Глава 8. Убежище

[Феликс]

День перевалил на вторую половину, когда Денис, не доезжая до Кронштадта, окраинами довёз нас до небольшого причала, где мирно качалось несколько катеров. Размять ноги после утомительной дороги стало маленьким счастьем, когда мы выбрались из прокуренной машины на свежий воздух. Укромное местечко, скрытое от лишних взоров, сюда съезжались только те, кому известно о нём. Единственный в округе человек, одетый в длинное кожаное пальто, расхаживал по деревянной платформе, скрестив руки на груди, и определённого кого-то ждал.

А ждал он именно нас. Человек на причале дружественно помахал нам, и Денис ответил тем же.

— Здорова, Алекс!

Мы группой подошли к нему, и эти двое крепко обнялись, справившись о сегодняшнем настроении.

Сравнивая их со стороны, я пришёл к выводу, что у Дениса есть основательные причины испытывать комплексы из-за разницы в росте. Она и в самом деле нелепа. Знакомый Дениса был чуть ниже меня, хорошо сложен, строен, и сам Денис рядом с ним легко смахивал на гнома в бесформенной рясе.

— Это Алексей, мой старинный друг и со-основатель форта Полюс. Ну, построили его, конечно, не мы, но заслуга его преображения во многом именно его, так что я за него ручаюсь.

— Захвалишь меня, ой, — отмахнулся Алексей. — Вот уж крылья распахну. Ладно, пошутили, и хватит, — несколько секунд он изучающе вглядывался то в меня, то в Алину. — Так вы тот самый Феликс Темников? А вы его верная супруга, правильно?

— Так и есть, зовите Алиной, — и она пожала протянутую им руку.

— «Тот самый»? — заметил я.

— Всё верно. В нашем кругу почти все вас читали, хотя бы одну книгу. Поразительно, как точно вы передаёте изнанку простой жизни, и при всём этом вы с ней никогда не сталкивались, как Дэн мне поведал.

— До недавней поры, — уточнила Алина.

— Вот тебе и правило пяти рукопожатий, — усмехнулся я. — А у вас правило пяти прочтений. Любопытно, кто первым стал читать меня из «вашего круга».

— А это уже навсегда останется загадкой истории, — посмеялся Денис и звонко хлопнул Алексея по спине. — Лады, заговорились мы.

— Верно-верно, — сказал Алексей. — В путь-дорогу!

Он ловко соскочил с причальной платформы на борт катера, подал руку Алине, после неё и мы с Денисом заняли свои места, и Алексей завёл мотор.

И понеслись мы в море, в серебряно-сизую даль. Вокруг нас открылась великолепная акватория с виднеющимися на разном расстоянии кронштадтскими фортами. Скорость и волны заворожили нас. Алина прижалась ко мне и завизжала от восторга, как только быстрые брызги осели на наших лицах. Я прижал её крепче и сам не устоял перед её улыбкой.

Когда мы прибудем в форт, у тебя будет больше поводов для смеха. Ты забудешь про страхи, и не настигнет нас ни одно зло на этой земле.

— А как долго нам плыть? — громко спросила Алина, когда катер понёс нас всё дальше в море, дальше от берега и близких островов.

— Совсем немного, — отозвался Алексей. — Почти прибыли.

— «Почти прибыли» — это куда?

— Сейчас поймёте! Дэн, давай!

Денис приподнялся, держась за край борта, и громко свистнул, что есть мочи.

Ветер усилился над нами. Туман, собравшийся над большой водой, расступился чётко по команде. И посреди страждущих волн проявился небольшой островок, на котором, свернувшись полумесяцем, возвышался трёхэтажный форт. Словно вырос он из бездны, столь быстро, что не уловить глазу. И казался он единым камнем, твёрдой скалой, из сердца которого красивой аллегорией жизни росло высокое дерево с ещё не опавшими до конца листьями.

Нам с Алиной не дано понять, как это работает, но это не назвать иначе, как чудом. Или магией. Той самой, о которой так много писал, но ничего в ней не смыслил. Я и сам не верил, что пишу о существующих вещах. Алина, тем более, не верила. И вот эта магия здесь, среди нас — и внутри этих фантастических людей, с которыми меня на этой неделе свела судьба.

— Ну что, господа? А вы сомневались! — задорно крикнул Алексей и круто повернул катер навстречу морской крепости.

— Немыслимо, — прочёл я по губам Алины.

— Теперь ты веришь мне? — склонился я. — Всё возможно.

Под трепещущими как перья волосами пылал восторг на её розовых щеках. Моя сомневающаяся во всём совушка. Наконец-то, и она приняла эти чудеса.

— Теперь я верю. Теперь-то я верю.

Катер подплыл к берегу острова, где на песчаной суше покоились ещё два катера, таких же, как наш. Помнится, я когда-то водил похожий, когда приезжал на дачу к Алине в Финляндию. У семьи Лайне как у классических финнов есть свой «домик у озера», и я всегда любил приезжать к ним, когда приглашали. Но это было так давно. Последний раз был два года назад… или три? О, воспоминания, как вы, однако, чудны.

Наше скромное судно, наконец, причалило к берегу, когда Денис провозгласил, возвысившись с места:

— Конечная станция «Форт Полюс»! Добро пожаловать. Чувствуйте себя как дома.

— Учтите, господа, — сказал Алексей, — этот форт «живой», если можно так выразиться. Ведите себя хорошо, и будет вам счастье.

— Учтём это, мастер Алексей, спасибо, — улыбнулась Алина.

И мы сошли на остров.

