-4-

Я злилась. Злилась на тех, кто остался по ту сторону университетских стен, когда я оказалась снаружи, всецело во власти снежного урагана. Я злилась так сильно, что челюсть сводило, злость выплёскивалась наружу, как бы упорно я не старалась держать её внутри. Я надеялась, что злость найдёт себе выход, когда я доберусь до чудовища, ведь все вокруг твердят, что злость должна быть пущена на хорошие дела. Я не знала тогда, как сильно ошибалась.

В прошлый раз наружу я попала через центральный вход, а теперь вынуждена была искать дорогу по задним дворам университета. Сколь бы тщательно я не изучала карты в архивах, а действительность никогда нельзя передать на бумаге с точностью.

Я три раза прошла мимо тех же сплавленных друг с другом машин. Одни и те же арки разевали передо мной рты, усаженные обломками решёток. Однажды в стене снега мелькнула каменная лестница и дверь — может, та самая, из которой я вышла, а может, другая. Мало ли здесь дверей, и покорёженных фонарных столбов, и машин с проломленными крышами. Потом, наконец, показался шлагбаум, и я обернулась: университет смотрел мне в спину чёрными слепыми окнами. Дорожку моих следов заметало.

На площади перед главным входом снег до половины замёл огромную каменную стелу. Из фразы, которая обвивала стелу спиралью, как цепью ДНК: «Слава учёным всего мира», осталось только «его мира», а буква «р» было до неузнаваемости разъедена ржавчиной. Дальше друг за другом, как слоники на каминной полке, замерли сбившиеся кучкой трамваи. Походя, я заглядывала им в жалостливые, разбитые фары. Длинные усы проводов повисли над дорогой.

В северный корпус я попала без лишних проблем — дорога всё-таки была уже опробована, и пропуск у меня имелся. А сонный охранник на входе только и сделал, что окинул меня подозрительным взглядом.

***

Когда лампы университета потухли, в большом актовом зале один за другим зажглись огни на высокой ёлке. Она стояла в центре и кроной уходила под самый потолок. Её наряжали и латали весь день — теперь серебристая мишура закрывала проплешины в хвое, а вместо игрушек были эмблемы факультетов — каждая в обрамлении цветных огней.

— Ну вот, — сказала Аша и бросила отвёртку на подоконник. — Всё равно у нашей эмблемы половина лампочек не горит. И что ты будешь с ними делать?

— Брось, всё прекрасно. — Галка сделал вид, что разминает затёкшую спину и невзначай положил ей руку на плечо.

Часы громко щёлкнули, переводя стрелки в предпраздничное положение. На сцену выбрался парень-историк. Он осторожно потрогал пальцем пыльный микрофон и отодвинул его в сторону. В дальнем углу зала захихикали девочки с факультета филологии. Он выпрямился и широко улыбнулся.

— Друзья, пусть в новом году у всех нас исполнится самая заветная мечта! Не знаю, как у вас, а я бы загадал желание откопать в подвале университета развалины Трои.

Девочки-филологи снова прыснули, Аша снисходительно хмыкнула.

— Трою. Лучше бы новые трубы на третьем этаже загадали. Вечно у них всё протекает.

Физики из своего угла зашумели и захлопали в разнобой. Следом за историком на сцену поднялась Малина. Только вместо белого микробиологического халата на ней было коротенькое платье, а в волосы вплелась серебристая ёлочная мишура. На каблуках она была даже повыше историка, так что чуть ссутулилась, чтобы стать поближе к микрофону.

— А я хотела сказать всем спасибо, ведь если бы не вы все, что бы стало с университетом? То, что он до сих пор жив, эти уютные огоньки в комнатах, то, что любой здесь может найти помощь и поддержку, — наша с вами заслуга. Мы стали одной семьёй.

Аша, хоть изо всех старалась нахмуриться, а тоже заулыбалась, и смущённо одёрнула свитер с вышитой блестящей стрекозой.

— А ты, оказывается, такая красивая, — сказал Галка.

— А что, раньше не замечал? Ну спасибо тебе.

Зазвучала негромкая музыка.

— Ежегодный новогодний бал в университете объявляем открытым! — хором сказали Малина и историк.

