Глава 4. Сокрытое в памяти

[23 года назад]

— «…Три дня и три ночи он шёл по опасной каменистой тропе. То с левой стороны, то с правой доносились крики птиц и вой ушедших душ. Суровый ветер хлестал лицо в попытке сдержать, прервать долгий путь, сорвать волосы. Но Герой не останавливался ни на шаг. Север знал, что он вот-вот дойдёт до своей мечты, найдёт своё предназначение в красках небесного сияния. Север испытывал Героя, и тот понимал, что лишь с помощью силы желания он не только победит, но и выживет. У человека против природы не так уж много шансов на победу.

Свет души Героя угасал с каждой новой минутой. Не пересилив себя, не пересилив природу, он не дойдёт до конца. Но могучий Север не только жесток, но и справедлив. Он никогда не обречёт своё Дитя на бессмысленные страдания. Его испытания — вот настоящий путь к счастью. Познав боль — познаешь и радость. Пройдя испытание — будешь достоин обрести шанс на счастье. И Герой своим упорством получил этот шанс. Ветер стих, и перед ним открылась заброшенная хижина, где он мог немного отдохнуть и восстановить утраченные силы».

Сидя в большом мягком кресле, на спинке которого лежали разноцветные вязаные платочки, Сказочница напевала эту историю под звуки никельхарпы. Мечтательно водя смычком по струнам, она раскачивалась на месте и поглядывала на единственного слушателя, устроившегося с ногами в соседнем кресле.

Маленький Феликс был очарован ею. Каждое лето, каждый день он прибегал к ней домой, через всю деревню, сквозь бор, дабы поиграть с ней и послушать её увлекательные рассказы. Она никогда не повторялась, и её сказки завораживали.

Попадая в её дом, он ощущал себя героем одной из таких сказок. Со стороны обиталище Сказочницы казалось простым загородным трёхэтажным домиком. Входя в прихожую, думаешь, что следующая комната, то есть гостиная, окажется такой же простой комнатой с ровным деревянным потолком. Однако, перейдя порог гостиной, понимаешь сразу, что дом Сказочницы — это маленький мир внутри большого. Её высота была огромной, кончаясь стеклянной крышей, сквозь которую виднелось небо. Настоящий зал! Деревянные стены увешаны рисованными пейзажами, плетёными узорами и загадочными символами, смысл которых маленький Феликс пока не понимал. Здесь же горел камин, уставленный вазочками с травами и хвойными ветками, стоял уютный столик, укрытый вязаной скатертью, на котором постоянно находился чайный сервиз вместе с вазочкой чего-то вкусного, будь то конфеты или печенье.

В деревне Сказочницу сторонились, поговаривали, что она ведьма, посланница бед. Феликс же, наоборот, гордился знакомством с ней. И он точно знал, что она отнюдь не такая ведьма, как в сказке про Гензеля и Гретель. Она добрая и хорошая. И давно бы уже съела его, была бы она плохой.

Сказочница перестала играть и взглянула на часы-ходики, висящие у камина.

— Уже семь часов, — грустно сообщила она, откладывая никельхарпу. — Тебе пора домой. А то мама с папой заругают нас.

— Не заругают! Расскажи, что было дальше!

— Э, не-е-ет, мой друг. История никуда не убежит, а жизнь течёт без остановки. Придёшь ко мне завтра. Конец уже близок. Ты же придёшь ко мне?

— Конечно, приду! — воскликнул Феликс, поскакав в прихожую.

— Прекрасно! — проводив его до двери, она встала на колено и нежно обняла смышленого мальчика. — Ну, беги. До завтра.

— До завтра! — и он выбежал наружу. Тяжёлая дверь за ним захлопнулась, и висящие на ней колокольчики проснулись и запели.

Окрылённый простым детским счастьем, мальчик мчался по вытоптанной дорожке глубже в лес.

Сказочница наблюдала за ним из окна, и сердце радостно билось от того, что за годы одиночества, наконец, нашлась хотя бы одна душа, способная искренне её любить.

***

[Тина]

Наконец-то, они выходят. Мы с Уриэлем уж заждались их. А то Илона с нами почти не разговаривала, да и мы с Ури едва перебрасывались словами.

Феликс выходит из подъезда первым, рассеянный, взъерошенный как птица. И во второй раз толкает Илону, удачно вставшую на его пути. Он тотчас разворачивается на месте и смотрит на неё, а она вмиг прикрывается шалью. Она что, стесняется? Словно прячется от него.

Феликс проводит ладонью по лицу, видимо, избавляясь от каких-то мыслей, и подходит к нам. И что же он там представил себе при виде Илоны?

— Больше нам здесь делать нечего.

— Это тебе здесь делать нечего! — поправляет Денис. — А с ними я бы ещё переговорил сейчас.

Феликс досадливо качает головой.

— Вас подождать?

— Нечего их ждать! Мы ещё тут долго. А ты лучше поезжай-ка к дражайшей Алине, обрадуй тем, что ты вне подозрений и…

— Денис! — Феликс одаривает его злым взглядом.

— Тебе лучше и в самом деле уехать, — говорит Уриэль, успокаивающе похлопывая его по плечу. — Будь с Алиной. А мы уж тут разберёмся.

Феликс раскрывает рот, собираясь возразить. Нет, не хочет. Он примирительно кивает и отвечает, уходя к машине:

— Тогда вы оба, звоните мне, если что.

— И ты нам тоже, — бросает Уриэль вдогонку. — С таким-то раскладом тебе просто нельзя оставаться одному.

Он замедляется и оглядывается на нас.

— Я не буду один.

И после этого он доходит до машины и пролезает в салон. Уезжать не торопится, просто сидит и наблюдает, ища повод задержаться. Определённо не хочет приезжать домой с плохими новостями. Но придётся. Он всё-таки заводит двигатель и медленно уезжает со двора.

Как же всё это странно.

— Итак, — начинает Денис. — Значит, Евгений. А ты вообще-то кто Феликсу?

— Ну, я вообще-то его друг, — насмешливо говорит Уриэль. — А ещё я вообще-то иллюстратор его книг. И я не называл своего имени — вообще-то.

— Шутеечки шутишь? А ты мне нравишься. Но зубы ты мне не заговаривай! — хоть он и угрожает, но делает это крайне несерьёзно. — А теперь скажи мне, где ты был в ночь с двадцати трёх до часу?

— Дома я был, рисовал. А! Ещё звонил Феликсу незадолго до полуночи.

— И, разумеется, никто это подтвердить не может.

— Я много лет живу один, так что да. Никто не подтвердит.

— А мы попробуем.

И тут Денис хватает Уриэля за подбородок и просто впивается в него взглядом. Уриэль не сопротивляется, хоть он и напуган. Взор блуждает по сторонам, по мне, по дому, по кронам безлистых деревьев, но всё время возвращается к Денису. Как видно, Ури под действием телепатической шоковой терапии.

Да он что, сожрать его собрался?

Инстинктивно я подаюсь вперёд, но Денис протягивает ладонь в мою сторону, так и не отведя глаз от Уриэля.