Пошатываясь от тряски, успев отвыкнуть от тверди земли, мы с Алиной столкнулись бок о бок, отчего она чуть не упала, но я ловко удержал её подле себя. Я и не надеялся, что ещё когда-то услышу её чистый, лишённый тревоги смех. Она смеялась, прижимаясь ко мне, открыто и честно. Дай Бог, ещё будет она шутить, разыгрывать меня, стирать любую печать одной фразой, одним присутствием. Не сейчас, о, нет, сейчас слишком рано — но скоро. Очень скоро.

— Чего вы там! — крикнул нам Денис. — Ещё нагуляетесь. Идите за нами!

Его с Алексеем фигуры рябели у линии кругообразной крепости. Я отпустил Алину, и она с коронной лёгкостью упорхнула вперёд, и с рукавов её кожаной куртки топорщилась крылатая бахрома.

— Пойдём, нас ждут, а то неудобно.

Она убежала, а я сделал всего лишь два шага. И растаял в ожившей сказке моего разума.

Уши перестали гудеть от моторного шума, и я вскинул голову, как только расслышал славные зовы парящих в небе чаек. Морской ветерок путался в моих волосах. Я вдохнул его свежий аромат. Он был прекрасен как зов детских приключений.

Сквозь крики птиц прорвался неожиданный звук, слабый и далёкий, но слишком заметный среди естественной природной суеты. Это самолёт, чей-то небольшой белый лайнер, прорезающее пространство. Казалось, летая над чайками, сливаясь с облаками, он был любимцем неба, родным созданием. А живое море пело звонкую песню о странствиях и полузабытых легендах.

Я снова стал маленьким мальчиком на это чудное, мимолётное мгновение.

— Феликс! — позвала Алина.

Они ждали меня у стен форта. Опять я утонул в рассуждениях о прошлом. Я улыбнулся...

— Простите, я увлёкся. Сейчас подойду!

… и побежал вслед за ними.

Обогнув внешнюю стену, мы пришли во двор форта, в центре которого и возвышался островной осью старый дуб. На его ветвях покачивались верёвочные качели, на которые Алина сразу обратила внимание:

— Качели? Серьёзно? У вас бывают дети, или это для себя?

— Нет, детей здесь никогда не было, но что нам мешает самим их использовать? — ответил Денис. — Впрочем, они, скорее, для гостей, мы нечасто на них сидим. А ещё дело в том, что с недавних пор нас стали посещать видения будущего, когда мы на них покачиваемся. Лично я не хочу так уж знать мою судьбу. Если и вы не хотите, я и вам не советую на них сидеть.

Я дёрнул за один из канатов — держатся крепко. Однако дуб на это осыпал меня сухими листьями.

— Да у вас тут «Форт Боярд» какой-то, — сказал я.

— Господи, — Денис недовольно прыснул. — Ну как обычно!

— Немудрено, — заговорил Алексей в защиту. — Почти все новички так сравнивают.

— Водяных часов не хватает, — отметил я.

— Зато у нас в подземелье есть темница, что куда лучше. При случае могу показать.

— Что, серьёзно? — воскликнула Алина.

— Ага, — сказал Денис. — Она неплохо сохранилась, и мы с Алексеем реально подумывали о том, как там реально держать провинившихся магов, которые из обычных тюрем сбежали бы наверняка. Но потом решили, что это затратно, опасно, да и много кто узнает из-за этого о нашем месте. Ну нафиг, в общем.

Настоящая темница? Звучит заманчиво.

«Давай заберёмся туда и без них! Не будем ждать. Когда захотим».

Тебе лишь бы забраться куда-нибудь, Эстер. Я как знал, что тебе понравится.

— Вот точно Форт Боярд, — отозвался я вслух.

И искренне понадеялся, что найдётся в этих стенах место, где я спрячусь ото всех и всего. От самого времени. И я возьмусь за ручку — и закончу мою мрачную историю.

— Ну чё, товарищи? — по привычке задорно сказал Денис. — Обживайтесь, бросайте тут всё. Как будете готовы, выходите во двор, я отведу вас в столовую.

— Превосходно. Я бы как раз чего-нибудь поела.

— Тогда я жду! — и он шумно шмыгнул за дверь.

Так называемая «келья», в которой оставили нас вдвоём, была скромной, однако уютной, благодаря круглому ковру по центру и тёплому свету одинокой лампочки, свисающей с потолка. Крупный платяной шкаф, две кровати по углам с приставленными тумбочками, между ними закрытое плотными ставнями окно. Напротив шкафа выделялся широкий красный диван, потёртый от времени. Денис что-то упоминал про обогреватели, но я не обнаружил ни их, ни даже розеток. Надо уточнить у него потом.

А самое главное, в келье был стол — с целой и едва раскрытой упаковкой бумаги.

Намёк налицо. И надеюсь, что только для меня.

С каким превеликим облегчением мы избавились от сумок, кинув их на диванчик, и уселись рядом с ними. Алина вздохнула и прильнула к своей дорожной сумке.

— Ох, утрясло меня на том катере. Давай просто посидим.

— Нас никто и не торопит. Отдохни, потом пойдём, — сказал я, постепенно расслабляясь и уходя в себя.

Она с меня точно глаз не спустит, пока мы в форте. Как же нам быть с тобой, Эстер? Я взял с собой планшет, где сохранил все черновики, но просто так я не продолжу при ней печатать. Надежда на Дениса, что он как-то отвлечёт её. Не знаю, проведёт по форту, покажет что-то интересное. Я обойдусь и без подобной экскурсии, не для того я здесь. А между тем...

