-4-

— До двенадцатого сектора тут недалеко. Если пробок не будет, — пробормотал водитель и покрутил ручку молчащего радиоприёмника.

Пробок не было, только раз, а потом второй. Машина подбиралась к самому краю глубокой трещины в асфальте, и тогда я опять зажимала уши, водитель читал древние заклинения, мотор надрывно ревел, мы искали пути объезда.

Я плохо помнила город. Я продышала кругляшок в изморози на стекле машины и разглядывала город через него. Неясно, чем были раньше эти здания, пойманные в паутину проводов — ни надписей, ни памятников, ни обелисков. Я проводила взглядом башню со шпилем, подтыкающим низкое небо, и обернулась к водителю.

Он бормотал заклинания, машина ползла по серому небу, упавшему на трассу. Снаружи — гудел, хрипел, кричал ветер, одинокий в переплетении улиц. Людей в городе не осталось, абсолютно точно. Я чувствовала запах опустения даже через промёрзшее стекло.

— Почему функции выжили? Почему люди умерли, а функции нет?

Я не надеялась на ответ. Я просто хотела знать, что всё ещё владею голосом. Но он бросил на меня быстрый взгляд.

— За тем красным зданием — бывший старое здание концерна «Созвездие». Первоначально там собирали ракетные двигатели, но потом завод вывезли за пределы города, и теперь там находится крупнейший в мире музей…

Бормотание сделалось неразборчивым. Я прикрыла глаза. Ясно, водитель раньше выполнял функцию экскурсовода, потом его перепрограммировали. Случается и такое.

— …в последние десять лет. Когда в черте города появились первые арматурные деревья, построили защитную стену. В строительстве были использованы новейшие разработки академика…

— Не сработала ваша стена, — буркнула я и откинулась на сиденье. Сачок, закреплённый за спиной, тут же больно впился в спину. Я пошарила рукой под курткой, надеясь как-нибудь оборвать мучения, но напрасно — не я пристёгивала, и отстегнуть его тоже не сумею.

Ладно, пусть будет, вроде герба на рыцарском щите. Чтобы узнавали издалека и могли пристрелить на подходах.

— Они умерли от страха.

Я вздрогнула и открыла глаза. Машина стояла на огромной, как море, площади. Чёрные громады зданий поднимались со всех четырёх сторон, но пустым пространством между ними всецело завладел ветер.

— Граница двенадцатого сектора, — сообщил водитель и уверенно поставил подпись на моей справке. — Вас встретят.

— Спасибо. В жизни вашей доброты не забуду. — Я затолкала бумагу поглубже в карман и потянулось к ручке разблокировки.

— Люди умирают от страха. Думаете, они от болезней мрут? Нет. От страха.

Я снова не поверила и обернулась. Это был чей-то чужой голос, а водитель смотрел прямо, и если бы я не знала наверняка, что он — всего лишь функция, год просидевшая в ледяном автомобиле, я бы наверняка поверила, что он может заговорить со мной на посторонние темы.

— Что вы сказали?

Он молчал и смотрел на меня, не моргая. Я вывалилась в объятия ледяного ветра и захлопнула дверцу. Огромное снежное поле разверзлось во все стороны сразу, и седьмая машина быстро потерялась из виду. Я с тараканьим упорством месила высокий снег, но ни одно из чёрных зданий так и не сделалось ближе.

Я выдохлась. Замерла. Возвращаться было поздно: машина номер семь скрылась за метелью. Я боялась оборачиваться, чтобы не сбиться с направления, хотя, по правде говоря, понятия не имела, какое из направлений правильное.

Снега всё прибывало, а может, это я проваливалась глубже, и, в конце концов, оказалась в снегу по колено. И села в снег. А потом легла. Картина перед глазами нисколько не изменилась, та же серая муть, мешанина из снега, неба и остатков города.

Если тебе нужно пройти сотню шагов, нет никакой разницы, упадёшь ты на третьем или на девяносто восьмом. Я всё равно упаду, это известно наперёд. Спросите хоть у Сю, у кого угодно спросите, я ещё ни разу в жизни не довела дело до конца.

Я зажмурилась, чтобы снежная крупа не летела прямо в глаза. Теперь мне было почти не холодно и ни капельки не страшно. Только сачок по-прежнему впивался в спину между лопатками. Только он не давал улечься здесь навсегда.

— Давай, спи. И никто никогда не пройдёт твои девяносто семь оставшихся шагов. Или один, последний.

Я вздрогнула и вскочила. Снег тут же просел подо мной, заключив ноги в ловушку, но я рванулась изо всех сил. В два прыжка выбралась на снежную корку в том месте, где она ещё была целой, и только потом обернулась.

Сзади виднелся чёрный провал длинной в мой рост. Там никого не было — ни функции, ни человека, который мог бы это сказать. Края провала уже осыпались. Куски слежавшегося снега летели в пустоту, и кроме воя ветра в мире не осталось ни единого звука.

Я прижала ладонь к тому месту, где под чужой курткой колотилось моё собственное сердце. Оно всё ещё было на месте. Дрожащими пальцами я вытерла со щёк почти заледеневшие слёзы и нашла взглядом знакомый силуэт здания со шпилем. И пошла на него, как корабль на маяк.

Фонарный столб вынырнул из-за метели, и от неожиданности я едва не встретила его лбом. Его замело почти наполовину, так что лампа оказалась на расстоянии вытянутой руки. Стеклянный купол прорезала широкая трещина, я пробралась пальцами внутрь и чуть-чуть провернула лампу.