Ясно, ясно. Стою, где стою. Придётся рассчитывать на его профессионализм. Хорошо хоть Ури больше не боится. Свыкся, похоже.

Неловкое молчание длится в одну минуту.

— Хорошо, Евгений, я тебя понял, — Денис отлепляет от него ручищу, и я морально готовлюсь стать следующей жертвой допроса.

— Так, а что с Латуниным? — спрашивает Ури. — И что сказал вам Феликс?

— Феликс, знаешь ли, — возмущается Денис, — нёс мне такую пургу! Он утверждает, что убийство Латунина — точная копия убийства, написанного им самим в какой-то там книге. Какой-то Лунд, Тальквист и…

— «Двенадцатый час». Так вот, что он думает.

— Вот именно! — Денис наворачивает вокруг нас третий круг, не в силах куда-то себя деть. — Совсем он ку-ку у вас! Пусть он и не убивал Латунина, в чём я уверен, его убил настоящий человек, а не некая абстрактная энергия, рождённая из его книг.

— Ну, а если кто-то убил его по мотивам «Двенадцатого часа», то это не просто человек, а некто, кто умеет захватывать контроль над чужими телами, — говорю я.

— А вот ты, Тиночка, абсолютно права. Зуб даю, что это и есть фанатичный маньяк. И не просто маньяк, а экстрасенс, причём сильный. Или даже не просто экстрасенс… а полутень.

Я поздно реагирую на конец фразы и вздрагиваю, увидев прямо перед собой застывшим истуканом Дениса.

— Чего удивляешься? Твоя очередь! Что ты делала этой ночью?

Что сказать? Что я ничего не помню, потому что помню лишь утро, когда я призраком сбежала от Феликса? Впрочем, а что бы я ещё делала после такого?

— Я была дома. Занималась всякой фигнёй, залипала в YouTube, читала любимые блоги.

— Только этим? Точно? Не порешила никого, случаем?

Конечно, он мне не верит. Я столько раз врала и скрывала. Вполне нормально, что его доверие ко мне на уровне нуля.

— Если только в чьём-то воображении, — язвлю я.

Уриэль крутит головой — молчи, это наша тайна. Поздно уж! Разве Денис не сканировал ваши с Феликсом мозги?

— Вот как? Не намекаешь ли ты на то, что Темников сравнивает тебя с глав-героиней? А она, как я понимаю, не из самых адекватных.

— Денис, уверяю тебя. Я, как ты говоришь, зуб даю! Я не лгу. Вот сейчас-то я не лгу.

— Вот сейчас-то, — передразнивает Денис.

— Мне незачем было убивать Латунина, я его и не видела никогда. Но да, в глубине души ты прав: причинил бы он боль, например, тому же Темникову, я бы вырвала его сердце, отрезала язык и повесила на стенку. Хотя, может, не только бы язык отрезала. Видишь? — развожу руками. — У меня замашки настоящего убийцы, но за смерть конкретно этого товарища я не отвечаю.

— Та-ак, — он вытягивает шею. — Тиночка, конечно, я бы поверил тебе больше, если бы смог прочесть тебя.

Этим и должно было кончиться. И нечего тянуть.

— Да на здоровье. Читай! — я срываю с шеи чокер и показываю яркий глубокий след.

Блин, как же, оказывается, устала от него моя шея. След пульсирует, в то время как голова наполняется чужеродным шипением, словно в моём мозге встроена сломанная рация.

Импульсы Дениса перебирают мою память, назойливыми пальцами шарят в архиве воспоминаний. Он найдёт образную картотеку со вчерашним днём и не обнаружит там ничего, кроме выжженных пятен, и поймёт, что я добровольно вычеркнула этот промежуток жизни, не стерпев злобы на саму себя…

«А ты изменилась», — слышу я внутренний голос Дениса.

«Как ты это определил, интересно?» — улыбаюсь я.

«В твоих мыслях больше теплоты».

«Забавно. Так и не надумал запереть меня в психушке?»

«Ты легко сбежишь оттуда, не сомневаюсь. Да и Агата мне этого не простит, так что...»

«Агата, — улыбаюсь шире. — Эх, крёстный ты отец. Роль заменяющего обязанности отчима не слишком-то подходит такому занятому холостяку, как ты. Думаю, я имею право говорить так резко, раз ты меня и без того терпеть не можешь? Ненавидишь ты меня, да, а за что именно? За то, что я психически больная полутень? Что я уничтожила в этом году трёх маньяков вместо того, чтобы они впустую коротали дни в тюрьме? Что я убила твоего друга, потому что он оказался предателем?»

Шум в ушах давит на сознание, а я насильно продолжаю свою мысль:

«Тебя-то я никак не ранила, это мой способ защиты — себя, Дани, Агаты… и тебя».

«Тина, — Денис мрачнеет. — Я не говорю, что ненавижу тебя. Но я очень зол на тебя за то, что ты губишь свою и так загубленную жизнь, воображая из себя Ангела-Хранителя или оккультного Жнеца».

Рация выключается. Я быстро соединяю концы чокера вокруг шеи, и топазный маятник прилипает гранью к коже.

— Чёрт с тобой, Тина, — отмахивается Денис. — Или всё же «Бог с тобой», в коем-то веке. Ситуация нестандартная, так что ты у меня на виду. Это и к тебе относится, товарищ Евгений. Да и вообще ваша подозрительная троица. А пока идите. И обязательно свяжитесь со мной, если вдруг ещё что-то непонятное начнёт происходить, поняли?

Мы с Уриэлем понимающе киваем.

Вовремя ж мы кончаем разъяснительную беседу. В воздухе на фоне осеннего ветра шелестят чужие голоса. Глядим через распахнутую дверь: в подъезде опять мелькают разные люди, среди которых как в серой массе сливается Илона.

— Отлично, скоро будут выносить, — Денис шмыгает носом и прогоняет нас как назойливых птах. — Кыш отсюда, кыш! Мне бы допросить кое-кого ещё, — и он размашисто шагает к назревающему в дверях столпотворению. — Илона! Илона, что это было, мать его? Думаешь, я не видел, как ты краснела перед этим Чарльзом Маклином?..

В этот момент Уриэль хватает меня за руку и быстро утягивает прочь от надоевшего нам обоим дома.

Обязательно спрошу потом Илону, что же, в самом деле, это было.

Надеюсь, я всё ещё помню по деталям, кто все эти люди вокруг меня, зачем и почему. Поганое чувство, что я что-то забыла после той аварии, так и юлит в душе. Память полутени истощается с каждым днём её жизни и частично стирается с каждой случайной смертью. А умирала я не раз.

Но Уриэля я ни за что не забуду.

Я поистине им восхищаюсь. Он — великолепный художник. Он — первоклассный иллюстратор. Он тот, в чьих картинах я нашла саму себя.

Познакомилась я с ним в Интернете, причём довольно давно, уже и не вспомню, когда. Он тщательно скрывал свою личность и настоящее имя. Я уважала его выбор, пусть меня и гложило любопытство аж несколько лет. Так или иначе, я часами могу рассматривать его иллюстрации, после чего любая душевная боль если и не уходила насовсем, то пряталась глубоко-глубоко в сердце, ещё не скоро вылезая, чтобы побеспокоить вновь.