Зажужжала молния сумки. Алина вынула оттуда коробочку и, откинув крышку, достала оттуда нашу снежную шкатулку.

— Ты взяла её с собой?

Алина погладила её стеклянный шар и ответила:

— Конечно. Помнишь? Это символ. Это символ, что между нами ещё что-то теплится.

Я повернул три раза заводной ключик, и, напитавшись новой силой, шкатулка запела. Чудесная мелодия, вдохновлённая светлой душой моей супруги.

— Вне сомнений, милая.

— Мне тебе верить? — она спросила робко.

Я притянул её к себе и поцеловал в висок. Алина вручила мне шкатулку, которая так и играла, а снег внутри шара так и кружил вокруг миниатюрной птичьей фигурки.

— Мы со всем справимся. Вот увидишь.

Диван заскрипел едко и навязчиво, когда я поднялся с него и подошёл к столу, куда я и поставил совиную шкатулку. Скучающие без любимого дела пальцы поддели край упаковки, где была бумага. А внутри скромно лежала шариковая ручка.

Я понял вас, тайные знаки, всё яснее ясного. Ждать ли мне чего-то, произойдёт ли что ещё на большой земле, сколько нам прятаться — всё пустое. Вопрос времени, которое я бы с радостью отмотал далеко вперёд, если бы по-настоящему был автором своей жизни, единственным и независимым.

Алина заговорила что-то на фоне, только я поздно вслушался, погружённый в раздумья. Потому, когда она, вопросительно глядя, ждала от меня ответа, я не нашёл его и не сказал ничего лучше, чем:

— А… прости, я не понял тебя.

— Феликс, ты просто невыносим! Ты сочиняешь сложные детективы, у тебя в голове сотни вариантов сложных авантюр и изощрённых убийств. Почему же ты не можешь вслушаться в то, что я тебе говорю?

Она сердилась как бы в шутку. Но она притворялась. Никаких шуток. И опять...

«Ты списываешь всё на глупые улыбочки».

А затем и Алина поднялась с дивана и сказала:

— Прости, Феликс. Я молчала, но — мне всё известно.

Это вмиг отрезвило меня от дум. Несколько струн моей души разом лопнуло с вязким треском в ушах и шипением Эстер: «Не смотри на сумку, она так точно поймёт про планшет».

— Что именно известно? — опасливо спросил я.

— Что ты втайне веришь, что вдохновил кого-то на убийства, и потому берёшь вину на себя. Мне так Денис сказал.

«Ох уж этот Денис, чёрт его дери! Я как чувствовала, что он проговорится».

Не всё потеряно, она знает далеко не всё. Об основном он умолчал, и вот за это ему огромное спасибо.

— А ещё ты взял с собой планшет, которым ты не пользовался почти год. Подозреваю, что ты не оставишь роман. Продолжишь писать?

«Мы прокололись, Создатель. Вот сейчас-то она нас точно изничтожит».

— Алина, — я шагнул ближе, — мне осталось всего пара глав. Я не сумею долго сдержать их идею в мозгу, я должен, я обязан их записать. Пока мы здесь, Тальквист не узнает, что роман завершится. Но он завершится, и к тому времени, когда я его опубликую, Тальквист будет сидеть, и я приложу к этому все усилия, когда я вернусь.

Я специально не сказал, что «мы вернёмся». При наихудших обстоятельствах я вернусь в город один, а Алина останется здесь под надёжным присмотром.

— Боже мой. У тебя в голове, оказывается, целый готовый сценарий.

Алина покачала головой. Мои слова ничуть не успокоили её. Скорее, вызвали новую тревогу.

— Вот что я хочу сказать тебе. Только не перебивай меня, ладно? — сказала она, едва я раскрыл рот. — Феликс, никогда не говори мне, что я не знаю, как тебе тяжело, если ты не можешь писать. Помнишь? Я ведь никогда не отвлекала тебя и не звала куда-нибудь в гости или на прогулку, когда у тебя очередной творческий прогресс. Ты мой лучший, самый любимый писатель, Феликс, я очень сильно люблю твои романы и их героев, но… — она притянула моё лицо к своему. — Но тебя я люблю больше. И я прошу тебя. Хотя бы на время. Оставь это.

Последние слова она прошептала мне прямо на ухо. От тепла её дыхания я содрогнулся — нет, меня передёрнуло, я словно проснулся от долгого кошмара. Не обманываюсь ли я, реально ли это?

Алина обхватила мою шею и сказала всё также на ухо:

— Не пиши пока больше. Не провоцируй ни себя, ни этого маньяка. Пусть всё утихнет. Потерпи немного.

— Легко тебе так говорить, — ответил я. — А если я не смогу? Что будет, если я не смогу не писать?

Алина отстранилась, и в её больших глазах заблестел неприкрытый испуг.

— А ты представь, что, имей и я особую магию, я смог бы переписать то, что с нами произошло. Никаких убийств, полиции, лишних жертв. Ничего из этого не будет, к нам вернётся покой...

— Мне страшно… — в полголоса сказала Алина.

— Ты не веришь, что у меня получится?

— Нет. Мне страшно именно от того, что у тебя может получиться. О чём бы ты ни писал, оно начинает существовать вокруг нас. И придут другие жертвы. Без них не обойдётся.

Фатализм Алины вселил в меня новый страх. Откуда в ней такая вера в моё воображение? Это она всегда посмеивалась над моими забавными фразами о том, что мои истории влияют на пространство. Или это после утреннего мотылька...