Все потеснились к стенам, освобождая место вокруг ёлки. Аша подпрыгнула и уселась на подоконник. Галка уставился себе под ноги и, не глядя, протянул ей руку.

— Я тут подумал, чего мы будем сидеть весь вечер, как в прошлый раз. Идём, потанцуем что ли.

Аша хмыкнула и спрыгнула, ухватившись за его ладонь. И входная дверь заскрипела, заглушая музыку. Это была тяжёлая старинная дверь, и чтобы открыть её, пришлось бы навалиться плечом.

Огни на ёлке мигнули и высветли на пороге актового зала Туман. Она глянула на себя, словно видела в первый раз, и подняла руку, чтобы отряхнуть с рабочей куртки серую пыль. Бесполезно — только выпачкала пальцы, а грязи на куртке меньше не стало.

Она подняла голову. Волосы, когда-то собранные в хвост на затылке, растрёпанными прядями лежали по плечам. Туман близоруко прищурила глаза, словно из темноты попала вдруг на яркий свет, и обвела взглядом всех, ни на ком не задержавшись даже на мгновение.

— Празднуете, да? — Губы дёрнулись в подобии улыбки. — Желаю хорошо повеселиться.

Она развернулась и исчезла в темноте за дверью. Дверь покачнулась и хлопнула снова. Несколько огоньков на ёлке погасло, музыка захрипела и изошла на нет. В тишине стало слышно, как, ударяя каблуками, Малина спускается со сцены. На последней ступеньке она покачнулась и села, подперев руками заалевшие щёки.

Аша зашипела, как воздушный шар, в который ткнули иглой. Сжала и разжала пальцы.

— Ну почему, почему ты не можешь быть нормальной?

Я бежала из актового зала по тёмным переходам, по притихшему университету, в котором из звуков осталось только моё тяжёлое дыхание. Я оборачивалась: никто не шёл следом. Ночь встречала меня на каждой лестнице.

Только у двери коллекционной я остановилась и дрожащей рукой нашарила в сумке ключ. Я потянулась к выключателю, бросила сумку, махом расстегнула кнопки на куртке. Ничего не изменилось с моего ухода: на столе лежала раскрытая книга, разве что слой пыль на абажуре лампы был чуть толще обычного.

Я была страшно голодной, страшно усталой и страшно злой, и не знала, куда девать всё это. На кафедре уныло гудела лампа. Я налила в чашку остывшей воды из чайника и отпила. Через мгновение желудок завязался узлом. Хорошо, что в нём ничего не было, а не то не избежать бы мне побега в уборную.

В зеркале на шкафу отразилась лицо, выпачканное в серой городской пыли. На щеке застыли грязные брызги, волосы торчали, как прошлогодняя трава. Ну да, именно в таком виде я и явилась в актовый зал. Красавица.

Я расхохоталась, и эхо на пустой кафедре расхохоталось мне в ответ. Я изо всех сил хлопнула дверцей шкафа и услышала, как бьётся невинное стекло. И только тогда заплакала, размазывая по лицу слёзы вместе с пылью. Забыв погасить свет и запереть дверь, я ушла обратно в коллекционную.

Аша с Галкой явились ближе к утру. Я знала, что они однажды явятся и что-нибудь обязательно скажут, потому и сидела в углу возле двери, набросив на плечи куртку, пахнущую городом.

— Эй. — Аша побарабанила по косяку костяшками пальцев. — Выходи. Устроила, понимаешь ли, истерику, и в кусты. Зеркало-то за что разбила? Между прочим, единственное на три ближайших коридора, больше нет.

Галка что-то пробормотал, Аша отмахнулась от него:

— Иди уже.

Но Галка не ушёл — я не слышала, чтобы скрипели половицы.

— Ладно, выходи, — сказала Аша уже без показной весёлости. — Через три часа отчёт у Шефа. Нужно обсудить, что мы ему скажем.

Я запрокинула голову и улыбнулась в темноте. Вокруг меня в шкафах шуршали наколотые на булавки мухи. Их беспокоил чужой запах, исходящий от меня. Я долго не прикасалась к ним, и мухи боялись, что я бросила их насовсем.

— Да хоть скажи, что такого там произошло! — не выдержала Аша и ударила кулаком в дверь.

Тут и у меня кончилось последнее терпение, и я заорала ей в ответ:

— Да идите вы! Отправили меня одну чёрт знает куда, теперь ещё права качаете.

