-10-

Я проснулась от его взгляда и поняла, что забыла погасить лампу. Ректор смотрел на меня, опустив голову на сложенные руки. Он стоял на коленях, на полу у дивана, и это напугало меня ещё больше. Я сжалась, пряча методичку в складках пледа, подалась назад. Рука онемела спросонья и никак не слушалась, пока я хваталась за пуговицы разметавшейся блузки.

— Что? Я ничего не сделала. — Мысли бешено плясали, одна глупее другой. Я боялась подумать, что он ещё обнаружил. Может, увидел, как я во сне прижимаю к себе методичку?

Он несмело улыбнулся.

— Мгла.

«Ну всё», решила я, проглатывая горькую слюну. «Он всё-таки решил меня уволить, и теперь пришёл сообщить об этом, не дотерпел до утра. Мол, ему очень жаль. Мол, он пытался избежать крайних мер. Мол, он видел во мне союзника, но устав университета не позволяет… Ля-ля-ля, можно опустить всю патетику и сразу перейти к делу?».

— Мгла, ты что? Не пугайся так.

Я окончательно проснулась и обнаружила рядом вовсе не Ректора. На коленях на полу, уткнувшись лицом в край дивана, стоял Свет. И если то чувство, которое охватило меня минутой раньше, могло называться страхом, то теперь я была в панике.

— Ты что тут делаешь? Если он тебя найдёт, он убьёт тебя, а меня будет долго и счастливо пытать. Уходи отсюда немедленно!

— Мгла. — Он сел на край дивана, потянулся ко мне и ладонью зажал рот. — Не найдёт, если ты не будешь так кричать. Ректор сейчас разговаривает с твоим Шефом, а потому у нас есть немного времени. Можем поговорить спокойно. Безо всяких там театрализованных представлений.

Я оттолкнула его руку и судорожно втянула воздух. Оглянулась на дверь, и мне мигом представился Ректор, который замер по ту сторону и сквозь дверь смотрит на нас, и улыбается одним уголком губ. А вместо глаз у него опять два ярких оранжевых блика.

— О чём будем говорить?

— О том, как вытащить тебя отсюда.

— С чего ты взял, что я хочу отсюда уходить?

Теперь Свет смотрел себе под ноги и хмурился.

— С того, что ты даже во сне пытаешься оправдаться. Или ещё с того, что у тебя голова разбита. Или потому что ты совсем не похожа на ту девушку, которая была со мной на минус втором этаже. Была бы ты счастлива здесь, тогда пожалуйста, я только рад. А это что?

Он отогнул край пледа и вытащил из моих пальцев методичку. И выразительно посмотрел на неё, как будто что-то подобное и ожидал увидеть. Специально шёл сюда через кордоны охранников и терминалов, чтобы вытащить из моих рук методичку. Я молчала, прижимая плед к груди. Наши силуэты в свете настольной лампы окаменели окончательно.

— Это всё бесполезно, — сказала я наконец, чтобы разрушить топкую тишину. Свет оторвался от методички и обернулся ко мне. — Всё бесполезно. Завтра у меня в руках будет меч древних учёных, теперь я знаю, где прячется чудовище, но я всё равно не смогу убить его.

— Скажи, что мне сделать?

Я улыбнулась, хотя искренне считала, что разучилась.

— Что ты сделаешь за одну ночь? Раньше всё было просто: есть монстр, которого все ненавидят. А теперь это не монстр, это такой же человек, как ты и я. Но в нём живёт чудовище хаоса. Убивать чудовище бессмысленно, пока жив человек. Убить человека я не могу, пока университет хранит его дело, и он понимает это, и даже не боится. Ректор отлично спрятал своё дело. Я видела только первые пару страниц: до того момента, когда он уволился с должности преподавателя. А потом он возник из ниоткуда. Но ведь так не бывает. Ведь где-то должны храниться его документы. Если бы мы могли найти и уничтожить их, тогда я бы убила чудовище. Извини, но даже ты не в состоянии перевернуть вверх дном весь университетский архив. Он огромен.