Она или мои романы. Меня поставили перед очевидным выбором. А почему я должен выбирать? Алина сама сказала, она любит и меня, и мои истории. Но только эта мысль сверкнула в моей голове, как я увидел олицетворение всех моих романов — мою воображаемую Эстер, которая с равнодушным выражением бродила за спиной у Алины.

Алина или Эстер. Я любил их обеих. Но лишь Алина была настоящей, как и мои чувства к ней.

— Я тебе обещаю, никто больше не умрёт.

— Все когда-то умирают, кто раньше, кто позже, — выпалила Алина. — Оставь в покое Эстер. Оставь их всех. Подумай о нас. Пережди это время.

От неё не скроешься. Мне трудно отказаться. Я мог обещать ей всё, что угодно. Кроме этого. Она уже знала, что я отвечу.

— Я сорвусь, — ответил я, и Эстер на заднем плане беззвучно рассмеялась, торжествующе вздёрнув острый носик. Готовясь праздновать победу, она послала мне воздушный поцелуй и запрыгнула на стол, свесив длинные худые ноги.

Мой взгляд вернулся к Алине. А в голове ещё звучали эхом мои собственные слова: «Я сорвусь». Я не умею останавливаться.

— Когда-то они изведут тебя, Феликс.

— Алина, прошу тебя.

— О, да, я знаю, даже не начинай. Как только тебе становится плохо, ты избавляешься от плохих эмоций с помощью страшилок, которые ты постоянно пишешь. И тебе становилось легче каждый раз, когда ты напишешь хотя бы одну главу. Один абзац!

— Это точно, — я позволил себе улыбнуться. — Как гора с плеч.

— Но сейчас это не работает, — её голос дрогнул. — Эти твои триллеры, и то, что они, как ты говоришь, стали сбываться, эта вымышленная реальность у тебя в голове — они истощают, они убивают тебя!

— Нет, это неправда!

Внутри меня родился страх. Нет, не за Алину. За воображаемых друзей. Слова Алина пугали меня, и пугали именно потому, что их озвучивала она. Она произносила вслух всё то, о чём я и сам думал, в чём боялся признаться себе.

— Они только делают тебе больнее, а ты тонешь в них, уходишь всё дальше… — с каждой фразой Алина всё сильнее переходила на крик.

— И ты хочешь, чтобы я перестал писать! — в итоге закричал и я и поздно понял, что начал на неё злиться.

— Я хочу, чтобы ты был со мной! — воскликнула Алина так громко, что она сгорбилась, переводя дыхание, и её руки повисли на плечах как кукольные — столько энергии она вложила в этот крик души.

Если до этого я был зол на неё, то теперь я не смел и слово вымолвить. Кто такие персонажи моего придуманного мира, чьи переживания и гроша не стоят, когда здесь передо мной во плоти и крови стояла Алина? Моя жена, мой лучик света, хранительница снов. Мой совёнок.

Эстер грустно покачала головой, соскочив со стола, и растворилась в свете лампочки.

Бедняжка Алина. Она всегда была права. Всегда права.

— Я хочу, чтобы моего лучшего друга, спутника жизни, моего мужа не мучили никакие терзания, — прошептала она. — Я не хочу терять тебя, Феликс.

И я не выдержал. Я быстро метнулся к ней и так крепко обнял, что она взвизгнула от неожиданности.

— Вот и я не хочу терять тебя, совёнок. Потому и защищаю тебя от моих кошмаров.

— Избавляясь от них через твои истории? — тихо спросила она.

— Избавляясь от них через мои истории, — повторил я. — Во мне их больше нет, они там, на бумаге. И мы оба свободны от них.

— Мы оба? — эхом отозвалась Алина. — Только мы? А как же… другие?

— А что «другие»? — к собственному удивлению я едва не забыл и про то убийство, и про его связь с романами, и про Евгения — про всё на свете. Алина была превыше всего.

— Как же быть с тем, что другие будут страдать? Чтобы кто-то один был счастлив, кому-то другому придётся жертвовать.

— Видимо, придётся смириться с этим, — я пожал плечами. — Мне важнее всего, чтобы не страдала ты. Или придётся ещё раз переписывать реальность, — вдруг брякнул я с той самой дурацкой улыбкой, за которую Алина порой звала меня маньяком.

Несмотря на весь трагизм ситуации, Алина прыснула со смеху и сказала:

— Ага, перепишешь ты у нас реальность! Сначала Лору воскреси! Как ты, интересно, выкрутишься? А? А? Я ещё не скоро прощу тебя за то, что ты убил её, помнишь? Маньячина ты этакий.

Её смех был столь заразителен, что и я невольно засмеялся.

— Я подумаю об этом.

— Феликс!

И мы продолжали глупо смеяться, добровольно стерев из памяти последние несколько минут, когда Алина была готова разрыдаться из-за очередного скандала с творческой натурой.

Каким-то волшебным образом ей удалось сгладить этот разговор, который она же и устроила.

— Ладно, ну тебя! Идём обедать, — и добавила серьёзным тоном. — Но ты подумай об этом, хорошо.

Она подхватила меня под локоть и, дотянувшись до моих волос, смешливо потрепала их на макушке.

— Обещаю, совёнок. Я исправлюсь.

Вот так мы отправились во внутренний двор, где ждавший нас у дуба Денис повёл нас в левое крыло.

Единственное, о чём я мог думать, это то, как скоро я останусь наедине с собой и начну писать.

