-3-

Когда все спустились в холл, мы заняли место, отведённое нашей кафедре. Прямо у третьей колонны.

Тумбу в центре холла окутывал терпко пахнущий дым, а за ней, у самых терминалов, стояли три фигуры в чёрном. Когда часы над главной лестницей пробили час икс, одна из них шагнула вперёд.

Я узнала ректора: издали казалось, что это и вправду улыбка, а не косметика на его лице.

— Уважаемые коллеги, мы долго готовились к этому знаменательному событию. Уверяю вас, что комиссия внимательно рассмотрела все кандидатуры и учла все факторы. Я знаю, что все, подавшие заявление, достойные люди и талантливые учёные. Нам бы хотелось, чтобы вы все смогли поучаствовать в разведывательной экспедиции. Но правила есть правила, потому мы вынуждены выбрать только одного.

Тумба, стоящая в центре холла, сделалась прозрачной, и внутри неё покоился ворох бумаг. Бумаг, исписанных чьими-то чужими почерками, чернилами разных цветов, с дрожащими подписями в уголках и с летящими подписями по центру. И вдруг буквы начали испаряться с листов. Одно за другим заявления исчезали. Я зажмурилась, открыла глаза и сразу различила среди них своё — единственный исписанный лист.

Я скрипнула зубами так громко, что Галка вздрогнул и обернулся. Судя по лицам собравшихся, их всех пробрала вселенская скорбь оттого, что они не смогут с головой бултыхнуться в опасную неизведанную наружность. Но я-то была уверена, что каждый из них умоляет духов древних учёных отвести жребий от него, и все с надеждой смотрят в мою сторону. От чужих взглядов щекотало вдоль позвоночника, и я в кои веки была рада, что с головы до ног закутана в чужую одежду.

— Итак, — голос ректора чуть-чуть сорвался от волнения, — я приглашаю сюда…

И я шагнула вперёд.

***

На площади перед главным входом снег заметал огромную каменную стелу. Из книжек я знала, что стелу спиралью, как цепью ДНК, обвивает металлическая лента с выгравированной фразой: «Слава учёным всего мира». Но когда я увидела её своими глазами, через пелену снега и ветра, от фразы осталось только «ым всего мира», а буква «р» была до неузнаваемости разъедена ржавчиной. Дальше за площадью лежал город, погребённый под снегом и молчанием.

Машины замерли на дороге друг за другом, как бесконечные бусины, нанизанные на нитку. Подойдя ближе, я заглядывала в их битые окна: темно и пусто. Даже в тёплой куртке, которую мне торжественно вручили в холле, ветер продирал до костей.

Я остановилась за стелой, обернулась на университет: серая громадина в белой мантии, слепые окна, закрытые металлом, высокие двери парадного входа, которые захлопнулись за моей спиной. Покорёженные шпили, обрушенная кое-где каменная кладка. Арматурные деревья подкрались к самой ограде, но так и не сумели пробраться внутрь.

Ещё издали я заметила университетский городок. Он была на карте — стайка правильных квадратов и прямоугольников, со всех сторон окружённых бетонной стеной. Крыши проломилась под тяжестью снега. Оборванные провода свисали до самой земли и шевелились, как толстые черные змеи. Один ударил меня по плечу, я едва сдержала крик и отпрыгнула в сторону.

Я вцепилась в выступ обледеневшей стены, ещё одним усилием нырнула за него и остановилась, глотая ртом ледяной воздух. Так здание хоть немного прикрывало меня от ветра. Холод был ещё не худшим врагом, ветер — куда страшнее. Он не давал дышать, швырялся ледяными колючками. Куда бы я не повернулась, ветер всё равно бил в лицо.

Я обнаружила, что ушла не так далеко от университета, его тёмные окна ещё виднелись над развалинами города. Всё ещё было слышно, как поскрипывают рога троллейбусов, замерших там же, у стелы. А я уже выдохлась и достигла предела своих сил.

Всё-таки я не избранная. Избранные, они обычно выше ростом и шире в плечах, и университет даёт им столько сил, что хватит оббежать кругом город. А мне ничего не дали, кроме старого сачка и дурацкой, чересчур свободной куртки. Я потёрла пальцами онемевшие щёки. Слёзы подступили к глазам и замёрзли на подходе.