Аша потопталась у дверей и бросила на прощание:

— Туман, ну и вредная же ты.

В положенный срок открылась маленькая аудитория напротив кафедры. Я вошла последней, уже умытая и причёсанная, и села, как всегда, за первую парту. В глянцево блестящей доске я увидела, как Аша и Галка переглядываются, а Зелёная строит мне в спину хитрые рожицы.

Утренний университет всё ещё пах ёлочной мишурой и покачивался спросонья, как после буйной вечерники. Шеф вошёл в аудиторию секунда в секунду, но вместо того, чтобы сесть за преподавательский стол, остановился у крайнего ряда парт и окинул нас взглядом поверх очков.

— Господа аспиранты, вы сами объяснитесь, или мне устраивать допрос?

Я смотрела в парту перед собой, и чернильные рисунки плавали перед глазами. Через три парты от меня сдавленно вздохнула Аша.

— Я слушаю. — Шеф побарабанил пальцами по краю стола. Его взгляд проткнул меня насквозь и оставил умирающей, задыхающейся, как выброшенная на берег рыба. Огромная тяжесть давила мне на плечи заставляя ещё сильнее сгибаться над партой. — Я надеялся поговорить с вами, как со взрослыми людьми. И что я вижу? Нашкодивших детсадовцев. Туман, может, ты мне расскажешь?

Я услышала, как Аша замирает и вцепляется пальцами в край стула. Вокруг было так тихо, даже не гудела вода в трубах, не шептались сквозняки в коридоре. Я медленно покачала головой.

Шеф ответил не сразу. Сначала я услышала его шаги. Теперь он стоял ближе. Подними я голову — я бы тут же встретилась с ним взглядом. И тогда уже не сбежишь. Все пути отрезаны.

— Нет, молчишь? — Он замер совсем близко, так что я видела нижнюю пуговице его пиджака и пальцы, переплетённые в замок. — Туман, я разочарован. Я думал, что уж на тебя-то всегда смогу положиться.

Каждое слово впивалось в кожу. Я до крови искусала губы и закрыла глаза, чтобы ничего не видеть. В висках колоколом стучала кровь, перемешиваясь с голосом Шефа, и мне по-детски хотелось зажать уши.

— Хорошо, тогда я скажу сам. Я знаю, что ты ходила к Северному рубежу. То есть без моего разрешения ты покинула университет и пересекла весь город, тем самым подвергаясь ежеминутной опасности. Кто бы ответил, если бы ты не вернулась? Я. Потому я имею право знать. Зачем ты это сделала? И что именно ты сделала, когда ты пришла туда. Только не говори, что решила прогуляться из интереса. Я всё равно не поверю.

Шеф замер рядом, сложив руки за спиной, и хоть я не поднимала взгляда от парты, я всё равно знала, как от ярости блестят стёкла его очков. Он развернулся лицом — волной воздуха мне обдало плечо и тяжело, вымученно вздохнул. В то мгновение я почти открыла рот, чтобы рассказать. Но в горле застрял хрип, и он не давал словам выйти наружу.

— Туман, — сказал Шеф. — Я буду вынужден принять меры. Я не хочу больше видеть ничего подобного. Ты поняла?

Я с усилием расцепила зубы и выдавила из себя:

— Да.

— Я не слышу.

Я собрала последние силы и произнесла в голос:

— Да, Шеф. Я всё поняла.

Он прошёл за преподавательский стол, показательно спокойный. В комнате не было слышно ни вздоха, ни шороха, даже вода в трубах больше не гудела. Только скрипели паркетные доски у него под ногами. Щёки горели, а ладони были холоднее каменных стен. Я осмелилась поднять голову настолько, что увидела край доски, и в ней, как в зеркале, отражались Аша с Галкой, и та, и другой прятали глаза.

— Что мне с тобой делать? — С высоты преподавательского стола Шеф мог обозревать нас, как с дозорной башни. Видеть всех и сразу.

— Не знаю, — я снова уткнулась взглядом с парту. Царапины поплыли перед глазами.

— Очень плохо. Я тебя не узнаю, Туман.