Свет шумно вздохнул и знакомым жестом потёр затылок.

— Я этим и занимался прошлую ночь. Перерыл весь архив. Там и правда нет его дела. И тут я подумал, Ректор не стал бы хранить своё дело в общей куче. Он бы забрал его и куда-нибудь запрятал. Осталось только понять, куда, а ты говоришь — всё бесполезно. Это всё-таки лучше, чем ничего.

Я хотела сказать, как благодарна ему за то, что сидит здесь, прекрасно понимая, что рискует жизнью. И хотя бы за то, что не брызжет ненавистью мне в глаза. Я хотела сказать, но горло сводило судорогой.

— Вот что, — сказал Свет, притворяясь, что не замечает моего преданного взгляда. — Чтобы стать Ректором, нужно скачала стать доктором хоть каких-нибудь наук. Такие правила. Выходит, в университете есть кафедра, на которой он защитил докторскую степень. И там-то должны знать, где находится его дело. Они должны его хранить, ну или хотя бы дать нам направление. Ты не догадываешься, по какой специальности он может быть доктором? Хотя бы факультет? Ну, гуманитарный или естественнонаучный? Может, у него в кабинете журналы по атомной физике лежат? Или какой-нибудь микроскоп под столом завалялся?

Я пожала плечами. До сих пор мне казалось, что встреть учёного посреди коридора — и с двух фраз поймёшь, с какого он факультета. Если даже он не бросается с придыханием рассказывать о своих идеях, то хотя бы косвенно выдаёт себя поведением. Но впечатление, которое производил Ректор, было стерильно чистым, лишённым хоть каких-то зацепок.

— Удивительный экземпляр, — пробормотал Свет.

Я от расстройства с головой закопалась в плед. Было обидно даже не за то, что я не смогу уничтожить чудовище, а за то, что разочарую Света. Такое я уже испытывала однажды, когда сбежала от Сю и бродила в коридорах минус первого этажа. Бессмысленно, глупо, без единого шанса увидеть свет в конце коридора. Примерно такое же ощущение осталось и от странной компании, которую я встретила там. Кафедра, которой не существует.

— Свет, — вскрикнула я, забывая, что за дверью нас может подслушивать Ректор. — Я знаю. Я поняла, как он мог стать доктором так быстро и при этом спрятать своё дело. Кафедра педагогики!

Свет смотрел на меня с удивлением, потом его улыбка начала разглаживаться. Может, он решил, что удар по голове не прошёл даром для моего рассудка.

— Ты что-то путаешь, такой кафедры в университете нет. Я бы запомнил, у меня отличная память на названия.

Он помотал головой, но я уже вцепилась в эту идею, потому что первый раз за всё время ощутила проблеск надежды. Такая череда совпадений не может быть случайной, или — в один момент — из случайностей стоится новая система. Я схватила его за плечи и заглянула в глаза.

— Есть, я видела. Они живут на минус первом этаже, в четвёртом крыле, прямо под микробиологами. Если спуститься по лестнице и никуда не сворачивать, рано или поздно дойдёшь до аудитории номер ноль-ноль-восемь. Они там. Пожалуйста, найди их кафедру. Если ты сможешь уничтожить дело Ректора, я убью чудовище, и университет будет спасён. Это наша единственная возможность.

Свет не пытался освободиться от моих рук, хотя от нетерпения я трясла его, как яблоню.

— Конечно, я прямо сейчас туда пойду. Не переживай. Всё получится. Во сколько завтра отчисление?

Напоминание об отчислении окатило меня холодом. Я разжала пальцы.

— В час зед. Раньше Ректор занимается бумагами, а потом обедает, и…

— Ясно. Значит, время ещё есть. Я успею. Ну что, — Свет взял меня за плечи и заставил посмотреть на себя. — Не бойся. Ты столько уже прошла. Назад повернуть не получится. Придётся победить.

