-4-

Самое удивительное, что здесь всё ещё давали звонки. Как только заканчивалось занятие, коридоры корпуса наполнялись нежной мелодией. И следом за ней открывались двери аудиторий, из них высыпали студенты. Я никогда не видела столько удивлённо восторженных глаз, уставившихся на меня. Студенты отступали к стенам, пропуская нас, и смотрели вслед.

Ректор положил руку мне на плечо.

— Их у нас много. А вот преподавателей мало. К сожалению.

За нами по пятам шли два его проректора. Потом звонок замолкал, и студенты рассыпались по аудиториям. Я оборачивалась, чтобы ухватить взглядом цветную стенгазету или афишу спектакля, или объявление о том, что зачёт по экономической географии будет перенесён...

Преподаватели, которые попадались навстречу, все как один, очень спешили и тащили кто свёрнутые в рулон плакаты, кто стопки бумаг, но замирали перед ректором и почтительно склоняли голову. Второй кивок был обращён в мою сторону.

В верхних коридорах царила тишина, только гудели белые лампы. Здесь каждая дверь хранила на себе трёхзначный номер и только. Остановившись перед одной, Ректор позвенел ключами. Он пропустил меня первой и за моей спиной щёлкнул кнопкой выключателя.

Лампы загорались одна за другой, вытягивая помещение в длину. У стен замерли красно-коричневые шкафы с номерами на узких отделениях. У меня перехватило дыхание. Я ждала увидеть крошечную комнату, похожую на мою коллекционную, пару стеллажей с заклеенными коробками и перегоревшую настольную лампу. Я обернулась к Ректору, но не смогла произнести ни слова.

Он усмехнулся.

— Да, у нас неплохой фонд. Жаль только, что некому владеть всем этим. Многие учёные погибли от первого взрыва. Тогда всё восточное крыло рухнуло.

Он провёл меня в глубину помещения: там был стол, на котором, как призраки, застыли приборы под белыми чехлами. По очертаниям я угадала большой микроскоп, зеркальную конструкцию для рисования и несколько осветителей на гибких подставках.

— Осваивайся. — Он нехотя убрал руку с моего плеча. — Не заскучаешь здесь до вечера? Встретимся у меня.

— Постараюсь не забыть обо всём к вечеру, — пробормотала я, не в силах оторвать взгляд от такого богатства.

Мне всё казалось, что иллюзия рассыплется, стоит только Ректору выйти за пределы комнаты. Но он ушёл, я прикоснулась к микроскопу, выдвинула несколько ящиков в шкафах, а наваждение не проходило. В каждой коробке стройными рядами стояли прекрасно сохранившиеся экземпляры.

Руки так дрожали, что я не рискнула браться за них — переломала бы полкоробки. И мне пришлось сесть и переждать, пока кровь не перестанет колотить в ушах, как молот по наковальне.

Только подумать, какие прекрасные статьи я могла бы написать, если бы осталась здесь. И мне не пришлось бы оправдываться в недостатке данных, и в том, что у единственного уцелевшего экземпляра обломаны оба крыла. Галка с ума бы сошёл от зависти.

С этого мгновения моя фантазия встала на низкий старт. А может быть, здесь и у генетиков легче с оборудованием? Тогда я бы создала такие базы данных, что моё просчитанное эволюционное древо показалось бы детской каракулей. Я бы вскрыла самые потайные закономерности эволюции. Я бы нашла ветвь для каждой крошечной мушки.

Я приказала себе остановиться. Ничего подобного не будет, потому что ректор попытается убить меня. Если я выберусь, я вернусь в свой корпус, и ничего хорошего больше не будет. Или легче умереть, чем знать, что выпустила из рук такой шанс.

Я сделала над собой усилие и поднялась. Может, он меня убьёт, но весь этот день до самой ночи я проведу в самом прекрасном месте мира. Это чего-нибудь да стоит.

Часы были тут же, на стене справа. Когда я взглянула на них, то выяснилось, что времени больше нет. Я уже знала, что сделаю. Я аккуратно зачехлила микроскоп, убрала на место коробки. Волосы собрала за затылке, чтобы не падали на лицо, и проткнула пучок затупившимся карандашом.

Ключ лежал на краю стола, но перед тем, как выйти, я вытряхнула из карманов оставшиеся булавки. Несколько приколола на пояс брюк и на клапан кармана. Ещё несколько — за воротник рубашки, остатки — ссыпала в коробок и сунула обратно. Только сделав это, я ощутила жгучую боль в горле, но собрала последние силы и закрепила за спиной сачок. Так я уходила уже дважды. Первый раз, когда воевала с проректором, второй раз — шла к чудовищу. И вот настал третий.

