Пролог. Право на жизнь

«Писатель — это свет, который выхватывает из тьмы очертания воображаемого мира, творит его из пустоты так же, как скульптор ваяет статую из куска гранита. Если я остановлюсь, то мир, который я создаю, умрёт. Тьма вновь поглотит его».

Alan Wake

«У меня есть самое главное — волшебство. Свет приносит тьму, какая тонкая ирония».

Воображариум (Imaginaerum by Nightwish)

______________

Пролог. Право на жизнь

Когда-то он умел творить. Когда-то давно он хотел изменить целый мир. В последствие масштаб его желаний сузился до того, что он всего лишь хотел спасти самых дорогих ему людей. Когда-то давно...

Сейчас, казалось, время забыло об его существовании.

«И вот моё начало исходит из конца...»

Глаза нащупывали тёмную сизую дымку, в воздухе улавливался свежий запах большой воды. Он сделал глубокий вдох. Так и есть, где-то рядом озеро — нет, море! — которое он пока не мог видеть, лёжа на спине. Лишь бы это не было очередной игрой воображения. Но в одном он точно был уверен: он лежал на чём-то твёрдом и холодном, и его мышцы противно затекли от длительного бездействия. Сколько бы он ни возил пальцами по поверхности, он не мог сравнить её ни с чем другим, кроме могильной плиты. Самое уместное сравнение. Осталось только записать...

Бумаги. Где его бумаги?

Он попытался встать, но затёкшее тело так и тянуло ко дну этого странного измерения, где он оказался вопреки своей воле. Впрочем, и по своей воле, тоже. Отныне он не раз жалел об этом. Что ему делать здесь, если нет Алины? Как бы он ни звал её, не молил вернуться из царства Аида, сколько бы ни писал её имя на белых листах, она не откликалась. Его совёнок не прилетал на зов. Она ушла.

Алина так любила его, помогала во всех бедах, утешала при всех неудачах. А он не сумел отплатить ей тем же. Он подвёл её. Его фантазии сгубили единственного человека, ради которого он освободил их из рамок разума...

Так где же эти чёртовы бумаги?

С четвёртой попытки он поднялся во весь рост. Увы, морской аромат радовал его недолго, сменившись пыльной духотой. Его шатало из стороны в сторону. Длинное осеннее пальто тянуло его вниз. Опереться было не на что, кругом душная пустота. Опьянённый мраком, дрожащими пальцами он нащупал ручку, висящую на вороте джемпера. Сколько времени уже прошло? Сколько времени он жил в объятьях Тьмы? Так уж ли это важно? Ручка должна писать. Чернила не иссякнут из неё. Потому что он так захотел.

Он провёл ручкой по левой ладони. Чёрная полоска перечеркнула его линии судьбы, запульсировала, едва он отдёрнул шариковый кончик. Кончик длинный, острый. При желании он пронзит насквозь кожу.

«Чёрт возьми, я думаю, как тот убийца из «Убивая мёртвое»… Да и я не лучше. Отчасти я и был тем убийцей...»

В его голове жило огромное количество личностей, которыми можно было бы населить небольшой город. Его персонажи. Люди, которых не существовало за пределами его романов. Но, как оказалось, и этим иллюзиям понадобилась кровь и плоть. Сначала — тексты и бумага, затем — место среди живых. А если какой иллюзии было суждено умереть, то умирала она вместе с настоящим человеком.

Между тем каждый из персонажей был частью его самого. Он сам мог быть любым из них. Если бы он погиб, думалось ему, они бы давно погибли вместе с ним и не забрали бы за собой никого.

И не забрали бы Алину.

Перед глазами, незаметно выйдя из тумана, прошлась та, кого он жадно любил и люто ненавидел. Платиновая блондинка в обтягивающей кожаной одежде. Шея обмотана клетчатым платком, на котором ярко блестела брошь в виде месяца.

В точности, как рисовал её Уриэль для его романов. Это был она. Его главная героиня. Его лучшая иллюзия.

— Эстер, — прошептал он.

Она залилась торжествующим смехом, но он не слышал её. В ушах по-прежнему звенела тишина. Эта стерва не могла не нарадоваться смертью Алины и её исчезновению. О нет, Эстер никогда не была стервой ни в одной из его книг. Когда же Алина покинула его, невольно приходили мысли, что это Эстер избавилась от неё. А по сути так оно и было. Психопатка, она и есть психопатка.