Если бы он знал, что мы видимся в последний раз, он бы задержался хоть на секунду дольше. Но дверь тихо закрылась за его спиной. А я осталась сидеть в коконе из пледа, в лужице света от настольной лампы, с теплом от его прикосновений, медленно тающим на моих плечах. С ощущением близкой развязки, больно пульсирующим в висках.

***

Ректор явился ко мне чуть раньше, чем обещал. Я сидела за микроскопом, завернувшись в плед, и не включала никакого другого света, кроме настольной лампы.

— Туман, в чём дело? Ты ещё не готова? А это что ещё за рухлядь?

Я осторожно вернула в коробку муху, закрыла крышкой, чтобы сквозняк не потревожил тоненькие крылышки, и только потом подняла голову.

— Нет, я как раз ждала вас.

Только когда я встала и выбралась из пледа, он увидел, что я в своей обычной одежде, а не в костюме проректора. Узкую юбку и блузку я искромсала ножницами и свалила кучкой в углу, чтобы не было соблазна их надеть. Он скривил губы.

— Это что ещё за демонстрация?

Тяжелая рука легла мне на плечо и придавила к стене кабинета. Я смотрела прямо и видела, как его глаза под стёклами очков превращаются в два блика света.

— Ничего подобного. Просто сегодня мне придётся выполнять трудную работу, потому я решила, что так будет удобнее.

— Туман. — Он сильнее склонился ко мне, но я и так упиралась затылком в стену. Увернуться не вышло бы. — Ты же понимаешь, что если вздумаешь сбежать, тебя не примет ни одна кафедра, ни один человек в университете мятого формуляра не даст за твою жизнь. Никто не посмеет идти против меня.

Я выдержала его взгляд, не моргнула и даже вздёрнула подбородок, чтобы он убедился: я не вру.

— Конечно, понимаю. Я и не собиралась никуда бежать. Теперь я буду с вами всегда. До конца жизни.

Он успокоился — или сделал вид — и выпустил моё плечо. Поправил очки, так что за ними опять стали видны глаза.

— Естественно, будешь. Куда ты денешься. Ты пойдёшь со мной, для процедуры отчисления тебе понадобится меч.

Мы вместе пошли к его кабинету, и пока шли по университетским коридорам, нам никто не попадался навстречу. Как будто в рабочие часы в самых населённых коридорах прокатилась волна смерти. Ректор сам открыл двери кабинета, звеня связкой ключей, сам провёл меня через проходную комнату, и потом через вторую. Я впервые оказалась в третьей — совсем небольшой, даже без окон.

Она была абсолютно пустой, только в центре стояла одинокая витрина, и в ней на красном бархате лежал меч. Это забытое ощущение — дрожь в пальцах. Я была почти счастлива, когда прикоснулась к нему. Эфес лёг в ладонь, как будто тоже давно этого дожидался. Призрачно лёгкий, но дарящий уверенную тяжесть.

— Это меч Древних Учёных. Я читал, что у ректоров университета была традиция — хранить этот меч у себя в кабинете, как символ власти.

Он рассказывал мне про мой же меч.

— Я знаю.

Ректор отступил в сторону, я разрубила мечом воздух, привыкая к этому ощущению заново. С тех пор, как я брала его в руки, ничего не изменилось. Я бросила взгляд на Ректора — в полумраке музея увидела его расплывчатую тень.

— Идёмте, я готова.

Он захотел сделать из отчисления представление вроде средневековой казни. В мраморном фойе университета, как было уже однажды, все взгляды обратились на меня. Если бы я позволила себе задержаться на пару мгновений и обернуться, я бы увидела Шефа, Галку и Зелёную, замерших, как всегда, возле шестой колонны, на месте, которое причиталось нашей кафедре.