За обеденным столом нас оказалось чуть больше. Пятым в нашей небольшой компании затесался худощавый старичок в узкой тельняшке, которого Денис простодушно представил как Аристарх, мастер магических зелий и хранитель местной библиотеки.

«Какой забавный дедуля! По виду и не скажешь, что спец по магии. И такой бодрый для своего возраста… А вот сколько ему? Непонятно».

Это он встречал нас в столовой и подавал обед в одноразовой посуде — для экономии, как он выразился. Котлеты с жареной картошкой и чёрный чай. Пожалуй, самая классика.

— Что-нибудь покрепче я вам предлагать не стану, — заметил при этом Аристарх.

— Это ты сейчас про что, про водку или Регрессию? — шутливо уточнил Денис.

— А неважно, и того, и другого всё равно сейчас здесь нет, — говорил Аристарх мягко, по-доброму, словно общался с маленькими детьми.

— Так Регрессия же ещё осталась.

— Тогда не перепутай этикетки, помнишь?

— Да помню я, помню, — прогнусавил Денис и сунул в рот нанизанный на пластмассовую вилку кусок котлеты.

У них здесь, получается, есть библиотека редких книг про магию, зелья и связанными с ними вещами. Аристарх местный библиотекарь, а Алексей — местный инженер-механик, так как здесь же в форте есть несколько келий для его технических экспериментов. Именно эти двое — практически постоянные жители форта, а Денис и остальные из их компании приезжают сюда каждый раз, когда им надоедает внешний мир.

— Вот такой у нас получается клуб социофобов, — посмеялся Денис.

Какие, вероятно, у них тут славные истории происходили. Почему я так поздно узнал об этом месте? Оно наверняка бы напитало меня на новое вдохновение. Да только было у меня уже одно такое.

Я и дальше пытался вслушиваться в рассказы Дениса и его друзей, но не получалось. Мысли так и утекали навстречу тайным образам моего романа. Мы давно всё доели и допили, однако Алина и не собиралась уходить. Уж очень ей была любопытна жизнь этих забавных отшельников. Мне и самому интересно. Но увы, мне нельзя медлить.

Я так боялся новых припадков тьмы...

Тогда я сам поднялся из-за стола в надежде поскорее отсюда уйти. Денис тоже засуетился на месте, зашумев посудой.

«Ты чё такой дерзкий? — выстрелил он в моей голове. — Что сразу-то?»

«Мы же договаривались», — я начал сверлить его просьбами.

«И что я, по-твоему, должен щас предпринять?»

«Мне всё равно, всё, что угодно. Не знаю, допроси её, ты у нас детектив-консультант или кто?»

— Вы куда? — насторожилась Алина, когда и Денис поднялся со скамьи.

— Минуточку, — махнул тот рукой и мысленно вернулся ко мне.

«Ты говорил с ней в мыслях?» — продолжил я.

«Нет, только читал их».

«Ах, вот почему она считает тебя обманщиком! Она и не знает. Так покажи ей фокусы телепатической магии. Спаси меня!»

«Да чё ты кипятишься! — глаза его суетливо забегали. — Будет всё, будет, ноу проблем».

«Прекрасно! Время для Дениса Сафонова пошло».

«Мать твою, Феликс!»

Я заулыбался собственной шутке и пошёл на выход, прогнав назойливое ментальное шипение.

— Алина, нам нужно поговорить, — заговорил Денис, незаметно затухая с каждым моим шагом прочь от столовой. — Считай, что это допрос насчёт убийства. Но ты не бойся, мы просто поболтаем по душам, и нам всем будет польза...

Я надумал вернуться в нашу келью. Остаться там или нет, пока не решил, но планшет стоило забрать при любых обстоятельствах. Поднявшись на второй этаж, я приметил слегка раскрытую дверь в ряду нескольких закрытых по всему коридору. По этажу неизменно бродил сквозняк, и неизвестная дверь, выкрашенная в отличительно белый цвет, покачивалась на идущем из кельи ветру.

На мой окрик никто не отозвался — мне не верилось, что, кроме нас, в таком солидном форте больше никого нет — и, отважившись, заглянул внутрь.

Ты бы и так заглянула, даже будь она закрыта, правда, Эстер?

В отличие от этажных коридоров с недоступными кельями и голой кладкой, это место особенно выделялось специфичной последовательностью. Стены выбелены, увешаны фотографиями форта, замков и загадочных руин. Широкий шкаф, рама зеркала во весь рост, рабочий стол со скромным стулом, укрывающее кровать покрывало — абсолютно всё было в тускло-белых тонах, которые обязательно резали бы глаз, будь сейчас яркое солнце, светящее через свободное окно.

Я плотно захлопнул ставни и запер окно, перерубив обильный поток холода, лившийся в келью.

Слева от меня, такое же белое, как и всё остальное, стояло скромное пианино, одним видом просящее, чтобы ему составили компанию. Сверху на нём пестрела рамка с фотографией троих — Дениса, Алексея и весёлой рыжей девушки между ними.

«Должно быть, это та Агата, которая крёстная дочка. Так мы в её келье!»

Я поднял крышку пианино и погладил его холодные клавиши.

Как я скучал. На моей памяти многие в моей семье тоже играли на пианино. Да что там — и мой отец, и сестра играли восхитительно. У нас на даче стоял похожий инструмент, но не белый, разумеется. А вот я играть, увы, не умею. А если бы и умел, то не сыграть мне никогда тех мелодий, которые напевали клавиши под их пальцами. Они утеряны навсегда в забытых узорах памяти.

Соль минор. Клавиша сама прогнулась под весом указательного пальца.