У входа висела покосившаяся табличка: «Транспортный центр», и злыми мелкими буквами: «Вход строго по пропускам». Я хотела достать из сумки карту, чтобы свериться, но пальцы уже не сгибались.

Покачивался шлагбаум пропускного пункта, а дверь дома была приоткрыта. Я кое-как провернула ручку и ввалилась внутрь, в полутёмный холл.

Дверь захлопнулась сзади, отрезав меня от надрывного гудения ветра. Единственным звуком здесь был стук моего сердца. Я поморгала, привыкая к полумраку. Различила лестницу, заваленную хламом, и пост охранника, и ещё одну дверь, из-под которой пробивался тусклый свет.

В большой комнате стояли четыре стола. Функция за самым ближним лежала лицом вниз, разметав длинные волосы по полуистлевшим бумагам. Надпись на потёртой табличке была неразличима. Стопки одинаковых папок покорёжились, как кора на старом дереве.

Ещё две функции тоже лежали неподвижно — их смерть застигла в проходе между столами. А та, что сидела в углу, под защитой стеллажа с бумагами смотрела на меня, не мигая, и лампа на её столе ещё теплилась оранжевым светом, непонятно откуда тут вообще взялось электричество. Может, лампа работала на чистом упрямстве.

Я прошла к ней, по дороге перешагнув через два тела. На вздувшемся паркете за мной оставались снежные следы. Функция не разжимала бледных губ. Может, она давно вышла из строя, может, давно не реагировала на привычные команды. Глупо было надеяться, что через столько лет бездействия система ещё будет работать. Но я пересекла комнату и остановилась, уперевшись ладонями в край её стола.

— Мне нужно добраться до Северного корпуса.

Функция моргнула, в её лице произошла едва уловимая перемена, и губы разжались.

— Ваш командировочный лист.

Я закрыла глаза. Ну конечно, командировочный лист я как раз и не взяла. Когда мир рухнул, когда избранный, борясь с ветром, идёт через мёртвый город, самое время спросить про командировочный лист.

— Я должна попасть туда, это вопрос жизни и смерти. Вы понимаете, что кроме университета во всём мире ничего не осталось? Кому теперь нужны эти бумажки.

Она снова моргнула и выдала, как заведённая игрушка.

— Ваш командировочный лист.

Я сползла на ближайший стул. Бесполезно объяснять. Сказать бы спасибо судьбе, что она вообще разговаривает, а не валяется на полу, как три другие. Толку только — чуть.

— Вы — глупые бесполезные создания, — сказала я, широко улыбаясь.

На лице собеседницы не дрогнул ни единый мускул.

— Ваш командировочный лист.

Я расхохоталась. Мой смех оттолкнулся от голых стен и вернулся жутким потусторонним хрипом. Я испугалась и замолчала. Пальцы уже отогревались, снег на куртке подтаивал. Я посижу ещё немного и пойду дальше.

Я подышала на пальцы. В шкафу у Сю валялась методичка по управлению функциями, и когда-то от нечего делать, я полистала её, хмыкая над замысловатыми командами. Кто-то ведь кладёт жизнь, чтобы выучить их все, до последнего слова. Любая неточность в формулировке — и ты ничего не добьёшься.

Думай, Кролик, думай, ты же можешь вспомнить.

Бесполезно, я даже тему своей диссертации воспроизвести не могла, не то, чтобы многоступенчатые команды. Я поднялась, вытряхивая из капюшона остатки снега, и пошла к двери. Под ногой хрустнул осколок стекла. Я замерла и обернулась.

Одну универсальную команду я всё-таки вспомнила. Я выучила её ради смеха, прекрасно осознавая, что использовать всё равно не решусь. Но теперь вдруг смогла и произнесла не своим голосом:

— Девушка, будьте добры, пригласите своего начальника.

Она не шевельнулась, так и сидела, судорожно выпрямив спину, только руки потянулись вперёд и вцепились в остатки регистрационного журнала. Вряд ли у неё был теперь начальник. Вряд ли здесь вообще кого-то можно было напугать. Команда не имела силы, кроме магической силы сочетания букв.

