-9-

Остаток ночи я провела, глядя, как мигает лампа над деканатом. Я сидела на полу, узкая юбка задралась дальше некуда, но кого это волновало в опустевшем университете. Во всём коридоре так и не скрипнула ни одна из дверей. А я ждала, что скрипнет всего одна, одна единственная. Та, на которую я смотрела весь остаток ночи, сидя на пыльном деревянном полу.

Из-под двери не пробивалось даже лучика света.

Я ждала, что он придёт ко мне со словами обвинений или сожалений, или с любыми другими словами. Три раза я поднималась и поправляла юбку, чтобы подойти самой. И три рада, приближаясь к двери Шефа, я немела. Рука замирала за секунду до того, как постучать, и меня покидали силы. И я плелась обратно, пачкаться в пыли опустевших коридоров.

Утро впилось в сознание тысячей ржавых игл. Я тянула до последнего, глядя, как ползёт стрелка часов над деканатом. Мне всё казалось, что я слышу шаги на лестнице, слышу, как они уходят, освобождая занятые переходы. И если потерпеть ещё немного, всё кончится миром.

Но потом в шевелении пыли по углам я уловила непривычные траектории, и вспомнила: за мной следит Ректор. Он видит, что я бездействую, и он недоволен. Рука привычно потянулась за спину, желая нащупать такую надёжную рукоять сачка, но её больше не было.

Я разрушала тишину коридоров стуком каблуков и вела рукой по стене, зажигая свет везде, где облупившиеся стены привыкли к полумраку. Лестница, ведущая к столовой, пустовала, только сквозняк гонял по полу конфетную обёртку. Заслышав мои шаги, он бросил обёртку и забился за выпирающую из стены трубу.

В типографии свет уже горел. В бликах мигающих ламп я разглядела полуразобранную баррикаду из коробок с выцветшими бумагами. Я задела одну локтем — коробка рухнула на пол, рассыпая свои внутренности по паркетным доскам. Глухой удар неживого о неживое — единственный звук в замершем университете.

Так было чуть легче, я понадеялась: они всё-таки решили отступить. Неизвестно, испугались ли, а может, посчитали безнадёжным. Их война против системы — такая же бесплодные, как мои попытки найти и убить чудовище.

Потому что самое страшное — это когда чудовища нет. И не на ком выместить злость. И некого уничтожить.

Остался последний рубеж — архив. Его дверей, затянутых решёткой, его бесконечных галерей между стеллажами я боялась больше всего. Уже на подходах я поняла, что дверь приоткрыта, а внутри горит свет.

У прохода, на столе дежурного, привычно скрестив ноги, сидела Аша. Рядом с ней стоял Архей. Баррикада была разобрана и тут, но они двое оставались внутри, на запрещённой территории, и уходить не собирались. Они бы не ушли, просиди я под деканатом хоть до вечера.

— Вы здесь.

— Видишь же, — пожала плечами Аша.

— Сдайте аспирантские билеты, — сказала я, глядя на Архея снизу вверх. — За несоблюдение учебного распорядка вы будете отчислены. Это приказ ректора.

Архей устало сощурился и похлопал себя по карманам, как будто мог спрятать билет куда угодно. Хоть, понятное дело, всегда носил его в нагрудном — в том, который застёгивался на пуговицу. Аша успела первая и как будто нарочно прикоснулась к моей ладони, когда отдавала аспирантский. Провела пальцами, царапнула обломанным ногтем. Живой человек, которого я собиралась уничтожить.

Две зелёные корочки остались у меня в руке.

— Вы будете отчислены, — повторила я, словно они могли не расслышать. — Явитесь завтра в главный холл университета.

Я вернулась на пятый этаж, когда гул в университете почти утих. Я прошла знакомыми коридорами, даже не поднимая головы — все пропускные терминалы открывались сами.

В приёмной ректора свет не горел, но лучик просачивался из-за приоткрытой двери его кабинета. Я сползла по стенке на пол, надеясь, что у меня есть несколько пустых минут перед тем, как меня заметят. В другом углу приёмной сами собой щёлкали кнопки на клавиатуре, и было слышно, как Ректор что-то мурлычет себе под нос в соседней комнате.

Я зря надеялась.

— Туман, — позвал он, перекрикивая стук клавиатуры, — ты меня порадовала. Признаюсь, я до последнего сомневался, могу ли доверять тебе. Ритуал ритуалом, но ты ведь сама понимаешь. Я не был уверен, что ты вот так просто сможешь уничтожать своих бывших союзников ради меня.

Я закрыла глаза и вцепилась зубами в собственное запястье, чтобы ничего не крикнуть ему в ответ. Моими бывшими союзниками он назвал тех, кого я называла друзьями.