Затем ля. И снова соль минор. А затем ми.

Подожди… Я что-то вспоминаю. Я вспоминаю!..

Как папа вместе с сестрицей сочиняли свою музыку и высвобождали чужую, дружно сидя вдвоём перед пианино.

Как приходила к нам Сказочница с другой стороны берега и тоже извлекала песни из нашего пианино.

Как любая их музыка завораживала меня лучше любых рассказов на ночь.

Куда вы исчезли...

Я вновь наиграл те три ноты, вызвавшие во мне тоску по истлевшему детству. И потекла мелодия, грустная, тягучая, затемняя светлую комнату, как чернила пера, растекающиеся по мокрой бумаге. Следом и вторая рука дотянулась до чёрно-белой полосы, и музыка вырвалась в полную мощь, размывая окружающие краски.

Откуда… Как я играю? Я ведь не умею… Как мне даётся эта мелодия? И кому она принадлежала?

А музыка уверенно заполняла пространство, отражаясь в моей двойственной душе. Знакомый страх проделал в ней новую трещину, но я не боялся. Знакомая тьма рассекла изнутри мой разум, но я держался. Постепенно по телу разливалась слабость, но я играл и дальше, околдованный старыми нотами — или же я сам околдовал себя.

«Прекрати. Не надо. Не заставляй и меня переживать всё это! Себя пожалей! Феликс!»

Собственной волей Эстер оторвала меня от пианино, и я на подкосившихся ногах припал к дальней стене, оглушённый неистовым стуком сердца. Моего или Эстер? Одно на двоих, оно билось в груди, в голове, в горле, в измученных пальцах и трясущихся коленях.

И проявился туннель моих тайных фантазий…

Ещё рано, ещё совсем рано. Я не смею поддаваться. Чернила сгустятся воедино, соберутся в слова. И станут оружием, тем единственным, что победит безумие вселенной. Моей вселенной. Моей души.

А в конце туннеля меня ждёт светлое поле из бумажных цветов, оно мерцает теплом потерянных снов, его цветы трепетно качаются с каждой дрожью в ускользающем теле…

«… слышишь меня?»

Выпрямившись, я вдохнул остатки липкой затхлости, прогнавшей былую морскую свежесть с первым всплеском тьмы. И больше ничего не осталось.

Я не знал, как обозвать то, что произошло. Но что я точно чувствовал — это ещё одна черта, которую я безвозвратно переступил.

«Уходим, Феликс. Нас тут не было, ничего из этого не было. Ты слышишь меня? Скажи, что слышишь».

Не переживай, моя Эстер, я тебя слышу. Идём же. Нас ждёт увлекательное действие. Ты получишь желаемое — как и я.

[Уриэль]

Бегом. По улице. Вдоль домов и деревьев. Если повезёт, мы спешим не зря.

Тина где-то позади. На её груди болтается зелёный рюкзак с иллюминатором, из-за которого она и не бежала так быстро, как я.

— Может, ты зря захватила Эдгара?

— Нет, не зря, Ури, — выдыхает она. — Он пригодится, уверяю тебя!

Остаётся немного. Чуть-чуть ещё. Хватаю Тину за руку. Бегом, бегом, почти на месте.

Но спешили мы зря.

У парадной завывает «скорая». По сонным стенам стекают красно-синие пятна. Из дверей на носилках выносят светловолосую женщину. И картина завершается.

Встаю как вкопанный вблизи кареты. Как током пронзает меня насквозь.

Красно-синие пятна на её лице и покрывале. Грязные кляксы, снующие по двору, притворяясь людьми. Крапающая морось, сверкающая миллионом слёз.

«Пала новая жертва во имя неведомой, сакральной силы, обязанной отплатить большим добром на меньшее зло».

— «Чёрная зима», — шепчу я про себя.

Тина кидается к одному из санитаров. Спрашивает о Юлии, почти кричит, широко жестикулируя. Её отводят подальше, но она не унимается. Больница святой Елены? «Девушка, кто вы такая, не мешайте работе». А Тина так и пытает санитара, как же там Юлия...

Чего? Юлия живая? Господи, спасибо! Маньяк пожалел её. Или не рассчитал сил? Или...

— Да что я тут цацкаюсь с вами! Идите, девушка, нечего вам тут шарашаться!

Тина рычит санитару в ответ и гордой походкой уходит ко мне.

— Надо теперь придумать, как попасть в квартиру, — говорит она.

— Ты серьёзно? Не думаю, что нас пустят, если там ещё есть кто-то.

— Да врачам до нас дела нет. По-любому сами ещё свистнут чего, а уж мы-то, какая разница. Полиции же нет.

— Полиции нет, но мало ли. Зачем рисковать так, а вдруг…

— Погоди-ка, — Тину озаряет. — Кто-то же вызвал скорую! И не вызвал полицию? Её бы не вынесли без полиции, если бы её вызывали, так?

Тут озаряет и меня.

— Илона?

— Больше некому. И эти парни как раз из её больницы, где она и работала раньше! Пошли, Уриэль!

На сей раз она тянет меня за собой, и мы, прошмыгнув в парадную, упорно стремимся вверх по лестничным пролётам.

Седьмой этаж. Вот мы здесь. Лестничная площадка пуста, дверь квартиры закрыта. Тина дёргает за ручку. Поддаётся.

— Может, не стоит? Нас заметят.

— Да пофигу, — шипит Тина. — Хватит уже наблюдать, надо действовать!

— Тогда я первый. Постой пока.