Вспыхнул свет, неожиданно яркий в окружающей серости. Я зажмурилась, а когда открыла глаза — горела целая цепочка фонарей, осветившая дорогу. Упрямства города хватило ровно настолько, чтобы лампы горели, пока я к ним не приближусь. Я прорывала вязкое полотно метели, хваталась рукой за очередной столб, и фонарь тут же всхлипывал и гас. Но тут же загорался следующий.

Секундных перерывов не хватало на то, чтобы перевести дыхание, но я боялась, что сил у города не хватит, и тогда, одна в сером мареве, я никогда не найду дорогу. По обе стороны дороги возникали силуэты то проломленной автобусной остановки, то памятника, задравшего мраморную руку высоко вверх. Я перестала разглядывать их, когда в глазах кончились слёзы.

У самого последнего фонаря стояла форменно-серая машина. У меня не было сил, чтобы обходить её по кругу и вежливо царапаться в лобовое стекло, так что я вцепилась прямо в ручку у пассажирского сиденья и дёрнула. И дверца поддалась.

Замёрзшие губы никак не хотели шевелиться.

— И сколько вас ждать? — Водитель скривился, глядя на меня через зеркало заднего вида. — Тут же написано, отправление — вчера. Где вы ходите, я вас спрашиваю?

Я нагнулась вперёд и посмотрела, куда он указывал. Приклеенная кусочком пластыря, на лобовом стекле болталась бумажка. И правда, судя по датам, я безнадёжно опоздала везде. Выезд в Северный корпус был в прошлом году. Три месяца назад — дополнительный рейс. Вчера — так и быть — маршрут к сорок шестому сектору. Я прижала кончиками пальцев нервно дёргающееся веко.

— Извините, — выдавила я слабо, — случайно вышло.

— Случайно! — выкрикнул водитель. — Все вы случайно! Только бензин зря жечь из-за таких, как вы. У меня, между прочим, график. Всё по времени расписано. Я теперь ничего не успеваю из-за вас. Думаете, раз конец света, можно к отправлению опаздывать? Понабирают же чёрти кого. Интеллигенция!

Я вжала голову в плечи и сдвинулась к самому краю сиденья, надеясь, что там меня будет видно чуть меньше. Машина возмущённо взвыла двигателем и тронулась.

Пробок почти не было, только на мосту, где все шесть полос трассы были забиты троллейбусами, нам пришлось выползти прямо на лёд и красться по нему. Мой водитель шипел заклинания каждый раз, когда из-за метели выныривал вмёрзший в лёд автобус или грузовик. Грузовики безучастно таращились в небо. Автобусы мне было жальче всего, они провожали нас взглядами разбитых фар и слабо шевелили уцелевшими дворниками.

Забыв про усталость, я прилипла носом и ладонями к стеклу и разглядывала город, который почти не помнила. Он вырос из-за моста новой грядой высоток и шпилей, арматурных деревьев, проткнувших асфальт, и частоколом из водопроводных труб, отторгнутых землёй. Дома держали друг друга, как будто за руки, за пучки проводов, и умерли вместе, не расцепив хоровода.

— Приехали. Выходим, девушка. — Водитель побарабанил пальцами по рулю. — У меня график.

— Спасибо. — Я сползла с сиденья и, уже стоя одной ногой в снегу, крикнула ему в кабину: — В какой стороне сорок шестой сектор?

— У меня нет времени! Он там, близко. Идите по дороге вперёд, потом через яму, там и увидите. Хоть бы карту перед выездом посмотрела. Понабирают же…

Здесь дома и троллейбусы загораживали меня от ветра. Я протискивалась между то теми, то другими, цеплялась курткой за битые стёкла и штыри, и один раз чуть ли не угодила ногой в расщелину. Потом дорога закончилась, и я увидела яму — разинутую чёрную пасть, которую даже вечная метель не сумела укутать снегом. По краю ямы вилась тропинка, которая другим краем подступала к глухой стене.

Я потрогала ногой промёрзшую землю. Я никогда не отличалась особой ловкостью — спросите хоть у Сю. Это она, шипя, высыпала в мусорный контейнер осколки мерных цилиндров. А теперь ещё и ноги гудели, как высоковольтные провода. Я обязательно сверзнусь в яму, тут и гадать нечего.

В пустоту полетели комочки земли. Я вжалась спиной в стену и сделала первый шаг. Налетевший ветер раздул куртку, как парус, стащил капюшон с головы и швырнул в лицо горсть колючего снега. Я вскрикнула, отчаянно забалансировала на самом краю. Одна нога соскользнула и оказалась в пустоте.

Я позорно рухнула на колени, проткнула пальцами тонкий слой снега, но успела перенести вес вперёд. Пусть клюнула носом в землю, зато не упала. Яма разочарованно хлюпнула за моей спиной. Я отползла подальше от края и порадовалась, что у всех троллейбусов разбиты фары — даже они не увидят моего позора.

Внимательное изучение карты ничего мне не дало. Во-первых, район за мостом Аша умудрилась залить чем-то фиолетовым и липким, а во-вторых, яма здесь обозначалась малюсеньким кружком между стеной завода и жилым кварталом. Как она умудрилась вымахать до размеров футбольного поля, карта объяснить не могла.

Я побродила по краю, но ещё одной дороги не было. С другого края яма подбиралась к самым домам и уже глодала их, а тащиться по каменным руинам, рискуя в любой момент провалиться и переломать себе ноги, было делом ещё более гиблым, чем топать обратно к центральному корпусу пешком.

И всё-таки лучше топать по асфальту и снегу, чем умирать, глядя в небо с непомерной чёрной глубины.

Я обернулась на жалостливые глаза троллейбусов.

«Отступай», — сказали мне троллейбусы. — «Ты так устала. Человеческих сил не хватит на такой длинный и трудный путь».

«Иди сюда», — чавкнула яма.