, как раньше, без талонов, и убрать с заседаний кафедр этих функций-контролёров. Они больше всего достали.

Я взошла на трибуну и посмотрела на них сверху вниз. Даже Галке пришлось чуть поднять голову.

— Ах да, — не выдержала Аша. — И последнее условие. Верни нам прошлую Туман, а то эта — какая-то немного ужасная.

Я усмехнулась, ловя себя на том, что теперь усмехаюсь, как Ректор, одним уголком губ, и его жестом складываю руки на трибуне, и порываюсь поправить туго затянутый галстук.

Даже Малина, которая сидела за вторым столом, подалась вперёд, впитывая каждый мой жест. Я владела их вниманием, впервые с тех пор, как пришла в университет. Так глупо — я могла бы построить самое лучше эволюционное древо, могла бы убить чудовище, могла бы дописывать по ночам протоколы, но заслужила внимание только после того, как пообещала их уничтожить.

— Вы ещё не поняли? Не будет никаких условий. Вы сдадите то, что захватили, а я подумаю, как можно облегчить ваши участи. Давайте посчитаем вместе. Вывели из строя три функции охранников — это раз. Самовольно вторглись в административные комнаты — два. Нарушили установленный учебный план — три. Продолжить?

Аша скривилась и отвернулась, как всегда, когда ей было лень даже кинуть в меня определителем.

— Туман, ты думаешь, это весело? Ты на себя посмотри. Что ещё за клоунский наряд?

Я скользнула взглядом по темноте, вдоль стен. Там могли быть шпионы Ректора. Вряд ли он бросил всё на самотёк. Нет, он сидит у себя в кабинете, слушает донесения и радуется. И ждёт.

— Мне очень неприятно, но другого выхода нет. Если к утру вы не отступите, я издам приказ о том, чтобы отрезать факультет от остального университета. А дальше я просто дождусь, когда вы сдадитесь. Защитники никому не нужной крепости. Университет прекрасно выживет без вас. Вы без университета — нет. Позвольте спросить, вы готовы трагически погибнуть за свои так называемые идеалы?

Он прошёл между столами, боком, виновато, как будто не смог дождаться своей очереди, и улыбнулся, войдя в квадрат бледного света, падающего из коридора.

— Ты меня не помнишь?

Моя глупая попытка отвернуться закончилась ничем. Свет запрыгнул на трибуну, ухватил меня за плечо, и я впервые пожалела, что отказалась от охраны. Тактических решений функции принимать не смогли бы, но отпихнуть настойчивого собеседника — вполне. Тогда мне хотя бы не пришлось смотреть ему в глаза, как теперь.

— Почему же, я отлично вас помню, номер пять — шестьдесят три. Вас освободили от наказания. Ваше заявление было подписано.

— Туман, я только хотел увидеть тебя снова. Помнишь, у нас была одна куртка на двоих. Ты устала и спала у меня на плече. Ты ведь помнишь, правда?

Я испугалась выдать себя. Испугалась, что губы дрогнут, что дрогнет голос, что я сойду с ума от отчаяния, которое было написано на его лице. Холод, злость и обида, которые жили внутри меня, исчезали, когда Свет стоял рядом. Я замерла, и пальцы Света сжимались на рукаве моей блузки.

Я опустила взгляд на его руку — это вышло красноречиво, и он разжал пальцы. Но легче не стало. Лёд внутри меня таял, я была на грани провала, я уже почти летела в пропасть.

— Вы можете записаться ко мне на приём, и тогда, если секретариат сочтёт ваши причины уважительными, вам будет назначено. У меня нет времени беседовать с каждым аспирантом в отдельности.

— Туман!

Я услышала, как где-то вне поля моей видимости Аша требует, чтобы ей выдали повязку на глаза. Говорит, что это записано в уставе университета. Говорит, что не желает видеть меня такой. Говорит, чтобы Свет отошёл от этого чудовища, потому что, кто его знает, кинется и укусит.

Я кинусь и я укушу.

Я развернулась на месте, и тут же, как по команде, зажглись все лампы в конференц-зале, и мне пришлось увидеть остальных, тех, кто намеревался спрятаться в темноте. Лапа шумно выдохнула и натянула на голову капюшон. Экологи стояли ближе, у самой стены, как будто пообещали друг другу, что не отступят ни на шаг передо мной. Аша не смотрела на меня. Она сказала, глядя себе под ноги:

— Что уставилась? Хочешь казнить всех — так казни давай.

Она выпрямилась и спустила ноги на пол, и я наконец увидела, что прячет Аша под полами старого халата. Она положила на колени коробку с трещиной в крышке. Эту коробку я помнила отлично.

Аша подняла коробку на одной ладони, как будто взвешивала, а может, выставляла на всеобщее обозрение, чтобы у меня уж точно не возникло сомнений — что там, внутри.

— Туман, ты хочешь, чтобы я это сделала?

И воспоминания ударили наотмашь: коллекционная, прохладный ключ в горячей ладони, знакомое поскрипывание половиц, подвывание сквозняка. Я уцепилась за край кафедры, показалось — не выдержат ноги. Больше не улыбаясь, Аша положила коробку себе на колени и подцепила крышку ногтями.

Мухи вырвались наружу перламутровым ураганом крыльев. Они хаотично взмыли под потолок, потом ощутили меня и понеслись навстречу. Мои ногти оставили восемь отчётливых полос на лакированной кафедре. Я шарахнулась в сторону, прежде чем успела себя остановить.

Со стороны Аши это было подло. Чуть более подло, чем то, что совершила я.

Мухи расселись вокруг, покачивая крыльями и головами. В их фасеточных глазах отражались тысячи меня. Они узнали меня даже той, кем я стала — единственные, кому была безразлична одежда, они потянулись ближе. Я протянула руку навстречу первой и ощутила нежное прикосновение тонких лапок.

И сжала пальцы в кулак.

По залу пронёсся приглушённый вскрик. Я раскрыла ладонь — на коже осталось тёмное пятно, и только. Остальные мухи испуганно сорвались с мест и взмыли под потолок. Они спрятались где-то там, за абажурами ламп, не доступные теперь ни одному сачку, ни одному приказу.

За пределами моего остановившегося взгляда Аша сказала:

— Ребята, нас обманули. Это не Туман. Это не человек вообще. Её можно спокойно убивать, безо всяких угрызений совести.

Я сделала вид, что не услышала, и вернулась за кафедру, хотя ноги дрожали, и воздух никак не проходил в сдавленное горло. Я стояла к ним лицом, словно так было бы честнее — уничтожать их, не прячась за стенами кабинетов, строча приказы один за другим.

Никто не шевельнулся, как будто они до сих пор верили, что я этого не сделаю. Я больше не смотрела в сторону Света, но всё равно ощущала его присутствие, как тогда — плечом к плечу под одной курткой. Он стоял рядом, словно решил принять на себя хотя бы часть этих ненавидящих взглядов, хотя я этого и не заслужила.

— Аспиранты биологического факультета, решением ректора вы признаётесь виновными в том, что покусились на учебный распорядок университета. По уставу вы должны быть приговорены к отчислению, но я даю вам последний шанс. Я буду ждать до утра.

Их всеобщая ненависть уже текла ядом по моим венам, и удивительно было, что я ещё не корчусь на полу в предсмертных судорогах.