Я не обернулась, потому что несла меч, и волна шёпота нарастала за моей спиной, грозя вымахать до огромных размеров и снести меня. Ректор шёл впереди, и перед нами все расступались.

Он замер в центре залы и поднял руки ладонями вперёд, и общий негромкий гомон тут же прекратился. Не ощущая ничего, кроме странного онемения во всём теле, я остановилась рядом.

— Дорогие коллеги, — Ректор повёл головой, чтобы никого не обделить вниманием. Я видела, как его глаза снова превращаются в два блика. — Я благодарен вам за то, что нашли время в ваших забитых до отказа графиках, и откликнулись на моё приглашение. Когда вот так же в прошлый раз я собрал вас здесь, повод был радостный, а теперь мне с сожалением приходится признать — я принёс вам дурную новость. Двое из нас настолько не чтят решения университета, что решились на преступление. Решением моего первого проректора оба аспиранта приговорены к отчислению.

Он обернулся ко мне и кивнул, как будто сказал: «Видишь, я делаю всё ради тебя». Я растянула губы в злой улыбке. Пусть играет. Пусть выставляет меня на всеобщую ненависть, под прицел всех этих взглядов. Пусть примеряет на себя роль великого диктатора, пока у него ещё есть на это время.

Разминая затёкшую шею, я повернула голову вправо, затем влево. Я не хотела вглядываться в лица пришедших, я боялась увидеть среди них Света, или наоборот — не увидеть его. Неизвестно, что было бы страшнее. Но мой поезд уже нёсся навстречу рухнувшему мосту, деваться некуда. Тут Ректор абсолютно прав.

Аша и Архей стояли в стороне от нас. Я физически ощущала их присутствие — словно зуд на коже.

Ректор обернулся ко мне. Так смотрят на цепную собаку, ни капли не сомневаясь в её тупом смирении. «Фас», — сказал Ректор.

— Властью, данной мне университетом, я приказываю привести приговор в исполнение, — сказал Ректор.

Я подняла меч, чтобы снова ощутить его звенящую покорность в своей ладони. Развернулась и ударила человека, который стоял по правую руку от меня. Он был совсем близко — на расстоянии лезвия. Я била точно, била, вложив в удар все силы, но меч остановился, будто врезался в мраморную колонну, и боль отдачи вошла мне в плечо, как раскалённый гвоздь.

Ректор без видимых усилий сжимал пальцами остриё меча. Там, где металл должен был пройти через человеческую плоть как сквозь масло, не было ни царапины.

— Вот ты и попалась, — произнёс Ректор. — Я думал, ты попытаешься раньше, но ты решила так — на глазах у всех, чтобы остаться героем. Огорчу тебя, моя любовь, жизнь героя слишком коротка. Гораздо короче, чем жизнь первого проректора.

— Я избранная, — выплюнула я ему в лицо. — Я пришла в университет, чтобы уничтожить тебя, чудовище.

Чтобы он не видел злых слёз, которые выступили у меня на глазах, я рванула меч, развернулась и ударила снова. И теперь меня ударом отбросило назад, а Ректор улыбнулся и шагнул мне навстречу.

— Ты слишком недалёкая, чтобы понять. Ты меня никогда не убьёшь, пока в университете хранится моё дело.

***

В темноте перед ним выросли уцелевшие колонны холла — в мрачном великолепии перевёрнутого университета не было ни единой лампы, и кругляшок фонарного света трусливо дрожал, переползая с одного перехода к другому. Свет прикрыл глаза, отсчитывая шаги от лестницы до перехода, а когда открыл, из-за колонн врассыпную бросились тени.

Полудетские голоса стихли под сводами.

— Эй, — он мазнул фонарным светом из стороны в сторону. — Я, может, и давно освободился, но вас здесь не помню. Вы кто такие?