Агата шутила, типа, влюбилась я в него. Удивительно, да? Влюбиться в человека, которого не видела ни разу в жизни?

Но теперь всё поменялось. Мы иногда встречаемся. Я знаю, какой у него голос, как он выглядит. Не совсем, как я представляла его годами ранее, но даже лучше. И какие же у него поразительные глаза: правый у него ярко-голубой, а левый — жёлтый-прежёлтый. А имя… Я по-старому зову его Уриэлем. Так правильно. Потому что это имя творца.

Помнится, и он звал меня вымышленным именем, когда я приходила к нему во снах. Он звал меня Эстер. Эстер — один из постоянных персонажей его картин и иллюстраций. Поначалу я думала, что это Уриэль её выдумал. И каково было моё удивление, когда я выяснила, что она протагонист целой серии мистических романов.

Феликс Темников, вот кто создал Эстер. Я слышала о нём немало, но читала у него лишь «Переступить черту» про путешественника во времени, да и то потому, что Агата посоветовала, а мы обе в своё время увлекались теориями о перемещениях во времени, причём не сговариваясь. И вот после нескольких бесед с Ури о Темникове я загорелась неистовым желанием — прочитать все его книги. Не поскупилась и собрала у себя дома полную коллекцию в бумажном эквиваленте. Уж больно хотелось узнать, кто же эта Эстер, которой так одержим Уриэль.

Узнала. На свою голову. Сказать, что я осталась под ярчайшим впечатлением, не сказать ничего. У Темникова одиннадцать романов, четыре из них посвящены жизни и приключениям паранормальной хакерши-психопатки Эстер Естедей. Остальные же совсем иные истории. Я вычитала их все, от корки до корки, я утонула в них. Никто не мог до меня толком ни дозвониться, ни достучаться через Интернет, потому что целый месяц (а это был июнь) я только и делала, что читала Темникова. Он заворожил меня. Его манера писать, сложные сюжеты, те эмоции, что он передаёт через строки — я попала в их плен. Меня окатила точно такая же волна переживаний, как и тогда, когда я впервые увидела картины Уриэля.

Теперь-то я поняла. Они нашли друг друга. Писатель и его верный иллюстратор.

О, как же мне повезло, что одна из доставшихся мне книг оказалась именно с обложкой, рисованной Уриэлем. Это «Двенадцатый час», выпущенный в прошлом году, четвёртый роман серии. К слову, в конце она резко обрывается, как говорится, «на самом интересном месте», оставив меня в смешанном с экстазом замешательстве… и слезах. В этой книге жертвенность Эстер была на пике. Она могла ставить на кон не только чужие жизни, но и свою. Убивая одних, она спасала других. С её методами легко поспорить, но она не станет слушать. Это ей отвечать перед судом, будь он людским или высшим, Страшным. И она всегда готова перед ответом.

И это, ещё не встречаясь со мной, Уриэль считал, что я похожа Эстер?

В один прекрасный день я написала Уриэлю, что прочитала «Двенадцатый час», а раз он лично знаком с её автором, то со всеми нежностями, на какие способна, я спросила, не планируется ли продолжение в скором времени.

«Ты ещё не знаешь? — отвечал Ури. — Оно уже есть, но пока что только в электронном виде. У Феликса два писательских аккаунта, на одном продаются все его книги, а на втором он бесплатно публикует рассказы, там лишь малая часть романов. Могу кинуть тебе ссылки, когда домой приеду, а то я сейчас на работе».

Ошиблась я, значит. Двенадцать романов у него, не одиннадцать. И пять романов с участием Эстер.

Какой же был мой восторг, когда вечером на платном сайте я нашла самую свежую историю Темникова. Ещё одна доза? Прекрасно!

«Чёрная зима», такое было название. Пожалуй, то, что надо, когда с первой главы на тебя обрушивается лавина мистики. Настроение подобрано — спасибо, автор!

Любопытная пошла тенденция на мрачность в последнее время. Хорошие концовки выходят из моды. Равновесие рушится, забирая за собой виновных. Антагонист вершит судьбу, балансируя с протагонистом на одном лезвии. Плохой парень решает стать хорошим, но едва это спасёт его от больших бед и гибели. Вымышленным мирам необходимы жертвы. И настоящему, увы, они тоже нужны. Любая трагедия — катализатор. Без трагедий не знаешь жизни, а потому не знаешь счастья.

И потому живут на земле такие, как я, больная душа в беспокойном теле, которые вносят смуту по своей и не своей воле. Потому что иначе не получается. Потому что кто-то должен.

Какой сегодня у меня выходит продуктивный день, ничего не скажешь. В таком кипише я давненько не участвовала.

Сейчас, выйдя со двора, мы с Уриэлем просто бредём по улице. Стараемся говорить о разном, но всякий раз возвращаемся к дурацкому убийству.

— Ты, кажется, не особо расстроен смертью Латунина. Ты его знал?

— Знал, но не так близко, как Феликс. Не нравился мне он, характер скользкий. Часто к мелочам придирался. Вот как с последней книгой! В сюжет не вникал, а уже исправлять рвался.

— Может, это потому, что в начале «Чёрной зимы» вообще не ясно, как развернётся история и куда?

— Ну конечно! — сетует Уриэль. — Сейчас бы всем спешить, торопиться, скорее узнать, чем всё кончится, не успев и начать нормально. Сюжетом нужно наслаждаться как любимым пирожным, а не заглатывать его на бегу. Ну да ладно, я отвлёкся… Слушай, Тина. Почему этот тип так ополчился тебя?

— Это не тип, — вздыхаю я. — Это… считай, что он мой родственник. Всё очень сложно, но…

Но я скажу. Нет сил терпеть. Оглядываюсь — мы фактически одни на всей улице.

И я образно избавляю себя от кляпа.

— Помнишь, как я спасла тебя от наркоманов, или кем там были те придурки? Прости, что вновь напоминаю об этом. Некрасиво получилось. Но это не первый раз, когда я убивала, смирись с этим. Ты сравниваешь меня с Эстер? Может, ты и прав, и я на самом деле Эстер. Так вот. Однажды так случилось, что я убила одного плохого парня, а после этого я приняла участие в расследовании этого самого убийства. Денис так и не может простить мне, что я обвела его вокруг пальца. Такие дела. Каким-то чудом он сумел прикрыть меня, но уже целый год мы почти не разговариваем.

Ни пред кем я не была ещё столь честна, как перед Уриэлем. Потому что чувствовала, он поймёт. Я — его собственная Эстер Естедей, бунтующая против тьмы, ведь так?

— Не говори об этом Феликсу, прошу! — я загораживаю путь перед Ури и сжимаю у своего горла дрожащие кулаки. — А вдруг он решит, что это и впрямь я всё? Он не должен думать, что общается с маньячкой.

— Тина, что ты. Какая ты маньячка! Доверься мне. И я ему ничего не скажу, — он прижимает мои кулаки к груди, и его сказочное тепло приливает к моей голове. — Не то он точно решит, что судьба намерилась вписать его романы в жизнь.