Я тщательно заперла дверь. Коридоры университета уже опустели, только кое-где из-за дверей слышались голоса. Они затихали, когда я приближалась, и раздавались снова, когда я проходила мимо. У терминалов застыли полусонные охранники, но мне было всё равно — у меня был пропуск от всех этажей.

На двенадцатом горел приглушённый свет. Я повернула золотистую ручку его кабинета и услышала за спиной вежливое покашливание. В коридорном проёме стоял охранник.

— Господин ректор просил передать, что ожидает вас на подвальном уровне.

Я кивнула. Ну вот и всё. Если минутой раньше у меня оставались крохотные сомнения, то теперь было ясно. Битва должна пройти по всем правилам, и он не хочет забрызгать кровью свой чудесный кабинет.

Каменея с каждой минутой, я шла вниз. Те, кто попадался навстречу, шарахались в стороны от моего бешеного взгляда. Я считала оставшиеся ступеньки, и, как бы медленно я ни шла, их количество всё равно убывало. Потом между нами встала единственная преграда: тяжелая металлическая дверь. Я толкнула её плечом.

В огромном гулком помещении лампы зажглись сами по себе. Я оглянулась: вокруг толстые квадратные колонны подпирали высокий потолок. В темноту за ними не дотягивался свет ламп, и потому зала казалась ещё больше, бесконечно большой. Здесь он был на своей территории, потому сильнее, но я знала, на что шла.

Я вынула сачок из-за спины. Взвесила в руке тяжёлую рукоять, обёрнутую металлом, и зашагала вперёд, слушая, как шуршат мои шаги, отзываясь эхом в дальних углах. Ректор, без пиджака и даже без галстука, вышел мне навстречу, держа в одной руке меч Великих Учёных.

Теперь мы стояли на расстоянии прыжка друг от друга, и лицо ректора не выражало никакого особенного сожаления. Он ударил первым — я едва успела заслониться. Лезвие меча прочертило кривую царапину на металле.

Второй раз меч зацепил моё плечо. Меня в который раз спасла куртка, закостеневшая от времени и пропитанная грязью. Я отступила к колонне, снова закрылась, и силой третьего удара меня швырнуло спиной на свежую штукатурку. Вышибло из груди весь воздух.

— Ты поддаёшься! — сказал Ректор. Не заметно было, чтобы его дыхание хоть немного сбилось.

Я собрала остатки сил и улыбнулась ему в глаза через перекрестье из сачка и меча. И толкнула меч. От напряжения взвыли болью разом все суставы. Но я вынудила Ректора сделать шаг назад. Пыль поднялась в воздух от резкого удара мешковиной сачка. Между нами встала мутная пелена. Мне требовалась одна секунда, чтобы в пальцах оказался веер булавок.

Три из них ударили в цель, а остальные бесполезно звякнули об каменный пол. Я видела, как алые капли крови набухают на правой кисти Ректора. Повыше — на предплечье — кровь была не видна на чёрной рубашке. Но я её ощущала.

Я позволила уронить себя на одно колено. Лезвие меча рассекло кожу в том месте, где куртка не застёгивалась — там давно оторвались две верхние пуговицы. Но я смотрела на ректора снизу вверх и всё ещё улыбалась. Его рука дрогнула, и траектория меча сбилась. Лезвие высекло искры из колонны справа от меня.

— Туман, ты поддаёшься, — крикнул он.

Я с удовольствием поняла: его голос уже хрипит от усталости. Его рот уже кривится от злости.

Веер булавок прошёлся на расстоянии вздоха от шеи ректора, и всего лишь две впились в плечо. Он схватился за них, выдернул одну за золотистую головку. Кончики пальцев окрасились в алый. Я вскочила на ноги — под моим наступлением ему пришлось шарахнуться в сторону. Он перехватил меч левой рукой и один пальцем двинул очки поглубже на переносицу.

Теперь Ректор не мог бить в полную силу. У меня тоже дрожали руки, но ещё один выпад меча я всё-таки поймала. Если бы нет — прощай, Туман.

Меч, сбитый прямо в полёте, дёрнулся в сторону. Вывернутый сустав взвыл от боли. Последняя булавка впилась в мою же собственную ладонь, и я выпустила рукоять сачка. Меч крутанулся в воздухе и упал следом, брякнув на прощанье эфесом по основанию колонны.

— Ты поддавалась, — сказал Ректор, разглядывая на своей ладони следы крови. — Я терпеть не могу, когда поддаются.

Я хмыкнула.

— А сами-то!

Куртка, оказывается, была рассечена наискось, и теперь сползла с меня, как змеиная шкурка. Меч прошёлся и по футболке, но кожу едва задел. Это ничего. Такую рану мы заштопаем в два счёта.