— Не обижайся, Туман. — Теперь его голос смеялся. Я слышала, как Ректор поднялся — скрипнуло кресло — и прошёл к окну. Оттуда его голос звучал глуше, но я всё равно слышала. Не могла не слышать. — Тем более что теперь это в прошлом. Ты доказала, что достойна моего доверия. Понимаешь, что это значит? Мы с тобой будем вместе, всегда, избранная, целую вечность. Ни одна сила не сможет нам противостоять.

Приоткрылась дверь, и от сквозняка зашуршали бумаги на его столе, вздрогнул в камине ненастоящий огонь. Я почувствовала вкус собственной крови из прокушенного запястья, но боли — нет, боли я не чувствовала.

— Туман, — позвал Ректор, и в дверном проёме я увидела его тень. — Ну где ты спряталась? Иди сюда. Иди, у меня есть для тебя подарок.

Ещё немного, и он бы вошёл в приёмную, и он увидел бы меня на полу, в такой странной позе, сдержавшую свой собственный крик. И он бы всё понял. Я собрала остатки сил и поднялась.

В приёмной зажёгся свет. Ректор появился в дверях без пиджака, взъерошенный, как после сна. Он дёрнул узел галстука и вопросительно уставился на меня. И я успела предстать перед Ректором почти улыбающейся, хотя и перемазанная кровью.

— Я рада, что оправдала ваше доверие, — сказала я, выжимая из себя эту улыбку, хотя тратила на это последние капли сил. — Разрешите, я только схожу в душ. Нужно отмыться.

Он скользнул глазами по моим рукам, чуть сморщил переносицу.

— Иди и возвращайся скорее. Я буду ждать тебя.

Я снова оказалась в коридоре. До перехода было шагов десять, там я сбежала по лестнице вниз, в алом свете аварийных ламп капая кровью на ступеньки, в тихом гуле университета теряя свой собственный крик. Я убегала, отчаянно надеясь, что меня никто не видит. И только когда закрылась в душевой кабине и пустила ледяную воду широкой тугой струёй, выпустила наружу этот страшный крик, пока он не порвал меня изнутри.

…Он пришёл следом и постучал в дверь, когда я сидела на полу душевой — ещё мокрая, но уже полуодетая, уже охрипшая, но ещё не готовая выйти.

— Туман, у тебя там всё хорошо?

— Да. Я уже иду.

По пути к дверям я запуталась в пуговицах рубашки и вышла к Ректору в таком виде — с мокрыми волосами и неприличным вырезом на груди. Признаться, мне было всё равно — ему тоже. В полутёмной комнате он рассматривал два ключа у себя в руке.

— Я уже сказал, что у меня для тебя есть подарок?

Верхняя пуговица отчаянно не желала попадать в петлю, и я измучилась, пытаясь подцепить её обломанными ногтями.

— Вы сказали.

— Поскольку ты теперь полноправный проректор, тебе положен личный кабинет на пятом этаже. Идём, я провожу. Не бойся, он в двух шагах от моего. Ты сможешь стучать мне в стенку, если соскучишься.

Я провожала взглядом ступеньки и мраморные плиты. Чужие сквозняки щекотали мне шею, и капли воды, текущие с волос, падали за шиворот. Я надеялась, что смогу укрыться в тени, чтобы не тратить силы на очередные улыбки, но Ректор подхватил меня за локоть и толкнул перед собой — в залитую светом комнату.

— Это твоя приёмная. Там дальше рабочий кабинет и комната отдыха.

Только в первой из этих комнат поместилось бы четыре моих коллекционных. Я пошатнулась от неожиданности и подалась назад. Моё отражение — смазанное пятно — метнулось в стеклянных дверцах шкафа — нырнуло и вынырнуло.

— Ах да. — Ректор провёл ладонью по краю большого письменного стола. — Я попросил перенести сюда все книги из твоей старой комнаты. А ещё здесь есть библиотечный каталог. Отметь, какие книги из библиотеки тебе понадобятся, и их расставят в рабочем кабинете.

— А если эти книги понадобятся кому-то ещё? — спросила я, раздавленная всем этим великолепием, просто чтобы что-то спросить.

Ректор обернулся и смерил меня недоумённым взглядом.

— Понадобятся? И что? Пусть читают что-нибудь другое.

И я услышала, как где-то совсем рядом, за тонкой университетской стеной, пронеслось чудовище. Пахнуло кисло-приторным, и меня окатило с ног до головы ледяным ужасом, от которого подкосились колени.