Эфемерная рука скользнула по его спине. В дальнем переходе захихикали, теперь совсем уж по-девчачьи. Свет дёрнулся, ведя фонариком от колонны к колонне, и успел выхватить из темноты два бледных лица. Они тут же нырнули обратно, только мелкие камешки посыпались из-под ног. Кто-то снова схватил его за плечо и тут же выпустил, заставляя играть в призрачные салки.

— Ребята, с вами очень весело, но у меня нет времени. Может, лучше покажете, где здесь кафедра ноль-ноль-восемь?

— А зачем тебе? — шепнули над самым ухом.

— Не «тебе», а «вам», — оскорбился Свет. — Мелкие ещё, чтобы старшим тыкать. Какой курс?

— Первый, — раздалось одновременно из разных углов. Они ещё не научились врать и неумело прятали шпаргалки в длинных рукавах. И ещё верили в то, что аспиранты — велики и непогрешимы, и недосягаемы, как солнце.

Свет напустил в голос побольше строгости.

— Почему не на занятиях? Прогуливаем потихоньку?

Зашуршало и запричитало сразу во всех углах. С тихим звоном опустились на пол те, кто висел под потолком. Потревожили пыль в дальних углах — пылинки закружились в луче фонарного света.

— Нет! Мы отчислены. Нас отчислил ректор за то, что мы не подчинились его приказу.

Свет обернулся к колоннам. Теперь первокурсники не прятались: кто сидел, поджав ноги, прямо на каменном полу, кто опасливо выглядывал из перехода. Как любопытные птицы, на проводах. Неловкий взмах рукой — и тут же разлетятся во все стороны. Горошины. Рассыплются — не соберёшь.

— Какому ещё приказу? Разве ректор ведёт у вас занятия?

— Нет, — ответила за всех девушка в ярко-синем свитере, который теперь поблёк от пыли. Они с подругой всё время держались за руки, словно боялись потерять друг друга. — У нас вела Туман. Но ректор сказал, что занятия не будет, а она — что будет. Мы запутались и случайно пришли. И он сказал, что мы слишком уж счастливы. Вы не знаете, что случилось с Туман? Мы боялись, что он накажет и её тоже. Вы не знаете?

— С ней случилось кое-что похуже, — пробормотал Свет и погасил фонарик. Он постоял, выжидая, пока глаза привыкнут к подвальной темноте. — Так вы не видели здесь ноль-ноль-восьмую кафедру? Мне очень надо. Чтобы немного наказать ректора.

Девочка поднялась, и следом за ней поднялись все — уже слабо различимые в темноте, но ощутимые. Ещё не потерявшие человеческое тепло.

— Идём. Тут близко.

…Когда-то табличка на двери была золотисто-желтой, как все кафедральные таблички университета, но время и чьи-то руки хорошо потрудились над ней, потому старая надпись была затёрта и вместо неё поперёк тянулись кривоватые буквы.

***

С третьим ударом меч сделался ещё тяжелее, от боли взрывалось плечо и пальцы давно онемели. Я ждала, когда же они разожмутся сами собой, и я останусь безоружная и бессильная. Я замерла, остриё меча царапнуло мраморные плиты и тоже застыло.

— Тогда убейте меня, чего вы ждёте? — прохрипела я сквозь зубы, потому что на другое не осталось сил, и голоса тоже не осталось.

— Мне интересно посмотреть, надолго ли тебя хватит. — Ректор поправил сбившийся галстук и одёрнул полы пиджака. Он не приблизился ко мне и не отступил, так и остался стоять на расстоянии удара. — Я видел разных людей. Видел чрезвычайно умных и весьма сильных. Рано или поздно я всех их ломал.

— Но таких упрямых ты ещё не видел, — усмехнулась я, ощущая, что по лицу давно текут слёзы, и щекочут кожу у ключицы, и падают в вырез майки.

Я подняла меч в последний раз. И ударила, уже замечая, как я полёте дрожит и сбивается траектория удара, и лезвие проходит по его плечу только вскользь, едва зацепив одежду.