Аша и Галка переговаривались за моей спиной — они разговаривали взглядами, не решаясь перейти даже на шёпот, но я слышала. Зелёная улыбалась себе в ворот свитера, но даже её улыбка была ненастоящая, как будто приклеенная. Шеф бросил в их сторону быстрый взгляд, и сделалось ещё тише, чем до этого, хотя казалось — тише уже невозможно.

— Идите, — произнёс он, постукивая карандашом по краю стола. — И кстати да, с праздником вас.

Я поднялась первой.

— Ничего он ей не сделает, — сказала Аша. Так и сказала, а ещё я услышала, как стукнулась об стол чашка — слишком уж нервно стукнула, как будто Аша и сама не верила в то, что говорит. — Он же её обожает. Ничего ей не будет. Погрозит пальцем, и всё. Делов-то.

Я уже забыла, когда в последний раз подслушивала их разговоры, стоя под дверью кафедры. Обычно я входила внутрь и отвечала, а теперь не было сил даже на это. Я развернулась и пошла к себе в комнату, стараясь не наступать на скрипучие половицы, н далеко уйти не успела. На площадке перед деканатом возник Шеф.

— Туман, — сказал он, щуря глаза под очками, — зайди ко мне на минуту.

***

В столовой гремели посудой, доедая остатки вчерашнего праздничного ужина. За соседним столом громко спорили Архей с Лапой.

— Я говорю тебе, дрозд. Дрозд, только кроющие перья…

За их столом — третьим за колонной — было тихо. Галка двигал пальцем чашку, пытаясь установить её в самый центр зелёного квадрата на скатерти. Аша строила у себя в тарелке дом из кусочков жареной картошки. Четвёртое место за столом пустовало.

Туман вошла и застыла на пороге, как будто забыла, где находится их стол. Её взгляд скользнул по Архею с Лапой, и те замолчали. Туман прошла мимо буфетной стойки с пирожными, даже не глянула на стол раздачи и остановилась возле кофейного автомата.

Она надавила на кнопку, установив указатель, как всегда, в позицию «без сахара» и подождала, пока автомат, урча и подпрыгивая, выльет в чашку порцию кипятка.

— Смотри, как надулась. Даже не подойдёт, — пробормотала Аша, ложась грудью на стол, чтобы стать поближе к Галке. Тот нахмурился, и даже Зелёная оторвалась от полупустой коробки печенья.

Туман посмотрела в чёрную глубину кофе и зашагала к выходу. На полдороге она остановилась и повернулась к их столу — третьему за колонной. За своим столом Малина и Рушь оставили чашки и повернули головы ей вслед. Аше захотелось стукнуть по лбу каждую.

Туман поставила чашку на край стола. Руки её ощутимо дрожали, наверное, потому она и вцепилась в спинку стула.

— Шеф забрал у меня пропуск на минус первый этаж, — сказала она, ни на кого не глядя. — И ключи от фонда редких видов.

Галка ткнул чашку пальцем, не рассчитал, и компот плеснулся на скатерть. Розовая лужица поползла за пределы квадрата. Туман склонила голову ещё ниже, так что упавшие пряди волос закрыли лицо.

— И он отправил меня на месяц в библиотечные хранилища. Весь месяц по два часа в день переклеивать формуляры на старых реферативных журналах.

— Нет, он не мог так сделать! — не выдержала Аша.

— Представь себе, мог. — Туман выпрямилась и подхватила со стола кружку.

Её щеки горели. Хорошо, хоть чашка была неполной, потому что руки у Туман всё ещё дрожали, и тишина повисла над ближайшими столами, хотя никто больше не оборачивался. Никто на них больше не смотрел, даже Малина с Рушью делали вид, что внимательно считают полоски на скатерти. Лапа прятала лицо в ладонях, натянув свитер по самые кончики пальцев. Архей что-то сосредоточенно записывал на салфетке.

Туман сделала нервный глоток и пошла к дверям.

— Эй, — сказала Малина, прикрывая рот ладонью, как будто от этого тайна могла остаться тайной. — Это, конечно, не моё дело, но вам всё-таки стоит рассказать ему.

— Эй, — передразнила ей Аша, — это, конечно, не моё дело, но где ты берёшь такие тощие и кривые колготки?

И отвернулась. Хорошо, что она сидела прямо у колонны. Есть, куда спрятать взгляд в случае мерзких ситуаций.