Я увернулась от прикосновения Ректора и ткнулась в стеклянную дверцу, едва не разбив её и оставив смазанный влажный след. В отражении я увидела, как напрягаются мышцы на его лице, но я уже не могла остановиться. Я наконец-то смогла дышать:

— Всё в порядке, просто я так устала. Извините.

Он поджал губы, но смолчал. Я понимала, что перехватываю через грань дозволенного, только хуже было стоять здесь и говорить с ним, как ни в чём ни бывало. Последние силы утекали, как песок сквозь пальцы. Ещё немного, и я бы сорвалась. Я бы закричала, наверное. Я бы сказала то, что думаю на самом деле.

— Да, день был слишком длинный.

— Правда? — произнёс он после страшной паузы.

В стеклянной дверце я видела, как Ректор потёр переносицу. Его улыбка вышла насквозь фальшивой, но это всё-таки была улыбка.

— Понимаю. Тогда я не буду тебя мучить. Отдыхай, а завтра утром поговорим о дальнейших планах.

Его рука на секунду замерла на моём плече, потом хлопнула дверь, и я наконец-то осталась одна и смогла вздохнуть полной грудью. Правда, вздох получится похожим на всхлип. Как будто воздух вышел из спущенной шины.

Я схватилась за шкаф. Если Ректор сказал правду, если там все мои книги, там должна быть и она. Хватило одного прикосновения к их корешкам, знакомым даже на ощупь. Я ласково перебрала страницы. Методичка, написанная Шефом, я знала её наизусть, и всё равно иногда перечитывала, вечерами, когда мне отчаянно требовалось тепло.

Страницы по-прежнему пахли кофе и книжной пылью. Я боялась вдыхать слишком глубоко, как будто запах мог кончиться, изойти на нет. Рано или поздно он всё равно выветрится. Придётся использовать его экономно, я буду доставать её только в самом крайнем случае. Когда хуже уже невозможно.

Я сбросила туфли и пиджак и с ногами забралась на диван. Теперь он был мой — слишком огромный, такой огромный, что я могла бы заблудиться в нём, как в пустыне. Я с головой завернулась в плед и прижала к груди методичку. И представила, что никакого мира снаружи больше не существует.

***

В темноте тупикового коридора все молчали. Никто не хотел нарушать траурную тишину первым. Аша вздохнула и подтянула ноги к груди. Она сидела на лабораторном столе, завёрнутом в полиэтилен. Галка взял её за руку — Аша вырвалась и отвернулась, утыкаясь лбом в холодную стену.

В руках Филина как обычно покачивался шнурок с десятом разноцветных бусин, они даже не щёлкали друг об друга, как будто тоже боялись нарушить тишину.

Они услышали шаги — кто-то спускался по лестнице в заповедный обрубок коридора. Кто-то, кого они не ждали, щёлкнул выключателем, и под потолком зажглись старые ртутные лампы.

— Шеф? — вскрикнула Аша.

Одна лампа никак не хотела разгораться и припадочно мигала, отчего казалось, что фигура передвигается рывками. Он остановился, немного не дойдя до первого шкафа, за которым пряталась Лапа. Она поднялась с корточек и зачем-то пригладила волосы.

— Здравствуйте, — не нашла ничего лучшего, как продекламировать Рушь.

Шеф походя кивнул ей.

— Где тут мои? А, вот и вы.

Аша покорно сползла со стола и замерла перед ним.

— Вы в курсе, где Туман? — Он стянул очки и устало потёр глаза. Очки Шефа отбрасывали беспорядочные белые блики на стены и укутанные в полиэтилен шкафы.

— Наверное, она на пятом этаже, у ректора, — пробормотал Галка.

Шеф кивнул и развернулся.

— Не ходите туда! — в панике крикнула ему вслед Аша и потом, когда шаги стихли, жалобно застонала.

Шеф вернулся на островок света от ртутных ламп. Он сорвал полиэтиленовый чехол со старого лабораторного стула, вытащил его в самый центр прохода и сел.

— Никого из вас ещё не было в университете, когда всё это случилось. Тогда мир тряхнуло в первый раз, и рухнуло восьмое крыло. Все, кто обитал там, погибли, а потом ко мне пришёл парень. Так вышло, что его не было на месте, когда случилась катастрофа, и он выжил, но остался бездомным. Он попросил меня принять его, и я согласился. Разве я мог выгнать его? Он был умным и, вероятно, не обделён талантами, но всё-таки чужим среди нас, и когда подошёл срок конференции, я сказал, что его работа слабовата для выступления. Ему требовалось время и усилия, бездна времени и пропасть усилий, как и каждому из нас, чтобы стать учёным. Но он и слушать меня не захотел. Он с чего-то решил, что я специально принижаю его достоинства перед остальными учениками, и он ушёл, хлопнув дверью. Так бывает, знаете, так иногда случается. Я думал, что он остынет и вернётся. Но этого так и не произошло. Никогда.