Я приблизилась к ректору и выдернула последнюю булавку из его плеча.

— Хорошо, что у тебя с собой не было формалина, — сказал он, разглядывая её на свет.

Я стояла рядом, касаясь его подрагивающих пальцев. Ректор вцепился мне в плечи и спиной прижал к колонне. Холод мрамора прошёлся от лопаток вниз.

— У тебя не было серьёзного оружия. Ты не могла меня убить.

Я закрыла глаза и тяжело сглотнула. Сложно говорить с запрокинутой головой, но смотреть на него я могла только так. Свет лампы ореолом расходится от головы Ректора. Он не дождался ответа и тряхнул меня за плечи. Я затылком ударилась об мрамор.

— Ты что, не собиралась меня убивать?

Моя растерзанная куртка лежала у нас под ногами. Он подхватил её, и по полу раскатились последние несколько булавок. Встряхнул снова — в ответ ему звякнули все уцелевшие застёжки, и бумажный обрывок порхнул вниз. Всё. Я наблюдала картину, вжимаясь лопатками в колонну, словно меня ещё кто-то держал. Я поймала его взгляд и спросила:

— А вы меня собирались убивать? — Голос дрогнул, как надо.

Под его очками было недоумение. Губы скорбно поджались. Он всё ещё не верил мне, не верил, что я шла в подвал с голыми руками. Ну, если не брать в расчет рукояти сачка, которая сгодился разве что для отпугивания собак. А этими булавками я бы до смерти напугала разве что мух.

Он коснулся моих брючных карманов, но уже не так уверенно, поскользил ладонями вниз по бёдрам и тут же отдёрнул руки, как будто обжёгся. Я наблюдала из-под полуприкрытых век, и я видела смятение за стёклами его очков.

— Да бросьте. Что я там спрячу, ружьё?

Нож экологов лежал в кожаных ножнах, в кармане у колена. В том единственном кармане, на котором сохранилась надёжная кнопка. Нож давил на меня ощутимой тяжестью, но был послушным и ни разу не отозвался глухим стуком об колонну.

— Может, ниже? — предложила я, переходя на ласковый шёпот.

Ректор выпрямился. Я улыбалась, и это злило его ещё сильнее.

— Я мог убить тебя, ты что, не понимаешь? Я бы тебя убил.

— Хотите убить? Так убивайте. Убивайте, ну! — Я подалась вперёд и замерла так близко к Ректору, что ощутила его дыхание.

Он сжимал и разжимал кулаки. Злился и переживал, как первокурсник, застигнутый за списыванием.

— Нет. Ты должна сражаться, ты избранная.

Я рассмеялась. Его рука дрожала, потому пощёчина вышла смазанной и не больной, но я снова упала, ударяясь ладонями об пол, и покорно замолчала. Я стояла на коленях, вполоборота, и растрепавшиеся волосы закрывали от него моё лицо.

Меня затрясло от истерического беззвучного смеха. Я обхватила себя за дрожащие плечи, я схватила воздух ртом, до крови прикусила губу, но всё никак не могла успокоиться. Смех кромсал меня изнутри, как тупые ножницы, рвал в клочья. Я согнулась пополам и ощутила землистый запах пола.

— Прости, — едва слышно произнёс Ректор у меня за спиной. — Не плачь. Милая моя, маленькая моя, прости меня. Пожалуйста. Я не хотел. Туман…

Я отвернулась к колонне и теперь уже непритворно зарыдала. Даже не потому что больно или обидно проигрывать. Только в подвале, закопанная в самую глубину своего обмана, только сейчас, услышав нотки сожаления в его привычно холодном тоне, я понимала, как далеко зашла, и что вернуться назад уже не выйдет. Прежний мой мир так далеко, что до него не добежать, не дойти, не доползти. Я одна среди чужих. Никто не протянет руку.

Мы никогда не увидимся, Шеф.

Ректор горячим дыханием обжог мне шею.

— Прости меня. Я ведь не знал, что ты… Я думал, ты делаешь всё это, чтобы подобраться ко мне и убить. Поэтому ты согласилась прийти со мной в Северный корпус. Ведь ты избранная. Такие правила.

Хорошо, что между всхлипами мне вовсе не обязательно было говорить. Ректор притих, чуть касаясь моих плеч. Потом он вдруг опустил руки и пробормотал:

— Какой же я идиот.

Я похолодела так, что даже пальцы свело судорогой. Да что там пальцы — свело скулы. Хорошо, хоть я всё ещё лбом прижималась к колонне, так что ректор не мог видеть моего лица.

Я испугалась, что он ощутил присутствие ножа. И замолчала. Слёзы высохли сами собой. Он снова окатил теплом мой затылок.