И тихонько приотворяю дверь. Проворным воришкой пробираюсь внутрь на полусогнутых. Вслушиваюсь в среду, вдыхаю угасающую смолу, разведённую дымом и домашней затхлостью.

Абсолютно никого. Словно специально квартиру оставили к нашему приходу. Непривычная после сирен тишина смешивается с равнодушным тиканьем часов.

Смело выпрямляюсь и пропускаю вперёд Тину.

— Прошу. Всё в нашем распоряжении.

— Крутяк! Спасибо, Ури.

Довольная Тина садится на корточки и выпускает Эдгара из рюкзака. Пушистый котяра выплёскивается на пол огромным чёрным шаром. Затем выпрямляется и недовольно водит носом.

— Спасибо за что? — говорю я.

— За то, что решился, — и Тина хитро улыбается.

Она сказала, что взяла с собой Эдгара в качестве «флешки». «Вдруг Денису или ещё кому понадобится знать, что мы видели, а Эдгар видел это с нами, и его, как и нас, можно будет прочитать».

Что ж, в настолько подробных вопросах мистики я не силён. Доверяю это Тине.

Эдгар смеряет нас полным укоризны взглядом и шагает в единственную комнату. Как у себя дома! Хотя, я не знаю, привозил ли его сюда Феликс, когда приезжал в гости. А как часто вообще Феликс был тут в последнее время?

— Напомни мне, пожалуйста, Юлия Феликсу кто?

Ах да, она и не в курсе. Мы переступаем порог комнаты, и я неохотно отвечаю:

— Она… Она его мама.

— Господи! — Тина вскрикивает и прикрывает рот ладонями. — Давай тогда позвоним ему, ему стоит знать!

— Это не тема. Только не сейчас. Узнай он, что его беспощадный Тальквист добрался до его семьи, то всё!

— То есть! В смысле! А маньяка это не остановит, а Феликс когда-то должен будет вернуться домой.

Она права. Алина сама попросится домой. Она очень сильно прижилась в Петербурге. Даже, когда она уезжает в родную Лаапеенранту и звонит нам оттуда, она обязательно говорит что-то вроде «Я уже скучаю, не дождусь, когда приеду обратно». Уверен, Алина вскоре сама захочет вернуться из форта. И Феликс не оставит её.

— Что ты хочешь здесь найти? — спрашиваю Тину, пока она активно высматривает шкафы и ящики.

— Что-нибудь, что ещё осталось, — отвечает она, отворяя дверцу следующего шкафчика, — и что указывает на связь Феликса с нашими нежданными гостями.

— С Эрнестом и Илоной?

Тина утвердительно кивает и дальше рыскает по шкафам и полкам. Деловитый Эдгар, между тем, вынюхивает нижние ящики, топорща хвост. И вдруг пронзительно мяукает, уставившись на нас.

Я как понял, что он чует.

Я осмеливаюсь и дёргаю за ручку ближайшего к Эдгару ящика. Матерь Божья…

Стопки нотных страниц и куча магнитофонных кассет с подписями из девяностых. Так и не уничтоженная никем тёмная музыка, закодированная во времени.

— Фотоальбом! — бледные руки Тины тянутся к толстой книжице, что лежит в самом углу ящика. — Уриэль, тут фотографии, тут фото!.. Ох ты ж ё-моё.

Мы садимся на полу и вглядываемся в старый снимок, который обнаружила Тина.

Семья Темниковых на берегу большой воды. Двое родителей и двое детей. Маленький мальчик лет девяти-десяти — это Феликс. Девочка-подросток рядом с ним — его покойная ныне сестра. Но почему лицо их отца яростно расцарапано?

Отдельные фотографии сестры Феликса тоже испорчены. Лицо как выгорело изнутри. Но не все такие.

Листаем дальше. Природа, серый город, едва оправившийся от перемен, детские фотографии — о, я и забыл, каким забавным был тогда Феликс. Да мы все были забавными.

Пока взрослая жизнь не затронула нас ржавой печалью. А нас с Феликсом она затронула слишком рано.

Ещё одна фотография с Юлией и её мужем. И снова лицо его зачирикано. И на всех следующих снимках оно испорчено царапинами или чернилами. Невозможно, чтобы Юлия так возненавидела его за исчезновение.

Или возможно? Мне неизвестны истинные причины его ухода помимо смерти дочери.

Тогда зачем же хранить изображения тех, кого ненавидишь?

Новый разворот. Одинокий мужчина с зачёркнутой головой. Стоит, должно быть, на берегу того же моря или чего-то ещё, осквернённый подписью: «Ты во всём виноват». А дальше…

— Илона! — ахает Тина, и я всматриваюсь в фотографию женщины, сидящей на камне возле хвойного леса.

Сначала я разглядел лишь необычный струнный инструмент, на котором она играет — как называется эта не то скрипка, не то балалайка? И ещё царапины по всему изображению. А теперь смотрю на лицо.

Она подобно тени за спинами Темниковых. Есть ощущение, что она всегда была рядом с Феликсом и его родителями. Но лишь после долгих лет она напомнила о себе. После цитат на стенах. После убийств.

Иначе бы я знал о ней, появись она раньше. Феликс бы не утаил от меня.

— Не доверяю я ей, Тина. Даже больше, чем тому тёмному призраку. Чего она добивается?

Нам так и не ясно, что конкретно произошло с Юлией.

А не Илона ли её...

— Не думаю, что Юлию хотели убить, — говорит Тина, поглаживая Эдгара. — Её хотели именно «убрать». Если бы она умерла, то стала бы призраком и всё равно бы рассказала всё, что могла бы. А сейчас, выходит, она в плену комы и ещё не скоро оттуда выберется.