— Спасибо, Ури.

Мы замолкаем. Отстранившись друг от друга, мы мирно идём дальше под неустанное сердцебиение города. Не хочу говорить. Мне по нраву это молчание. Я просто рада, что со мной рядом человек, которому доверяю. Будь я одна, я бы впала в мысленный транс, в котором коснусь невидимой грани, отделяющей нас от запретной зоны. Может, сейчас мы оба коснёмся грани, утонув в фальшивом сне, маленьком подобии смерти.

Но душа рвалась к голосу жизни. Мне бы спросить кое-что ещё. Хочу лучше осознать, о чём мне думать, как поступать.

— Скажи мне, Ури. Ты веришь, что книги Феликса сбываются?

Уриэль двусмысленно усмехается:

— Это он верит, не я. Я просто поддерживаю в нём эту веру. Иначе бы мы с тобой не имели таких потрясающих книг, какие он пишет.

— А как же твои рисунки? Они же тоже сбываются.

— Далеко не всегда.

— Но ведь сбываются! — убеждаю я. — Я вижу в них тайную энергию, в них что-то есть.

— Видимо, это карма, — добродушно отвечает он. — Или совпадения. Я не думаю, что мы такие уж волшебники, какими представляет нас Феликс.

— Совпадений не бывает. А ты, получается, притворствуешь, что следуешь его вере.

— Потому что иначе бы его книги не были столь живыми, понимаешь?

— Н-не понимаю.

— Ну как же! Каждый его персонаж такой яркий, что легко веришь в их возможное существование! Взять, скажем, Норлинга. Или Тальквиста. Да ту же Эстер! Никаких прототипов, всё из его бездонной головы. Представь, как нужно уметь подавать героев, что им веришь! Представь, какое должно быть воображение, чтобы создавать такие образы и помнить их?

Глаза Уриэля широко распахнуты от возбуждения, его речь с придыханием скачет вниз и вверх по нотам. Как он двигается в её такт, пока мы шагаем по улице, как вздымаются плечи и грудь, как сверкают его глаза, лунный и солнечный — да, для него это не просто книги, а огромная часть его самого.

— В какой-то мере Феликс заставляет меня верить, что его фантазии реальны. Я бы и сам хотел, чтобы так и было. Не считая смертей, конечно, но… Ты же читала его! Разве тебе не показалось, что его романы действуют на тебя гипнотически — как будто это параллельный мир с настоящими людьми?

Разумеется, читала. Однако даже я не переживала столь же пламенный экстаз по мере чтения, в отличие от Уриэля.

— Будь на моём месте Денис, он бы наверняка сказал: вот, ещё один придурок наравне с Темниковым, верящий в чушь с реализацией фантазий. Шизики хреновы!

Уриэль хохочет над моей пародией:

— Он что, реально такой скептик?

— Он реально такой хмырь. Ему нужно пойти и доказать, так просто он ничего не признает.

— Ладно, оставим его, — Ури останавливается возле автобусной остановки. — Давай тогда вот что. Я не скажу Феликсу, что ты, хм… ну ты поняла. А ты не говори ему, что ты видела в моей квартире, что я тот ещё, как ты говоришь, придурок.

— Да никакой ты не придурок! — опять мы глупо хихикаем над собственными фразами, проследив за ними специфичную зеркальность. — А ты куда сейчас?

— Я? — с забавным, но умилительным видом он прислоняется к фонарному столбу. — Хочу съездить в один торговый центр, купить себе пару новых скетчбуков, а то кончаются. Ты со мной?

— Я? — огибаю фонарь, подойдя ближе. — Наверное, нет. Мне надо бы к Агате поехать, проведать, как она.

А на деле я просто не хочу лишний раз докучать ему и напоминать о чём-то лишнем. Отшельник он ещё тот. Лучше я подарю ему несколько часов одиночества, пока вдруг я опять не позвоню ему или не напишу в желании поговорить о том, что действительно важно.

— Ах да, Агата. Конечно, поезжай, — Уриэль кивает. — Ну… Тогда пока?

— Погоди, — слетает у меня с языка, пока он не побежал к подъехавшему автобусу.

— Да?

Без лишних лепетаний и дурацких извинений я крепко обнимаю его, боясь отпустить, самой же отпуская.

— Тогда до встречи, Уриэль? — шепчу я.

— До встречи, Эстер.

На этом мы прощаемся, хотя оба знаем, что ненадолго.

Лучший друг гениального писателя и его личный иллюстратор, влюблённый в его книги настолько, что готов посвятить им собственную душу. Лишь бы его любовь не перешла в убийственную манию.

А пока, так и быть, пусть и он, и дражайший Феликс видят во мне копию Эстер. Как угодно, лишь бы грань не забрала их.

Я ещё понадоблюсь им двоим. Я чувствую.

Расставшись с Уриэлем, я собираюсь к Агате. Я ведь обещала ей и Дане навестить их. Я в любом случае должна это сделать.

Как же мне не хватает моего мопеда. Раздобыть бы новый.

Я рискую и в случайном пустом дворе рисую рунический портал. Ничего, пусть меня свернёт лишний раз. Жизнь полутени — штука относительная, чтобы думать о будущем. Я живу здесь и сейчас.

Наполненные сверкающей магией символы вылетают из-под подвижных пальцев, соединяясь в единый ослепляющий овал. Овал разрастается до размеров моего тела.

Я могу идти.

Чувство падения охватывает меня, но я стою, что-то выгорело внутри меня, но мне не больно. Меня кидает кверху и роняет вниз, но я не двигаюсь с места. Делаю шаг в кромешной белизне, и я уже в нужном подъезде.

Теперь наверх. На лифте не поеду — хочу чувствовать себя по-настоящему в теле.

Поднявшись на нужный этаж, я прохожу к квартире. На её двери висит короткое объявление, которого ещё не было несколько дней назад, однако, наслышанная про занятость Агаты в последний год, я понимаю, что это объявление просто обязано здесь висеть:

«По состоянию физического и магического здоровья Агата Северская не сможет принять вас и других клиентов в течение неопределённого времени. Приносим свои извинения.

Если же помощь нужна вам в срочном порядке, обращайтесь к Денису Сафонову, он отыщет вам нужного человека: (а дальше его номер телефона)».

«Да уж, квартира Агаты — это проходной двор, не иначе», — думаю я и нажимаю на кнопку звонка.

Музыка в квартире выключается — до этого там еле слышно играла какая-то рок-баллада — и я слышу глухие возмущения Эвелины:

— Дожили, ёлки зелёные, я разучилась трогать предметы!

Ага, значит, за ней и призраки дежурят. Ничуть этому не удивлена. Удивило лишь то, что откуда-то из прихожей до меня донёсся громкий звук падающих мелких вещей…

— Там Тина, я открою!.. Твою мать, а вот то, что не нужно, я задела!

…и после продолжительного скрежета в замочной скважине мне открывает дверь призрачная Эвелина.