А Эстер смеялась, пялясь ему в лицо — ну что, сполна ты получил, что заслужил!

«Не этого ли ты желал все свои тридцать три года? — вопрошали её хитрые глаза, холодные как лёд. — Безмолвного покоя, чтобы никто тебе не мешал. Чтобы были только ты и я, и наш маленький мир фантазий».

— Прекрати, — прохрипел он, не узнавая собственного голоса.

А она всё улыбалась, притворяясь счастливой. Очередное притворство.

«Доигрался, Создатель, — продолжал он слышать её голос. — Ты хотел меня, и не ты один, и вот она я! Ох, а как Уриэль-то сох по мне! А что в итоге? Ты считал, что освобождал свою душу от грязи, но не замечал, как льёшь её на души других».

— Уйди от меня… Чтобы я тебя больше не видел!

«Это уж как ты пожелаешь, Создатель, — ехидно пошевелились сизые губы. — Но я нужна тебе. Я нужна тебе всегда, когда рядом нет Её».

И она склонилась над ним, упавшим на колени под её давлением. Хитришь ты, Эстер. Не в моём желании дело. Ты уходишь лишь по своей воле.

Остатки сил стремительно утекали. Веки наливались свинцом. О, как бы хотелось сейчас вновь забыться! Но он и без того слишком многое забыл. Ему срочно нужны бумаги, и тогда память прояснится. Рваные воспоминания кружились, словно сцены одного длинного сна, одна сменяла другую без всякой причины и логики. Нельзя закрывать глаза, нельзя!

Он встал на одно колено, но тотчас рухнул на спину. Через силу он приподнялся на локте, свободной рукой хватаясь за воздух. Его взгляд упал на обручальное кольцо. Сердце сбилось с ритма. Эстер он не видел, но знал точно — она ликовала.

Её холодное дыхание коснулось щеки, и он замер в ожидании поцелуя смерти.

«Прогонишь нас навсегда, исчезнешь с нами. Не мы твои враги, но ты сам. Только тебе решать, бороться или заснуть».

И она распалась на сотни пыльных мотыльков, которые разлетелись во все стороны и утонули в тумане, за которым виднелись хвойные леса, такие же серые, как глаза Эстер. Неподалёку плескалась вода. Её звук приближался. Пахнуло морским ветром. Поток воздуха ударил в лицо, развеял мглу, и тотчас же показалась водная гладь. Она была везде. Кругом одна вода, лишь где-то вдалеке, где исчезли мотыльки, немыми стражами стояли стройные ели.

Туман возвращался, невзирая на ветер. Волны приближалась. Ещё немного, и они дотронутся до подошв его ботинок.

Локоть страшно заболел, и он снова упал на спину, больше не стараясь встать. Не сейчас. Сил не осталось.

Над ним прокатился многократный смех Эстер. Зрение постепенно заволакивало дымкой.

Он вновь побеждён. Фантазии в который раз одержали верх над рассудком.

Ничего удивительного. Этим местом правят призраки. И отчего же он ещё живой?

Но, возможно, что он так же мёртв, как и всё окружающее его в этом мире тьмы. Такое же неживое, ненастоящее, иллюзорное...

Нет, он ошибался. Всё настоящее. В том числе и этот кошмар, который воссоздал из теней он сам. Ничто не бывает нереальным. И он сбежит отсюда, как только найдёт в себе силы писать и сражаться дальше...

Это утро было не похоже ни на одно другое. Феликс проснулся от приступа удушья. Когда он с трудом разомкнул слипшиеся веки, в его глаза ударил ядовитый солнечный свет, источавшийся из щели в плотных занавесках. Нос заложило, словно бы в него залилась вода. Горло сдавило накрепко. Феликс вжался в подушку, захлёбываясь невидимой водой. Привкус металла осел на языке, пока Феликс жадно ловил ртом воздух, пытаясь заполнить им сдавленные лёгкие. А душа продолжала тонуть. Тонуть и задыхаться не то зеленью, не то пылью.

Едва ему полегчало, Феликс отвернул голову от луча солнца, палящего глаза из-за занавесок, и его тело обмякло под тяжестью пережитого стресса.

Вынырнув из одного сна, он утонул в другом.

— Так что ты намерен делать, Создатель?