— Скверно, — цокаю языком. — Очень скверно.

И вот ещё одна вещь, меня смущающая.

Если следовать логике Феликса. Если, как и он, считать, что убийца — не человек, а воплощённая фантазия. Юлия должна была умереть, если убийца действует под копирку, базируясь на книгах. Юлия обязана была умереть. Как прочие жертвы. Тальквист, или кто он там, нарушил свои же правила, оставив её в живых. И значит это то, что он не совсем Тальквист. И вовсе не бесконтрольная энергия, пожирающая жизни.

Сплошной блеф с пока неясной мне идеей.

Зачем кому-то так издеваться над Феликсом и его талантом!

— Так у тебя есть предположения насчёт «Эрнеста»? — Тина показывает кавычки. — Поделишься?

— Есть кое-какие, но я пока приберегу их, — и продолжаю рассматривать плачевные семейные фото.

— Уверен? В любом хорошем детективе такие люди первые в очереди на смерть. Ты уже попадаешь в список опасных свидетелей, понимаешь?

Она шутит или всерьёз? Поднимаю взгляд. Тёмно-вишнёвые губы растянуты к щекам. А зелёные глаза трепетно блестят затонувшими камнями.

Конечно, понимаю.

— У меня есть секретное оружие, — подыгрываю я.

— Ах, ясно! Грудью встанем за свои идеи, — хихикает Тина.

— Ещё как встанем, — откладываю фотографию и вынимаю из пальто телефон. — Вот что, Тина. Я звоню Феликсу. Но о Юлии ничего не скажу.

— А-а, вот о...

— И ты, пожалуйста, не выдавай нас! Если он захочет что-то от тебя, не говори об этом. Договорились?

— А… об «Эрнесте» говорить? — виновато спрашивает Тина.

— Ах, ты об этом. Да, о нём пока тоже промолчим. При Феликсе зовём его только Тальквист. Так, как он этого хочет.

Потому что Феликс первее убьёт меня за мои домыслы. Надеюсь лишь, что фигуративно.

— Тебе виднее, — Тина кивает и произносит с былой уверенностью. — Звони!

***

Илона с ногами сидела на сырой скамейке. Рядом маленький потёртый проигрыватель крутил ту зачарованную кассету, которую она слушала через дешёвые наушники. Аромат фальшивой смолы преследовал её и здесь. Но от записи больше не мутит. Маленькая Тина чуть не съехала из-за неё по наклонной. Бедняжка. Такая эмоциональная.

Тёмная песня, наконец-то, кончилась. Снова посторонние разговоры, которым почему-то суждено было остаться на плёнке, а вместе с ней и в истории. Эрнест и Юлия. Это их совместная песня. Но они явно не одни. Кто-то третий, кто помог сыграть им столь сложную, тяжёлую композицию.

—… мы сыграли безупречно! — проявилась фраза Эрнеста. — А ты сомневалась. Ты молодец, Астра. Ещё несколько репетиций, и ты избавишься от этой ломки.

Не может быть. Она и есть тот третий участник? Астра?

Несчастная девочка, которую природа обделила самым главным даром и средством к выживанию — талантом. Она единственная в семье творцов оказалась совершенно неприспособленной ни к какому роду творчества. А с их родовым проклятием Темниковы живут ужасно мало, если отказываются от творчества.

Стоит отдать должное Эрнесту, он честно старался привить Астре хоть что-то. В этой записи он тоже старался помочь ей. Он боролся до последнего — и с ней, и за неё.

Эх, Астра… Темниковы всегда любили давать детям красивые имена.

Илона выключила проигрыватель и растянулась на скамье. Дымчато-сизая пелена застилало петербургское небо, не пропуская к земле сигналы звёздных маяков. Они такие душевные, когда горят над Хопеаярви, яркие-преяркие. Но межграничное озеро само славиться молочными туманами, укрывающими как землю, так и небесный свод. И тогда его воды пробуждают свои звёзды, горящие под волнами.

И Илона признала неизбежное — Хопеаярви нужно ей. Как и она нужна Хопеаярви.

Воронка родится заново в любой новый день. Она не угасла насовсем, не утратила прежнюю мощь, Илона знала это. Убить её в зародыше, не дать ей развиться, вот что нужно сделать. Главное, вовремя поймать момент.

И он настал. Пора вернуться.

Но сначала...

Она передумала. Уничтожать кассету она не станет, а поступит иначе. Её дни уж сочтены, и нельзя быть уверенной в том, что она не погибнет сегодня или завтра. Но пока она добирается до Феликса… Пока она ищет его, будет поздно.

Оборотная сторона плёнки пуста. Вполне сгодится для новой записи. Проигрыватель поближе к губам. Щелчок. Красная кнопка зажата. Мосты сожжены.

— Сегодня двадцатое октября две тысячи семнадцатого года. Говорит Илона Сельстрём. Кто бы ни взял эту кассету, я думаю, вы меня узнали. Поэтому прошу вас, передайте её дражайшему Феликсу — да, тому самому Феликсу Темникову, которого определённые личности втайне и открыто обвиняют в паранойе и сумасшествии. Совет вам на будущее — цените его таким, какой он есть, потому что, когда его не станет, вы же его и будете оплакивать, но он не вернётся на ваши мольбы. Призрачный мир жаждет забрать его, приютить в обители иллюзий, и действует он не одними руками. Говоря проще, «наш убийца» не один. Вокруг Феликса аж несколько убийц. И один из них — это я.