— Прости, что заставила тебя ждать, — бледная, смышлёная и такая неуклюжая девчонка. Ничто её не исправит.

— Поменьше ругайся тут, а то обратно в Рай не пустят, — отшучиваюсь я.

— Ну-у, да-а-а. С этим у меня проблемы. Старые привычки. Хотя там я не ругаюсь, поверь мне!

— Да я верю тебе! — и я позволяю себе посмеяться, но тут же спрашиваю, тревожно вздохнув. — Так как она?

— Она… Лежит постоянно, встаёт с трудом, спит подолгу. Даня дежурит у её кровати днём и ночью. Когда она вновь сможет колдовать, непонятно. И меня она не видит!

— В смысле?!

— Не видит, и всё! И даже не слышит, как будто меня нет. А ты меня видишь?

— Разумеется, вижу! «Но ещё год назад я об этом бы и мечтать не могла, — отмечаю про себя. — Назревает династия медиумов, не иначе!» Слушай, так ты меня пропустишь к ней?

— Да конечно! А то чего мы тут в дверях стоим, в самом-то деле...

И я захожу. Точно, это ж музыка Poets of the Fall играет! Как я их сразу не узнала.

По привычке вешаю пальто в шкаф, скидываю с ног ботинки. Всё здесь мне знакомо, словно это мой собственный дом. Эвелина подзывает меня в гостиную. Киваю и захожу за ней.

За пианино в полуобороте сидит Даня, стуча пальцем по одной из самых правых клавиш. Тёмно-русые волосы разбросаны по спине и плечам на белом фоне его футболки. Всегда поражаюсь тому, как быстро они у него растут — не то, что у меня, — и это он ещё состригал их недавно.

А на диване, прильнув к подлокотнику, лежит укрытая пледом Агата, заглядываясь на её любимого мужа — на моего любимого кузена.

— Вот, смотри, это убийца с ножом идёт, — он импровизирует мелодию на низких нотах, и у него получается вполне жутко, как надо. — О, а это зимний убийца! Ня-ня-ня! — наигрывает почти то же самое, но уже высокими клавишами.

И это он ещё играть не умеет, я в шоке.

Агата заливается смехом и утыкается лицом в диван.

— Это же так и есть, хаха! — звучит её приглушённый голос.

Я всё-таки переступаю порог, и Даня обращает взгляд на меня.

— А вот и ты! Привет! — встаёт и крепко обнимает меня, аж чуть не задохнулась.

— Привет-привет, — хлопаю его по тёплой спине.

— Садись ко мне, Тина! Расскажешь мне, что там происходит, снаружи.

Я присаживаюсь к Агате. А она набрасывает на меня свободную половину пледа и прижимает к себе, дабы плед не сполз куда-нибудь.

Она так добра ко мне. Как всегда. По её словам, я её ближайшая подруга. Ни за что бы ни поверила, скажи это кто-то другой, а не Агата. И жизнелюбия ей не занимать. Лицо, окаймлённое рыжей шевелюрой, так и светится от счастья, однако следы болезни и усталости выдают её настоящее состояние.

— Ну как ты? — с опаской спрашиваю я. — Уже лучше?

— Определённо лучше, чем, скажем, вчера. Могу даже сказать, что я в порядке.

Ага, тоже мне, «в порядке». Но иначе Агата бы не ответила.

— А то Денис так наорал на меня после того ритуала с камнем, Даня тому свидетель. Так что я боялась, что…

— Да, Данила рассказал мне, — кивает Агата. — Конечно, он на тебя накричал, ты же так рисковала. А если бы у тебя сердце не выдержало?

— Плевать я хотела, — бросаю я. — Главное, что вы оба сейчас живы и, ну, относительно здоровы.

— Эх, Тина. Спасибо тебе. Ты настоящий друг, — зажмурившись, она прижимает меня крепче, и мы, сидя в обнимку на диване, начинаем тихонько раскачиваться из стороны в сторону.

Тут и Даня подсаживается к нам. Чувствую, как он смотрит мне в затылок. Есть у меня подозрение, что он не говорил Агате, что я разбилась на скутере. Не самая лучшая новость, разумеется. Буду молчать, пока Даня сам не начнёт.

Эвелина тыркается в проигрывателе, стоящем на одной из книжных полок, явно не зная, куда себя деть, но и уходить ей неловко. Иногда у неё получается жать на кнопки, иногда её палец уходить куда-то вглубь пластмассы, из-за чего она недовольно шипит и цокает языком.

— Вот досада, — говорит Агата. — Вчера Kamelot пропустили. Хорошо, ещё на «Поэтов» сходили четвёртого числа. Я ещё тебе хотела написать, отдала бы билеты тебе, но как-то не задалось.

— Не оправдывайся, я бы всё равно не пошла, — сетую я. — Одной мне неинтересно.

— Ну что ты! Мы и тебя пригласим. У нас ещё билеты на Myrkur, нам их Илона подарила, а мы ещё хотим пойти на Evanescence и Within Temptation! Да мы ещё нагуляемся!

Ага, знаю я. Она и Даня решили отметить этот год на всю катушку — то есть закупиться билетами почти всех любимых групп. Совершенно безопасный способ оторваться на несколько лет вперёд. Не то, что у меня.

— Разумеется, знаю я вас! Но вы, это, без меня. А то я как-то не готова.

— Что-то не так? — наконец, спрашивает Даня. — Это, случайно, не из-за...

— Ну, раз я живая, значит, ничего не может быть «не так»! — перебиваю я, разводя ладони.

— Тина, — в тоне Агаты зазвучала обида. — Мы же волнуемся за тебя.

Так и тянет взять и воскликнуть: мне не нужно, чтобы за меня волновались, лучше о себе беспокойтесь! Что с родителями так, что с Даней и Агатой. Но я не смею. Слишком люблю их, чтобы так возмущаться.

— Там же не видно, нет? — подставляю Дане часть затылка, которая днями ранее была разбита практически вдребезги.

Даня начинает перебирать мои волосы, разглядывая под ними кожу. Надо же, совсем не больно от его прикосновений. Думала, ещё долго будет побаливать.

— Слушай, вообще ничего не видно, — удивляется он. — Ни шрама, ничего. Это просто чудо, что ты уцелела.

— Что такое? — Агата подбирает сползший с меня край пледа и, укутавшись в него целиком, встаёт, глядя туда же, куда и Даня.

— Ну что, сказать? — просит он разрешения.

Насупившись, я даю отмашку.

— Она, как только уехала из больницы, попала в аварию недалеко от стадиона. Мопед в труху, затылок в мясо.

— Господи! Что же ты так! Не жалеешь себя совсем, — Агата обхватывает мою голову и прислоняет к груди.

Она наверняка бы одарила меня частицей целительной магии. Но есть проблема:

— Вот зараза, я и забыла, что… что пока не могу колдовать, — она падает на диван, и Даня вмиг кутает её обратно в плед.

— Что поделать. Потерпи, Агата. Ты отдохнёшь, и пламя к тебе вернётся.