— Прости. Я совсем забыл. Ты ведь весь день голодная. Хороший я соперник — полез драться, заморив тебя голодом. И замёрзла, да? Пойдём ко мне в кабинет.

Я вывернулась и, как могла, отёрла мокрое лицо.

— А разве так можно? Ведь выйти отсюда должен только один из нас. Правила… Куда же мне теперь?

— Нельзя, — кивнул ректор, обнимая меня за плечи. — Но куда мне тебя теперь деть, а? Идём.

Его пиджак висел в пустом гардеробе, аккуратно пристроенный на плечиках с самого края. Ректор отряхнул пиджак от невидимых пылинок и накинул мне на плечи вместо разрезанной куртки. Лифт, как выяснилось, можно было вызвать прямо из подвала, только это был другой лифт — он вместил только нас двоих, и меня прижало спиной к стеклянной стенке.

Сквозь другую стенку я увидела Северный рубеж с высоты: холл с будкой охранника, похожей на аквариум, зигзаг главной лестницы и мерцающие аварийные огоньки над тёмными арками коридоров.

Я проснулась на пушистом ковре перед тлеющим камином. Ни одна лампа не горела, только алые угольки освещали полукруг ковра. Я не знала, сколько я проспала, ночь ещё или уже день. Ректор в расстёгнутой рубашке, но уже в очках и с часами на правом запястье, сидел рядом со мной, скрестив босые ноги. В неярком свете я различила его скорбно поджатые губы.

Я села, придерживая у груди одеяло. Мне было тревожно. Ещё тревожнее было от бликов тухнущего камина.

— Туман, — сказал Ректор, подталкивая очки глубже на переносицу. — Пока ты спала, я решил, как нам быть дальше. Я думаю, у нас есть всего один выход. Только прошу, не отказывайся сразу, выслушай меня до конца.

Я сжалась и ткнулась лицом в одеяло. Я бы с удовольствием заткнула уши, тем более, уже догадывалась, до чего там Ректор додумался за ночь, но обязана была выслушать его.

— По правилам один из нас должен убить другого. И если мы не выполним правила, университет устроит нам любую гадость. Значит, нам необходимо его обмануть. Переиграть. И я, кажется, придумал, как. Но тебе придётся превратиться в другого человека.

Внутри меня жил бесконечный тоскливый вой. Стань он чуть громче — и заглушил бы голос Ректора. Но я сцепляла зубы, чтобы вой не вырвался наружу.

— Ты станешь моим проректором, — сказал он. — У меня как раз их только двое, а третьего не успел найти. Видишь, словно судьба на нашей стороне. Проректор обязан быть рядом со мной, к тому же проректора охраняет университет. Так мы убиваем двух зайцев сразу.

— Но я не могу просто взять и стать проректором. Я же простой аспирант.

Ректор наконец улыбнулся, и мрачные тени исчезли с его лица.

— Это я тоже придумал. Конечно, сию секунду проректором ты не станешь. Но есть специальный ритуал, и мы проведём его как можно быстрее. Формально отметимся на каждом этапе. Сначала ты станешь преподавателем, потом — завкафедрой, а там и до проректора рукой подать.

Он встал, решительно подёрнув полы рубашки, и принялся застёгивать её — с верхней пуговицы. Пальцы вдохновенно порхали от одной петли к другой.

— По одному дню на каждой должности, плюс бумажная волокита. Недели нам должно хватить. Ну, что скажешь? Ты рада?

Я молчала — глупая, растерянная Туман посреди чужого мира. Я запуталась в паутине из собственной лжи. Дороги назад у меня не было, оставалось только обернуться и послать Шефу последний прощальный взгляд, а между моим пыльным прошлым и эфемерным будущим была натянута тонкая леска. Я боялась на неё наступать.

Ректор смотрел на меня, ожидая ответа. Он привык получать то, чего хочется.

— Я рада. А есть что-то ещё? — прохрипела я в одеяло.

— Есть ещё кое-что. — Он сел рядом — уже застёгнутый на все пуговицы выглаженной рубашки, и глаза, невидимые из-под очков, смотрели на меня, и тёплое дыхание почти щекотало мне шею. — Ты станешь частью меня. И если попытаешься причинить мне вред, ты причинишь его и себе. Я думаю, это и так ясно. А ты готовься, Туман, у тебя завтра первая лекция. Успеешь? Я распоряжусь, чтобы тебя проводили в аудиторию.

Я села, отбрасывая одеяло. После того, как мы поднялись из подвала прошлым вечером, я съела полторы засохших печенины из вазочки на столе и заснула, не дождавшись ужина, который должны были принести прямо в кабинет. Рубашка, испачканная кровью, валялась на подлокотнике кресла, на Ректоре была новая — нарядно синяя и идеально выглаженная, как всегда.