Нежная шёлковая ткань разошлась. Ректор удивлённо посмотрел на разрезанный рукав. Лезвие прошло через пиджак и рубашку и оставило на коже тонкий алый след.

Он поднял глаза. Я забыла вдохнуть. Мир понёсся вокруг бешеной каруселью: лица колонны, лица, темнота. Когда я била в следующий раз, меч уже не дрожал.

Он упал на колени. Ректор был ещё жив, когда я вытаскивала окровавленный меч из его груди. По его телу прошла судорога, и красное хлынуло на мраморные плиты.

— Ты забыла, — сказал Ректор, кривя губы в улыбке. Так непривычно было смотреть на него снизу вверх, что я замерла. Его слова превратились в предсмертный хрип, и я не услышала их, а скорее угадала. — То, что ты сделаешь со мной, ты причинишь сама себе…

Он покачнулся, но упёрся рукой в пол и не упал. Я сделала шаг назад, потом ещё один и ещё. Ректор опустил голову и трясущимися пальцами коснулся раны на груди. Ощупал, как будто ещё не верил, что это произошло. Кровь толчками выливалась на мрамор, и я видела, как пятятся те, кто замер за пределами освещённого круга.

Университетские лампы истерично замигали. По далёким галереям прошёлся протяжный вой сквозняков. Университет дрогнул всем своим каменным телом, так что по колоннам побежали сразу несколько новых трещин.

Дыхание перехватило от мерзкого и уже знакомого запаха. Под потолком взорвались несколько ламп, осыпая осколками окровавленный пол. Чудовище рвануло наружу, оставляя тело Ректора, как отслуживший кокон. Разинутая пасть надвинулась на меня. Щупальца, похожие на змей, застучали по полу и колоннам.

Ничего не видя в мельтешении света, щупалец и брызг крови, я рубанула мечом наугад и попала по безглазой морде. Чудовище подалось назад.

Университет вздрогнул снова. Последним отчаянным усилием он распахнул входные двери. Мраморные плиты встопорщились, как исполинские зубы, и вытолкнули чудовище к выходу. Вместе с метелью и снегом внутрь университета рванул свежий ветер, вернувший мне силы. Я перехватила меч и бросилась вперёд.

Чудовище увернулось от моего удара, но увернуться от рухнувшей колонны у него не получилось. В ответ оно ударило хвостом, проломив стену, и метнулось к дверям. Каменная чешуя страшно проскребла по мрамору. Я бросилась следом.

Меч в руках сделался горячим и как будто вплавился в мои ладони. Снег касался его и тут же таял, а я заметила вдруг, что бегу уже прямо по снегу, путаясь в нём ногами, захлёбываясь ледяным воздухом. Чудовище мазнуло хвостом по ограде перед университетом и, загнанное, развернулось ко мне.

Своим звериным разумом оно, наверное, тоже понимало, что не выживет за пределами университета, потому решило атаковать. Моего дыхания не хватало, потому я давно прекратила дышать. Меч прошёл, зацепляя бок чудовища, которое пронеслось мимо.

Оно было громадным и слепым, и неуклюже заметалось по площади перед университетом, вшибаясь в машины, вмёрзшие в асфальт. От ударов хвоста чугунная изгородь гнулась, как пластилиновая. Снежные шапки слетали с троллейбусов, замерших у остановки. В хаосе из снега и камней оно никак не могло поймать меня. По оголившемуся асфальту пошла трещина.

Я боялась, что ещё немного, и трещина разломит напополам мой университет.

Лезвие прошло через каменную чешую легко, оплавляя её. Чудовище захрипело, дёрнулось в последней судороге, сминая под собой пушистый снег, и вдруг упало поперёк площади, как огромный грязный чулок, щупальца дёрнулись ещё раз и обвисли по обе стороны разинутой пасти.