— Хочется в это верить. А если нет? — глухо говорит она. — Всякое вероятно. А если… я останусь обычной? Я так не смогу…

— Ты поправишься, вот увидишь, — он целует её в висок, и лицо Агаты снова озаряется доброй улыбкой.

Так нечестно. Я выжила в смертельной аварии, а Агата лишилась магии. Лучше бы моя магия испарилась с той мнимой гибелью. Будет несправедливо, если силы покинут Агату навсегда.

Боже, пусть она поскорее поправится.

[Феликс]

— Алина, я дома! — я затворил входную дверь и сорвал с шеи надоевший шарф.

Она не отозвалась. Встречать меня вместо неё вышел Эдгар с деловитой мордой, который незамедлительно начал меня обхаживать и что-то вынюхивать. Было крайне трудно не задеть его лишний раз, пока я суетился у шкафа, избавляясь от обуви и верхней одежды.

— Погоди ты, Эдгар, дай мне…

— Мя-я-яу, — недовольно протянуло это пушистое существо.

В следующий момент я застал его на пороге кухни. Эдгар опять настойчиво замяукал, торопил меня, явно ждал, чтобы я его накормил.

Значит, Алины дома нет.

Эдгар провёл меня на кухню, где я нашёл записку, лежащую на столе. Эдгар запрыгнул на стул, а с него на стол, когда я взял исписанный листочек и прочитал содержимое:

«Ушла в магазин. Я скоро вернусь. Не скучай без меня! Целую».

Слава Богу, мелькнуло на уме. Слава Богу, что она не видит меня сейчас. Значит, ещё есть в запасе время, чтобы подготовиться к объяснениям. Я более чем уверен, что Денис успел ей всё поведать, пока я ехал домой. А, может, даже прочёл её, чтобы убедиться, что мы оба были дома на момент убийства. Да, так и было, никаких сомнений.

Я опустился на стул. Два кошачьих глаза устремили на меня взгляд, понимающие и обеспокоенные. Я обхватил мордашку Эдгара и притянул его ближе.

— Что делать-то мне, дружище?

Эдгар печально мявкнул. Разумеется, что он мне посоветует?

«Когда-то тебе придётся перед ней объясниться».

Конечно, Эстер. Однако чем позже, тем лучше.

«Не испытывай её терпение, она и так отдала тебе слишком много. Покажи ей, наконец, что её забота взаимна».

Она не поверит мне! Решит, что я вконец спятил. Но я не чокнутый.

А я был прав. Я всегда был прав. Это не детские фантазии, притворившиеся памятью о далёких, но настоящих событиях. Память не лгала, я ничего не придумал, они и были настоящими!..

Эдгар высвободился из моей хватки и, мурлыкнув, коснулся носом моего лица.

— Ладно, дружище, не буду я киснуть, — улыбнулся и несколько раз провёл рукой по его шёрстке.

«Чем займёшься тогда, Создатель?»

Хороший вопрос. Ранее я бы, как обычно, ответил, что собираюсь дописывать очередную главу «Убивая мёртвое». Сегодня же я ни в чём так не уверен. А главное, я совершенно не представляю, каким новым образом отзовётся мир на те слова, что я напишу.

Я зашёл в комнату, где обычно печатаю. Мой рабочий кабинет. На захламлённом заметками рабочем столе чернел ноутбук. Открыл крышку, включил, после загрузил основной файл с моим романом.

«Феликс Темников. Убивая мёртвое. Март 2017 — ????»

По сути, он почти завершён. До развязки осталось где-то глав три-четыре. Не так уж и много по сравнению с готовым материалом. Я давно решил для себя, каким будет финал истории, которая должна стать последней в линейке про Эстер Естедей.

После смерти Латунина я страшусь и думать о романе, не то, что печатать дальше.

Я захлопнул крышку ноутбука, не дав коварным строкам спровоцировать меня.

Почему всё сработало ровно наоборот! Почему вся гадость, о которой я пишу, вылезла наружу, когда она должна оставаться там, внутри, в чернилах и пикселях? Я загонял её туда, как мог. И всё напрасно! А всего-то потому, что я изначально заблуждался, не знал с самого начала, как это работает.

Мне так хочется закончить наш роман, а теперь я к нему и прикоснуться боюсь. Отныне я не ручаюсь, что после него мир останется прежним.

Казалось бы, как простой писатель может творить магию?

Но я умею. И мой отец умел. И он точно знал, как он это делал.

Я же нет. И уже никогда не спрошу его об этом.

Если только позвать его? Такие, как Тина и те колдуны, знакомые Дениса, они легко вызывают души мертвецов! Что им стоит поговорить с теми, кто давно отжил свой срок на земле? Кто-то из них да поможет! А мне сейчас так нужна помощь. Помощь с того света…

«Это опасно, Создатель! Ты можешь увлечься, и тебя затянет».

А будто сейчас меня не затягивает. Уж я-то знаю, каково это — быть на грани. И ты знаешь. Мы с тобой всегда на грани.

Пойму ли я когда-нибудь, что перешёл её?

В моём затылке выстрелила боль. Эстер вскрикнула и где-то спряталась внутри меня, подальше от источника тьмы. Только не сейчас, почему сейчас!

Страх окутал разум липкой паутиной, коснёшься — пристанет. Глаза перестали видеть, я потерялся в собственной комнате. Адреналин пронёсся по всему телу, вместе с ним пронеслись случайные видения, порождённые самой мрачной частью моего воображения.

… Передо мной падает молодая женщина. Выстрел в грудь. Из пистолета. Это Эстер? Нет, это не Эстер, но это должна быть она, это она должна умереть, все события подводили её к такому концу. Вокруг бушует снежная буря, я уже не здесь, не в окружении безликих дворовых стен, но я продолжаю видеть её тело — тело той, кто погиб за меня, кто продлевал мне жизнь, которая готова кончиться в любой момент. Это не Эстер, но убей я её, я бы убил сам себя. Обессиленный, я роняю пистолет на припорошенный снегом асфальт...

Я упал на колени, в смятении щупая ворс ковра, пока боль растекалась по затылку, пока она разливалась страхом по всему сознанию. А меня тянуло всё ниже, всё дальше вглубь. Продолжая водить по ковру рукой, я будто искал что-то, чтобы спастись от больного наваждения. Или же пытался развеять темноту. Или ещё что-нибудь… ни за что более я не отвечал.

Я должен писать — нет, я не должен, не больно мне, больно другим, — нет, я должен! Как ещё изгнать её из себя, эту постоянную желчь, поразившую мозг и душу!

Думал позвать Эстер. Пустая мысль. Она никогда не отзывается во время приступов.

Это была моя собственная битва.

В такие моменты я не слежу за временем, я растворяюсь в нём, как мелочный день в вихре многовековой истории. Сколько ещё я мог корчиться на полу, пока приступ не кончится, пока жестокие видения не рассеются в прах, никому не известно.

Лишь одно меня радовало, согревая сердце: Алина ни разу не заставала меня таким. Застав меня зажавшегося в каком-нибудь углу, беззащитного, испуганного как маленький мальчик, она бы обязательно подняла тревогу.