Снова здесь. Снова этот туманный Шеол. И снова Эстер, стоящая позади него, мягко положила руки на его высокие плечи. Он уже не лежал. Твёрдо стоял на ногах, вдыхая далёкое море, а его правую руку холодила тяжёлая шариковая ручка.

— Раз ты начинаешь вспоминать, кто ты, зачем и почему, не пора ли тебе задуматься о планах на будущее? — заговорило его творение. И ни намёка на насмешку.

— А есть ли смысл в таком будущем? — сказал он, и Эстер крепко прижалась к его спине, не отпуская плеч.

— В любом будущем есть смысл. И после смерти есть будущее. Заметь, я вовсе не сержусь на тебя за то, что в последней книге ты всё-таки убил меня. Убийства у тебя в крови, господин писатель. Попробуй доказать обратное.

Его губы растянулись в неполной улыбке. Автору триллеров против такого трудно поспорить. Да только никак не рассчитал он на то, что начнёт убивать наяву.

— Никто этого не знал, и ты тем более, — отозвалась Эстер на невысказанные мысли. — Что поделать, ты пытался всё исправить. Похвально, мой Создатель! Мне понравилось! Но я хочу ещё!

— Эстер, ты мертва. Я убил тебя и не собираюсь воскрешать. И я больше не собираюсь тебя слушать.

Его раздражение нарастало с каждым словом. Уж лучше бы он вернул к жизни Алину, будь у него выбор. Будь у него хоть какой-то шанс. Да пусть была бы хоть бумага!

— Тебе придётся меня слушать! У тебя никого не осталось, кроме меня! Я нужна тебе!

Не успел он и моргнуть, как Эстер уже стояла перед ним, кривясь от обиды и злости. Зубы оскалились, ноздри шумно ширились, грудь вздымалась, заставляя брошь на платке неестественно ярко переливаться серебром.

— Уже нет, — прошипел Феликс. — Я заставлю тебя исчезнуть. Я вычеркну тебя из моей головы!

— О, Боже мой! О, Создатель! — с издёвкой воскликнула Эстер. — Я твоя, делай со мной, что пожелаешь! А как же быть с Алиной?

— Я найду её. Она должна быть где-то здесь, в призрачном мире, без неё я не уйду...

— Её здесь нет, Создатель, и никогда не было!

— Тебе-то откуда знать! — зашипел он, ткнув пальцем в её лоб. Холодный как металл… или могильная плита.

— Я знаю всё то, что знаешь ты, разве нет? — её лицо вдруг смягчилось, в ледяных глазах сверкнуло тепло. — Пораскинь мозгами, автор детективов, почему она не откликнулась ни на один твой зов, ни на один твой крик, сколько бы ты ни взывал к её имени? А может, она прячется?

— А может, — передразнил Феликс, — она за той стеной тьмы, куда мне ещё не пробраться?

— А может, ты предал её? И она давно покинула тебя?

Больше сказать было нечего. Феликс, осунувшись, опустил руку.

Эстер грустно глядела на него, будто старшая сестра, расстроенная его дурным поступком.

— Создатель, — сказала она тихо, осторожно, боясь ранить снова, — ты далеко не я, но я — это ты. Я часть тебя, и я безумно хочу, чтобы ты жил. Я сама уже мертва, как ты и сказал. Так не дай же умереть себе.

Внезапный озноб пробил его насквозь. Она почти процитировала его недавние размышления. Ей всегда известно, что у него на уме.

Она не собирается убивать его, когда могла бы убить его сотню раз подряд и сотню вечностей назад. Эстер просит его жить дальше.

А хотела бы Алина, чтобы он жил дальше?

Словно отвечая, до него донеслась слабая мелодия. Да, это мелодия из музыкальной шкатулки! Или же это кто-то играл на высоких клавишах рояля. Тонкие, знакомые звуки коснулись его слуха, лаская память и сердце.

— Ты слышишь? — робко спросил он. — Музыка. Откуда?

— Алина, — улыбнулась Эстер, и к тихой, отражающейся эхом мелодии присоединился женский голос. Её голос. Голос той, память о которой была единственным, что не давало ему сгинуть окончательно в пучине его оживших кошмаров.

Мелодия звала. Мелодия тянула. Он был не один...

Во второй раз его разбудил звонок. О нет, только не эта песня, не этот голос! Сменить бы рингтон как можно скорее, не то он точно сойдёт с ума.