Оно ещё было живо. Я попятилась, охваченная простым человеческим страхом. Чудовище потянулось мне навстречу. Уже без злости, поползло, как ползут железные опилки к магниту. Оглохшая и почти ослепшая от снега, я вспомнила вдруг, как это было в прошлый раз, в подвале университета, с другим, но точно таким же, чудовищем.

Я протянула руку ладонью вверх, подставляя её прикосновениям щупалец, и прохрипела им навстречу:

— Не бойся. Это не больно, не бойся.

Чудовище ударило хвостом, так что покачнулась стела, но теперь просто по инерции. Я его не боялась.

— Иди сюда, — сказала я. — Мы с тобой сокращаем друг друга. Как дробь, знаешь. До единицы. Если единица — это университет. Иди сюда.

…Лезвие меча было холодным и сухим. Ни пятнышка крови — ни на мече, ни на снегу перед университетом. Я провела по долу ладонью, силясь вдохнуть. Воздух никак не шёл в горло. И я вдруг ощутила страшную боль в груди. Как будто в меня воткнули раскалённый гвоздь и провернули, наматывая на него все внутренности.

Схватившись рукой за открытую рану, я выронила меч. И уже падая, вспомнила, о чём говорил Ректор.

Каменную стелу перед университетом почти целиком замело. Теперь была различима только самая вершина и буквы «ра». От ветра ходуном ходили рога застывших трамваев. Их скрип казался единственным звуком во всём мире.

Снег мягко проседал подо мной, подтаивая от крови. Лёжа на спине, я видела, как метель перемешивает серое небо с землей. Холод подкрадывался к затылку, скрёб коготками спину.

— Я не умру, — сказала я. — Так не должно быть. Герои не умирают в одиночестве.

В тот момент от дверей университета отделилась человеческая фигура и через снежные завалы пошла ко мне.

— Туман, очнись. Поговори со мной.

Тот, кто пришёл, опустился в снег рядом и накрыл меня курткой. Его руки подняли меня за плечи. На мгновение сделалось теплее, и я ощутила знакомые запахи кофе и книжной пыли. И открыла глаза.

Я лежала на его коленях и смотрела на Шефа снизу вверх. Он поддерживал меня за плечи, чтобы не дать упасть обратно в кровавый снег. Я хотела сжать его руку в ответ, но замёрзшие пальцы не слушались.

— Это я воспитал чудовище, — сказал Шеф. — И я всегда знал, что оно вернётся. Нужно было рассказать тебе раньше, перед тем, как ты пошла на Северный рубеж. Перед тем, как ты бросила кафедру. Но я боялся, что ты меня не простишь.

Я потянулась рукой к его щеке и оставила на ней смазанный кровавый след.

— Герои ведь не умирают? — спросила я через вой метели.

Он посмотрел поверх очков.

— Не знаю. Ты не исчезла, когда победила чудовище, потому что по правилам должна была понести наказание за убийство Ректора. Но ты всё равно вернёшься, если будешь нужна университету.

Это и ясно: кого волнуют последние достижения медицины, когда есть университет. Если ты нужна ему, ты воскресаешь из мёртвых. Если нет, нет и смысла звать врачей. Я попыталась улыбнуться, только болели разбитые губы.

— Значит, я умру, только если стану ненужной?

— Но ты всегда будешь нужна мне.

Хотя вокруг царил полумрак, снег был всё-таки слишком ярким для моих уставших глаз. Боль в последний раз вспыхнула в затылке электрическим разрядом и замерла.

— Всё не так плохо, — сказала я, едва тревожа словами застывший воздух. Моего дыхания не хватало даже на маленькое облачко пара. — Мне совсем не холодно. И уже почти не больно.

— Спи, милая, — услышала я голос Шефа. Его прикосновение убрало с моего лица упавшие волосы. Тёплая ладонь стёрла кровь со щеки и закрыла мои глаза.