На пятом этаже погасли все лампы, кроме одной, над будкой охранника, у терминалов. Он исподлобья глянул на Шефа, надавил на кнопку разблокировки и снова провалился в сон. Но было ещё кое-что: луч света из-под двери.

Ректор повернулся навстречу Шефу и кивнул на кресло напротив. На рабочем столе — аккуратно, будто для декорации, были разложены бумаги. Ни раскрытой книги, ни притупившегося карандаша, ни даже чашки с недопитым чаем. Ректор не был занят, как будто полночи только и делал, что ждал этого визита.

Шеф снял очки.

— У меня к тебе только одна просьба, не мучай ты её. Ты ведь мне отомстить хочешь, так и мсти. Причём здесь Туман? Она искренне верит в твои красивые сказки, и она не выдержит, когда узнает, что всё это ложь.

Ректор смотрел мимо него, на стеклянные дверцы книжного шкафа, или даже ещё дальше — в темноту того, что уже не вернуть. Он задумчиво сузил глаза и постучал кончиком пальца по подбородку.

— А, — воскликнул он наконец, — у меня возникла мысль. Давайте разойдёмся в разные концы коридора и будем звать её по очереди. К кому она побежит быстрее, тот и победил. Как вам такая идея? Только, по-моему, она побежит ко мне.

— Зачем? — негромко перебил его Шеф.

— Зачем? Потому что я хочу уничтожить вас. Кто такой учёный без учеников? Пустое место, чёрная дыра. Я оставлю вашу науку без будущего. Вы все просто погрязнете в посредственностях. Утонете в бумагомарательстве. Вы всю оставшуюся жизнь будете писать пачки бессмысленных отчётов и умрёте над ними.

— Это я уже понимаю. Но причём тут Туман, за что ты хочешь и её уничтожить?

Ректор усмехнулся через силу — глаза его оставались злыми.

— Я не буду её уничтожать. Она уничтожит себя сама. Я просто дам ей всё, что она пожелает. Всё, о чём она только может подумать: книги, коллекции, славу, власть. А когда у тебя всё есть, зачем рвать жилы, чего-то добиваться? Куда стремиться? Она просто исчезнет, как учёный.

— Вижу, ты всё ещё сердишься за ту конференцию, — усмехнулся Шеф.

Ректор нервно дёрнулся. Он рванул верхнюю пуговицу на рубашке и хрипло вдохнул, как будто только-только выплыл с глубины.

— Конференцию? Вы думаете, дело только в ней? В этой проклятой конференции? Да она просто стала последней каплей. Все эти усмешки у меня за спиной, все эти идиотские задания: разобрать коллекцию, переписать каталог… Может быть, ещё и пол подмести? Как будто я ни на что большее не способен.

Шеф смотрел на него без страха, его руки покоились на краю стола, только большие пальцы, сведенные друг к другу, шевельнулись в ответ на обвинения.

— Но все аспиранты выполняют подобную работу, и я в своё время тоже перебирал картотеки. В этом нет ничего унизительного. Это приучает к усидчивости и аккуратности.

Он поднялся бы, не будь между ними этого широкого стола. Но стол оказался, как крепостная стена, и пыл схлынул. Ректор сцепил пальцы на подлокотниках кресла, так что лакированное дерево впилось в ладони.

— А эти занятия со студентами, которые меня заставляли вести? Эти мелкие уроды смотрели на меня, как на клоуна, и задавали идиотские вопросы. Это не унизительно, как вы считаете?

Шеф покачал головой.

— Разве я виноват в этом?

Ректор откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и забарабанил пальцами по подлокотникам. Его дыхание слишком сбилось для того, чтобы произнести хоть одну внятную фразу в ответ.

— Я не виню тебя ни в чём, — сказал Шеф, выждав, пока чуть-чуть уляжется поднятая пыль. — Ты ушёл, потому что считал нужным уйти. У всех свой путь. И Туман я тоже не собирался удерживать. Она сама решала, как ей поступать. Можешь считать меня старым маразматиком, погрязшим в своём выдуманном величии, но всё-таки я кое-что понял, пока она была рядом. Она может долго поддаваться давлению, терпеть и выполнять приказы. Но потом, когда будет пройден рубеж, всей твоей власти не хватит, чтобы удержать её. Поверь, если пока что не успел этого понять.

Шеф поднялся, долгим, трудным движением надавил пальцами на уголки глаз. И когда истерическое послевкусие от разговора улеглось, он, не оглядываясь, пошёл к двери.