Но рот функции трагически дрогнул.

— Зачем сразу начальника? Давайте поговорим по-человечески. Куда вам нужно добраться?

Я вернулась на стул и медленно, чтобы не спугнуть удачу, произнесла:

— В Северный корпус.

Зашуршали бумаги. Когда-то их было здесь много, гораздо больше, но теперь всё, что осталось у бедной функции — перелистывать полуистлевшие, полусгнившие страницы линованного журнала.

— Инспектора семь, двенадцать, сорок шесть. Не забудьте поставить печать в канцелярии.

— Печать? Ну конечно. Печать — это я обязательно. — Я вынула из её пальцев клочок бумаги с подписью.

В такой тонкой многоступенчатой комбинации достаточно было одного неверного шага, чтобы грандиозное построение рухнуло и погребло меня с головой. Оно могло рухнуть и в лучшие времена — Сю часто рассказывала страшную историю о том, как не смогла оформить командировку из-за того, что дрогнула рука и ручка плюнула чернилами, исказив в документе всего одну букву.

Смертельно раненая система ещё шевелилась, но это шевеление походило на агонию больного. Я аккуратно разгладила справку и положила её в карман. Пусть я вспомнила всего одну команду, пусть я провернула всё не так изящно и легко, как сделала бы на моём месте избранная, но я всё-таки что-то сумела. Не сдалась.

В полумраке холла мне почудилась снисходительная усмешка Сю.

«Сумела она. Ты дойди сперва, а потом уже хвались. Смотри, заработаешь головокружение от успехов и навернёшься носом в грязь».

Я вышла на улицу и захлебнулась ветром. Пальцы одеревенели в ту же секунду, и под капюшон набилось снега. Я шла вдоль стройного ряда машин и повторяла, как заклинение: семь, двенадцать, сорок шесть.

Семь, двенадцать, сорок шесть.

Машины все были одного, серо-стального цвета, покрытые тонкой наледью. Через некоторые проросли арматурные деревья. В них я заглядывала через рваные раны и видела вспоротые внутренности-механизмы и искромсанных функций-водителей. Я царапала наледь на лобовом стекле, чтобы различить номер.

Семь, двенадцать, сорок…

Любой из трёх инспекторов, или даже все три, могли быть уже уничтожены. И тогда моя дорога закончится, даже толком не начавшись. А хуже всего будет, если найдётся первый, но погибнут третий и второй, тогда я останусь посреди мёртвого города, не способная найти дороги обратно, вдалеке от обоих корпусов.

Семь, двенадцать…

Семь.

Тонкий пласт наледи сполз с лобового стекла, и я различила чёрную цифру на покосившейся табличке. На вид машина была целая, только левое крыло немного помято упавшим бетонным столбом. Я постучала по стеклу, и щёлкнул замок. Дверца у пассажирского места открылась.

Я забралась внутрь, в промёрзшую жестяную коробку, в которой было ничуть не теплее, чем на улице. Ну разве что ветра поменьше. И встретилась глазами с водителем.

— Вы седьмой?

— Ваша справка.

Дрожащими пальцами я вынула клочок бумаги и протянула ему. Водитель нахмурился и пожевал губами, потом кивнул, и меня изнутри окатило горячим облегчением.

— До двенадцатого сектора? Пристегнитесь.

Я зажмурилась и скрестила пальцы. Великий Дарвин, машина, чёрт знает сколько простоявшая на морозе, могла не завестись, и тут мне не помогла бы ни одна команда, ни одна справка. Оставалось только верить в чудо.

Водитель прочитал необходимое заклинание, покосился на меня и попросил закрыть уши. Где-то я слышала, что эти заклинания могут навредить неподготовленным людям. Может, врали, конечно, и это заклинание, как любое другое в университете, было просто набором древних бессмысленных фраз, но уши я предусмотрительно закрыла. Я всегда была послушной девочкой, спросите хоть у Сю.

Машина тронулась и выехала на середину промёрзшей улицы. Пространства между неподвижными троллейбусами хватало ровно настолько, чтобы пробраться мимо, едва не цепляя их зеркалами заднего вида.