Как она ещё любит меня…

Лицо Алины озарило меня, и я стал прозревать. Её светлый образ посреди крови и безобразных трупов пробил путь в реальность, и я, наконец, поднялся, начиная различать знакомые очертания.

Она может прийти в любую секунду. Ей не нужно видеть меня таким!

Надо спрятаться. Надо вовсе сделать вид, что меня тут нет. Я домой не приходил. Она не должна найти меня!

Словно убийца, прячущийся от полиции на месте преступления, я на полусогнутых прокрался в коридор, и интуиция подсказала мне, что, как и минутами ранее, я был один. Чёрная вуаль перед глазами так и висела, иногда пропуская через себя формы моих ориентиров, благодаря которым я хоть как-то понимал, куда иду.

Словно убийца под действием смешанных чувств, заметающий за собой следы…

Ах, чёрт! Умудрился удариться о косяк. Новая боль волной окатила меня, едва не утянув в забытьё. Господи, хватит! Когда же… когда это кончится!

Блондинка в траурной шали. Та колдунья с места преступления. Илона. Откуда я знаю её имя? Кто-то называл её при мне? Я словно встречал её раньше. Улавливаю звуки струнной музыки, стремительной, жёсткой… Блондинка в длинной чёрной шали… Причём здесь тот инструмент?

Как я только сумел одеться и выскочить из квартиры, ума не приложу. Я пересёк коридор, вывалился в вестибюль, где зашатался у лифтов, прошёл мимо них и еле добрался до лестничной площадки, где почти никто никогда не ходит… Запер ли я дверь? Да, кажется, запер — все действия на автомате, память и не удосужилась запомнить такую ерунду. Единственное, что её беспокоило, это рваные картины из глубин проклятых фантазий.

О, да, это моя заслуга. Ужас трагедий, вдохновляющий на радость. Гибель одних, подталкивающая других к жизни. Я убивал много, изощрённо, красиво. Мои книжные убийства завораживали меня самого, Создателя маленького вымышленного мирка, сокрытого в реальности большого мира, бескрайнего, как собственное воображение.

Так где же эта грань? Где кончается мой мир и начинается чужой?

Я был как пьяный — тело тряслось, я не знал, куда деть себя, меня мотало от стены к стене, так болела голова. Сторонние мысли помогали заглушать боль, от которой я скалился, но она противилась, надёжно впившись в и без того расшатанный разум. Зажавшись в грязном углу, подобрав под себя ноги, я поднял голову и уставился в потолок, на котором как на киноэкране замелькали урывками вероятные кадры моего грядущего романа. Они не собирались уходить. Я обязан их просмотреть. Даже, если забуду половину из них, хоть часть, но я запомню. И это будет в книге. Оно обязательно будет в книге…

Эта боль преследовала меня всегда, вот как сейчас. Однажды я настолько привык к мучениям из воображения, что лишь в последний момент замечаю, что боль достигла пика, когда терпеть её невозможно.

Я чувствовал, что ещё о многом пожалею. Сейчас же я жалел лишь о том, что, на самом деле, я и не представлял, что мне делать с моей тайной силой.

Что бы то ни было, роман должен быть завершён. И завершить его должен я. Только я, как истинный автор.

Свыкнувшись с представленной участью, я закрыл глаза, и реальность уплыла от моего маяка…

Но, может быть, мой ложный маяк ещё подарит настоящий свет посреди тьмы, что я сам создаю…

— … Я очень ценю тебя как писателя, Феликс, но как человек ты просто невыносим!

Я посмеялся над выпадом Латунина, обернув возле него полукруг, и забрал из его рук распечатанные черновики «Зимы».

— Читатели ничего не выудят из этого бреда, его ещё перечитывать и переписывать!

— Игорь, я похож на автора, который гонится за читателями?

— Уж кто, а ты не гонишься. Но предупреждаю, если в прошлых книгах ты ещё держался в жанровых рамках, то на сей раз ты очень глубоко уходишь в неформат. Тебя просто не примут ни в одном издательстве!

— Но ты же примешь? — улыбнулся я.

— Феликс, не… не делай такое лицо. Ты словно Андерс Тальквист!

— Не бойся, я же не убью тебя. Что? Или считаешь, что убью?

— Скорее, это я убью тебя, если ты ничего не исправишь. Это же читать невозможно!

— О, нет, ещё как возможно. Поверь мне, ты сам ставишь барьер между собой как читателем и историей. Доверься мне. Она откроется тебе. Просто дождись финала...

Судя по часам, я пролежал так недолго. Хорошо, что не дольше обычного.

С трудом вынутый из кармана смартфон стукнулся о пол, оставшись лежать рядом с обмякшей рукой.

Такой тяжёлый припадок был со мной впервые. Точнее, настолько тяжёлый.

Я не торопился вставать. Тело так ломило, как у физически неподготовленного человека после долгой пробежки. Я продолжал дышать пылью, припав щекой к полу, которая царапалась от частичек гравия и песка. Тьма отхлынула, как и злые видения. Но точно ли? Нужно проверить.

Насилу я приподнялся, убедившись, что я так и был один, никто не знает, что я тут прячусь. Подобрав смартфон, я умудрился сесть, скрестив ноги. Когда я окончательно свыкнулся с ощущениями, я плечом пополз вверх по стене и встал на ноги. Всё ещё покачивало, но было терпимо.

Домой я не вернусь. Не сейчас. Я должен знать наверняка, как мне поступать дальше. Пока я не выясню, делать мне там нечего. Да и лишний раз показываться на глаза Алине, тем более, в таком состоянии…

Прижавшись к стене, дабы смирить накатившую дрожь, я уставился на дверь и прошептал:

— Эстер, ты здесь?

К счастью, ответ не заставил себя долго ждать.

«Я всегда здесь».

Наконец, я вновь почувствовал себя целым. Пора действовать.

На смартфоне я быстро нашёл телефон, который мне успел переслать этим утром Уриэль. Чёрт, почему «Уриэль»? Даже в мыслях я порой зову его по творческому псевдониму. Как глупо.

Мне жизненно необходимо встретиться с Тиной.

Она бы на многое пролила мне свет. Главное, найти к ней деликатный подход. Впрочем, что-то мне подсказывает, пригласить её на встречу будет не так уж и трудно — она же фанатка моих книг.

Когда я был ещё мальчишкой, я искренне верил, что нет историй увлекательнее, чем истории о сокровищах и путешествиях. Время шло, приключенческая литература уходила на дальние полки, уступая место детективам и триллерам. И теперь же я лично для себя считаю, что нет ничего увлекательнее, чем влезть кому-то в голову и разгадать его тайну.

Помимо всего случившегося за сегодня, Тина стала ещё одной тайной, которая манила меня и не давала покоя. Чем она живёт, что сделало её такой?

Она просто обязана стать частью моей жизни. И уж слишком сильно она напоминает мне Эстер.

«Только ты теперь поосторожнее со смешиванием реальности и вымысла».

Непременно. Я постараюсь.