Звонок не утихал. Смартфон, к счастью Феликса, лежал на тумбочке, так что ему не пришлось прикладывать усилий, чтобы заставить себя подняться. Ему стоило лишь перевернуться на другой бок, протянуть руку, и вот уже пальцы лениво щупали края нетерпеливо вибрирующего смартфона. Феликс забрал его в кровать, и ленивые пальцы всё так же неохотно мазнули по экрану.

— Алло? — слишком поздно он осознал, насколько заспанно прозвучал его голос. А прежде, чем приложить телефон к уху, он обратил внимание на часы, висящие на стене. На них было давно за двенадцать.

— Феликс, чёрт тебя дери, кончай депрессировать! — заревел в ухо отрезвляющий голос Дениса. — Что, так весь день будешь дрыхнуть?

Старый добрый Денис, подумал он со слабой усмешкой. Всегда следит, если с тобой не всё в порядке, но никогда не предугадаешь, когда именно он залезет тебе в голову. «А я так и знал, что ты залезешь».

— Мне было плохо, — по-детски просто оправдался Феликс, после чего Денис вновь заскрежетал через трубку:

— Конечно, плохо! Нам всем когда-то бывает плохо. Но это не повод хоронить себя заживо под весом одеяла.

— Это ты так пытаешься приободрить меня? Скажу честно, выходит у тебя не очень складно.

— Может быть, — неожиданно тихо ответил Денис. — Но я тебе серьёзно говорю. Смирись с этим, Феликс. Она мертва — нет, я вру, её тело мертво, но её душа жива, и вот она уж не умрёт никогда. Я уверен, она ещё придёт к тебе, чтобы повидаться, а потом она уйдёт в Рай, где её уж точно ничто не ранит.

«Даже мои безумные фантазии», — подумал Феликс.

— Но я не хочу, чтобы она уходила… — вслух выдавил он, и смартфон, выпав из его пальцев, соскользнул по вздутой подушке вниз и упёрся в шею.

— Дружище. Друг мой, послушай. Ты ещё увидишь её. Я обещаю тебе, — отдалённо просипел Денис.

— Как ты можешь быть уверен в этом?..

— Я не уверен, Феликс. Я знаю это.

Феликс закрыл глаза, так ничего и не ответив. Видимо, взглянув на него изнутри, Денис, не прощаясь, сбросил звонок, и Феликс вновь остался один, наедине с воспалённой памятью.

Его выкинуло на пол старого дома, населённый лишь пылью и грязью. От падения по спине растеклась пылающая боль. С какой же это высоты его так выбросило?

Совсем рядом разбилась упавшая люстра. Дом дрожал. Клубы пыли взвились вокруг его тела. Старые раны не поскупились заявить о себе.

Феликс приподнялся, превозмогая боль. Шариковая ручка так и была зажата в кулаке.

Новый толчок, и с деревянных полок посыпалось всё, что на них лежало, от книг и коробок до стекла и часов. А над ним, будто сотканный из паутины и чернильных слов, вырос худой женский силуэт. Узнаваемые строки, плавающие в мерцании её прозрачного тела, соединялись меж собой как капли густой жидкости, из которой выделялись новые слова, обволакивающие чернотой небольшой шар света, бьющийся в груди на месте сердца.

— Вспоминай! Вспоминай, что ты должен, что ты обязан сделать! — кричала Эстер. — Не понимаешь? Спасай себя!

Он резко поднялся — не должна она так разговаривать с ним, глядя сверху вниз — и его спину прошило пламенем. Свет сердца погас. И на какой-то миг Эстер слилась с темнотой пыльной комнаты. Слова растаяли и полностью заполнили собой фигуру Эстер, вернув ей человеческую плоть. Куртка была нараспашку, брюки порваны, платок перекосился, и из него торчали толстые чёрно-белые нити.

— Твоё упрямое геройство в её честь не даст тебе ровно ничего. Она не придёт, а тебе бы давно пора убираться отсюда! Выбирайся, чёрт меня возьми! Живи. Живи!

Мир пошатнулся. От потолка оторвалось несколько досок. Уронив Феликса на ближайший ковёр, потёртый и блёклый, Эстер накрыла его собой, и деревянный град обрушился на неё, совершенно не задев её Создателя.

Шум чуть утих, и он вылез из-под её плотных тисков. По телу снова прокатилась боль. Бежать, звенело в голове, только бежать! Где-то поблизости есть лестница.

Эстер бросилась к нему, только он отошёл к стене, и повторное землетрясение сбило их обоих с ног. Падая, Эстер схватила его за руку, так и не выпустившую спасительный инструмент, и на пол они падали вместе, в страхе обнимая друг друга. Падали сквозь пол. Падали в бездну.

Что-то ударило в голову… И снова на спину...

— Создатель!

Феликс открыл глаза. Эстер лежала на нём под обломками, сверкая от безумного счастья — уберегла, он живой, шанс ещё теплится.

Голова гудела и раскалывалась, под затылком ощущался какой-то бугор. Ручка укатилась из разжавшейся ладони. А дом продолжал разрушаться. Грохот со всех сторон давил на мысли. Второй этаж вот-вот обвалится на первый. А пока… Пока затишье. Перед бесповоротно грядущей бурей.

С несменной улыбкой Эстер укрывала собой Феликса, прижимая к себе его лохматую голову, забирая боль, вытесняя печаль последним огоньком надежды, оставшимся в запасе. Из её глаз потекли чернила. Его шрамы стали её шрамами, отразившись на лице и оголённой шее. Её платок висел на краю пробитого потолка...

— Не исправляй всё подряд, как ты пытался, — шептала Эстер. — Тогда ты точно умрёшь. Исправь хоть бы одно. Нужный момент. Только найди его.

— Я знаю, Эстер, — мягко ответил Феликс и стёр чернила с её щеки. — Я уже знаю, что исправить.

— Так не медли. Беги. Спаси свою душу...

Её веки опустились, и она обмякла на его груди. Чёрные слёзы полились на грудь. По белым волосам с затылка потекла кровь...

— Эстер!

Он встормошил её. Она не отвечала. Она не слышала...

Старый дом зашатало с новой силой в такт его страхам. Они камнями придавливали его к полу, мешали дышать, заставляя темнеть в глазах. А издалека сквозь гул и грохот к нему тянулась тёплая музыка.

Его момент был сейчас. Он достаточно переписывал прошлое. Пора писать будущее.

Извиваясь посреди щепок, Феликс нащупал ручку на полу и выбрался из-под тела Эстер. Боли больше нет. И страха больше нет. Энергия последней надежды подняла его на ноги, и в руке Феликса грозно сверкнуло его оружие.

Взмах — и падающие обломки застыли в воздухе. Противный скрип растворился в волшебной мелодии музыкальной шкатулки. Входная дверь, до того крепко запертая, распахнулась настежь, пустив в тяжёлую духоту поток свежести. Северный ветер подхватил на лету пыль, превратив в миллионы снежных звёзд. Новый взмах — обломки поднялись к потолку. Искры энергии вырвались с кончика ручки, воссоединившись с шальными снежинками. Сердце клокотало. Его ожившая сила просила воли.

Феликс вскинул голову и распростёр руки. С его криком необъятный свет вырвался из груди, озарив дом, проникнув в самый его тёмный угол. Поднятые с потолку обломки вернулись на прежние места, а снежная пыль огромной сетью осела на стенах, окнах, вещах, ярко переливаясь драгоценными камнями.

Пора бежать. Заклятье кончится в любой момент. А ему ещё так нужна эта магия!

Он оглянулся на Эстер… Вместо неё на полу лежала его собственная сумка. Должно быть, об неё он ударился головой, когда падал со второго этажа. Он поднял её и закинул лямку через плечо. Плотная, тяжёлая. Ну конечно! Там планшет с черновиками, там его рукописи — там вся его жизнь. Вот ведь чего ему не хватало! Вот, что он искал.

— А это ты не забыл?

За спиной, тяжело дыша, стояла раненая, но живая Эстер Естедей.

И протягивала ему листы чистейшей белой бумаги.

— Этого вполне хватит на ещё один роман, — сказала она, улыбаясь.

Злости и прошлые обиды как ветром сдуло. Тем самым ветром, принёсшим ему свободу. Феликс взял листы и поправил короткий локон, сбившийся на её перепачканный лоб.

— Прости меня.

— Как и ты меня, — прошелестела Эстер и отступила с гордо выпрямленной спиной. — Иди же, мой Создатель. Поспеши.

«Отвоюй своё право на жизнь», — услышал он в голове, когда Эстер, как и прежде, рассыпалась на маленьких мотыльков, а её голос слился с далёким, воображаемым голосом Алины.