Я нажал на кнопку вызова…

[Тина]

Сколько времени мы так сидим вместе на диване, отвлёкшись лишь на короткое чаепитие, я не знаю. Но точно час. С ними разговоришься о многом. Да и Эвелина иногда вставит своё словечко. Жаль, что нам с Даней приходится «переводить» её для неокрепшей Агаты.

Прогуливаясь вдоль большого книжного шкафа, она вдруг замирает и щупает бледно-синие корешки одной серии, но только после её слов я смогла разглядеть, чьё имя на них написано.

— Чёрт, как же я соскучилась по Феликсу Темникову, а где его ещё почитать, не знаю. У Агаты, увы, не все его книги.

Подхожу к шкафу. И правда, не все. «Зов северного ветра», «На память о Пасхе» и «Место вне разума». Три первых романа. Нет «Часа» и «Зимы».

У меня перехватывает дыхание. Конечно, эти её постоянные разговоры о полюбившихся сюжетах, «нежданчиках» и «клифхэнгерах», о разных писателях нашего времени и в частности о Феликсе… Она бы мне, небось, голову оторвала, если бы я сказала, что лично знакома с её любимейшим романистом.

— А я так и не знаю, вышел ли у него обещанный роман про Эстер, — с досадой говорит Эви. — Хотя бы один...

— Два, — выстреливаю я, не удержавшись. — Целых два.

— Да ты что! — восклицает она и тотчас кидается ко мне. — Рили! Аж два! Нет, не спойлери мне, что там как, я сама должна узнать!.. Погоди, так ты тоже читаешь?

— Читаю, и мне нравится. Почти что наш русский Стивен Кинг.

— О, да-а-а! — и в следующий миг она уже висит на моей шее как малое дитя, которого родители обрадовали подарком его мечты. — Дашь почитать? Ну пожалуйста!

— Конечно, да! Только ты предупреди, когда придёшь, — ставлю я условие, — а то не люблю нежданных гостей, понимаешь ли.

— Понимаю, — Эвелина отпускает мою шею, а я поправляю съехавший чокер с висящим на нём шестигранным топазом. — Ух, какая ты горячая. Не похоже на тебя!

— Ну, я бываю разной, что такого.

А сама думаю: маятник-то работает. Полтора года моя душа заперта на замок, сокрытая от прописанной мне смерти. Полтора года тихого ада, на который я подписалась сама.

Так, ни в коем разе не упоминать Феликса. Денис, если что, и так меня выдаст. Лично от меня ни единого…

— Это у кого звонит? — Агата, задремавшая на плече Дани, вздрагивает от неожиданного рингтона.

— Это у меня… «Что за фигня, кому это мне звонить?»

Мой телефон лежит в кармане пальто. Его вибрирующая песня отчаянно зовёт меня в дорогу. Я несусь в коридор.

«Up we rise into the night / We'll never die in the shadows

We can break out of these days / Darkness will blaze in the shadows».*

Нехотя обрываю песню и отвечаю на звонок. Хоть номер и неизвестен мне, проверить его стоит.

— Алло? — произношу я неохотно.

— Тина?

Боже! Откуда у него мой номер?!

— А-а… да. Здравствуйте.

— Давай без формальностей, Тина. Отныне мы гораздо ближе, чем просто писатель и его читательница. Теперь к делу. Я бы очень хотел встретиться с тобой ещё этим вечером, ты не занята? Мне очень нужна твоя помощь.

Моя помощь? Ему? С чем же это?

— Н-нет, я не з-занята. Могу х-хоть с-сейчас явиться. «Чтоб меня, опять заикаюсь». А мне куда идти, к вашему дому?

— Ни в коем случае! Только не сейчас, — через поддельно-спокойный тон пробираются ноты откровенного перевозбуждения, словно он пережил нечто такое, о чём он и хочет рассказать при встрече, и явно не при всех, но определённо мне. — У тебя есть блокнот?

— Есть, — вру я и хватаю ручку с полки комода под зеркалом.

— Пиши адрес. Это не так далеко от моего дома, но свидеться нам лучше там.

И я вывожу чернильные линии прямо на запястье, пока он диктует улицу и номер дома. Сотру, как окажусь на месте. А я буду раньше него. Если, конечно, он уже не там.

— Записала?

— Ага. Я скоро буду.

— Спасибо, Тина. Я буду тебе до гроба благодарен.

— Феликс, а… — и он отключается, пока я не промямлила ничего лишнего.

Закинув телефон в карман пальто, я набрасываю его на спину и на ходу цепляю на ноги ботинки. И слишком поздно разглядываю Эви, слившуюся с дверью гостиной.

— Уже уходишь? — растерянно спрашивает она.

— Да, мне пора. Есть одно дело, которое надо уладить, — готовая к выходу, я поворачиваю засов в двери. — Даня, Агата, пока!

— Погоди, куда ты? — слышу крик Дани.

— Потом расскажу! — кричу я и выламываюсь из квартиры, уматывая прочь, прямо по ступеням лестницы, не дожидаясь лифта.

Да конечно! Расскажешь ты. Пока не прижмут тебя, не скажешь. Не смеши себя.

— Тина-а-а! — орёт за спиной Эви.

Твою мать. Она догадалась. Ускоряю бег, рискуя рухнуть вниз и свернуть шею.

— Постой! Пока ты не ушла!

Она же призрак, ё-моё, от неё не убежишь! И догонит, и перегонит, и сквозь тебя пролетит.

Вынуждаю себя остановиться. Эви замедляется в полёте, застывая прямо перед самым моим носом.

— Скажи мне. Только я серьёзно!.. Ты меня с ним познакомишь?

Изображаю полнейшее непонимание.

— Ну, с Феликсом! Ты же с тем самым говорила?

— Это как, интересно, я вас познакомлю? — скрещиваю я руки.

— А неважно, как! Просто сведи нас. Ну, как бы, я его большая поклонница. Даже после смерти!

— И как это я сведу вас? — усмехаюсь я. — Он же тебя не видит.

— А я могу вселиться в тебя!

Я почти соглашаюсь, заразившись её прилипчивым энтузиазмом, однако вовремя прихожу в себя.

— Эм… Нет. Я не могу, — мои пальцы как при удушении сжимают чокер.

— А, ну конечно, я и забыла. Ты бережёшь свою душу хлеще, чем кто-либо.

Мне показалось, или она сказала это с какой-то язвительностью?

— Ой, ладно тебе, не дуйся на меня, — с задорным смехом Эви взлохмачивает мою причёску. — Ого, а я ещё не разучилась! Даня всегда смущался, когда я так делала.

— Ой, отстань, — бросаю я, скорчив улыбку. — У меня дело сверх важности, а ты пристаёшь как маленькая, — поставив условную точку, я побежала на первый этаж.

— Да не дуйся ты так! — вот на сей раз она ощутила себя виноватой. — Ну прости!

Я приглаживаю встрёпанные прядки и наваливаюсь на входную дверь.

— Извинения приняты. Всё, я пошла! — и я спешно ретируюсь из подъезда.

_______________

(*) «И мы восстанем в ночи, мы никогда не умрём в тенях. / Мы сумеем вырваться из плена этих дней, и тьма воспылает в тенях». (Beyond the Black — In the Shadows)